Варшава - Сеул

Кабинет был просторным, но подчеркнуто аскетичным. Стеклянная дверь, светлые стены, панорамное окно с видом на плотную сетку городских кварталов. Никаких личных фотографий, книг или наград — только табличка на рабочем столе: «Чхве Йон Сук, директор департамента городского планирования и инфраструктуры».

Рядом — два больших монитора, беспроводная клавиатура, мышь и планшет в кожаном чехле с гербом города. На противоположной стороне — стеклянный стол для совещаний и большой настенный дисплей, на котором мерцала карта города, разделенная на сектора: транспортные потоки, стройплощадки, инфраструктурные узлы. Цветные индикаторы мигали, цифры обновлялись в реальном времени.

Государство играло в прозрачность.

Хозяин кабинета сидел, сложив руки на столе, будто уже устал от ещё не начавшегося разговора. Ему было чуть за пятьдесят: аккуратная стрижка с проседью у висков, очки в тонкой титановой оправе, демонстративно простой темный костюм. На запястье — смарт-часы, вероятно, корейского бренда. Анджей машинально подумал, что те, возможно, показывают не только пульс, но и колебания на рынке недвижимости, от которых этот пульс напрямую зависит.

Не суди, — снова напомнил он себе.

— Чи Хьон, — сказал чиновник, вставая, — как всегда, безупречны. Признаюсь, я уже начал за вами скучать.

Госпожа Ким учтиво склонила голову — ровно настолько, насколько позволял протокол.

— Благодарю, что нашли для нас время, господин Чхве.

Он усмехнулся:

— Для такой женщины, как вы, я всегда найду время.

Его взгляд медленно перешёл на Анджея — неторопливо, словно он разглядывал не человека, а новый элемент интерьера, появившийся без его ведома.

— Это отец Андре, — сказала госпожа Ким. — Он прибыл сегодня из Польши.

— Ах, Польша. Это ведь рядом с Россией? Или уже в ней? — Чхве улыбнулся, будто извиняясь за неловкую шутку. — Холодно, наверное?

— Зимой бывает холодно, да, — спокойно ответил Анджей.

Чхве чуть приподнял бровь, удивившись, что гость решился на прямой ответ. Несколько секунд он молчал, потом кивнул с оттенком уважения:

— У вас хороший корейский, господин Ковальский. С акцентом, конечно, но вполне понятный.

Госпожа Ким на мгновение повернула голову; её взгляд едва заметно коснулся Анджея — почти извиняясь, но не словами. Анджей выдержал паузу. Он уже понял, с кем имеет дело.

— Спасибо, — коротко сказал он. — У меня были хорошие учителя.

Чхве кивнул, глядя куда-то в потолок, и, словно устав от прелюдий, произнёс:

— Ну, давайте поговорим по существу, — сказал он и указал на стеклянный стол для совещаний. Не дожидаясь ответа, взял планшет и первым направился туда.

Госпожа Ким села напротив, Анджей — рядом.

— Итак, — начал Чхве, — участок номер 1137, бывшие сельхозземли...
Он не спешил. Несколько минут пролистывал документы, будто видел их впервые.

— Признаю, господин Ковальский прибыл не с пустыми руками. Бизнес-план проработан: архитектура, логистика, партнёры, даже источники финансирования. Это редкость. Большинство «духовных инициатив», с которыми я сталкиваюсь, выглядят, мягко говоря, наивно.

— Мы работали с местными архитекторами и юристами, — ответил Анджей. — Хотели, чтобы всё соответствовало закону.

— Это видно, — подтвердил Чхве. — Земля, как я понимаю, будет предоставлена на безвозмездной основе?

— Да, — ответила госпожа Ким. — Это инвестиция Ким Мин Джуна в будущую социальную стабильность и инклюзивное развитие города.

— Вот об этом я и хотел поговорить.

Чхве отложил планшет, сцепил пальцы, подался вперёд:

— Земельный участок, о котором идёт речь, формально принадлежит покойному Ким Тэ Соку, — произнес он. — Ваш сын, Ким Мин Джун, пока не вступил в права наследования. А до урегулирования этого вопроса любое новое строительство юридически невозможно. Вы это, конечно, знаете, Чи Хьон.

Он говорил мягко, но в голосе звучала привычная интонация человека, который привык объяснять очевидное с позиции власти.

