Морриган
Я закапывал его в одиночку. Филиппа не пустила мать, а отец был слишком малодушен, чтобы заниматься этим. Видимо, во всём доме только у меня хватало духу сделать такое. И это меня довольно сильно пугало. Мне не хотелось быть гробовщиком собственного брата, который прожил так на мало на этом свете, который ещё ничего толком не успел видеть. Рождён в этом доме – в этом доме и умерщвлён. Порочный круг, деревянная тюрьма со стальными прутьями. Я ненавидел это место всем сердцем.
Я стоял на заднем дворе и, держа в руках старую лопату, смотрел на маленький чёрный мешок, перемотанный бечёвкой, найденной в сарае. Труп лежал на земле, рядом с могильной ямой, которую мне пришлось копать вручную, измазываясь в грязи, стоя по щиколотку в мутной воде. Перед самым рассветом пошёл дождь, вновь размыл весь мир, заставив его выйти из берегов, и наш двор превратился в огромное болото, в котором и умереть стыдно. Я пробирался сквозь трясины и булькающие лужи, горы глины и мокрого песка, камней и трупов маленьких птичек, что по неаккуратности сели отдохнуть в этой пустоши.
Рассвет только занимался, небо на востоке лишь начинало светлеть, смазывая чёрный с небосвода, освобождая место под фиолетовый, лиловый, а затем и красный – цвет смерти. Словно Бог окропил купол над нашими головами кровью тех, кто был ему неугоден, подумал я, глядя вверх, в чёрные тучи. Холодная вода капала мне на лицо, заставляя вздрагивать. Я был уже промокшим до нитки.
Я отложил лопату и аккуратно стащил мешок в яму, тот с громким хлюпаньем упал на самое дно, куда уже начала заливаться вода. Взгляд мой поднялся в окно родительской спальни. Оттуда одиноко светила керосинка, а рядом с ней – мать. Ужасно напряжённая, руки скрещены на груди, постоянно отводила взгляд в сторону. Уж не знал я, жалела ли она о том, что запирала дом всё это время, о том, что не позволила нам спасти маленького Сэма, который на самом деле не заслуживал смерти. Но её взгляд, кажется, говорил о том, что ей больно смотреть на то, как один сын закапывал другого на заднем дворе.
Вновь схватив лопату, я принялся закапывать. Мокрые комки земли с громкими монотонными хлопками падали на мешок, словно отбивая похоронный марш. Всё это заняло у меня от силы час, но час этот был самый тяжёлый в моей жизни. Час скорби. Час призрения. Час потерянного счастья.
Я кинул лопату на землю и на негнущихся ногах поплёлся обратно. Перед глазами всё плыло, устоять на ногах казалось практически невозможно, но мне нужно было дотянуть хотя бы до веранды, где меня ждал Филипп. Как только я увидел его, стоящего в дверном проёме, опершись на косяк, он подошёл ближе, помог мне сесть и посмотрел мне в глаза. Ничего не говорил, лишь сидел рядом, держа мою руку в своей. Руки у него были очень тёплые, даже несмотря на такую холодную, промозглую, отвратительную погоду.
– Подожди минуту, – сказал я и встал. Взгляд мой упирался в холодное море. Теперь мне как никогда хотелось туда, окунуться в смертельный холод, ненадолго стать с ним единым целым, найти утешения в плеске его волн и грохоте бури, что приближалась к нам.
– Куда ты? – испуганно спросил Филипп и, увидев, что я иду по направлению к морю, побежал за мной, схватил меня за руку. – Стой, Билл. Это не выход. Не надо.
Я посмотрел на него. В его глазах блестели страх, волнение, забота о близких. Но его детские пальцы крепко сжимали моё запястье.
– Я не топиться иду, – наконец, ответил я. – Хочу смыть с себя всю грязь. Сыт по горло этим дерьмом.
– Билл... – умоляюще начал Филипп, идя за мной босиком по грязи. Его хлюпанье назойливо неслось за мной, и меня это нервировало. Мне хотелось побыть одному, но брат мне не давал этого сделать.
