Ушедшие

Я проснулась от звука разбившейся посуды и тихого ругательства. Напряглась, распахнула глаза, но не сразу поняла, где нахожусь.  Осознание позволило немного расслабиться: не «дома», если то место можно так назвать. Встав с постели и выйдя из отведённого мне закутка, направилась на звук голосов. По мере приближения стало понятно, что разговор идёт  на повышенных тонах:
—...Но она не может оставаться здесь вечно!..— долетела до меня особенно громкая фраза.
—Мама, я все понимаю, но ты же знаешь, что там творится, мы не можем позволить Еве туда вернуться! Её же рано или поздно убьют, если не чего похуже...— А это уже голос Меды, той доброй души, что из года в год давала мне приют и утешение вопреки тому, что её семья была отнюдь не богата, и кормить лишний рот они не могли себе позволить. Не нужно думать, что я принимала её помощь со спокойной душой: конечно же, мне было тяжело от осознания, что я каким-то образом приношу неудобства этим добрым людям, но тут у меня был выбор только между кратковременной (а надолго я не задерживалась) неловкостью и вероятными побоями, изнасилованием, испорченной психикой и, вероятно, смертью. Понятное дело, выбор был в пользу первого.
Я открыла чуть скрипнувшую дверь. Мать и дочь синхронно повернули головы. На их лицах читалось смущение. На полу возле стола я приметила осколки тарелки — видимо, смахнули в пылу перепалки.
— Канья Лим, я уже сегодня вернусь домой. Думаю, за прошедшую неделю они выдохлись и стали поспокойнее.— я прекрасно понимала, что не могу расчитывать на дальнейшую помощь. Оставаться в этом доме и дальше было бы очень некорректно.
— Да перестань, ничего страшного, если задержишься!...— Начала было Меда, но наткнулась на предупреждающий взгляд своей матери. Та перевела извиняющийся на меня:
— Ты уж не держи зла, Ева, сами недоедаем.
Я не держала. Более того, прекрасно её понимала. Одной, с тремя детьми очень сложно было содержать даже небольшое хозяйство, но она как-то справлялась, хоть и не всегда блестяще. А для этого был нужен сильный характер, подразумевающий умение сказать «нет», когда это требуется. И она это «нет» говорила. Когда дети слёзно просили купить им игрушки или сладости, когда бродяги клянчили денег и вот теперь. Это не злость, это способ выживания.
***
С Медой и её семьей я знакома с детства. Милые работящие люди. Вот только не особо их любили в нашей деревне: когда нам с Меданой было лет по семь, отца их семейства убили при задержании стражи. До этого никто не знал, что он был замешан в контрабанде «серой пыли», самого популярного и опасного наркотика. Даже свою семью он держал в неведении, и именно это спасло их от возможной тюрьмы. Но не спасло от косых взглядов, шепотков за спиной и участи изгоев. Довольно сильный удар для ранее богатой и уважаемой семьи (богатство у них, понятное дело, отняли). Маленькая Меда, ранее задиравшая нос при виде меня, внезапно оказалась в похожем положении, и спустя какое-то время, наполненное взаимным недоверием и оскорблениями, мы подружились.
Семье Вапра Лима пришлось нелегко, это верно. Хоть глава семейства на практике и давно не был ее частью, тень все равно упала на его жену и детей. Да ведь и когда произошла критическая ситуация, спасаться он все равно пришёл в свою деревню, надеялся, что здесь его не найдут... Все же нашли. Обозлённые, уставшие искать этого ловко шифровавшегося преступника, стражи были доведены до предела. Оттого и церемониться не стали, уничтожив попытавшегося использовать магию преступника на глазах его семьи, которую он постарался максимально обезопасить, работая под прикрытием другой личности.
В принципе, я бы не назвала этого человека совсем уж плохим. Жила семья бедно, и глава решил пойти заработать в ближайший крупный город. Что ж, миссия выполнена, но вот какой ценой... Польстился ли он на легкие деньги, оказался ли в сложной ситуации — никто не знает. Но факт то, что он связался с «серой пылью». А значит, подлежал ликвидации.
Стоит отдать ему должное, начальников своих он все же сумел запутать, не без мозгов оказался мужик: они не знали ни кто он на самом деле, ни где он живет, ни то, есть ли у него семья. Вапр находил способ безопасно отправлять им деньги, но сам не появлялся, чтобы не подвергать риску родных. А когда одна из операций провалилась и их накрыли, решил все же положиться на то, что никто его не знал и с деревенским мужиком Вапром Лимом связать не сможет. А вот и ошибся. «Серая пыль» — дело серьезное, привлекли ищеек посерьёзнее уровня того провинциального городка, а уж они-то смогли отыскать ниточку, связь-то какую-никакую он с семьей поддерживал, отправлял им деньги. Эх, много раз я над этим задумывалась. Нужно быть едва ли не гением, чтобы умело прятать все нити своих интриг, ведь тайное всегда становится явным. Если что-то сделал — обязательно оставишь следы. Да, можно все делать максимально осторожно, но факт в том, что ты что-то все же совершил, а раз совершил, это можно доказать. Да, это бывает сложно, муторно, долго (да, очень долго, даже годы), но все, что случилось, можно доказать.
