{-Глава пятнадцатая-}
...сейчас...
я лежу на спине и смотрю в потолок. мой желудок сжимается, и это не имеет никакого отношения к подносу с едой, который доставили мне сегодня утром, потому что я к нему не притронулась. он так и стоит на столе, как можно дальше, на другом конце комнаты, потому что запах застарелой яичницы вызывал такую тошноту, что я долго просидела над унитазом. впрочем, безуспешно.
нелегко избавиться от страха.
с моего последнего визита к доктору тамоко прошло шесть дней и двадцать один час. обычно у меня ещё одна сессия в середине недели, но в тот день мне дали временную отсрочку. доктор не лгал насчёт документов на выпуск для операции на руке. на предварительной консультации хирург был настроен оптимистично и заверил, что ему удастся пересадить немного кожи и имплантировать накладные ногти. у меня никогда не будет «нормальнн выглядящей» рукис сказал он мне. но сходство пообещал максимально близкое.
эта мысль воодушевляла меня последние несколько дней, но когда я проснулась этим утром, сквозь маленькое окно проникал тусклый серый свет, и я почувствовала только ледяное деспокойство.
я не хочу возвращаться в кабинет доктора тамоко.
у меня нет часов, но я приноровилась отмечать ход времени. санитары каждый день придерживаются одного и того же распорядка. время приёма пищи. время приёма лекарств. символический час «упражнений» для тех из нас, у кого больше ничего нет в расписании. временя проверки. сейчас половина десятого. три минуты назад ко мне заглянуло лицо, убедиться, что я не пытаюсь от отчаяния повеситься на верёвке, сделанннй из связанных полосок простыни. нет, я не настолько изобретательна. хотя, возможно, я и правда впадаю в отчаяние. начинаю понимать, что никогда не смогу выбраться отсюда.
грохот у моей двери привлекает моё внимание. я принимаю сидячее положение и жду. желудок скручивает ещё сильнее.
дверь со свистом распахивается. санитар, который ухаживает за мной почти год, но чьё имя я до сих пор не знаю, шлёт мне небрежную улыбку.
– пора идти, т/и.
вздыхаю, сглатываю, беру секунду, чтобы собраться. но сопротивляться не пытаюсь. по опыту знаю, что в этом нет никакого смысла. сопротивление приносит больше вреда, чем пользы. когда я подхожу, санитар делает шаг назад, следуя протоколу безопасности.
мы минуем дверь за дверью, и, как обычно, я слышу странный оркестр звуков, который принадлежат этому месту, крики, вопли, завывания. удары. голоса, говорящие сами с собой. это неизменно меня нервирует, в эти моменты я рада, что на каждой двери есть замки. сумашедшме люди меня пугают.
я одновременно расслабляюсь и напрягаюсь, когда мы пересекаем порог шикарной, предназначенной для посетителей части помещения, и шум стихает, сменяясь более нормальными звуками. деловые разговоры, цоканье каблуков, стук пальцев, набирающих сто слов в минуту, звон телефонов. я останавливаюсь в зоне ожидания – владениях хелен, готовлюсь занять одно из сидений у стены, но рука на моем плече подталкивает меня, и только тут я понимаю, что дверь кабинета тамоко уже открыта.
я рада, что мне не придется ждать, что можно просто войти, но в то же время я рассчитывала на те несколько драгоценных минут, которые позволяют мне собраться и подготовиться к предстоящему нападению.
когда я вхожу в комнату, доктора нет за столом. я хмурюсь, оглядываюсь и замечаю его у шкафа почти позади меня. он копается в верхнем ящике; никогда раньше не замечала, какой тамоко низкий. ему приходится вставать на цыпочки в своих блестящих черных туфлях, чтобы заглянуть вглубь. это открытие вызывает у меня улыбку. вероятно, последнюю искреннюю в ближайшее время.
– т/и. – доктор тамоко слегка задыхается. мои брови от удивления взмывают к волосам. очень непохоже на него приветствовать меня таким образом, очень необычно. чаще всего он прячется за своим столом. интересно, это такая сложная ловушка, какая-то новая стратегия, которую он разработал, чтобы справиться со мной? но нет, доктор определенно на грани, ему неудобно. я молча смотрю, как он перебирает файлы, а потом достает один из них. с облегчением на лице захлопывает ящик и добавляет папку к огромной пачке бумаг, неопрятно сваленных на столе. когда я подхожу, чтобы сесть, то вижу на верхней свое имя.
– т/м, у нас произошли изменения, – говорит тамоко, опускаясь в кресло напротив меня. ему нужно время, чтобы удобно усесться, старые кости скрипят, вызывая гримасу боли на его лице.
изменения? я держу лицо бесстрастным, но внутри сгораю от любопытства. Что могло случиться и так расстроить невозмутимого доктора тамоко?
