Часть 4
Пока мы неторопливо поднимаемся по лестнице к кабинету заведующей, желание развернуться и уйти вспыхивает, наверное, раза три. Как и навязчивый вопрос: «Куда и зачем я вообще суюсь?», мельтешащий в голове с того самого момента, как я перешагнул порог детского сада. Здание, нужно признать, абсолютно новое: свежий, современный ремонт, качественная, насколько я вообще в этом разбираюсь, отделка в светлых, приятных глазу тонах, хорошая мебель. При виде всего этого детский дом Шеминова кажется чем-то неуютным и грязным, учитывая то, что, несмотря на все грехи Стаса, он старался содержать здание если не в идеальном, то в вполне благопристойном состоянии. Сторож, встретивший меня, оказался представительным, хотя и порядком пожилым мужчиной, высокого роста и статной комплекции. Вежливый, опять же, что для его профессии почти что нонсенс и чудо. Крепко пожал мне руку, что-то спросил для вежливости и аккуратно намекнул про документы. Никакого хамства и грубости. Мало того, он даже предложил проводить меня к кабинету. Или же просто не хотел, чтобы я слонялся по коридорам совсем один. - Пришли, - сторож, или скорее статный швейцар, в данном случае, указывает на дверь, светлую и простую, абсолютно идентичную всем остальным дверям на этаже, - кабинет Марины Гавриловны. - Спасибо, - я киваю в знак благодарности, и как только мужчина оставляет меня одного, незаметно набираю в грудь побольше воздуха и поднимаю глаза на серебристую табличку. Федункив М.Г. Странная фамилия у Марины Гавриловны, надо признать. Усилием воли заставляю себя прекратить бесполезные мысленные поиски исторических корней этой самой фамилии, и сосредотачиваюсь на главном – устройстве на работу. В конце концов – я уже у дверей кабинета. И давать заднюю сейчас будет неуважением к самому себе. В мыслях слишком навязчиво мелькают Лешкины слова и его какой-то слишком пренебрежительный тон, касательно работы в детском саду, однако сейчас думать об этом и анализировать уже поздно. Стук выходит слишком громким для прозрачной тишины детсадовского коридора, поэтому, не дожидаясь приглашения, я вдыхаю снова и смело заглядываю внутрь. - Здравствуйте! Марина Гавриловна? Ответом мне становится тишина и резкий аромат чая с цитрусами, кажется. Сидящая за столом темноволосая женщина лет пятидесяти медленно поднимает взгляд, несколько секунд смотри словно сквозь меня, и, наконец, молча кивает. Ставит на стол большую чашку и окидывает меня тяжелым недовольным взглядом, от которого моя и без того слабая решительность начинает вдруг позорно рушиться у самого своего основания. - Здравствуйте, - и зачем я здороваюсь второй раз? – меня зовут Арсений Попов. Я по поводу устройства... - Да заходи, заходи, – Марина Гавриловна властным жестом подзывает меня к себе и мне остается только повиноваться, - Женька звонила про тебя. Уж очень рекомендовала. Сказала, прям не человек, а чуть ли не сам Иисус спустился! Расписала тебя так, что можешь сейчас молчать и только кивать. Мне под конец даже любопытно стало, что за чудо-педагога к нам в столицу занесло. От такого напора я ожидаемо теряюсь, про себя гадая, благодарить или проклинать Евгению Петровну и ее явно преувеличенные комментарии в мой адрес. Видимо, ее симпатия ко мне сыграла злую шутку – девушка, похоже, наговорила много лишнего. И сейчас, стоя под пронзительным, прямым взглядом заведующей, мне становится не по себе. - Ну что, давай знакомиться очно, так сказать, - женщина улыбается вроде бы дружелюбно, но в то же время от этой «улыбки» неосознанно хочется отойти на шаг назад, - Марина Гавриловна, как ты уже успел, надеюсь, заучить. Владелица сего заведения и всей прилегающей территории. Владычица, так сказать. К манере общения, определенно, предстоит привыкнуть. Если меня вообще возьмут. Сейчас же настрой у Марины Гавриловны, мягко говоря, боевой. Как и весьма своеобразные шуточки. - Арсений Попов. И да, я только что был в детском доме Евгении Петровны. К сожалению, мест там не оказалось. И она посоветовала мне... - Это понятно. Она явно сожалела, что пришлось тебя отпустить, красавчик. Прислала даже резюме твое по электронке. Сейчас, - Марина Гавриловна, насупившись и сгорбившись перед монитором, словно перед тикающей бомбой, внимательно смотрит на экран и несколько раз неловко тычет пальцами по крупной компьютерной мышке, - гребаные эти железки! Ну, никак не научусь! Лучше бы голубями отправила, ей Богу! Спустя несколько минут, она все же находит, видимо, нужный файл. Бросает на меня еще один взгляд и быстро читает вслух мое весьма скромное резюме. - Так-с, холостой. Интересно. Интернат, потом детский дом. Сторож даже, ого. Дальше продавец. Нехило так побросало тебя, Арсений Сергеевич. Смотрю, в детском доме всего полгода проработал. Точнее, даже пять месяцев. Что так? Не понравилось? Этот вопрос уже задавали мне сегодня. И не раз. И каждый раз я, поджав губы и состроив неопределенную мину, плел про не сложившиеся отношения с начальством. Конечно, при устройстве на новую работу такие фразы априори не несут за собой успеха, однако в моем случае сказать было больше нечего. Врать про «не мое»? Да даже эта же самая Марина Гавриловна раскусит меня в два счета. Она и так-то настроена явно не лучшим образом, а тут еще и очевидное вранье. И потом, как