Аритмия II [ПУБЛИКУЕТСЯ]

С перепугу она вжалась в спинку ванны, словно та могла спасти ее от надвигающейся опасности. Боясь пошевелиться, она ждала, что произойдет дальше. Однако ничего «такого» не случилось.

— Хорошо, что ты закрыла шторку! — голос Даниила выдавал его хорошее расположение духа. — Ты же не против, если я побреюсь? Розетка с зеркалом есть только здесь. Обещаю не подглядывать! — при этих словах он громко рассмеялся.

— Брейся, конечно! — не раздумывая, ответила она и погрузилась еще глубже. Над поверхностью осталась лишь верхняя часть ее головы с огромными глазами.

Из-за шторки послышалось какая-то возня, шелест расстегивающейся молнии, за ним — жужжание работающей бритвы.

Ничего страшного! Правда, странно немного, что он вот так зашел сюда. Сама виновата, забыла запереть дверь. Но с другой стороны — между ними непрозрачная штора, хрупкий барьер, разделяющий маленькое помещение ванной на отдельные комнаты. Одна — для него, другая — для нее. Чем это отличается от того, что было раньше?

Она вынырнула из воды, положила локти на бортики и попыталась расслабиться, выкинув нежданного соседа из головы.

Странно, но мерный шум электрической бритвы ее не раздражал. Отец брился станком, так что она даже не знала, когда он это делает. Открытие было в другом. В низком, вибрирующем звуке плавающих ножей было что-то удивительно знакомое. Что-то, что она слышала давным-давно...

Она закрыла глаза и почти сразу вспомнила, как впервые поругалась с отцом. Ей было тогда, наверное, лет десять. Мамы не было дома, она что-то разбила или испачкала, сейчас уже не вспомнить, что. Он тогда сильно ее отчитал, унизительно выговаривая по слогам, как должна вести себя примерная девочка. Что она еще никакая не взрослая, и потому должна во всем слушать родителей!

Вылетев пулей на улицу в чем была, она помчалась в поле. Мокрые от росы пятки мелькали среди уже поднявшихся во весь рост озимых. Слезы обиды душили ее, сбивая дыхание и затрудняя бег. Она неслась к своему заветному гнездышку — огромному кусту китары, росшему посреди поля. Здесь, в центре куста, у нее было свое место силы, тайное убежище, о котором знала только еще одна девочка из соседней деревни.

Добежав туда, она окликнула ее, и не услышав ответа, осторожно забралась внутрь через невидимый для посторонних лаз в колючих ветвях кустарника. В гнездышке никого не было. Усевшись на кучку лежащей на земле прошлогодней соломы и натасканных отовсюду старых тряпок, она вытерла слезы и немного отдышалась.

Нужно решить, что делать дальше. Домой она вернуться не сможет. Тогда что? Хорошо бы с кем-то поговорить, обсудить случившееся. Есть только один человек, с кем она могла бы сейчас поговорить.

Она неторопливо вылезла из своего укрытия и пошла едва заметной тропинкой в сторону соснового леса. Там, за лесом была еще одна деревня, в которой и жила Варя. Перейдя поле, она углубилась в лес, осторожно посматривая по сторонам. Медведи спали в это время суток, но она опасалась налететь ненароком на кабана.

В чаще было тихо. Лишь откуда-то свысока, словно с небес, из кроны огромных протыкающих облака деревьев слышалось пение дрозда-дерябы. Тенистая тропа петляла из стороны в сторону. Яркие солнечные лучи едва проскальзывали сквозь плотный строй корабельных сосен. Зато на прогалинах и полянках они растекались в траве и искрились, заставляя Женьку прищуриться. Лето было в самом разгаре, но в наполненном ароматом сосновой смолы воздухе чувствовался удивительный, ни с чем несравнимый запах новогоднего праздника. Не хватало только привкуса свежих абхазских мандаринов. Тропинка под ногами, натоптанная за сотни лет до твердости асфальта, была заботливо укрыта ковром опавшей хвои. Прошлогодние иголки приятно покалывали босые ступни, вызывая в памяти знакомое волнение в предвкушении встречи с лучшей подругой. С ней Женька готова была поделиться любой тайной.

Благополучно миновав лес, она вышла к Ивантеевке, соседней деревне раза в три больше их хутора. Здесь была школа, управление сельхозкооператива и пара магазинов. Дойдя до подворья Вареньки, она встретила ее отца. Выяснилось, что дочка уехала с матерью в город и будет обратно поздно вечером. Расстроенная, Женька побрела по пустынной улице куда глаза глядят.