– судья отправил запрос. ты должна прибыть на второе слушание.
если бы это был мультфильм о томе и джерри, моя челюсть сейчас с грохотом упала бы на пол. однако это настоящая жизнь, так что никаких чрезмерных эмоций. я просто с удивлением смотрю на него.
моё первое слушание было чем-то вроде фарса. я даже на нем не присутствовала. я лежала в больнице. а вот мои родители туда пошли. они сели вместе с судьей, несколькими адвокатами и старым добрым доктором тамоко и в разговоре, который вряд ли длился более десяти минут, решили, что я сошла с ума. слетела с катушек. рехнулась. не в том состоянии, чтобы предстать перед судом. вот так доктор тамоко сумел запереть меня без лишних вопросов. возможно, там был еще один врач, чтобы высказать второе мнение – я видела предостаточно людей в белых халатах, пока лежала в своей изолированной палате, пытаясь понять окружающий меня мир, но если и так, то он, должно быть, согласился с тамоко. мои родители даже не стали за меня бороться. может быть, подумали, что клиника лучше, чем тюрьма. не так позорно. лучше чокнутая дочь, чем дочь-преступница.
второе слушание. о нём доктор тамоко даже не заикался во время наших сеансов. судя по тому, как он дергается в кресле, мокрый от пота, для него это тоже шок. мне нравится, что тамоко взволнован, но я слишком ошеломлена, чтобы этим воспользоваться.
– почему? – спрашиваю я. что изменилось?
тамоко кашляет, поправляет галстук, сжимает губы.
– судья хочет пересмотреть твое дело.
Это я поняла, но...
– почему?
он сопит, глубоко вздыхает, затем смотрит мне прямо в глаза.
– появился новый свидетель, и судья думает, что он способен описать события на чёрном дольмене с иной перспективы.
дейдара. кто же еще.
я пытаюсь остановить мысль, прежде чем она успеет перерасти в надежду. новый свидетель – это может быть и местный житель, который знает о дольмене; собачник, которого никто из нас не видел. ёще один доктор, желающий поковыряться у меня в голове.
нет. я знаю, это дей. он проснулся. наконец-то проснулся.
– я хочу его увидеть.
доктор тамоко сразу же качает головой.
– нет.
– я хочу его увидеть.
никто из нас даже не назвал имя нового свидетеля. нам не нужно. доктор отказывается встретиться со мной взглядом, и это главное подтверждение. неудивительно, что он на грани. если дей даст показания, меня нельзя будет назвать сумасшедшей. если дейдара даст показания, меня нельзя будет назвать убийцей.
если? нет, не если... он даст.
– я хочу его увидеть.
я буду твердить это, пока доктор тамоко не поймет: вопрос не подлежит обсуждению.
к сожалению, я не в состоянии вести переговоры. тамоко просто отмахивается от моего требования.
– твоё слушание назначено на четверг, седьмое июля. я буду сопровождать тебя, и твои родители также будут присутствовать…
– я не хочу, чтобы они приходили, – автоматически говорю я.
доктор тамоко пожимает плечами.
– тебе еще нет восемнадцати, т/и. твои родители должны присутствовать.
я кривлюсь, но мне все равно. голова идет кругом. в четверг, седьмого... пытаюсь угадать сегодняшнюю дату. сегодня понедельник, насколько я знаю. марафон на прошлой неделе, потом эта кошмарная сессия, что попала на годовщину – я содрогаюсь от одного воспоминания, – получается...
– какой сегодня день? – спрашиваю я. просто чтобы быть уверенной. просто чтобы быть абсолютно уверенной.
– понедельник, – отвечает доктор тамоко.
я сдерживаю желание раздраженно щелкнуть языком – он знал, что я имела в виду.
– какое сегодня число? – перефразирую я, пытаясь не язвить. сегодня надо быть с ним подобрее. не хочу проблем на слушании только потому, что его выведу из себя. хотя, пожалуй, я на год опоздала со своей вежливостью.
доктор тамоко вздыхает:
– четвертое.
– июля?
– да.
я обрабатываю информацию. моё слушание через три дня. через три дня я могу оказаться на свободе.
через три дня я могу отправиться в тюрьму, и дата суда будет висеть надо мной, как топор палача.
через три дня я могу вернуться сюда.
три дня – это одновременно и целая жизнь, и один миг. я провожу их в полном одиночестве. в любом случае санитары не особо общаются с заключенными – «пациентами», но я отказываюсь покидать свою комнату для упражнений или еженедельных развлечений, таких как седьмой показ паршивого фильма. перед тем как уйти из кабинета тамоко, я повторила свою просьбу о встрече с тсукурм, но доктор проигнорировал меня, как будто я вовсе не открывала рта.
