55
— Сначала ихние мужики наших баб сношают, а теперь еще ихние бабы! Что она полезла-то к нашим? Своих мало? — бородатый мужик в камуфляжной куртке вопросительно смотрит в камеру. — Да потому что красивше наши, вот и все. У нас баба еще бабой осталась, а не как в пиндостане или откудова там она. Так она к нормальной русской бабе подвалила и заразила ее лесбиянством своим, — бородатый разводит руками, а над соснами за его спиной тянутся вверх фиолетовые колонны с золотыми прожилками. Над изящной аркой сияет тонкая десятиметровая цифра 6. — Мужики чмошниками стали. Волосы уже красят да ногти. А из-за этой и бабы с бабами сношаться станут. Фонд ей на что? Пидарастню да ЛГБТ всякие спонсировать, — бородатый плюет под ноги, а рядом парни и девушки в камуфляжных куртках открывают дверь серого фургона, заехавшего колесом на тротуар. — Мужику природой положено с бабой чтобы, — перед дорожкой, что бежит между сосен, бросают радужный флаг, десяток разноцветных фаллоимитаторов и женский манекен в чулках, розовом корсете и с приклеенной на лицо фотографией Мелани. — А что будет, если все по-ихнему? Бабы, значит, с бабами будут. А мужики с мужиками, — бородатый качает головой. — А эта белобрысая вообще свое место позабыла. Муж, выходит, шлепнул разок, да за дело причем. Это надо ж, с другой бабой при муже. Заслуженно шлепнул, я бы еще и...
— Вот поэтому нам необходим закон о домашнем насилии! — девушка с растрепанными волосами поправляет очки, а другой рукой держит белый лист ватмана с красной надписью «Тиранам не место в искусстве». — Не важно, что сделала Аня. Важно, что она стала жертвой насилия, а после нашла партнершу, которая этот музей построила на садизме, гомофобии и расизме. И пытается нас убедить, будто искусство может существовать в ужасном мире, который она...
— Еще одна, — закатил глаза бородатый. Рядом с манекеном с лицом Мелани кладут другой, в джинсовых шортах и белом парике. — Нечего в семью лезть с законами своими, — он окидывает недовольным взглядом кроссовки, джинсы и широкое пальто девушки. — Это женщина разве?
— Не вам решать, как должна выглядеть женщина, — хмурится растрепанная, а манекены ставят на ноги и, повернув их лицами друг к другу, опускают руки манекена с лицом Мелани на ягодицы манекена в шортах. Рыжая девушка присела и расставляет фаллоимитаторы у ног манекенов, а молодой человек вешает им на плечи радужный флаг. — Вам важно, что ли, кто с кем спит? — спрашивает растрепанная. — Мне важнее, чтобы...
— Да я детей в нормальной стране растить хочу, — хмурится бородатый, — а не в стране пидарасов. А закон свой домашний сама знаешь куда засунь.
Парень в камуфляже объясняет что-то полицейскому, который с сомнением смотрит на манекены, а шестерка над фиолетовой аркой плавно меняет форму и превращается цифру 5.
— Михалыч, — часто дышит рыжая, — вязать будут.
— А то, — бородатый кивает на фургоны телеканалов, что теснятся на широком тротуаре Садового. Оператор медленно опускает камеру от блестящей верхушки скалы к деревьям. — Пали тогда. Как раз снимут, — кивнув, рыжая бежит к фургону.
— Девушка, что у вас происходит? — молодой полицейский хмуро оглядывает растрепанную.
— Я против насилия в искусстве, — та поднимает плакат к груди. — Мы не должны позволить...
— Пройдемте, документики посмотрим.
— А вы представьтесь сначала! — хмурится растрепанная. — Вы при исполнении?
— Колян! Всех берем, — кричит второй полицейский, держащий за рукав рыжую, у ног которой лежит пластиковая бутылка. А Колян смотрит, как огонь, перекинувшись с радужного флага на манекены, плавит их волосы, и, вздохнув, поворачивается к растрепанной.
— Сержант полиции Петров. Предъявите ваши документы.