„Запретная тоска"
**Сцена: Запретная тоска**
Тишина между раскатами грома стала слишком громкой. Она смотрела на чайные пары, поднимающиеся от ее чашки, и ее взгляд стал отсутствующим, устремленным куда-то далеко, за стены, за океан, в прошлую жизнь.
— Они познакомились в очереди, — тихо начала она, не глядя на него. — Мама... Коралин. И твой отец. Она выбирала мандарины, он подсказал, какие слаще. Стояли, болтали... — Голос ее дрогнул. — Теперь они живут вместе. Обсуждают нас. Думают о нас. А мы... мы здесь.
Она наконец подняла на него глаза, и в них стояла такая щемящая тоска, что могла растрогать кого угодно.
— Рейм... она болеет. Врачи говорили, что рано родила, организм не восстановился... Она слабая. Я... я просто хочу услышать ее голос. Убедиться, что с ней все хорошо. Один звонок. Всего один. Пожалуйста.
Он не ответил сразу. Он поставил свою чашку, сложил пальцы домиком и несколько секунд смотрел на нее поверх них. Его взгляд был не жестким, но непоколебимым.
— Нет, — сказал он тихо, но так, что это прозвучало как приговор. — Я знаю, что ты чувствуешь. Поверь, я знаю. Но это — абсолютно невозможно.
Он перевел взгляд на бушующую за окном стихию.
— Митчел — не дурак. Первое, что он сделает — поставит прослушку на всех, кто тебе дорог. На твою мать, на ее нового мужа, на их дом, на их оператора. Он ждет малейшей щели. Один сигнал. Один неосторожный звонок, даже с самого защищенного канала... и он получит пеленг. Он вычислит нас. А потом придет к ним. Не чтобы спросить. Чтобы наказать. Чтобы выбить информацию. Ты хочешь этого?
Его слова были ледяной водой. Он не кричал, не угрожал. Он просто констатировал ужасающую реальность.
— Ее безопасность — в ее неведении. В том, что она думает, будто мы просто исчезли. Любая связь — это не забота о ней. Это смертельный риск для нее.
Он увидел, как ее глаза наполняются слезами, и его голос смягчился, но не изменил своей сути.
— Я не могу позволить тебе этого. Потому что я люблю тебя. И потому что я дал слово защищать тебя. Даже от тебя самой. Даже от твоей тоски.
Он сделал паузу и добавил уже почти шепотом, с тенью чего-то, что могло быть обещанием, а могло — и нет:
— Когда-нибудь... когда он будет обезврежен... когда пыль уляжется... может быть. Но не сейчас. Сейчас — тишина. Это наша единственная броня.