раз с ребятами-то у меня проблем и не было. Со всеми воспитанниками я успешно, ну или не совсем успешно, но тоже неплохо нашел общий язык. С некоторыми, блять, даже в прямом смысле. А вот отношения с директором не заладились, и это как раз таки и было чистой, искренней правдой, за которую хотя бы не придется позорно краснеть. - С директором отношения не задались. Слишком разные подходы к работе. Марина Гавриловна приподнимает брови и удивленно смотрит на меня исподлобья. - Серьезно, что ли? А с виду ты такой паинька вроде. И не скажешь, что дебошир. - Ну, я не совсем это имел в виду... - Да, ладно. Проехали, - она машет рукой и снова пробегается глазами по документу на экране, - ну потом-то устроился в магазин. И даже до администратора дорос. Чего в Москву-то рванул так резко? Эта нагловатая прямота и бестактность меня окончательно вгоняют в ступор. А где, блин, вопросы про мои планы, чаяния и надежды? Про мой опыт общения с детьми? Про мои намерения при устройстве сюда? Про образование, в конце концов? Пока я старательно соображаю, относится ли этот вопрос вообще к теме моего трудоустройства, из-за спины неожиданно раздается голос. - Ой, да ладно тебе, Марин. Ну что набросилась? Его уже и так трясет, как листок осиновый. Ты такими темпами никогда себе воспитателей не найдешь! Едва не подпрыгнув на месте от неожиданности и быстро обернувшись, я встречаюсь взглядом с длинноногой женщиной, сидящей на одном из двух кресел. Густые волосы стянуты в пышный пучок, а эффектные ноги подчеркнуты коротковатым для детского сада платьем. Она смело смотрит прямо на меня, хитро прищурившись, и улыбается. Я не назвал бы ее красавицей, но внимание она привлекает однозначно. - Здравствуйте, - пытаюсь скрыть неловкость от ее слишком неожиданного появления и улыбаюсь как можно дружелюбнее, пока она откровенно рассматривает меня с ног до головы. - Здравствуйте, здравствуйте! – женщина мягко поднимается со стула и равняется со мной, протягивая тонкую руку, - Екатерина. Можно просто Катя. - Арсений, - она едва ли не выше меня ростом, и это без высоких каблуков, - приятно познакомиться. - Ох, а мне-то как приятно. Вы не представляете. Как мы все рады, что наш скучно-женский коллектив разбавит столь привлекательная мужская особа. Она буквально бомбардирует меня своими флюидами, вперемешку с резковатым ароматом духов и фруктовой жвачки. Грубый, хрипловатый голос слегка не вяжется с внешностью, но это только накидывает плюсы в копилку странного, но, надо признать, сильного обаяния женщины. - Ой, Варнава, сядь обратно, а? Или дуй уже в свою группу! Не надо тут меня учить, как работников принимать, - недовольно машет на нее рукой Марина Гавриловна. - Никуда я не уйду! – дергает плечом Катя, посылая мне игривый взгляд, - уйду, а ты этого красавчика отошьешь. И что тогда делать? В кои-то веки к нам приличного мужика занесло. Да еще и холостого! - Ну, тебе-то, понятное дело, главное только это. А мне бы еще хотелось на его документы взглянуть! - Ой, да что там документы! Уверена, у него все в шоколаде. Женька же тебе уже все рассказала. И потом, посмотри на него. Явно же – приличный, порядочный мужчина. Пока они препираются между собой, я, немного охренешвий от происходящего, давлю в себе желание выйти и еще раз взглянуть на табличку на входе. Я точно в детский сад пришел? Может, дом перепутал? Или улицу? Потому что все происходящее скорее напоминает разборки в борделе века девятнадцатого, нежели в одном из новеньких, пускай и московских, но все-таки детских садов. - Ну что, Арсений Сергеевич, притих? Рассказывай, давай. Еле сообразив, что на этот раз обращаются ко мне, я с трудом собираюсь с мыслями. А, да. Она меня вроде бы про переезд спросила. Катя, наконец, отходит от меня и вольготно присаживается на край стола Марины Гавриловны, скрестив длинные ноги. Они обе меньше всего напоминают работниц детского сада. Хотя, как и я сам, наверное. - Обстоятельства, - весь мой энтузиазм тлеет как хилая свечка под тяжелым взглядом заведующей, - так сложилось, что пришлось переехать. - Личные? – с нажимом спрашивает Марина Гавриловна, нагло вторгаясь в то самое личное пространство, и мне так и хочется ответить ей тем же пренебрежительно-хамоватым тоном, - или другие какие обстоятельства-то? - Личные. - Разбитое сердце?.. – участливо низко тянет Катя, хлопая длинными, явно наращенными ресницами. - Вроде того. Этот допрос уже начинает нешуточно напрягать. Никаких вопросов по существу и про предстоящую работу. Как жеребец на выставке стою и пытаюсь не увязнуть в слишком липких и откровенных взглядах женщины с гулкой фамилией Варнава. Тоже странная фамилия. Федункив, Варнава. Да уж, Попов тут явно не вписывается. Слишком обычно и простенько. То ли дело Шастун. - На самом деле работа в детском доме мне очень нравилась. С интернатом не срослось, но в приюте у меня все получалось. Директор первое время был доволен мной. Правда, потом наши взгляды разделились. Но у меня есть отличные рекомендации оттуда. Естественно, тут не обошлось без незаменимого друга Димы Позова. Шеминов-то бы никогда не расщедрился мне на рекомендации, а вот Диман все провернул тихо и незаметно. Зато теперь у меня сразу несколько отличных характеристик с разных мест работы, в том числе и по непосредственной