это было последнее, что я сказала, и к утру четверга у меня сжалось горло, а от отсутствия практики захрипел голос. я завтракаю в тишине, молча иду к душу, молча жду в маленьком офисе хелен. как и было обещано, доктор тамоко сопровождает меня, и он появляется точно по расписанию, в полосатом костюме, спрятанном под дорогим темно-серым шерстяным пальто. доктор держит огромную папку – сжатую версию моего файла. все самые сочные моменты.
если меня сегодня отпустят, я ее когда-либо прочитаю? почему-то мне кажется, что нет.
я ожидаю, что поеду в машине «скорой помощи», в которой сюда и прибыла, но вместо этого мы осторожно выходим через парадную дверь. я впервые вижу официальный вход в лечебницу и невольно осматриваюсь, прежде чем залезть на заднее сиденье гладкого седана. больница выглядит... дорого. как загородная усадьба. ни единого намека на безумие внутри. придерживаясь своего обета молчания, я никак не комментирую происходящее. просто надеюсь, что никогда больше не увижу это место.
для июля сегодня не слишком-то тепло. туманный дождь моросит со свинцового неба. я твержу себе, что это не зловещий знак, но тревога корчится в моем животе, точно змея. машина трогается с места с мягким урчанием. рядом со мной доктор тамоко просматривает свои записи. я испытываю соблазн заглянуть ему через плечо, но адреналин начинает гореть в моих венах, и все дрожит перед глазами. кроме того, я не хочу создать впечатление, будто мне интересно все, что написал доктор тамоко, его так называемое «профессиональное» мнение. вместо этого я смотрю в окно и жду появления чего-нибудь знакомого.
ждать мне приходится долго. мы едем мимо каких-то деловых зданий, а затем почти незаметно въезжаем в жилые кварталы. впрочем, шикарные. это район высшего сословия. интересно, что жители думают о соседстве с сумасшедшим домом. интересно, просыпаются ли они среди ночи, боясь, что какой-нибудь псих ползет по их безукоризненно подстриженным газонам? пожалуй, нет.
я не понимаю, где мы, пока машина не выезжает на автомагистраль. на север идет только один маршрут, а названия на знаках узнаваемы. я удивленно поднимаю брови. это дальше от дома, чем я думала. на самом деле ближе к чёрному дольмену, чем к токио. я вытягиваю шею, будто могу отсюда увидеть море. не могу – до него еще мили и мили. ппрочем, я его чувствую. тревогу, страх, неуверенность. я бросаю попытки что-то высмотреть.
моё слушание проходит в городском суде токио, в боковой комнате. её можно принять за конференц-зал шикарного отеля. длинный стол, большое окно с видом на другое здание и со вкусом украшенные стены. сначала там никого нет, кроме меня, доктора тамоко и охранника, но почти сразу после нас начинают подтягиваться остальные. приходит человек в костюме с блестящим черным портфелем, наверняка адвокат. он игнорирует меня, но пожимает руку доктору тамоко. потом наступает очень неловкий момент, когда появляются мои родители. я стараюсь не смотреть на них, но ничего не могу с собой поделать. отец натянуто улыбается, мама выглядит больной. наверное, мне надо что-то сказать, но в присутствии доктора тамоко и адвоката я вдруг стесняюсь. ёрзаю в кресле и смотрю на дверь, ожидая, пока кто-нибудь еще войдет и снимет напряжение.
кто-то действительно входит. дверь распахивается, и появляются два колеса. сначала я не вижу, кто сидит в инвалидном кресле, потому что тот, кто его толкает, суетится, натыкается на двери, чрезмерно помогает и мешает. я слышу вздох, и очень знакомый голос бормочет: «я сам».
дейдара. губы автоматически растягиваются в улыбке, но она застывает на полпути, когда я осознаю, как ужасно он выглядит. тсукурм словно усох, сжался в своем кресле. его щёки чуть впали, а под глазами – темные круги. волосы тонкие и жирные. однако он улыбается, когда видит меня, и на секунду отрывается от маневрирования инвалидной коляски, чтобы мне помахать.
но мы не говорим, потому что прямо за дейдарой шагает толстый мужчина с седыми волосами и серьезным выражением лица, должно быть, судья. он идет прямо к месту во главе стола, и все остальные занимают позиции вокруг него.
я сижу дальше всех. у меня неприятное чувство, что большая часть разговоров будет вестись на другом конце длинного овала из красного дерева.