Буду честна, это главный повод, почему я ещё в детстве отказалась от незаконной деятельности. Да, не ужасайтесь, но это было не из-за принципов и морали, а из-за невозможности уйти от наказания. Да, можно долгие годы скрываться, даже всю жизнь, но я не хотела бы жить с оглядкой. Поэтому только честность.
Вот такая вот я, не любите и не жалуйте. Руководствуюсь зачастую рассудком, а не чувствами и принципами, которые, на самом деле, очень гибкая штука.
Так вот, что я хотела этим сказать: Тот случай с Каном Лимом повлиял не только на его семью, но, как бы эгоистично это ни звучало, и на меня тоже. Но о подробностях моего детства позже.
***
По давно знакомой тропинке я подходила к полуразвалившемуся дому на отшибе. Такое грязное, жалкое пристанище было будто создано для того, чтобы приютить в себе порок и разврат. Обитель отчаяния, колыбель разбившихся надежд... Я личность не сильно романтичная, но и меня может пробрать. Особенно, когда все эти прекрасные метафоры ощущаешь на собственной шкуре, а не читаешь на страницах второсортного романчика.
Не люблю я ныть и думать о своей несчастной судьбе, вот честно. Но это чувство, связанное с домом, в котором я выросла, с людьми, которыми была окружена... Оно всепоглощающе. Какой бы я ни была смелой, дерзкой, решительной и рациональной, вблизи этого жилища все превращалось в пыль, и я становилась такой же маленькой, обиженной, брошенной девочкой, какой была лет десять назад... Да что я вру. Я все такая же девочка, просто научившаяся хорошо это скрывать за бравадой и саркастичной ухмылкой. Вот и вся правда.
Из дома не доносилось ни звука. В общем-то, ничего нового, ведь было... часов одиннадцать утра. К этому времени гулянки уже прекращались, и все «отдыхавшие» спали беспробудным сном. Потом просыпались и... Все начиналось заново. День за днем. Ночь за ночью. Жизнь моей матери и ее «друзей» была отвратительна. Но что насчёт моей жизни? Жизни свидетеля всего этого безумия? Я каждый божий день наблюдала, как, по идее, близкий мне человек опускался все больше и больше, и я абсолютно ничем не могла ему помочь. К слову, о последнем задумываешься только будучи наивным ребёнком. Что с мамочкой, кто все эти люди, почему тот человек бьет ее, почему она просит «не делать этого», почему ей так плохо?.. Непонимание, отчаяние, обида — все смешивается в детском сознании. Перетекает в слезы. А твои слёзы провоцируют агрессию у мамочки и всех этих людей. Поэтому плакать не надо. Надо быть хорошей. Надо помочь мамочке, делать так, как она говорит. Спрятаться в уголок, если нужно. А нужно все чаще и чаще. Потому что ты не нужна. Ты мешаешь мамочке, ты — обуза. И уголок теперь — твой дом в этом огромном по детским меркам помещении, полном незнакомых, агрессивно гогочущих людей. В уголке тебя не видно и — можно даже тихонько плакать, вот удача!.. — не слышно.
Знаете, у каждого своё восприятие одиночества. Но для меня это навсегда тот уголок, принадлежащий только мне. А в метре от меня ходят люди. Они ржут, пьют, блюют, дерутся. Неверно сказала — это не люди, это подобие людей. И среди них в тебе одной есть что-то человеческое. Да, это боль, обида, отчаяние, страх. Но это живые человеческие эмоции. И как любой Человек, ты нуждаешься в понимании. А его нет. Ты всего лишь маленькая девочка, но никогда в своей жизни ты не видела понимания, окружённая людьми, давно утратившими человеческий облик. Одиночество. Вот, что это за щемящее чувство у тебя в груди. Запомни его, малышка. Справишься с ним — справишься со всем на свете. Просто будь сильной, ладно?
Вот что я сказала бы себе тогда.
Такие мысли преследовали меня по дороге к моему убогому жилищу, окружённому десятком, если не больше, деревьев. И чем ближе я подходила, тем тревожней мне становилось. Когда подошла к двери, распахнутой настежь, меня пробрал холодок. В целом, все в пределах нормы, ведь в пьяном угаре люди вполне могут забыть о такой повседневной детали, как закрытие на ночь двери. Но что-то все же было не так, я это чувствовала. Какой-то странный запах. Я принюхалась и остолбенела от осознания: пахло кровью. Хотя драки и ранения были явлением довольно частым, никогда я не ощущала этот металический запах так объемно и четко, как в это утро. И, как это обычно у меня бывает, я затолкала эмоции на периферию сознания, оставив только холодный рассудок — что бы ни случилось, я перенесу это стойко.
А переносить было что. Я медленно двинулась в прихожую, а из неё — в гостиную, если можно так назвать комнату «для гулянок». Поначалу я ничего не заметила из-за солнца, бившего мне прямо в глаза из окна, но, проморгавшись и привыкнув, я увидела ее, полураздетую, лежащую в луже крови. Свою мать.