Глава двадцатая
*Если есть те, кто любит читать под музыку, могу посоветовать к этой главе включить песню Lord Huron «The Night We Met». Вдруг понравится)
Ветер сегодня был особенно холодным. После дневной жары резкие порывы пробирали до огромных мурашек, заставляя поёжиться от озноба. Минхо только что вышел из душа, так что своим ещё влажным телом ощущал весь этот ледяной спектр быстро остывшего воздуха слишком остро. Видимо создатели решили посмотреть, как хорошо они смогут выживать в более холодных условиях. Иного объяснения таким внезапным заморозкам не находилось. Нет, по ночам всегда бывало довольно прохладно, но не настолько же, да и время ведь ещё не позднее. Так что на этот раз? Снег? Буран? Метели? Да, замести здесь всё к чертовой матери было бы просто отличный идеей. Хотя интересно, насколько высоким можно построить снеговика? Три шара ведь не являются ограничением. О, или ещё круче, залить ледяную горку. Высоченную.
Парень усмехнулся своим мыслям, про себя надеясь, что этого никто не видел. Его и так считают больным на голову, нечего добавлять ещё причин для подтверждения этой теории. Но всё-таки, каким же ребёнком он был. Как и все остальные глэйдеры. Мечтал о снегопаде, о веселье, ледяных горках и коньках. Такие банальные вещи, но ему недоступные. И как бы хотелось наверстать упущенное. Бегать с друзьями по полю, гоняя мяч от одних ворот к другим, а не по Лабиринту, где даже днём практически не было видно неба, где со всех сторон поджидала смерть и безысходность, где он чувствовал себя в ловушке, по настоящему одиноким, загнанным в угол. Выхода не было, как и права сдаться. Сдастся он - сдадутся и остальные бегуны, а сдадутся бегуны - отнимут надежду у всех глэйдеров. Надежда. Это было самым главным в борьбе за свою жизнь. Пока ты мог чувствовать, что ещё не всё кончено, ты мог бороться. Поселишь в своей голове хоть единицу сомнения, и ты труп. Минхо обладал кое чем более серьёзным. Тем, чего лишены многие люди. Силой воли. Упорством, граничащем с настоящим яростным упрямством и буквальной помешанностью на достижении цели. Но именно благодаря всем своим качествам он каждый день поднимался с постели, бежал в этот чёртов Лабиринт и каждую секунду боролся.
— Эй, шанк, смотри не перетрудись, — бегун и не заметил, как добрался до точки назначения, а именно – Ньюта, который видимо был занят чем-то чрезвычайно важным, как и полагается заместителю.
— Минхо? Ты уже вернулся? — блондин оторвался от блокнота, в котором делал какие-то понятные лишь ему заметки и осмотрел брюнета с ног до головы, будто не веря тому, кто перед ним стоит.
— Представляешь. И даже успел сходить в душ, — парень покрутил перед лицом друга своим полотенцем, которое до этого мирно покоилось на его широких плечах.
— Который час? — Ньют поднял руку с часами на запястье ближе к глазам и посмотрел на циферблат.
— Сейчас уж ворота закроются. Совсем выпал из реальности?
— Даже не заметил, как время пролетело. День сегодня сумбурный выдался, — копач положил ладонь на шею, разминая затёкшие мышцы. Да, ходить столько часов с опущенной головой, на весу записывая всё необходимое, не лучшая затея.
— Я наслышан, — Минхо вдруг помрачнел. Серьёзность была ему присуща только в делах, касающихся Лабиринта. Со своими подопечными он всегда вёл себя как настоящий лидер, не используя привычные шутки и сарказм. Расслабиться мог только с друзьями, наконец снимания с себя ответственность и маску отрешённости, с коими слетали и необходимость постоянно думать, анализировать и выживать каждую секунду своего существования.
— О чём это ты?
— Я говорил с Эмили. Она сегодня весь день сама не своя. Витает где-то, ходит какая-то мрачная, бледная. Фрайпан сказал она умудрилась лишить его тарелки и при этом покромсать себе руку. За два месяца работы на кухне ничего не крушила и тут на тебе.