– приступим. – громкий голос судьи перекрывает бормотание присутствующих, призывая всех к порядку. – это слушание по делу т/ф т/и, так? – он оглядывается, и адвокат кратко кивает. – хорошо. сейчас… – быстрый взгляд на часы. – одиннадцать сорок семь утра седьмого июля. присутствуют… – пока он перечисляет участников, рядом с ним женщина с пышной прической печатает на маленьком ноутбуке, фиксируя каждое его слово. она не такая собранная, как хелен; секретарь волнуется и изо всех сил старается не отставать от оживленной речи начальника. – я – судья макдауэлл, председательствую на сегодняшнем слушании. так, с формальностями покончено. с чего начнем?
мы начинаем с адвоката. он зачитывает с листа текущий отчет по моему делу. судья макдауэлл иногда кивает: либо он уже прочитал доклад, либо был судьей на моем первоначальном слушании – человек, который отдал меня на попечение доктора тамоко. надеюсь на первый вариант. я извиваюсь на своем месте, когда адвокат перечисляет подробности моего первоначального заявления д-ру тамоко. каждую деталь, каждое слово. мои щёки становятся горячими. если бы речь шла не обо мне, я бы сказала, что человек, который это все наговорил, полный псих, без вопросов. на протяжении всей речи децдара внимательно слушает, слегка хмурясь, морща лоб. несколько раз его брови дергаются, будто от удивления, но я не могу понять почему. и не могу спросить.
наконец выступление закончено.
– итак, мы собрались выслушать показания тсукури дейдары, верно?
– да, ваша честь.
– напомните, почему господин тсукури не выступал раньше?
– после травмы головы он лежал в коме, ваша честь, – сообщил адвокат.
– весь год?
– да, ваша честь.
– как некстати.
сне хочется засмеяться, поэтому я прикусываю язык так сильно, что глаза слезятся. судья ухмыляется собственной шутке, но мой смех перерос бы в истерику. «некстати» – это не то слово, которым я могла бы описать травму дея и ее влияние на мою жизнь в последние двенадцать месяцев. «кошмар наяву» ближе к истине.
– ваша честь, могу я вас прервать? – доктор тамоко заискивающе наклоняется вперед. мой живот сжимается. теперь я сожалею о каждой глупости или угрозе, что когда-либо отпускала в его адрес. даже сожалею о попытке его ударить. потому что у него есть власть держать меня взаперти, и я сама предоставила ему повод. я жду, затаив дыхание, как он начнет умащивать судью. ничего подобного. судья хмурится.
– сначала я хочу услышать показания мистера тсукурм, доктор тамоко, затем вы можете высказать свое мнение. – он поворачивается к дею. – это официальное слушание, мистер тсукурм, но я бы хотел сделать его как можно более неформальным для вас. могу ли я звать вас дейдара?
– лучше дей. – его голос тише, чем я помню. мнтересно, дело в том, что он целый год провел без сознания – мое горло и через несколько дней превращается в наждачку, – или дейдара так же нервничает, как и я? я улыбаюсь ему, но он не глядит в мою сторону.
судья макдауэлл смотрит на него, прежде чем продолжить.
– дейдара, я собираюсь расспросить тебя о твоей поездке на чёрный дольмен в прошлом году. и хочу, чтобы ты ответил как можно подробнее. мне нужно, чтобы ты помнил: я – судья, и это судебное заседание. ты должен говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. ясно?
дейдара бледнеет, но снова кивает.
– тогда начнем сначала. расскажи мне все события поездки, как ты их помнишь.
дей начинает с путешествия, рассказывает судье макдауэллу о лагере, выпивке, напряженности между нэо и акио. странно слышать его версию событий. как смотреть на мир сквозь цветное стекло. он упоминает исчезновение нэр, исчезновение акио, странное поведение эммы. я закрываю глаза, когда он добирается до финальной драматической сцены на пляже, но это не мешает его словам проникнуть в мое воображение. я сопротивляюсь желанию заткнуть уши, чтобы не слышать, не переживать все заново. сегодня я не должна выглядеть сумасшедшей.
история дейдары заканчивается чуть раньше моей. он описывает, как его дернуло назад, как он почувствовал, будто летит по воздуху. как мир почернел на целый год. когда он заканчивает, наступает короткая минута тишины. кто-то кашляет. я открываю глаза и вижу, что это мой папа. мы мгновение смотрим друг на друга, затем я отворачиваюсь.
история дея совпадает с моей, за исключением одной или двух мелких деталей. пары мелких и одной крупной. он не упомянул призрака, существо. не объяснил, как пропали нэо, акио и эмма. просто так случилось. в середине истории дея есть большая зияющая дыра, и я знаю, что доктор тамоко только и ждет, чтобы ее заполнить.
– дейдара, меня зовут доктор тамоко, – начинает он. дей кивает, а затем смотрит на меня. мы переглядываемся, и да, дейдара понимает: доктор тамоко – мой тюремщик, но, более того, он – затаившаяся в траве змея. дей подбирается; он знает, что сейчас будет. – я хотел бы задать вам пару вопросов, если можно?
