ГЛАВА 9
Предупреждение: сомнительное согласие
Зелëные поля, окружавшие Сихэань, столицу Западной Шу, успокаивали тревогу Цзиньюаня, хоть разговор с отцом становился всë неотвратимее. Принцу радостно было смотреть на мирные деревни и спокойный труд крестьян, не знавших страха перед демонами и разбойниками. Он обернулся, чтобы поделиться мыслями с Фэнбао или Лай Банем... но не обнаружил никого, и на душе у него стало тягостно.
К тому же, хоть он и путешествовал не раскрывая имени, но знал: его заметят раньше и донесут отцу, что третий принц едет один, без отряда. Нужно было написать письмо... но слишком многое произошло, чтобы объяснять на бумаге. Поэтому он ограничился лишь запиской о том, что возвращается.
У ворот Сихэаня ему пришлось предъявить стражникам именную табличку, и от этого тоже кольнуло сердце. Прискачи он во главе войска, с развевающимися знамëнами, кто решился бы остановить его, защитника и победителя?
Однако, въехав в столицу, как ни в чём не бывало живущую своей бурной жизнью, услышав крики зазывал и разносчиков, почуяв запах жареного мяса, и паровых булочек, плывущий над вонью нечистот, увидев величественную пагоду Драгоценной росы, стоявшую словно гордая сосна, он мыслями вернулся к Шэ Юэ. Была ли она когда-нибудь в большом городе? Видела ли уличные представления акробатов и изящные сады городских усадеб? Восхитил бы еë императорский дворец или она сочла бы его слишком огромным и вычурным?
Цзиньюаню хотелось показать ей всë, что он любил: прелестные лодки на реке, фейерверки в первый день весны, окрестные леса, полные дичи, заросший, позаброшенный сад у северной стены дворца, хранивший печальное очарование... хотелось даже похвастаться умениями своих воинов. Может быть последнее было неуместно, но Шэ Юэ — девушка из Цзянху, ей, должно быть, понравились бы состязания бойцов.
Так, витая в мечтах, он достиг дворцовых ворот, спешился, позволив слуге увести коня, и потребовал доложить о себе отцу. Евнух отправился было выполнять приказание, но за его спиной раздался вдруг знакомый негромкий голос.
— Постойте, уважаемый Лю, не будем спешить. Скажите Его Величеству, что принц Цзиньюань прибыл и смиренно ожидает, когда Сын Неба снизойдëт до того чтобы наказать его. Именно так и скажите.
Цзиньюань покраснел.
— Бай Лици... да, да, вы правы. Евнух Лю, передайте всë так, как сказал советник Бай.
Евнух послушно удалился, Бай Лици же подошëл ближе и склонился в поклоне.
— Приветствую ваше высочество. Простите мне мой неподобающий вид, я поспешил встретить вас как только узнал о приезде, и даже не успел одеться как следует.
И вправду, Бай Лици был одет по-домашнему скромно, и волосы небрежно перехватил лентой. Но он и в лучшие дни чуждался роскоши, за это Цзиньюань особенно его ценил.
— Не надо, советник Бай, мы же добрые друзья! Вы вышли встречать меня несмотря на жару, я очень тронут. И... благодарен за помощь.
— Ну что вы, мой господин. Как я мог не убедиться, что вы в добром здравии? Весь двор волновался о вас!
— Я тоже волновался о семье... и о вашем здоровье, советник Бай.
Это были не пустые слова. Цзиньюань с беспокойством отметил, что с их последней встречи Бай Лици ещë больше исхудал. Если б не болезненная хрупкость и ранняя седина, пробившаяся в тëмных волосах, его можно было бы назвать мужчиной в расцвете сил. Однако неизвестная болезнь день за днëм подтачивала его. Порой советник неделями не выходил из своих покоев, и, судя по его измождëнному виду, только что оправился от очередного приступа.
Десять лет назад он, как один из трёх цзиньши, удостоившихся высшей отметки на экзамене, прибыл в столицу, чтобы занять пост в секретариате. Однако болезнь, подкосившая его, не позволила как следует исполнять обязанности. Он бы так и вернулся на родину, но наследный принц, очарованный его образованностью, ясностью мыслей и глубиной суждений, слишком к нему прикипел, очарованный его образованностью, ясностью мыслей и глубиной суждений. Он сделал Бай Лици своим советником и с тех пор не разлучался с ним, то и дело призывая в столицу лучших лекарей, чтоб отыскали средство от его болезни. Но пока все было тщетно.