специальности. - Да вижу, вижу, - обе женщины теперь вместе вчитываются в документ на мониторе компьютера, - но вообще странно, Арсений Сергеевич, все выглядит. Вроде неплохой вы специалист, но по специальности поработали совсем немного. Зато в сторожке просидели - мама не горюй. Там проще что ли? Явно ведь не за зарплатой туда пошел? - Нет. Не за зарплатой. Просто на тот момент выбора особого не было, а деньги были нужны. - И снова личные причины? - Снова. Марина Гавриловна вздыхает неподдельно тяжело и качает головой. Будто работа сторожем в ее глазах опустила меня на самое, что ни на есть, социальное дно. Кругом одни стереотипы, блин. И Щербаков со своим «несерьезно» про детский сад, и здесь – про сторожку. Однако оправдываться перед заведующей я точно не буду. Тем более, что по ее тону и настрою явно видно, что брать меня она не собирается. - Да ладно, Мариш. Ну, поработал мужчина сторожем, что такого? Не свалку же, в конце концов, охранял, а больницу городскую, - снова почему-то вступается за меня Катя Варнава, - сама же видишь – все официально, зарплата белая. Не придирайся. - Я его вообще-то к детям беру, Кать. Может он неуравновешенный какой? Или алкаш? - Явно же что не алкаш! – Варнава оскорбляется за меня так искренне, что даже взмахивает руками, - ну посмотри на него. Какой он тебе алкаш? Комедия затянулась, это факт. Хочется поскорее выйти на улицу и забыть эту жалкую попытку и самое странное собеседование в моей жизни. Все, что здесь происходит, напоминает какой-то нелепый фарс, а я, все еще немного обескураженный, будто бы наблюдаю за всем со стороны, одновременно находясь в самой гуще. - Ладно, ладно. Не алкаш, выглядит прилично, - сдается Марина Гавриловна. - Еще как прилично! – тут же подмигивает мне Варнава, - мы берем. Заворачивайте. - Нет, нет. Погоди. А что насчет перспектив, Арсений Сергеевич? С какими планами- то к нам пришли? Ну, наконец-то. Хоть один вопрос, который не вызывает у меня недоумения напополам со смущением, в отличие от всей предыдущей беседы в целом. - С самыми, что ни на есть, Марина Гавриловна, - вот тут вру уже уверенно, - с самыми серьезными. К тому же, если бы не планировал ничего серьезного, то не таскался бы по городу уже несколько дней подряд. Она нужна мне. Работа хоть и новая для меня, но уверен, что у меня получится. - Прям уверен? - Уверен. К тому же, все мои знакомые говорят, что я отлично лажу с детьми. И пусть «все», это только Оксана. Заведующей об этом знать совсем не обязательно. - Так ли? – она скептично выгибает бровь и чуть наклоняет вперед, - а что же тогда своих не завел до сих пор? Вопрос ожидаемый. - Не сложилось пока. Знаете, все эти перипетии с работой, постоянные стрессы. Пока на отношения и детей не было ни времени, ни сил. - Ну да, - Марина Гавриловна сверлит меня таким проницательным взглядом, от которого у меня едва не бегут мурашки, - это у сторожа-то у больничного времени не было? Туше. А она хороша, определенно. Что-то в ней такое есть, несмотря на внешнюю хамоватость и резкость. - Именно так. Она как-то слишком понимающе хмыкает и кивает, хотя по ее лицу отчетливо видно, что не верит мне ни на грамм. - Ну, все ясно. Странный вы человек, Арсений Сергеевич. И история у вас какая-то странная. Даже не знаю, как к ней относиться. - Какая есть, Марина Гавриловна. Ну, вот и занавес. Давайте скорее уже прощаться, потому что финал слишком затянулся. - Ну что ты, Марин, не возьмешь его что ли? – возмущенно вспыхивает Катя и спрыгивает со стола. - А смысл то его брать? Глянь на него: явно же в прошлом какие-то огрехи постыдные, детей нет, жены нет. А годков-то порядочно. И к тому же по нему видно, что просто время пересидеть хочет. Что найдет лучше – сразу свильнет и будь здоров! А я опять с некомплектом по должностям останусь! - Да ты и сейчас с некомплектом! Что терять-то?! И снова веет плохой комедией, где разговор обо мне ведется так непринужденно, будто меня тут и нет вовсе. - Ладно, простите, - остается только вскинуть руки и виновато улыбнуться, - не буду больше тратить ваше время. Зря я вообще затеял все это. - Эй, эй! Погоди! – заведующая окликает меня тут же, и ее голос смягчается на едва заметные полтона, - ладно, хватит тут херней страдать. Работа нужна? - Нужна, - отвечаю ей честно и глядя прямо в глаза, - очень. - Детей любишь? - Уверен, что мы поладим. - Не пьешь? - Не пью. - На постоянку не рассчитываешь? - Почему? Наоборот, я... - Честно говори, - тяжелый взгляд, и я тут же покорно сдуваюсь. - Не очень. - Я так и думала. Меньше всего ты похож на воспитателя детского сада. Ладно, Арсений Сергеевич. Попробуем. Пиши заявление. Нужно будет еще медицинский осмотр пройти, это дня три примерно. Так что, если все нормально, со следующей недели приступай к работе. Пойдешь в третью группу, там... - Почему в третью?! – резкий, очень громкий голос Варнавы, полный праведного возмущения, чувствительно и неожиданно бьет по барабанным перепонкам, - отдай его мне, Марин! - Ага, щас! – все еще на моих окончательно охеревших от происходящего глазах Марина Гавриловна складывает из пальцев «кукиш» и выразительно показывает его Кате, - чтобы ты его там разложила прямо на столе на глазах у толпы трехлеток?! Нет уж!