я хочу прыгнуть между ними, закрыть дея от хитрых уловок доктора тамоко, но остаюсь на месте: и так уже предупредила друга, как могла.
– конечно, – хрипло каркает дей.
– вы говорите, что акио гибсон и ваш друг – нэо рю? – доктор тамоко превращает имя в вопрос, быстро сверяясь с записями, – исчезли. можете ли вы объяснить мне, что с ними случилось?
– я же сказал. нэо ушел один, а акио исчез из бухты, когда они с эммой собирали дрова. т/и была со мной. оба раза. – лицо дейдары напряжено. я благодарно смотрю на него, но он этого не видит.
доктор тамоко улыбается.
– благородно с вашей стороны защищать свою подругу, дейдара. но вы здесь, чтобы объяснить нам, что произошло, а не дать т/м алиби.
– это правда, – стоит на своем дей.
– вы были с т/и, когда исчезла эмма мэй, дейдара?
ужасная тишина. она тянется и тянется. я смотрю на парня, но боковым зрением вижу, как судья макдауэлл хмурится.
– дейдара?
– мы все были на пляже.
– все вместе?
ещё одна неловкая пауза.
– нет, – наконец говорит блондин.
– значит, вы не видели, что случилось с эммой мэй?
нет. вот правдивый ответ, но я вижу, что дейдара не хочет его давать.
– они были всего в ста метрах от меня. я видел свет фонарика. т/и пропала всего на несколько минут.
но и нескольких минут достаточно. эту мысль я вижу на лицах доктора тамоко, адвоката. внимательно изучаю судью макдауэлла, но его мысли не понять.
– вы заболели во время поездки, не так ли? – спрашивает адвокат. дей поворачивает голову, сбитый с толку вопросом от другого человека. – извините, дейдара. я мистер томпсон, работаю в прокуратуре. можете ли вы сказать мне, вы были больны во время поездки?
– я немного простудился, – замечает блондин.
– лишь простудились? в ваших медицинских записях говорится, что вас госпитализировали с опасно высокой температурой, а также травмой головы. врач заметил, что у вас, вероятно, были головокружение, тошнота, возможно, рвота. Не припомните какой-нибудь из этих симптомов, дейдара?
– даже так, что с того? – спрашивает голубоглазый. – что вы хотите этим сказать?
адвокат улыбается, принимая его слова за подтверждение.
– тсукурм, я лишь хочу сказать, что вы, возможно, были настолько больны, что ваша память вас подводит. принимая это во внимание, наряду с вашей травмой головы, вы...
– я не лгу, – вставляет он.
адвокат улыбается шире.
– я и не утверждаю ничего подобного, – уверяет он дея и судью. – но вы можете помнить вещи иначе, чем они происходили на самом деле. из-за болезни. я понимаю, вы хотите помочь своей подруге, но важно, чтобы вы не искажали правду и не заполняли пробелы, даже самые незначительные. говорить абсолютную правду о том, что вы помните, это лучший способ помочь т/и.
– я и рассказываю вам, что случилось, – выплевывает дейдара сквозь зубы. – я чувствовал себя не совсем хорошо, но не бредил. я также повредил руку. хотите сказать, из-за этого у меня тоже галлюцинации случились? или т/и сломала ветку, пытаясь убить меня?
– тсукурм, – вмешивается судья макдауэлл, пытаясь снять растущее напряжение. – выдохни. мы все здесь, чтобы попытаться помочь т/и.
на сей раз я фыркаю от смеха, но так тихо, что вряд ли кто-то заметил. у меня есть только один друг в этой комнате, и я в ужасе от того, что он не выдержит совместного допроса доктора тамоко и адвоката томпсона.
– дейдара. – доктор тамоко снова наклоняется вперед, и блондин поворачивается в кресле-каталке к нему лицом. – тебе нужно понять, что т/и больна. – я надеваю безразличную маску, чтобы никто не видел, насколько мне больно, что меня обсуждают так, будто я вообще не здесь. – она считает, что в смерти ваших друзей виноват злой дух. тёмная тень, которая упала с неба и унесла их.
я задерживаю дыхание, осознавая, что это очень опасный момент. тамоко только что поставил ловушку для дейдары, очень умную ловушку. поддержи меня, и ты такой же чокнутый, возможно, мы даже действовали вместе. не поддержи, значит, я сумасшедшая. а безумные люди делают безумные вещи, например убивают людей. не поддержи, и я попаду обратно в лапы тамоко.
дейдара не выбирает ни один из этих вариантов. рн смеется.
я непонимающе смотрю на него, но блондин выглядит уверенным в себе.
– это все история, – говорит он. – страшилка, которую я рассказал им, чтобы всех напугать. это выдумка.