— Кроме того, — продолжил он, сдвинув планшет ближе, — покойный не оставил завещания. Значит, сейчас наследниками считаются оба ребёнка — Ким Мин Джун и Ким Со Йон. И только после уплаты налога наследственные права вступают в силу.
Он пролистал документ, задержал палец, будто наткнулся на что-то неожиданное.

— По предварительной оценке, совокупная стоимость имущества господина Ким Тэ Сока — преимущественно земельных участков — составляет порядка шестисот миллиардов вон. Соответственно, налог на наследство... — он сделал паузу, позволяя цифре повиснуть в воздухе, — почти половина этой суммы.

Тишина. Только гудел кондиционер.

— Понимаю, — тихо сказала госпожа Ким. — Мы подали прошение о временной отсрочке уплаты налога. Моему сыну девятнадцать, он студент, и собственного дохода пока не имеет. Процедура займёт время, однако я надеюсь, Налоговое управление отнесётся с пониманием.

Чхве чуть склонил голову, будто соглашаясь:

— Разумеется, — мягко произнёс он. — Возраст — уважительная причина. Государство должно заботиться о молодых гражданах. Особенно о таких... перспективных.

Он улыбнулся — без тепла, как человек, которому всё уже известно.

— Но вы понимаете, госпожа Ким, — продолжил он, — отсрочка не освобождает от уплаты. Сумма останется прежней.

Он сделал короткую паузу.

— Хотя бывают исключения, — произнес он доверительно. — Если на земле появляется объект общественной значимости — школа, культурный центр, что-то, что город может включить в социальную программу, — налог может быть пересмотрен. Иногда весьма существенно.

Он перевёл взгляд на Анджея, словно проверяя, улавливает ли тот подтекст, затем снова на госпожу Ким.

— Насколько мне известно, все ваши активы сейчас вложены в строительство. Свободных средств для уплаты налога нет. Я прав?

Её лицо оставалось спокойным, только пальцы чуть сжались.

— Это временные трудности, — сказала она. — Инвестиции окупятся.

— Конечно, — мягко согласился Чхве. — Всё когда-нибудь окупается. Вопрос лишь в том, кто получает дивиденды.

Он откинулся на спинку кресла, переплел пальцы.

— Я, разумеется, не уполномочен принимать решения по налоговым отсрочкам, — произнёс Чхве, как бы извиняясь за ограниченность своих полномочий. — Подобные вопросы решаются через профильные комитеты и налоговое управление. Там всё строго по процедуре... но, как показывает практика, многое зависит от того, насколько проект вызывает доверие у города. Когда есть уверенность, что речь идёт о благонадежных партнерах, всё обычно проходит гораздо проще.

Он слегка улыбнулся, как будто между ними установилось полное взаимопонимание.

— У нас уже есть успешные примеры, — сказал он. — Несколько месяцев назад мы реализовали похожий проект — при поддержке компании, которая тогда взяла на себя строительные работы и координацию. С тех пор у них отличная репутация в мэрии. Все проверки проходили без вопросов, отчётность — безукоризненная.

Он чуть улыбнулся, небрежно добавив:

— Эту компанию, кстати, возглавляет мой племянник, Чхве Мин Гю. Молодой, но очень толковый бизнесмен.

Он посмотрел на госпожу Ким, чуть склонив голову, как будто предлагая ей возможность сделать правильный выбор.

— Разумеется, это лишь рекомендация. Но если вы решите сотрудничать с ними — уверен, процесс с отсрочкой можно будет значительно ускорить.

Госпожа Ким выдержала паузу.

— Мы всегда открыты к сотрудничеству, — спокойно произнесла она.

— Рад это слышать, — Чхве кивнул. — И ещё одно. Когда ваш сын вступит в наследство, хорошо бы, чтобы в новой... церковной школе — или что бы там ни появилось — был человек, который разбирается в финансовой отчётности. Чтобы город не задавал ненужных вопросов. Я мог бы порекомендовать подходящую кандидатуру.

Он улыбнулся чуть шире, чем требовал этикет, и на секунду замолчал, подбирая слова.

— В конце концов, всё, что мы делаем, — ради общества. Ради горожан. Служить людям — вот настоящая цель власти.

Чхве придвинул планшет к краю стола — жест, означавший, что разговор подходит к концу.