***
- Это было...странно. - Не то слово, - Лешка разливает пиво по стаканам и сосредоточенно следит за тем, чтобы густая пена предательски не вылезла через край, - судя по твоим словам, их обеих к детям подпускать опасно. - Да уж. Особенно заведующую. Я и сам перед ней как школьник стоял нашкодивший. Того и гляди – отчитывать за двойку начнет! Что уж про малышей говорить. - Зато, наверное, с подчиненными проблем нет. С такой теткой не забалуешь. - Какое там! Хотя Катя вела себя с ней довольно свободно. И чай они вместе пили. - Подруги, может? Или у них там вообще какая-нибудь тайная коалиция? На этих словах Лешка строит такое интригующее лицо, а потом хитро щурится, что я не удерживаюсь от улыбки. Мое неожиданное для меня же самого устройство на работу было решено отметить всего лишь парой бутылок пива. Все-таки середина недели, а Алексей теперь начальник, и приходить на работу с похмелья ему никак нельзя. Я же решил с завтрашнего дня плотно заняться медкомиссией. И уже даже подобрал клинику, где все обследования можно пройти в течение двух дней в одном здании. Естественно за круглую сумму, зато не нужно сидеть в бесконечных очередях, коими славятся государственные учреждения. Плюс к тому же – у меня нет московской прописки. Странно, что у Марины Гавриловны не возникло вопросов по этому поводу. Хотя вообще все, что с ней связано, начиная от ее манеры разговаривать до того факта, что она является заведующей детского сада, можно охарактеризовать этим самым словом «странно». - Ну, тогда тост, - торжественно произносит Щербаков и мы звонко соприкасаемся стеклянными стаканами, - за самого сексуального воспитателя в этом городе. - Несомненно, - целую Лешку в уголок губ и делаю первый глубокий глоток, наслаждаясь приятной прохладой и отменным вкусом, - м-м-м, отличное пиво, кстати. - Херню не держим, знаешь ли, - Щербаков в два глотка отпивает почти половину и тоже довольно щурится, - правда, ничего. Мы лениво обсуждаем прошедший день. Лешка увлеченно рассказывает про новых пациентов и неловких, смешных стажеров, которые поступили к ним на практику из медицинского университета. - Знаешь, вот смотрю на них – и прям ощущаю себя эдаким Гендальфом! Они чуть ли не в рот заглядывают, постоянно что-то спрашивают, что-то им непонятно, а я тут весь такой из себя умудренный жизнью старец. Хожу с умным видом и изображаю из себя всезнающего мудреца. - Ничего такой старец, - сквозь смех бормочу я в ответ, - только седин благородных не хватает. - С сединой бы смотрелся, наверное, еще нелепее. - Или еще горячее. Снова поцелуй, но на этот раз гораздо глубже и дольше. Щербаков заводится, ерзает, придвигается ближе. Тянет меня к себе, переходит с губ на шею, и едва ли не урчит от удовольствия. Пиво расслабляет, и тело отвечает само, без моей на то команды или согласия – в штанах ощутимо тяжелеет, а пальцы самостоятельно пробираются под Лешину футболку. У него гладкая, абсолютно безволосая грудь, ровная кожа и красивый, внушительный рельеф мышц, которые сейчас едва ли каменеют под кончиками моих пальцев. - Разве старикам можно этим заниматься? – слова уже разбиваются хриплыми, отяжелевшими выдохами, - сердечко выдержит? - Этот старикан еще может тебя немало удивить, - шипит Щербаков, кусая кожу на моем плече, которая тут же покрывается мелкими мурашками, - готов удивляться? Вместо ответа я пробираюсь к ширинке зауженных, черных брюк, в которых, нужно отметить, доктор Щербаков смотрится просто преступно фантастически, и сжимаю пальцы на твердой ширинке. Лешка давится собственными словами и шумно тянет носом воздух. Одновременно сам путешествует рукой по моей груди строго вниз и глухо шепчет в шею. - На тебя тоже скоро будут так смотреть. Но мои-то подопечные хотя бы умеют разговаривать и самостоятельно ходят в туалет. - Меня определили в среднюю группу. Там пятилетки в основном. Так что, думаю, проблем с горшком возникнуть не должно. - Да брось, - Леша на секунду отстраняется и заглядывает мне в глаза снизу вверх, - на этом проблемы только начнутся, Арс. Приятное, тянущее возбуждение после этих слов словно снимает рукой. Ох, я знаю, куда ведет эта уже протоптанная тропинка. И этот пренебрежительный тон, который я успел изучить последнее время, наверное, слишком хорошо. Приходится отодвинуться, чтобы видеть лицо Щербакова перед собой, и задать-таки вопрос, который на корню зарубит намечающийся хороший вечер. - Ты о чем? Лешка вздыхает и нехотя отстраняется от меня. Поправляет футболку, ерошит одной рукой волосы, а второй тянется за пивом. - О проблемах, Арс. О тех самых, которые непременно возникнут, как только ты переступишь порог группы. И нужно же ему сказать это именно сейчас. Все-таки я недооценил степень его упрямства. - Леш, давай только не... - Ну что «не»? Не начинать? Я не могу. Если честно, меня прямо коробит то, с какой рьяной скоростью ты бросился на поиски работы. Мы не умираем с голоду и... - Я уже слышал это сегодня. Слово в слово. - Вот именно. Не обязательно бросаться на первый же доступный вариант. Есть и другие. - На данный момент других нет. Лешка облизывает пересохшие губы и сверкает горящими глазами. То ли от возбуждения, то ли от разгорающегося внутри огня, который точно не сулит мне ничего хорошего. Спорить сейчас, после отличного пива и удачно завершенного дня, хочется меньше всего. Тем более что предмет