— Подожди, она поранилась? Сильно? Ты знаешь, где она сейчас?
— Удивительно, что ты не знаешь об этом, постоянно ведь вместе трётесь. Ты должен был первым прибежать на известие о том, что наш поварёнок пострадал, - бегун окинул друга скептическим взглядом, надеясь на то, что не придётся из него по крупице вытягивать всю информацию. — Что произошло между вами? Я уже услышал одну версию, хотелось бы узнать и вторую.
Ньют стушевался под взглядом друга, знал, к чему тот клонит. Но ещё более неуютно становилось от той мысли, что Эмили действительно задели его слова, раз она поделилась этим с Минхо.
— Это моя вина, повёл себя, как кретин, — блондин глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Она пришла ко мне до обеда, хотела передать список необходимых вещей от Фрая. Не знаю, что на меня тогда нашло, но я нагрубил ей. Дословно уже не вспомню, но вроде сказал, что она отвлекает меня и что я не хочу слушать её болтовню. Я ведь и зол на неё не был, и мне нравится слушать всё, о чём она говорит, — он садится на пень позади себя. Над ним словно сгущается грозовая туча, заставляя раскачиваться на шатком мостике без опасения, что сорвёшься. Потому что сорваться вообще-то хочется. Брови свелись к переносице, нагоняя ему лет тридцать. Вина и вправду убивает, забирает жизнь прожитую и ту, что протянуть через существование только предстояло. Тиски сложившихся обстоятельств скручивают шею, смертельной петлёй затягиваясь на коже, врезаясь до кровавых подтёков. Он будто опять стоял на краю бездны, делая тот отчаянный шаг.
— Тогда почему сказал всё это? Знаешь ведь, что тебе она доверяет как никому больше. Она ведь считает тебя своей тихой гаванью, местом, где всегда будет в безопасности. Представь, что она может чувствовать, когда человек, который должен был тушить её пожар, бросает спичку и смотрит, как она горит. Сгорает дотла в своей обиде, даже не понимая, что сделала или сказала не так.
— Я не собирался говорить ей те слова, — звучит как-то слишком тоскливо, пышет безысходностью, будто бы он из последних сил пытается выбраться на поверхность, но его продолжают топить, давя на макушку и окончательно погружая под ледяную гладь, позволяя захлебнуться собственной виной. — Не понимаю, что происходит. Будто злость какая-то изнутри. Причём не моя. Словно искусственная, — Ньют пытается вспомнить всё то, что чувствует в последнее время и то, каким именно образом эти ощущения овладевают им. И ни один вариант не приходится по душе, — Можешь смотреть на меня, как идиота, думать, что пытаюсь оправдаться, но я и объяснить это толком не могу. Ещё это копошение в мозгу, словно жуки могилу роют, уже неделю башка трещит.
— Я бы посмотрел на тебя, как на идиота, если бы мы не были заперты в центре огромного Лабиринта, без памяти и бегающими по соседству механическими недожуками, которые только и пытаются отгрызть тебе голову, — Минхо активно жестикулирует руками, кажется, пытаясь изобразить этих самых недожуков, что получается весьма ужасно, хотя бы потому что у Гриверов восемь ног, а у Минхо в распоряжении лишь две руки. — Как бы то ни было ты должен извиниться, шанк. Я не собираюсь учить тебя, но ты знаешь, как я отношусь к Эми, а ей важно, как к ней относишься ты. Так что руки в ноги и вперёд, Ромео, — старался бегун придать своему голосу как можно больше непринуждённости. — И насчёт всего, что там происходит в твоей голове. Я совсем не удивлюсь, если всё, о чём ты рассказал, очередная порция кланка от создателей. Если они смогли влезть нам в голову и подчистую стереть память, может и управлять нашими эмоциями тоже способны. Не хочу делать поспешных выводов, но держи меня в курсе всех изменений и не говори пока никому. Мало ли что.