— Думаю, мы понимаем друг друга, — сказал он. — Если потребуется официальное письмо, мой секретарь вам с этим поможет. Остальное, как вы понимаете, решается не бумагами, а доверием.

Он повернулся к Анджею:

— Отец Андре, уверен, вы согласитесь: иногда ради общего блага приходится идти на компромиссы. Мы ведь оба служим — я государству, вы Богу. Разница, в сущности, не так уж велика.

Слова прозвучали мягко, почти дружелюбно, но в них сквозила снисходительность — та особая манера, с которой люди власти учат других смирению.

Анджей почувствовал, как что-то сжалось внутри. Это сравнение — служение власти и служение вере — прозвучало как насмешка. Он хотел возразить, сказать, что в их служении нет ничего общего, что одно построено на корысти, другое — на жертве. Но встретил взгляд госпожи Ким.

Она сидела неподвижно, лицо оставалось безупречно спокойным. И всё же в её взгляде что-то дрогнуло: едва заметное движение зрачков, слабое, почти невидимое дыхание, которое вдруг стало тише. Не поза и не маска — скорее трещина в идеально выстроенном образе, крошечная, но настоящая. Он уловил это мгновение — и не понял, что в нём было: просьба, усталость, отчаяние или просто ошибка в расчёте. В этой хрупкой паузе между вдохом и словом было что-то почти интимное — и совершенно неуместное здесь, в кабинете, где решались их судьбы.

Он отвел взгляд — резко, будто обжегся. И ощутил раздражение. За эту двусмысленность, за игру, в которую его втянули. За то, что даже теперь, когда всё рушится, она говорит с ним не словами, а тишиной, взглядом, дыханием. Как будто спасение души — это тоже предмет сделки, которую можно обсудить с Чхве Йон Суком.

Но раздражение быстро растворилось, оставив после себя пустоту, и в эту пустоту вошел страх.

Страх, что он выйдет отсюда никем — миссионер без миссии, священник без паствы. Что вернется с пустыми руками и не сможет смотреть в глаза тем, кто поверил в его компетентность.

А затем пришло другое — холодное, стыдливое осознание. Он понял, что боится не за тех, кого приехал спасать. Он боится за себя. За свою гордость, за веру, которая, возможно, уже давно стала его личной сделкой с Богом. Мир сузился до стеклянного стола, ровного света и приглушенного гула кондиционера. Чхве сидел напротив — спокойный, уверенный, почти благожелательный. На его лице не было ни нажима, ни угрозы, только ожидание. Он знал, что уже победил.

Анджей вдруг понял, что не может больше молчать. Если он согласится — пострадает только он сам: его совесть, вера, то хрупкое ощущение правоты, на котором держалась вся его миссия.

Но если он откажется — платить будут другие. Те, кто ни в чём не виноват. Те, кого он обещал защитить.

Он сглотнул, чувствуя металлический привкус во рту.

— Да, — произнес он наконец. — Вы правы, господин Чхве. Иногда компромисс — единственный путь к добру.

Чхве кивнул, будто ожидал именно этих слов.

— Рад, что мы нашли общий язык. Тогда передайте вашим юристам: проектную документацию лучше направить через Мин Гю. Он всё согласует.

Он протянул руку.

— Надеюсь, отец Андре, вы не усомнитесь в моих намерениях. Всё, что мы делаем, — во благо людей.

Анджей пожал руку. Его пальцы были холодными, почти деревянными. Он лишь кивнул — голос не слушался.

Госпожа Ким поднялась следом. Она чуть склонила голову — благодарно, но не униженно. Когда они вышли из кабинета, дверь мягко закрылась, и только тогда Анджей позволил себе выдохнуть.

Несколько секунд они шли молча. Только у лифта она обернулась, положила ладонь ему на рукав — легко, почти невесомо, но задержала чуть дольше, чем следовало бы.

— Вы всё сделали правильно, — сказала она тихо.

Она чуть наклонилась, будто собиралась сказать ещё что-то, но не сказала. Лифт открылся — ровный свет, зеркальные стены, прохладный запах кондиционированного воздуха.

Она вошла первой. Он — следом.

Когда двери закрылись, её пальцы едва коснулись его плеча — почти случайно, но от этого едва ощутимого прикосновения у него внутри что-то оборвалось.

Лифт поехал вниз.