этого спора абсолютно не стоит нашей ругани и нервов. Но Щербаков, видимо, считает иначе, потому что с завидным упорством продолжает давить на больную мозоль. - Есть. Есть вариант, Арс. Ты можешь просто прекратить метаться и биться в этой агонии. Немного остыть, обдумать все, и потом попытаться снова. Моей зарплаты вполне хватит... - Я не хочу сидеть на твоей зарплате, Леш. Я вполне способен зарабатывать сам, и не хочу зависеть от тебя еще и материально. Да и дело-то вообще не в деньгах. Он замирает и удивленно распахивает глаза. - Серьезно? А в чем же? Моего секундного молчания и заминки ему хватает, чтобы додумать все самостоятельно. От его следующих слов веет ощутимой прохладой, а в голосе уже звенит настоящий лед. Эта тема задевает его куда сильнее, чем я предполагал. - Так дело в зависимости? Ты считаешь, что таким образом будешь как-то зависеть от меня? Это тебя напрягает? Именно это. Мне и самому неприятно от этих слов, но от правды не скрыться. Тем более что Лешка читает ее, наверное, слишком хорошо и четко. - А разве не должно? Он неосознанно мотает головой и кривится. - Нет. И вообще, мне кажется, дело-то не в этом. Ты просто боишься стать ко мне ближе. Боишься как-то связаться со мной. Чем-то кроме секса, так? Лишь бы не усомниться в собственной независимости, так ведь? Ты просто не хочешь сближаться, не хочешь подпускать меня ближе, чем я есть сейчас и уже много времени. Настолько не хочешь, что готов идти работать в гребаный детский сад, лишь бы только оставить между нами социальную прослойку в виде раздельных зарплат? Его несет. Несет серьезно и опасно, потому что сталь, звенящая в его тоне, заставляет меня нешуточно напрячься и подумать о последствиях. Но одновременно я понимаю, что соскользнуть с темы уже не получится. Он уже зацепился, закусил удила, и теперь не отпустит, пока не выговорится. Остается только отвечать и уворачиваться от летящих острых шпилек. - Так тебя коробит то, что я ищу работу? Или же то, что меня взяли именно в сад? Щербаков осекается на полуслове и мотает головой. И как от почти-секса мы за пять секунд вдруг пришли к ругани? И из-за чего? Все из-за той же больной темы моей новой работы, которая уже с сегодняшнего обеда, после нашего с ним телефонного разговора почти осела на языке противной горечью. - Дело не в этом, Арс. Просто, не знаю, дай себе время, что ли. Совсем не обязательно бросаться на первую же свободную вакансию. В конце концов, попробуй в другой приют или интернат? Пускай подальше от дома, но зато непосредственно по специальности. - Так тебя так заботит мое трудоустройство «непосредственно по специальности»? Или что? Говори уже прямо. - Прямо? Да я весь день до тебя пытаюсь достучаться. И сказать, что не надо спешить. - А кто спешит? В чем спешка? Я обошел пару заведений, где мне отказали. Зато – взяли в детский сад. Никакой спешки. Все... - Да ты себя слышишь вообще? Арс! Воспитателем? Серьезно? В обед я подумал, что ты шутишь, сначала. Потом надеялся, что тебе откажут. Но сейчас ты сидишь и говоришь, что всерьез собираешься там работать. А пиво развязало ему язык, надо сказать. И атмосфера вокруг нас накалилась уже не на шутку. Сверкая глазами, Лешка яростно отстаивает пока не до конца мне понятную точку зрения, а мне снова остается лишь отбиваться и гадать, чем несчастный детский сад так его зацепил. - Что ты там делать будешь? Как вообще себя там видишь? - Заведующая сказала, что освоюсь быстро. И потом, я же не один там буду. Со мной будет... - Блять, Арс! Ну, ты серьезно? Ну нахер тебе этот сад сдался? Это вообще не мужская профессия. Что-то несерьезное, не... - А, так тебя заботит то, что я буду заниматься не «мужским делом»? Блять, ну прости, что я не доблестный шахтер и не военный. - Да причем здесь это?! - Да притом, что педагог в детском доме – тоже не идеал мужественности, не находишь?! - Да, но там хотя бы взрослые дети, преимущественно. С ними можно разговаривать, общаться, и им не требуется подтирать задницы. - О, это ты зря! Как раз этим я там и занимался. Подтирал задницы и долго разгребал дерьмо, в которое вляпался в первый же месяц работы там! бум Тишина после моих слов повисает поистине оглушительная. Она почти осязаема, обволакивает горячей, тягучей субстанцией и понемногу начинает обжигать там, где неосторожно коснется обнаженной, тоже пылающей кожи. В этой тишине даже искр нет, одна лишь пустота, в которой мы сидим напротив друг друга, полностью оглушенные и разбитые. Разговор ни о чем. Как и сама ссора. Но дело сделано, а слова – сказаны. Их много, некоторые – пустышки, а некоторые достигли цели. Особенно последние. Они вдруг оформились, стрелами пронзили грудную клетку и заставили распалившееся от злости сердце испуганно притихнуть и замереть, медленно осознавая то, к чему мы в этой ссоре пришли. снова к нему Без имен. Без личностей. Но он снова незримой, но такой сильной тенью встал между нами, что пространства кухни вдруг стало не хватать для троих. Хочется рассмеяться в голос. Потому лицо у Щербакова такое сейчас, будто его ударили чем-то тяжелым и большим. Он тоже осознает, тоже вникает в смысл сказанного. И тоже бледнеет, глядя на меня настороженно и тревожно. - Арс... - Заткнись, - мне не хочется слушать сейчас его, - не говори ничего больше, ладно? Внутри – ебаный вакуум. Пустота. Невесомость. Он сам начал. Сам завел этот бесполезный со всех сторон разговор. И вместо отменного секса мы сидим сейчас друг перед другом и пытаемся не увязнуть в этой трясине снова и снова. Лешка сам не ожидал, что кривая выведет именно сюда, это неподдельно видно по его ошарашенному и одновременно напуганному лицу. Однако цели мы, блять, все-таки достигли. Даже удивительно, что от безобидной, на первый взгляд, темы работы мы вновь пришли к Антону. - Я только хотел... - Чего? Вот чего, Леш? Чего ты хотел всем этим добиться? Теперь он говорит почти с опаской. Я уже знаю этот настороженный взгляд. Теперь, когда он нащупал бомбу внутри, действует аккуратно, почти боязливо. Однако замолкать упорно не желает. То ли в пиве причина, то ли все-таки в упрямстве. - Хотел, чтобы ты услышал меня. Что тебе не обязательно бросаться в омут. Ты можешь отдышаться, можешь найти то, что тебе будет нравиться. Действительно нравиться, понимаешь? -Да с чего ты взял, что это именно детский дом? С чего ты взял, что мне там нравилось? Его взгляд говорит красноречивее любых слов. Его тоже не отпускает, тоже накрывает этой скользкой, внезапной волной вдруг охватившей меня ностальгии. Вот только в моем случае – это память и раны. А в его – размытые силуэты и глухая ревность, которая заставляет его лишь сильнее нажимать на острые края обнаженной кожей, не замечая царапин и крови. Это не стоит того. Не стоит, чтобы снова вспоминать. Не стоит, чтобы вообще возвращаться к нему. Лешкина гордыня переживет. Он просто хочет задеть меня, хочет сделать больнее, но лишь из собственного не вовремя разыгравшегося упрямства и самолюбия. И поддаться ему сейчас означает только одно – показать, подтвердить, что мне все еще больно. Сыграть на аккордах, завершить симфонию и допить-таки несчастное пиво, прежде чем завалиться спать, путаясь в липких воспоминаниях. Однако где-то внутри что-то болезненно екает. Наверное, это моя давно заброшенная где-то глубоко внутри гордость. Или обида от несправедливых слов Щербакова. И прежде чем я успеваю решить, хочу ли вообще продолжать этот бесполезный разговор, слова вылетают сами, подстегиваемые слабым, но все же ощутимым желанием хоть немного уколоть в ответ. - Его уже нет там, Леш. Ни в одном детском доме я больше его не найду, - осушаю стакан до дна, и иду ва-банк, говоря то, что так отчаянно он почему-то хочет услышать, словно мазохист, снова наступающий на незажившую рану, - и нигде больше не найду. Ни в саду, ни в приюте. Никогда и нигде. Он стал призраком, тенью. Моим каким-то личным фантомом. Мне не нравилось там работать. Я даже ненавидел тот долбанный приют и все, что с ним связано. И Антона я тоже ненавидел. Но мы с ним встретились там. Он был в моей жизни. И этого уже не изменить. Лешке хватает такта и терпения промолчать. Он тихо наблюдает, пока я выбираюсь из-за стола, ставлю пустой пивной стакан в раковину, вытираю руки. Спиной чувствую его тяжелый, виноватый взгляд, но усилием воли заставляю себя не оборачиваться. Внутри знакомое чувство все той же долбанной пустоты, с который я давно сроднился. Все перегорело, так же быстро, как и полыхнуло. Сейчас лишь угли да гарь, разбросанные по легким, мешающие дышать и отдающие горечью. Наверное, у этого состояния есть какое-нибудь научное название, что-то такое, сродни какой-нибудь болезни или даже психическому расстройству. И мне нужно лишь научиться покорно жить с этим. Потому что лекарство от подобного вряд ли существует в природе. Уже на пороге кухни меня со спины обнимают сильные, нежные руки. Останавливаюсь, слушая тихое, размеренное дыхание, чувствую тепло его тела. Собственные мышцы словно налиты тяжелым свинцом, и вместо крови - серебристая ртуть, которая медленно, но верно заполоняет органы. - Прости. Отлично. Хочется спросить, зачем это все вообще было, но сил хватает только на кивок и угрюмое молчание. Лешка прижимается ближе, утыкается носом в лопатки и продолжает. - Извини, Арс. Не надо было вообще этот разговор начинать. - Правда? Отчего же. Зато прошлись по самым актуальным последнее время темам. Затронули все, что так тебя волнует и беспокоит. Щербаков виновато вздыхает и в два шага обходит меня и оказывается напротив, просящее заглядывая в глаза. - Я идиот. - Это факт. - Прости. Ситуация вполне могла бы быть забавной. Если бы мы коснулись только набившей оскомину моей предстоящей работы в саду. - Я просто никак не могу перестать думать о нем, - Леша говорит это так тихо, что мне приходится задержать дыхание, - о нем, и о тебе. Каждый раз одергиваю себя. И каждый раз меня почему-то разворачивает и возвращает. Туда, где тебе когда-то было так хорошо. Без меня. Дальше продолжать просто опасно. И вместо ответа и вообще лишних сейчас уже слов, я порывисто целую его, сгребая едва ли не в охапку и притягивая к себе. От неожиданности Щербаков поддается. Путается в ногах, стонет мне в губы и покорно отступает назад, к столу. Мне хватает мгновения, чтобы стянуть с него футболку и почти силком посадить на столешницу. Нетерпеливо рыча, опускаюсь к его груди, выводя губами то, что так хотелось сказать, целуя, кусая теплую кожу, оставляя отметины и силком заставляя себя прекратить вспоминать. не он и уже никогда не будет