– Филипп, – серьезно сказал я, резко остановившись, – вернись домой. Я иду смыть с себя грязь.
– И всё?
– И всё. Не волнуйся так за меня. Я не такой человек, чтобы отказаться от жизни из-за вдруг умершего дорогого мне человека. Или ты действительно считаешь меня слабым?
– Что? Нет, конечно, не считаю... – смущённо ответил Филипп. – Ладно, возвращайся скорее.
– Постараюсь.
Он развернулся и медленно поплёлся домой. Его ноги по щиколотку утопали в грязи, он весь промок, и всё из-за меня. Я продолжил идти к морю, оно уже было в десятке метров от меня.
Вода была холодная, даже ледяная. Я бросился в неё словно это было моё единственное спасение от всего того, что на меня обрушилось за последние месяцы. Мне хотелось скрыться на дне, где вечно царила тьма, где жили неведомые чудовища, которые либо сожрут меня, либо защитят от напастей этого мира, где стояла тишина и пустота. Вот чего я хотел в тот момент.
Но я всего лишь плавал на поверхности холодной воды, слушая плеск огромных волн вдали, чувствуя, как капли дождя продолжали бить меня по лицу, отчего я закрыл глаза и отдался течению. Оно несло меня куда-то в другие дали, и мне было всё равно, куда.
На несколько мгновений мне показалось, будто дух Элис жил в этом самом море, что она тихо шепчет слова утешения, не позволяя мне утонуть, камнем рухнуть на дно, выдавливая воздух из лёгких. И это давало мне силы не покончить с собой.
Грязь смылась сама собой, и когда я вышел из моря, то выглядел довольно чистым, хоть и ужасно мокрым. Старая фланелевая рубашка налипла на тело, кое-где остались пятна грязи, но меня они не волновали, штаны резко отяжелели, идти было довольно трудно. Ноги всё равно были испачканы в грязи, такое состояние земли было слишком привычно для Ист-Пойнта, чтобы этому можно было удивляться.
Я добрался до веранды, выжал мокрую одежду на себе, протёр ноги на коврике возле входной двери, вошёл внутрь, в отягощающую пустоту. Везде было очень темно и тихо, лишь дождь и гром хоть как-то разрывали этот странный вакуум, а яркие вилки молнии вырывали часть гостиной и кухни из вырвиглазной тьмы. На лестнице никого не было, и я смог спокойно подняться наверх. Возле двери в комнату Лейлы стояла мать и напряжённо смотрела на меня.
– Теперь ты довольна? – в бессильной злобе прошептал я, дрожа от холода, и пошёл в сторону своей комнаты, в которой нас теперь осталось трое. Мать смотрела мне вслед, не проронив ни слова в своё оправдание – знала, что в этот раз вся вина лежит на её плечах.
Скрипнула дверь – и я внутри. Филипп сидел голый, развесив свои мокрые вещи на спинке кровати, на батарее. Джон спал, сжавшись в маленький комочек от холода.
Брат посмотрел на меня, встал, помог снять всю мокрую одежду и натянуть бельевую верёвку, которую тот откопал где-то во тьме кладовки. Вдвоем развесили мои вещи, в одном нижнем белье легли в кровать, с двух сторон окружив мертвенно холодного Джона, укрыли его большим тёплым пледом, сами остались под небольшими одеялами, но мне и одного такого было достаточно. Во мне бушевал огонь злобы, жажды мести, крови, возмездия. Виновник всего этого кошмара лежал в двух стенках от меня, и меня это очень напрягало. Я ведь мог встать, прийти в их комнату и убить и отца, и мать. Но мне мешало что-то неведомое, эфемерное, что не увидеть и не почувствовать просто так. Наверное, это была совесть или, может быть, сострадание.
Я не мог уснуть всю ночь, а когда проваливался в неглубокую дрёму, то постоянно слышал, как в агонии бился Сэм, и я тут же открывал глаза, садился на кровати и осматривался, вслушивался в шум дождя, надеясь услышать там живой крик похороненного брата. Но кроме дождя я больше ничего не слышал. И поэтому вновь засыпал, и так до самого утра.