Редкие вывески, написанные от руки масляной краской на кусках фанеры и выцветшие на солнце, виднелись тут и там, выставленные над заборами деревянных домов. Здесь продавали яйцо, цыплят и утят, а на другой стороне улице — соты и мед. Дойдя до вывески «Парикмахер», Женя остановилась в раздумьях. Она никогда не была в настоящей парикмахерской — ее стригла мама. Они отпускали волосы и потому только ровняли бабушкиными портняжными ножницами чёлку и кончики. Порывшись в кармане, она нашла пятьдесят рублей монетками и, твердо решив зайти, отворила скособоченную калитку.

Внутри сложенной из огромных бревен хибары пахло сыростью и каким-то вонючим одеколоном из советского прошлого. Его хоть и не найти уже в продаже, но запах в местах использования по-прежнему неистребим! Половицы крашеного в коричневый пола поскрипывали под Женькиными пятками. У стены стоял табурет с единственной регулируемой ножкой, а перед ним висело засиженное мухами овальное зеркало с усыпанной кракелюрами амальгамой. Деревянная рама рассохлась от старости. Казалось, зеркало устало за свой долгий век висеть на одном месте и готово упасть, чтобы с радостным звоном разлететься на сотню мелких осколков. Рядом с зеркалом стояла такая же древняя тумбочка на резных ножках с выдвижным ящичком. На шум хлопнувшей двери вышел здоровенный детина. Женя попятилась к выходу.

— Тебе чего? — спросил выдающий себя за парикмахера деревенский мужик.

— Мне бы постричься, — выдавила из себя Женька.

— Что ж, это можно. А деньжата у тебя водятся? — он с недоверием посмотрел на нее.

— Вот, всё что есть, — она высыпала на шершавую поверхность тумбочки горстку медных монеток.

— Годится. Как будем стричь? — спросил парикмахер, надевая некогда белый халат.

— Коротко, «под мальчика», — твердым голосом ответила Женя.

— А родители не будут потом на меня ругаться? — пробасил парикмахер, доставая расческу и машинку для стрижки.

— Не-а, они разрешили, — уверенно соврала она.

— Ну раз так — садись на табурет и устраивайся поудобнее.

Он достал потертый набивной платок с огромными красно-оранжевыми цветами и повязал Женьке на шее, укрыв плечи и ноги. Потом включил машинку в розетку и добавил:

— Закрой глазки, чтоб волосы не попали, умывальник-то у меня во дворе!

Женя зажмурилась, и в ту же секунду темное пространство вокруг наполнил мерный, вибрирующий гул электрической машинки. Толстые, грубые пальцы толкнули ее в затылок и склонили голову вниз. Затем быстрыми, ловкими движениями сжали волосы сзади между пальцев и начали безжалостно срезать всё то, что они с мамой отращивали столько лет. Женю охватило жгущее чувство стыда! Она думала, что постричься назло отцу будет приятно, ведь он так любил ее косички. Какое оно сладкое — детское чувство мести. Но мама была тут абсолютно ни при чем! Как же она ей теперь покажется? Поздно! Она почувствовала, как ее длинные, красивые волосы, которые она с таким удовольствием давала заплетать маме, соскальзывают струйками по плечам и крупными хлопьями падают на босые щиколотки.

Она продолжала сидеть с плотно сжатыми веками. Толстые пальцы своевольно наклоняли ее голову то вправо, то влево, снимая ряд за рядом пряди волос и оставляя на их месте коротенькие обрубочки. Наконец, парикмахер выключил машинку, чтобы сменить насадку, и предупредил:

— А сейчас посиди смирно — мне нужно выровнять тебе сзади и за ушами.

Машинка застрекотала как-то по-новому, пальцы согнули шею Жени влево и поднесли электрического «жука» к мочке правого уха. Выждав мгновение, он дотронулся до кожи над правым ухом и короткими быстрыми тычками переместился за ухо.

Крупная дрожь охватила Женю и разлилась по всему телу. Ей было ужасно неловко, стыдно и одновременно невообразимо приятно от своих новых ощущений. Толстые пальцы властно толкнули голову вперед, тонкая шея поддалась и покорно последовала за головой. Машинка принялась щекотать краешек волос на шее, смещаясь влево. По коже от запястий и лодыжек вверх поползли мурашки. Женя поежилась и заулыбалась от счастья. Наконец, голову наклонили вправо и подровняли контур над левым ухом. Женя сидела, затаив дыхание и не шевелясь.

Внезапно жужжание смолкло. Хлопнув по хрупким детским плечикам, владелец пальцев-сарделек шумно выдохнул:

— Готово!

Женя медленно открыла свои глаза. Напротив нее сидел незнакомый вихрастый мальчишка.