***
- Здравствуйте! Просто прекратить нервничать. Просто успокоиться и перестать перекручивать гребаный браслет на запястье. Почему-то в свой первый рабочий день, мне захотелось надеть именно его. Он не талисман, и не амулет. Никакой магии, никакой надежды на удачу от него. Я надевал его крайне редко. Временами вообще забывал о нем, пару раз терял среди вещей, но он неизменно находился и возвращался назад. И сегодня утром, после кратких напутствий Лешки и поцелуя на прощание, я вдруг внезапно вспомнил про эту безделушку. Надо сказать, что за восемь лет он ничуть не изменился, не потерял форму. Ровно такой же, как и тогда, когда он впервые оказался на моем запястье. И сейчас, стоя на пороге детской группы, я ловлю себя на мысли, что не могу перестать неосознанно прокручивать его, словно ища в этом незатейливом действии некое успокоение. - Здравствуйте! Проходите! Ко мне подходит невысокая, стройная девушка. Мило улыбается и тянет тонкую руку. - Арсений, да? Можно ведь без отчества? - Естественно, - запоздало отвечаю на рукопожатие и усилием воли заставляю себя шагнуть внутрь, - простите. Я немного волнуюсь. - Ничего. Это абсолютно нормально, - девушка не перестает лучезарно улыбаться, а я только сейчас замечаю в ее внешности грузинские корни, начиная от копны черных, кудрявых волос, и заканчивая довольно крупным для женского лица носом, - меня зовут Владислава. Или просто Влада. И это мое царство. Она шутливо щурит большие карие глаза и широким жестом обводит просторную, светлую комнату. Несколько небольших столиков, множество разноцветных крошечных стульчиков, небольшие диваны, целая стена, заставленная бесчисленными полками, которые сплошь усеяны игрушками разных размеров, видов и цветов, большие окна с милыми легкими занавесками с изображением каких-то мультяшных героев, а в углу - довольно большой, по видимому воспитательский стол. Никаких грязных горшков, никакого беспорядка и прочей стереотипной чуши, иногда сопутствующей представлению о детсадовских группах. - Как здесь чисто, - невольно вырывается у меня, стоит только шагнуть внутрь, - и тихо. - Да, пока здесь никого нет – это настоящий рай, да и только, - Влада останавливается напротив и поправляет волосы, - на самом деле, я шучу. Ребята у меня замечательные. Уверена, вы быстро подружитесь. И потом, они уже достаточно взрослые и самостоятельные, чтобы временами заниматься самим и играть между собой. Мы перекидываемся еще парой фраз, а затем погружаемся в абстрактное описание размеренной жизни дошкольников, которая, как оказывается, подчинена довольно строгому расписанию. Завтрак, прогулка, игры, обед, занятия, сон, снова прогулка, полдник и так далее. Естественно, за предшествующие три дня, которые у меня заняла медицинская комиссия и оформление документов, я ознакомился и распорядком дня, и прочими важными аспектами, которые будут мне необходимы в дальнейшей работе. Марина Гавриловна в нашу вторую встречу оказалась уже гораздо радушнее, или же я просто не испытал того первоначального шока от ее, мягко говоря, необычной манеры общения. Она напутствовала меня довольно кратко, однако почему-то ни на секунду не усомнилась в моем успехе, что придало мне еще толику уверенности. Я снова встретился с Катей Варнавой – моим импровизированным адвокатом, немало благодаря которому меня и приняли на работу, и которая проводила меня откровенно тоскливым взглядом, а также познакомился с другими воспитателями, поварами и прочим обслуживающим детвору персоналом. В общем, изучил практически все и всех, кроме моего основного контингента – детей. - Доброе утро! Проходите, пожалуйста! Влада приветствует малышей у входа, ласково улыбаясь каждому и мило перебрасываясь парой фраз с родителями, пока я быстро переобуваюсь в заранее принесенную сменку и убираю в шкаф пиджак. Группа наполняется быстро, и к восьми часам утра я оказываюсь в бурлящем море тысяч глаз, которые смотрят на меня настороженно и немного испуганно. Вдыхаю глубже и улыбаюсь как можно дружелюбнее. - Ну что, - Влада подходит ко мне и берет за руку, - будем знакомиться. К концу моего первого рабочего дня я оказываюсь вымотан так, словно отработал неделю без выходных, сна и еды. Так я не уставал ни в приюте, ни в сторожке. Но, что удивительно, и довольным я оказываюсь не меньше. Все мои опасения, сомнения и переживания окончательно рассеялись, как только первый малыш – круглолицый, кареглазый мальчишка по имени Матвей, робко улыбаясь, протянул мне свою руку. За ним, словно по волшебству, потянулись и остальные. И вот я уже не замечаю, как увлеченно строю со всеми замки, рисую, впервые за много лет, смеюсь, пачкаюсь краской и старательно вырезаю из бумаги ромбики, круги и цветочки. Прогулка тоже удается на славу, правда после сна выйти не получилось из-за внезапно разыгравшегося ливня. Никаких горшков, никаких скандалов. Правда, по словам Влады, без них обходится редко. Сегодня ребята просто смущены моим появлением и ведут себя гораздо смирнее и тише, чем обычно. Однако по прошествии дня, девушка с чувством заверила меня, что справился я на «отлично». - Знаешь, я и сам не ожидал, что мне так понравится. Устал, конечно, жутко. Но усталость почему-то такая приятная. - Понимаю. Наверное, - она ведет плечом и мелодично смеется, аппетитно хрустя вафлей с вареной