— Спасибо, Минхо, — Ньют поднимается с пня, на котором сидел до этого. — Ты единственный с кем я мог бы поговорить об этом. Всё-таки мы можем быть благодарны создателям. Если б не вся эта чертовщина с Лабиринтом, мы могли бы и не познакомиться.
— Хватит подлизываться, шанк. Я и без тебя прекрасно осведомлён о своей гениальности, — усмехнулся Минхо. — Дуй к Эмили, она там же, где и всегда. И смотри не налажай.
Ньют улыбается другу и двигается в указанную сторону: к их дереву. Весь путь он пытается хоть как-то продумать предстоящий разговор, но мыслей так много, что он просто не представляет, как связать их в единую кучу и вывалить на девушку не бессвязным потоком, а тщательно составленным списком приоритетности.
Времени на размышления не остаётся, когда он оказывается прямо перед блондинкой, старательно делающей венок из собранных с поляны цветов. Казалось, было бы неплохо начать с извинений или хотя бы поздороваться, но он стоит, как вкопанный, жадно разглядывая такой родной образ, не в силах выдавить из себя хоть что-то. Мир в очередной раз рушится, падая ему на голову, а он всё ждёт момента, когда сможет выдохнуть. И почему всякий раз, когда так необходимо сказать что-то важное, не находится и крупицы фраз, стоящих искренности человеческих чувств?
Эмили обращает внимание на тень, отбрасываемую подошедшим человеком, но голову поднимает не сразу, сначала прокручивая один из стеблей между бутонами, не позволяя развалиться почти законченной конструкции. Зажав собранные в круг цветы пальцами, она наконец устремляет взгляд вверх, в удивлении распахивая глаза, как всегда трепещущие поднебесьем.
— Ньют? — она и не думала, что он решит заговорить с ней сегодня, так что совсем не была готова к возможному исходу вечера. Вроде и понимала, что им слишком многое необходимо выяснить, но желание оставить как есть, не волновать и так нездоровые нервы, было гораздо выше. Осознаёшь, как правильно, как необходимо, а страх всё равно не покидает. И ведь понимаешь, чем быстрее начнёшь, тем быстрее закончишь, тревожные мысли отступят, отпустят эти сдавливающие сердце спазмы, но дыхание сдавливает, а предстоящее настораживает сильнее неприятных ощущений.
— Не отвлекаю? Я хотел поговорить, — парень неловко чешет затылок, чувствуя себя совсем безоружным, вывернутым наизнанку со всей его дурацкой любовью и ребяческим сердцем. — Думаю, ты и сама знаешь...
— Да, — блондинка опускает взгляд обратно на почти законченный венок, только бы не смотреть в глаза напротив. — Присядешь?
Ньют кивает, хотя девушка этого не видит, и усаживается рядом, гораздо ближе, чем планировал. Стыдно. Как же стыдно. Как вообще можно было обидеть такого человека? Их счастье было хрупким, излишне спонтанным, многого лишённым, а он старательно разрушал то немногое, что с нежеланием подносила им жизнь. Его вселенная своё отжила, новую он построить не успел, и теперь по кирпичику, шаг за шагом, совсем неумело отстраивал первую стену. Да только время ускользало сквозь пальцы, любить нужно было быстро, нырять в омут с головой, а он ходил по краю, не зная, как подступиться.
— Я хотел извиниться за то, что наговорил тебе днём, — блондин поворачивается к ней полубоком и передаёт один из цветов, что лежали справа от него в небольшой корзине. Эмили чуть заметно улыбается, принимая одуванчик из теплой руки и вплетая его к остальным. - Я не собирался грубить тебе. Сам не знаю, что на меня нашло, я просто...