– для т/м не выдумка, – тихо говорит доктор тамоко.
под столом я обеими руками обхватываю подлокотники кресла, игнорируя жгучую боль в правой. всё идет совсем не так, как я хочу. я хочу говорить, но знаю, что никто не будет слушать. в конце концов, я сумасшедшая.
– да? – как-то спокойно спрашивает дейдара. он продолжает, прежде чем тамоко успевает подтвердить свои слова. – там не было ни призрака, ни монстра. – дей делает паузу, смотрит на меня, смотрит на мое испуганное лицо и мрачно улыбается. – но там был мужчина.
мужчина? я моргаю, но тсукурм не ждет, чтобы увидеть мое выражение лица. он поворачивается и смотрит на судью.
– я видел мужчину. несколько раз. сначала подумал, что он выгуливает собаку на холме, но никогда не видел с ним животного. ни в первый раз, ни на следующий день, когда он вернулся. он был там, наблюдал за нами, всего за час до исчезновения нэо.
– мужчина? – медленно повторяет судья.
дейдара кивает, а томпсон одновременно рявкает:
– как он выглядел?
сомнение написано на лице адвоката. дейдара не реагирует на насмешку в его глазах, лишь пожимает плечами.
– не знаю, я не разобрал. он держался слишком далеко. я видел лишь силуэт. он носил темную одежду.
– и вы видели этого человека в тот день, когда пропал нэо?
– да. – блондин коротко, резко кивает.
– вы видели его после этого? в тот день, когда акио пропал без вести?
голубоглазый кривится.
– я не уверен. мы с т/и добрались до дороги, и мне показалось, что я увидел фургон вдалеке, но к тому времени, когда мы поднялись выше, его уже не было.
– ты можешь вспомнить какие-нибудь подробности о фургоне, тсукурм? – спрашивает судья.
– он был далеко, – напоминает ему блондин.
– цвет? – мягко настаивает судья. – размер?
дейдара открывает рот, но доктор тамоко вскакивает, не давая ему ответить.
– т/и никогда не упоминала мужчину. ни разу, ни на одном сеансе.
и все смотрят на меня.
мои родители – подчеркнуто нейтрально. судья – с любопытством. я не могу понять адвоката, а у тамоко его типичное презрительное выражение. я концентрируюсь на дейдаре, моей гавани посреди шторма. он смотрит на меня. чего-то ждет.
я не знаю чего.
я делаю единственное, что могу придумать: рыдаю.
впечатляюще. громко, потоком, взахлеб. это не требует усилий: я так измотана, что все равно борюсь со слезами.
– я испугалась, – бормочу я, вытирая нос. – нэо, акио и эмма пропали, а затем дей... – я замолкаю, всхлипывая. – он был ранен, огонь погас, и я не видела, что с ним случилось. Я... я попыталась снова зажечь костер, но тряслась, и жидкость попала на меня, и когда я чиркнула спичкой...
моё тело дрожит так сильно, что трудно поднять руку, но именно это я и делаю. я держу ее и вижу, как судья видит деформированные ногти, ужасную израненную кожу. он вздрагивает.
– т/и. – тамоко пытается привлечь мое внимание, но его легко игнорировать, я плачу громче, прижимая руку к себе. теперь, когда я начала рыдать, то уже не могу остановиться. – т/и, ты никогда не говорила об этом человеке. ты рассказывала мне о призраке, помнишь? духе из дольмена.
– Я... я... – Мысли лихорадочно кружат. внезапно меня накрывает приступ вдохновения. – я думала, что он придет и за мной тоже!
осмеливаюсь взглянуть вверх и вижу, что уголок рта дейдары приподнимается в легчайшем подобии улыбки.
если бы все пошло иначе и я упала бы и погрузилась в кому, оставив наше спасение в руках дея, он наверняка не повел бы себя так глупо, как я. блондин бы ждал моего возвращения на свободе, наслаждаясь жизнью. он сделал бы то, о чем я так поздно сообразила: сочинил историю, правдоподобную ложь. оставил бы дыру и доверил полиции заполнить ее понятным им монстром. серийным убийцей, местным сумасшедшим. если бы я не кричала так громко о вещах, в которые никто в здравом уме не поверит, кто бы меня заподозрил?
но я прозрела слишком поздно. оставалось надеяться, что моё положение еще можно спасти. я наконец отрываю взгляд от лица дейдары и смотрю на судью макдауэлла.
он тот, кто решит мою судьбу.
...спустя несколько месяцев...
как-то неправильно стоять здесь на солнце, но на небе ни облачка. место выглядит почти веселым: ярко-зеленая трава, мазки цвета в букетах. но здесь слишком много серого. ровные ряды каменных плит. три передо мной блестят сильнее, чем большинство.