Так и прошли несколько дней в забытье, в странном вакууме, когда ничего не имело смысла, когда звуки были приглушены шумом крови в ушах, когда тучи расступались, но никакой радости тёплый свет солнца не приносил.
А в середине октября приехала бабушка Гертруда. Вернее, приплыла. Середина октября выдалась на удивление тихой, спокойной, даже море было очень умиротворённым, и это совсем не было похоже на то, что было, когда я хоронил Сэма на заднем дворе. Гертруда приплыла на фамильной яхте их семьи. На бортах красовалась красивая гравировка: «Морриган».
– А где дедушка? – первым делом спросил Филипп, бросаясь в её объятия. Бабушка немного погрустнела и погладила внука по голове.
– В больнице, у него случился приступ, – она вдруг посмотрела на меня, глаза её округлились, словно бы она поняла, что произошло, крепко обняла меня, шёпотом спросила:
– Что случилось, Билли?
Я долго не хотел отвечать, слова просто застревали в горле, хотелось разрыдаться, но я молчал. Затем коротко выдал:
– Сэм, бабушка. Сэм.
– Я подозревала, что так случится, – грустно сказала Гертруда. – Твоя нерадивая мать никогда заботой не отличалась. Как она вообще смогла вырастить таких прекрасных внуков?
– Ты ещё многого не знаешь, я тебе позже расскажу.
– Мы поедем кататься на «Морриган», тогда и расскажешь.
– Договорились.
Мы вошли в дом, выпили горячего чаю с чабрецом и мёдом, съели большую тарелку печенья, которое я пёк без особой любви, просто так, потому что нужно. Все сидели молча, лишь переглядывались, но никто не решался начать тот самый тяжёлый разговор. Но, наверное, вся необходимость в нём отпадала, по напряжённым взглядам и пустующему стулу около стола можно было догадаться, что случилось.
После полдника мы вновь вышли на улицу, где было на удивление очень тепло. Солнце пекло во всю силу, термостат показывал плюсовые значения. Я, Филипп и Джон переоделись в более лёгкую одежду и вместе мы пошли к отцовской пристани, что была чуть подальше от дома. Мне вдруг вспомнилось, как мы с Элис встретили там старого моряка, покидающего Ист-Пойнт навсегда, который прокатил нас на своём «Северном ветре». Теперь на месте того судна стояла «Морриган» и ждала, когда мы поднимемся к ней на борт. Ностальгия и меланхолиям вновь накатили с новой силой.
Бабушка уже была на борту, а когда увидела нас, то помахала рукой, зазывая зайти. Мы аккуратно поднялись на борт, мать с отцом остались на берегу, отговариваясь тем, что у них у обоих морская болезнь да и мочить одежду не хотелось. Я им, конечно же, не поверил. Они просто боялись старшего родственника, который по сути был сильнее их обоих, да и я с ними на одной лодке – опасное сочетание. Наверное, я бы не удержался и толкнул мать за борт, если бы вдруг что случилось.
Гертруда вела парусник в одиночку, очень умело, они с дедушкой вместе исколесили на этом судне весь мир, пытаясь найти то место, где им будет максимально комфортно. Они были оба из пригорода Лондона, но перебрались на другой континент, в старый и тихий Вест-Сайд, в котором они оба были счастливы. Гертруда поэтому чувствовала себя на море как рыба в воде, прямо в точности как я.
Прохладный ветер трепал мои волосы, залезал под мою единственную рубашку, которую всё же удалось отстирать от той могильной грязи. Джон и Филипп сидели возле носа парусника и, свесив ноги, держась за ограду, смотрели вниз и вдаль, сначала на воду, затем на небо. Чем дальше мы удалялись от берега, тем спокойнее становилось на душе. Мать с отцом стали какими-то далёкими точками, словно их никогда и не существовало, и я радовался, что мог побыть в относительно безопасности хотя бы какое-то время. А ещё у меня было время осуществить свой план, о котором думал ещё с того самого дня, когда мать с отцом в гостиной обсуждали приезд Гертруды.