— Ньют, — голубоглазая вдруг становится невероятно серьёзной, поднимая подбородок выше и озаряя строгостью лицо парня. — Я всё понимаю, правда. Тебе не нужно извиняться. Вообще-то я и не обижалась на тебя. Нууу, — тянет она. — Может быть чуть-чуть, — Розовые губы дёрнулись в полуулыбке и Ньют ощутил невообразимый прилив тепла. До чего же она чувственная, до чего светлая. И как только человек, столкнувшийся со всем мраком, что таит в себе мир, мог оставаться таким тёплым, старательно принимающим чужие ошибки и любой злости находившем оправдание. Она была открыта сердцем каждому, порой излишне, и от такой искренности вся дорога его дней дождями смывала с себя грязь, гоня сумрак в полосы радуги, ухватившей своей дугой всё то, что он мог называть человечностью, великодушием. Это должно было пугать. Это становилось зависимостью. А он поднимал руки и сдавался. Смотрел на солнечные лучи, запутавшееся в светлых волосах, смотрел на запачканную землёй одежду, смотрел на белёсых зайчиков, отражающихся на круглых щеках, и поднимал белый флаг. — У каждого может быть плохой день, и ты не можешь быть исключением. Нельзя постоянно держать всё в себе и наедятся, что не выстрелит. Ты имеешь права злиться, когда эмоции бьют через край. Не вини себя.
А Ньют и не знал, что ответить. Возможно потому, что у него был не плохой день и он совершенно не чувствовал гнева в тот момент. Он вообще не чувствует негатива, когда рядом с ним, чуть ниже плеча, находится его смысл. И не понимал, почему вдруг начал огрызаться, не контролируя свою речь. Могут ли их с Минхо догадки быть правдой? Могут ли создатели управлять ими? Никто из ребят прошедших Метаморфозу не стал прежним. Каждому из них вернулась часть воспоминаний и ни один ими не поделился, становясь отрешённым, замкнутым, избегая других насколько это было возможным. Была ли причина для такого поведения? Могла ли она быть в них заложена кем-то извне?
— Опять думаешь, — Эмили проводит указательным пальцем по хмурой складке между густых бровей глэйдера, разглаживая её. — Прекращай это. Ты не можешь контролировать всё вокруг, — девушка по-доброму усмехается и глубоко вздыхает, понимая, что никогда Ньют не сможет расслабиться, раздавленный собственной ношей. — Если тебе так будет легче, то я принимаю твои извинения. Я прощаю тебя и не злюсь.
— Спасибо, Эми, — парень глядит как-то сурово, отчего она опускает руку, а лёгкая улыбка сползает с её лица. — И пожалуйста, запомни меня таким. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, знай, я всегда был настоящим перед тобой.
— К чему ты это? — Эми недоумённо смотрит в карие глаза и ей становится страшно. Почему это так похоже на прощание? Будто человек, которого она знает, которого так трепетно хранит в своём сердце, собирается вырезать себя из него ножом, под самый корень, не оставляя и намёка на пребывание, запуская внутрь по твёрдую рукоять, заменяя чем-то незнакомым.
— Не хотелось бы когда-нибудь стать для тебя плохим воспоминанием, о котором ты с ужасом вспоминала бы всю свою жизнь, — блондин усмехается, горько, устало, совсем безжизненно. — Не бери в голову. Это я так. Лучше расскажи, как у тебя день прошёл. Минхо сказал ты порезалась на кухне. Сильно болит?
— Нет, не переживай. Просто неприятно, — Эмили вновь улыбнулась, прогоняя из головы те странные слова, сказанные Ньютом, принимая их просто за уставший монолог. — Удивлена, что Фрай не погнал меня метлой из столовой. Он над посудой трясётся не хуже, чем над своей стряпнёй.
— Это точно. Адам от него тряпкой получил, когда лишил Глэйд очередного стакана. Причём половой. Думал, что не выберется от него живым.
Смех окончательно разбил все преграды и неудобства, возникшие за последние двадцать четыре часа, и как же было приятно говорить обо всём, хохоча с любой мелочи. Мир разваливался на части, а они сидели здесь, под излюбленным деревом, строили планы на будущее, любили и особенно ярко жили. Сердца их по-прежнему бились, по-прежнему сражались за лучшее завтра. И не было права ни у одного из них отвергнуть этот омут борьбы за собственную душу.