сгущенкой, пока ребята, в ожидании родителей, самозабвенно готовят для них очередные открытки, - когда-то давно я чувствовала то же самое. - Значит, это проходящее? – с улыбкой спрашиваю я, - стоит начать переживать? - Мы посмотрим, что ты скажешь, когда завтра они закатят истерику по поводу не поделенного зайца или несчастной машинки. Сегодня-то они просто паиньки. Наверное, не без этого. Но мне все равно невыразимо приятно и легко. Может быть потому, что я, не без стараний Лешки, как-то внутренне заранее подготовился к неудаче, что вряд ли у меня вообще получится. Но глядя сейчас на двадцать пять голов, увлеченно малюющих на обычных листах А4 цветочки и машинки родителям, в груди просыпается что-то, похожее на гордость за себя. Ну и пусть, что это только первый день. Посмотрим, что будет дальше. А пока все складывается просто идеально. Я еще не успел познакомиться и запомнить всех ребят по именам, а уж тем более по фамилиям. И весь день только и делал, что спрашивал, как кого зовут. - Завтра тогда ознакомлю тебя с журналом и прочими документами. Там немного, не переживай. Основными занимается Марина Гавриловна. Покажу, куда вкладывать медицинские справки, как отмечать и заполнять отчеты. И здесь отчеты. От них, похоже, мне никуда не деться. Но тут хотя бы вместо бесед о вреде наркоты и курения, я буду писать о выученных стихотворениях и старательных подготовках к веселым утренникам. Вечер подкрадывается незаметно. Постепенно детей разбирают уставшие после рабочего дня родители. Некоторые смотрят на меня настороженно, некоторые улыбаются и общаются вполне дружелюбно. Марина Гавриловна позаботилась о моем заочном представлении им, просто скинув мои данные и резюме в общий родительский чат, в котором присутствовали почти все, за редким, по ее словам, исключением. К семи вечера в группе остается всего двое детей – мальчик и девочка. Мальчика, как я помню, зовут витиеватым именем Мирослав, а вот имени девчушки я припомнить никак не могу. - Привет еще раз, - опускаюсь перед играющей в углу малышкой на корточки и протягиваю руку. - Привет, - она деловито жмет мою ладонь крошечными пальчиками и недоуменно хмурится, - так мы же с вами здоровались уже с утра. - Все верно. Но я решил поздороваться еще раз. Ты не против? Она мотает светловолосой головой и лучезарно улыбается. - Нет. Вы, наверное, просто забыли, да? - Ты меня раскусила, - забавные хвостики смешно подпрыгивают при каждом движении девчушки, а аккуратный носик усыпан россыпью мелких, светлых веснушек, - давай тогда, и познакомимся заново? Меня зовут Арсений Сергеевич. А тебя? - Вера, - она снова улыбается, - только на этот раз постарайтесь, пожалуйста, запомнить. Она говорит это таким серьезным тоном, который ну никак не вяжется с ее кукольной внешностью, что я едва удерживаюсь от смеха. Вместо этого я сосредоточенно киваю и прошу разрешения присоединиться к игре, параллельно рассматривая девочку. Не по годам серьезная, рассудительная, худенькая, но довольно высокая, одетая в простенькое платье и явно давно ношенные оранжевые колготки. Тапочки тоже уже порядком износились, а на месте больших пальцев на ногах уже вот-вот появятся дырки. К счастью, это ничуть не смущает их симпатичную обладательницу, которая еще слишком мала чтобы переживать из-за глупостей вроде одежды и прочего, взахлеб рассказывающей мне о сюжете выдуманной ей же самой увлекательной игры. Пока я пытаюсь запомнить витиеватые имена героев – пяти кукол - рассаженных перед нами, Влада отправляет домой Мирослава, одновременно рассказывая родителям о сегодняшних успехах мальчика. - Кто за тобой придет? – спрашиваю я, когда Вера с тоской оглядывается на скрывающиеся в дверях фигуры. - Папа, - коротко бросает она, - он всегда опаздывает. Я привыкла уже. Она бережно расчесывает длинные волосы куклы, укладывает ее на спину, таким образом, отправляя игрушку спать, и поворачивается ко мне. - Вам понравилась игра? - Очень, - провожу пальцами по мягким светлым локонам своей куклы и тоже отправляю ее на покой, - давай завтра опять сыграем? - Давайте! – она с готовностью кивает и снова улыбается, смешно сморщив нос, - я тогда дома придумаю. А завтра вам расскажу, как будем играть! - Договорились, - мы, определенно, подружились. - Вера, собирайся, - раздается из-за спины голос Влады, - за тобой папа пришел. Девочка бросает на меня немного виноватый взгляд и машет рукой на прощание. Поправляет платье, лихо шмыгает носом и вихрем мчится к дверям. Я поднимаюсь следом, отрешенно думая, что день прошел просто прекрасно. И Вера, каким-то чудесным образом украсила его больше, чем все остальные ребята. Наверное, у меня все-таки появилась любимица. Хотя заведующая строго предупреждала не выделять никого из детей. В дверях, спиной ко мне, на корточках перед Верой сидит мужчина, увлеченно слушая ее громкий рассказ. Как я слышу – обо мне и нашей с ней совместной игре. Кивает ей, целует в щечку и что-то говорит в ответ. Вера снова машет мне на прощание, а я лишь ошарашено рассматриваю такой знакомый профиль, не веря собственным глазам. Хватает пары коротких шагов, чтобы замереть на месте и почему-то забыть сделать очередной вдох. Когда он оборачивается, внутри не откликается абсолютно ничего. Лишь ноющее, болезненное желание пустить себе пулю в лоб.