нэо. эмма. акио.
имена на надгробиях. и под ними даты, которые для меня чувствуются как вчерашний день.
дейдара рядом со мной кашляет, пытаясь прочистить горло, и отводит взгляд, чтобы я не видела его лица. хотя его друзей похоронили почти ровно год назад, он, как и я, впервые стоит перед их могилами. его родители тоже хотели приехать – они от него почти не отходят с тех пор, как он открыл глаза, – но дей отказался. отказался, потому что меня бы тогда не пригласили. независимо от того, что блондин сказал в суде – или сказал судья, когда подписывал мой оправдательный вердикт, – для них я оставалась виновной. причиной, по которой они потеряли год жизни своего сына. я не могу их винить; даже мои родители относятся ко мне с подозрением.
я тяжело вздыхаю и краем глаза вижу, как дейдара поворачивается в моем направлении.
– ты в порядке? – спрашивает он.
я киваю, зная, что он увидит, так как не совсем уверена, могу ли говорить. стоя здесь, глядя на их имена, выгравированные на крапчатом граните, я понимаю – они действительно умерли. то есть я это знала, я знала, что их больше нет. но есть разница между «знать» и «понимать». сегодня я её чувствую.
дей ободряюще гладит меня по спине. я кратко улыбаюсь, ощущая тепло его руки сквозь тонкий хлопок своей футболки, все еще не сводя взгляда с могил. я знаю, его прикосновения в основном дружеские, но к этому жесту все еще прилагаются острые ощущения. пятьдесят на пятьдесят. как мы сами; после всего, через что мы прошли, мы теперь больше, чем друзья. но не более того. это нормально. прямо сейчас, когда голос доктора тамоко все еще гремит в моей голове, а открытые пространства кажутся слишком широкими, слишком свободными, это почти все, с чем я могу справиться.
я благодарна, что у меня есть друг.
кроме того, времени у нас много. всего через неделю мы вместе собираемся в университет, чтобы пройти курс археологии, который должны были начать прошлым летом. как будто последних двенадцати месяцев и не было.
– пойдём? – тихо спрашиваю я. и надеюсь, что он скажет «да». Мне не нравится быть здесь. тут пусто, мертво. я не чувствую никакой связи с тремя людьми под ногами. где бы они ни были, здесь их нет.
– да, – говорит он, и мы дружно поворачиваемся и идем вдоль рядов, направляясь к выходу.
я хочу сказать дейдаре то, что до сих пор не сказала. но я знаю, я должна. это нужно сказать, и лучше сейчас, чем позже. иначе я никогда не смогу оставить все это позади.
я подхожу чуть ближе к нему, чтобы наши плечи столкнулись.
– спасибо.
дейдара озадаченно смотрит на меня, и я заставляю себя встретиться с ним взглядом. наши шаги замедляются.
– за что? – наконец спрашивает он.
я глубоко вздыхаю.
– за то, что вступился. что поддержал. ты мог бы... – я замолкаю, затем заставляю себя продолжить. – ты мог бы оставить меня в том месте.
озадаченная улыбка тсукури застывает на его лице. до сих пор мы нарочно избегали говорить о походе, и я вижу, что он не слишком торопится делать это сейчас.
– ты не обязан был мне помогать, – говорю я. потому что так и есть. учитывая нависшее надо мной темное облако подозрений, когда остальные меня уже приговорили. ему не нужно было этого делать.
улыбка вернулась, на этот раз она шла от души.
– что мне еще оставалось делать, отказаться от тебя?
этого я и боялась. мне следовало ему верить, но после года в той адской дыре, совершенно безнадежного года, трудно сохранить веру.
– мы были вместе, – говорит он. – ты и я.
– да, – шепчу я. – вместе.
в разговоре наступает затишье, пока мы бредем прочь с кладбища. болтовня в этом месте кажется проявлением неуважения. блондин хмурится и смотрит на землю.
– меня только одна вещь беспокоит, – наконец говорит он, выходя через ворота кладбища. – ты сказала, что мы плавали вместе. – я с любопытством смотрю на него и медленно киваю. куда он клонит? – но ведь ты пошла с нэо. вы двое направились обратно к дороге. ты видела, как он поймал машину той пожилой пары. именно так мы договорились сказать. – он пронзает меня своими глазами, и я замираю.
– я... – я начинаю говорить, но слова ускользают от меня. дейдара протягивает руку и крепко хватает меня за плечо. я не пытаюсь уйти; я бы не смогла, даже если бы захотела.
– все пошло не совсем так, как планировалось, – напоминаю я ему.
«Книга, которую дей бросил передо мной, явно была очень старой. корешок сломан, а надписи на коже настолько выцвели, что я едва могла их прочитать.