— Ну что? Помирились кланкоголовые? — Минхо стоял чуть дальше, возле соседнего дерева, о которое облокотился плечом, и с усмешкой разглядывал друзей. Он был рад, что эти двое поговорили и ему не придётся и дальше смотреть на их отрешённые мины, вот только сердце клокочет под рёбрами тупой болью, выбивая на костях клеймо неудачника. Насколько сильной должна быть душа, способная отпустить другого человека? Насколько лишенной эгоизма? Минхо ответа не знал. Ведь не хотел отпускать, но и удержать не мог. Просто не вписывался в личное счастье двух самых близких ему людей. Не винил, ни о чём не просил, но и мириться с этим безразличием больше не мог. Больно. Эмили бы сделала для него всё, в этом он был уверен, но это не значит, что она видела его в своей жизни кем-то равным Ньюту и тем чувствам, что тот в ней вызывал. Она открывала для него своё сердце, но внутрь не пускала. Не то место, не тот человек, не то время. Просто не то. Она приняла его, позволила быть рядом, но влюблённую теперь в неё душу под ответственность брать не стала. Да вроде и не обязана. Это было её добрым делом, посланием той искренности, коей ему никогда не хватало. И вроде для неё все так, как и должно быть, так, как правильно. А ты живи дальше сам. Справляйся так же, как справлялся до этого.
Сначала это чувство бабочками кружило на дне желудка, вихрем голубых крыльев подступая к горлу приятным волнением в моменты их близости. Теперь же то, что щекотало лёгкими касаниями его первой влюблённости, острыми иглами впивалось в совсем юное сердце, из которого открытой раной сочилась обида. И найти бы в ней виноватого, да только не было того, кто бы мог ответить за эту горькую смесь странного отвержения, черной смолой обволакивающего всё его существо и этим упивающегося. Невыносимо. Да только отказаться от этого ещё сложнее. Ведь что делать, когда лишь это невесомое, болезненное порхание заставляет чувствовать себя живым?
— Как видишь, — Ньют улыбнулся бегуну, поправляя съехавший на бок венок, который насильно нацепила на него Эмили минутой ранее.
— Посидишь с нами? — блондинка хлопает маленькой ладошкой по месту на траве рядом с собой и довольно размыкает губы. Наконец-то успокоилась.
— В этот раз без меня, шанки. Спать хочу дико, — видимо организм решает показать всю достоверность данных слов, ведь парень широко зевает, отлипая от коры осины и направляясь в сторону общей поляны. — Советую и вам не засиживаться. Завтра должны прислать новичка, а возиться с ним именно вам.
Эми желает бегуну спокойной ночи и тот быстрыми шагами удаляется к своему спальнику. Вот только уснуть также быстро, как и всегда не выходит. Похоже и его надежда начинает сдавать свои позиции.
***
Неловкость между Эмили и Ньютом возвращается в тот момент, когда Глэйд окончательно накрывает мрак вступившей в свои права ночи. На небе одна за другой загорались яркие звёзды, будто не было в мире ни этого нескончаемого Лабиринта, ни механических монстров, только и желающих разодрать их плоть, ни этих таинственных создателей, лишивших памяти и бросивших на верную смерть подростков. Вокруг слишком тихо. Под боком теплом ощущается другой человек, а в груди звонкими ударами отбивает незатейливый ритм ещё живое сердце.
— Спасибо тебе, — Ньют переводит взгляд на девушку, внимательно разглядывающую далёкие серебряные огоньки и не может сдержать улыбки.
— За что? — блондинка отрывается от неба, поворачиваясь к парню лицом и удивлённо вглядываясь в карие глаза, которых практически не было видно.
— За то, что спасла меня, — говорит, как само собой разумеющееся.
— Спасла? Когда?
— В тот самый момент, когда появилась здесь. В тот момент, когда стала моим смыслом.
Эмили молчит, не зная, что вообще должна говорить в такой ситуации, ведь по-прежнему в её голове, как наяву, всплывают фрагменты того спирающего пространства между ней и Ньютом. Как в её первый день, когда она протянула ему свою руку в доверительном жесте. Как вчерашней ночью, когда отвечала на пылкий поцелуй, вверяя ему свою душу. Кажется им обоим нужно всё обдумать. Готовы ли они к тому, как всё может измениться? Измениться ли к лучшему? Не причинит ли ещё больше страданий?