Я хотел спасти Филиппа и Джона.
– Бабушка, – тихо сказал я, когда она остановила «Морриган» прямо посередине моря и села, чтобы организовать второй полдник. Она доставала из корзинки для пикника ломтики тостового хлеба, мазала абрикосовым джемом из старой банки, я помогал наливать ароматный чай с ягодами.
– Ну, рассказывай, пока у нас время есть, – кивнула она, не отвлекаясь от работы.
– Я хочу, чтобы ты забрала с собой Фила и Джона. Хотя бы ненадолго, до конца зимы.
– С чего вдруг такая необходимость? – она удивлённо посмотрела на меня. – Я, конечно, не против забрать их с собой, но что скажут твои мать с отцом?
– От них я и собираюсь их спасти.
– Так это из-за них? Что они с вами делали? – напряжённо сказала Гертруда и отложила нож, бросила настороженный взгляд на сидящих на носу Филиппа и Джона.
– Видишь мой глаз? – сказал я и ткнул в новую глазную повязку, которую мне дали в госпитале после аварии. – Это мать. Ударила меня плетью по лицу.
– Похоже, я очень многого не знаю, – раздражённо сказала она, всматриваясь в береговую линию, но мы были слишком далеко, чтобы их заметить отсюда. – Нэлли опять взялась за своё. Я ведь ей писала в письмах, чтобы прекращала использовать такие ужасные методы воспитания. Неужели ей плевать?
– Да, плевать, – кивнул я. – Поэтому я хочу, чтобы ты забрала Фила и Джона, как можно дальше и надолго.
– А как же ты?
– А я останусь, чтобы разобраться с ними лично.
– Убьёшь что ли?
– Нет, – серьёзно ответил я. – Просто мы поменяемся ролями.
– Так вот каков твой план, – усмехнулась Гертруда. – Хочешь отплатить ей той же монетой?
– Вряд ли получится точь-в-точь всё повторить. Это ведь из-за неё умер Сэм. Она не выпускала нас из дому, чтобы мы съездили в Ньюпорт за доктором.
– Вот сука, – громко выдохнула бабушка, и на нас обернулись Филипп и Джон. Затем вновь вернулись к своим делам. – Я ей этого не прощу. Она не может быть вашей матерью. Ты поедешь с нами.
– Не могу. Не могу оставить её безнаказанной. Она заслужила.
– Запомни, что смерть никогда не выход. Не опускайся до её уровня. И... – Гертруда ненадолго замялась, – и не трогай отца, он всё-таки мой сын. Да и знаю я его – он слишком слабохарактерный, чтобы не то, что убить, но и ударить.
– Это я уже давно понял. Я трогать его и не собирался, во всём виновата мать.
– Дело твоё. Филиппа и Джона я, конечно, заберу. Хотя бы до начала весны.
– Я приеду, как только закончу со всем этим. Совсем скоро. Главное, не уезжайте из Вест-Сайда, иначе я вас больше никогда не увижу.
– Там наш дом. Никуда мы не уедем, – улыбнулась Гертруда и повернулась к братьям. – Мальчики! Идёмте обедать!
Она уплыла вместе с Джоном и Филиппом. Перед их отплытием, я подозвал обоих к себе, обнял и сказал:
– Так нужно, я скоро приеду за вами, бабушка Гертруда о вас позаботится.
– Всё будет хорошо, – сказал Филипп, затем нагнулся ко мне. – Сделай то, что должен. Отомсти за Сэма.
Я лишь кротко кивнул.
Они уплыли через пару дней. И в тот момент, когда «Морриган», неожиданный ангел спасения, уплывала всё дальше и дальше в горизонт, я чувствовал, что они уходили от меня навсегда, словно я их больше никогда не увижу. Слёзы наворачивались на глаза, но я лишь стоял и смотрел, как судно уносилось вдаль. В свете заходящего солнца оно действительно было похоже на белокрылого ангела.