– «кровь и пыль. тёмные обряды человеческих жертвоприношений». – я подняла взгляд с того места, где лежала, растянувшись на его двуспальной кровати. дейдара сидел за столом и крутанулся в кресле, глядя на меня с лихорадочным светом в глазах.
– где ты ее взял?
– купил у какого-то парня по интернету. у него магазин в лондоне по друидской тематике.
– ничего себе. – я открыла книгу, сморщив нос от запаха пыли, что доносился со страниц. – текст забавный, выглядит почти как «макбет». – мы изучали «шотландскую пьесу» на английском, продираясь сквозь язык шекспира. – можешь ее прочитать?
– по большей части, – ответил дейдара.
я отвела взгляд от сморщенных линий убористого шрифта.
– достаточно?
– достаточно, – кивнул он.
полуулыбка на моем лице расширилась до полноценной, а затем я хихикнула.
– мы правда собираемся?.. – я не договорила вопрос, слишком одержимая самой мыслью.
– да, – подтвердил дейдара.
– можешь себе представить? – восхитительная дрожь пробежала по моему позвоночнику, нервы дрожали от возбуждения.
– нам и не нужно, – пообещал он. – скоро мой день рождения...»
«я увидела это.
увидела тот самый момент. миг. секунду, когда свет исчез из его глаз.
видела это и наслаждалась этим.
я почувствовала, как сила пронзила меня, адреналин заполнил мои вены.
я протянула призрачно-бледную руку и закрыла ему глаза. синяки уже начали расцветать на шее нэо.
нет, не нэо. его больше не было. на теле. вот и все, что теперь осталось. безжизненное тело. всё было так, как сказал дейдара.
мы с нэо пошли к дольмену – это казалось уместным. курган. могила. древний жертвенник.
– теперь запомни, – пробормотал дей. – как мы договорились.
– он поймал попутку, – как ни в чём не бывало ответила я. – я видела, как он уехал.»
«– акио знает. – его голос был тихим и шел из ниоткуда, из темноты позади меня.
я вскочила, обернулась и увидела мрачное лицо тсукурм, озаренное светом фонаря.
– что? – слабым голосом переспросила я, хотя и в первый раз услышала.
– акио. он знает.
моё сердце на мгновение остановилось, а затем снова забилось в два раза чаще.
– откуда? – прошептала я.
– он нашел вещи нэо и книгу на дне моей сумки. он пошел к дольмену.
страх пронзил меня, но его быстро сменило возмущение.
– с какой стати он копался в твоей сумке?
– не знаю. что-то заподозрил? – блондин пожал плечами. – я только что услышал, как он рассказывал эмме, что нашел. завтра они уйдут и позвонят в полицию.
– что мы будем делать? – гораздо более важный вопрос.
– то, что должны, – ответил он. – ты разберешься сэммойэ. я позабочусь о акио.
в его глазах была решимость. решимость и азарт.»
дейдара поднимает палец к моим губам.
– в конце концов все получилось. – он проводит рукой по моим волосам, убирая их за ухо. – ты хорошо справилась.
неужели?
– но ты пострадал! если бы я нормально управилась с эммой...
– ты хорошо справилась, – повторяет он, не обращая внимания на мои слова. блондин улыбается. – мы оба. совсем так, как и хотели, да?
ну, не совсем так. ненавижу называть имена, но...
– акио... и эмма. – моя лучшая подруга. её молодой человек. этого мы не планировали.
– им не следовало лезть не в свое дело, – отрезает дей без малейшего намека на обвинение или сожаление.
– не следовало, – соглашаюсь я. – если бы они так и обжимались друг с другом, как и планировалось...
я обхватываю ладонью его подбородок, и блондин улыбается мне. потом мы вдруг целуемся, неистово, беспорядочно. прямо на кладбище. я поднимаюсь на цыпочки, отчаянно пытаясь быть ближе.
– в любом случае, какая разница, – шепчу я. – мы сделали это.
в его глазах – дьявольский блеск и восторг, совсем как в моих.
– мы сделали это, – соглашается он, – мы вместе, любовь моя...
________________________
.~♡Мои дорогие, не забываем попить🍶. Если там (↑•ᴗ•) есть ошибки, то знайте, Автор-сан бухой𓆩😌𓆪. Желаю себе много заказиков и 🌟, а вам не спиться𓆩🙃𓆪. Держи на закуску🍙.
_❣Хаюми-сан кланяется❣_
...И извиняется, если что!𓆩🥺𓆪♡~.
{✨❣️🙃}
♡私は私の人生よりもあなたを愛して♡
~♡𝖁𝖘𝖊𝖌𝖉𝖆 𝖛𝖆𝖍𝖆 𝕳𝖆𝖞𝖒𝖎-𝖘𝖆𝖓♡~(✨)
_______________________