Ньют привык к этим чувствам и вроде бы они и не мешали, изредка стягивая спазмами. Ютились у него в груди, расцветали где-то под сердцем, когда он смотрел на женскую улыбку, щекотали желанием прикосновений к золотым прядям, так заманчиво выбивающимся из причёски, болезненно саднили, когда видел слёзы на бледных щеках, когда его небо проливалось пасмурным дождём. Вот только сохранять их в этом тесном безмолвии больше возможным не было. Он либо выложит перед ней свою душу, начистоту раскрывая карты, либо лопнет от переполняющей невысказанности, раздирающей внутренности сердечной преданности.
Он просто надеялся, что она сможет дать ему шанс или хотя бы не откажется от их дружбы, потому что в ту ночь, когда она цеплялась холодными пальцами за него, как за спасательный якорь, когда льнула к нему дрожащими губами, он слышал, как билось о рёбра её сердце, видел, как горели искры в голубых глазах, чувствовал своего человека. И сейчас она смотрела на него ровно с той же любовью, какой наполнялся его собственный взгляд. Он многого не знал о Лабиринте и мире, где они существуют, но точно понимал одно: он сделает всё, чтобы девушка перед ним была счастлива.
— Я боюсь, — тихо произносит Эмили.
— Я тоже, — честно отвечает Ньют и шумно сглатывает. — Но я готов рискнуть и ошибиться, чем всю жизнь провести в догадках, так и не узнав о своих возможностях.
В глаза предательски защипало и Эмили поспешила сморгнуть подступившие слёзы. Кажется их обоих обливают керосином. Серьёзно. Окатывают с головы до ног и поджигают. Они разрушают повседневность друг друга. Огромной кувалдой сносят все преграды, выстроенные для безопасности стены невозмутимости, и принимают поражение. Все эти чувства, словно жуки-стукачи пробираются прямо под кожу, откладывая плоды этого дикого, непонятного, слишком сковывающего чувства. Если любовь ощущается именно так, то они оба явно сходят с ума, принимая всю обречённость ситуации. И вроде бы страшно сближаться с кем-то, а вроде и необходимо, ведь времени может не остаться. Эми разрастается в нём тем плющом, что так собственнически обвивает стены Лабиринта, и заполняет всё пространство, что вообще-то Ньют старательно держал пустым, закрытым от тех, кому может сделать больно своим уходом. А теперь ему вдруг отчаянно захотелось выжить, поквитаться за отнятые у них возможности, за отобранное право не идти в ногу со смертью.
— Расскажи мне о том, что чувствуешь, — голос предательски срывается, скатываясь до шёпота.
— Я люблю тебя, — парень наклоняется чуть ближе, сцеловывая одинокую слезинку, всё-таки вырвавшуюся из целого океана, а после невесомо касается чужих губ, впервые за свою жизнь расслабленно выдыхая. Наконец легко. Наконец полной грудью. Прямо по шерсти. До самой души. С нотками неверия и совсем каплей свободы, дурманящей неизвестности и их общего завтра.
P.s: Я вернулась с новой главой, да) Надеюсь, таких промежутков больше не будет. По поводу главы, изначально она должна была быть другой, но в процессе всё как-то изменилось. Я подумала, что если впихну сюда всё, что хотела, то часть будет выглядеть слишком сумбурной, так что остановилась на этом варианте. Концовку я переписывала аж три раза, но даже так осталась ею недовольна. Да и вообще, как по мне, глава получилась какой-то депрессивной, хотя так не должно было быть🙃 Не знаю, в какой момент я свернула не туда. Постараемся вылезти из этой ямы дальше.
В любом случае, спасибо, что прочитали всё это. Очень надеюсь, что главы вас не разочаровывают. Буду стараться работать лучше и совершенствоваться ❤️🌸