— Я пригласил бы вас выпить чаю, ваше высочество, но лучше вам пройти сейчас ко дворцу и встать на колени.
— Но... я собирался вымыться и переменить платье, как же я в таком виде покажусь отцу?
Бай Лици улыбнулся.
— Разве ваше сердце не призывает немедленно ворваться в покои отца и повиниться? Император не примет вас сразу, но вы должны проявить сыновнюю почтительность и настойчивость. Недаром говорят: если в сердце есть стремление, то и камень просверлишь.
— Да, вы правы как всегда. — Цзиньюань вздохнул. — Я виноват перед всеми. Но у меня были причины!
— Я с радостью их выслушаю, но не прежде Его Величества. Посетите меня, когда сочтëте удобным. Наследный принц сейчас на охоте, но скоро вернëтся, и я должен быть во всеоружии, чтобы мы разрешили эту ситуацию на пользу императорской семьи и государства.
— Вы так мудры и добры, советник Бай! Конечно я приду. — Цзиньюань улыбнулся. — У вас заваривают лучший чай во дворце.
Бай Лици поклонился.
— Как же я рад видеть вас в добром здравии! Поистине ваша улыбка освещает мой день, ваше высочество.
Он порой выдавал подобные странные фразы, которые больше пристало говорить членам семьи. Сперва Цзиньюаня это смущало, но потом он привык. Мало ли у кого какая манера выражаться?
Он последовал совету Бай Лици и несколько часов стоял на коленях перед дверями тронного зала, прежде чем они распахнулись и евнух объявил, что он может войти.
***
Отец был человеком отходчивым, хоть и бурно выражал свои чувства. По его мрачному, но спокойному лицу и тени матушки-императрицы за занавеской, Цзиньюань понял, что гроза только что отгремела.
Он поклонился в пол.
— Недостойный сын приветствует отца!
Придворные часто говорили об их с отцом сходстве во внешности и характере, и Цзиньюань теперь не был уверен , что это хорошо. Например, сам бы он на отцовском месте строго себя наказал. Да ещё и пнул.
— Недостойный... — повторил отец. — Вот именно! Куда провалился твой отряд, хотел бы я знать?! Где ты пропадал?!
— Сын отвечает отцу! — Цзиньюань встал на колени, но головы не поднял. — Возвращаясь домой с южных границ, я решил остановиться на отдых в школе Горного ветра, проведать учителя Жуань-цзы.
Отец его не перебивал, и Цзиньюань продолжил, ободрëнный молчанием.
— Войдя в ворота, я увидел лишь трупы. Демоны с Агатовой горы убили всех и разграбили школу, забрав нефритовую флейту учителя и прочие ценности. Я не мог этого стерпеть, и...
— Значит зря я взял этого Жуань-цзы твоим наставником! — Отец зашагал из стороны в сторону всë быстрее. — Его школа пала от рук кучки бандитов, а ученик его только и умеет, что делать глупости!
— Кучки бандитов?! — Цзиньюань вскинул голову. — Отец! Я проник в глубины Агатовой горы и увидел всë своими глазами! Там обитают сотни демонов... я не стану описывать их при матушке, так они ужасны!
Отец остановился.
— Ты был внутри Агатовой горы? Ты обезумел?!
— Но я отобрал у них Зеркало глубин! И вызволил могущественного мастера!
Он решил не говорить , что Фэнбао тоже демон. Отец был и так достаточно зол.
— Зеркало глубин? — Отец огладил бороду.— Да, я слышал про него. Сильнейшее оружие царства Ся... и где же оно?
— Я отдал его владельцам. Клану Шэ.
Все умолкли, словно птицы, затаившиеся перед грозой.
— Давным-давно... — начал император спокойно, но за этим спокойствием таилась угроза. — Клан Шэ преподнëс Зеркало глубин императору Юйчжэну из царства Ся. Династия У родственна династии Цзян. А значит ты ходишь по моей земле, раздавая моë наследство простолюдинам! И кто ты после этого?! А?!
— Учитель Жуань-цзы говорил мне, что император отдал Зеркало глубин клану Шэ в знак скорби о погибшей наложнице. Разве мыслимо отбирать то, что было подарено?! — Цзиньюань вскочил и заговорил быстрее, не давая отцу впасть в гнев. — Государь! Ваши подданные взывают о помощи! Лучшие мастера Цзянху собираются взять штурмом Агатовую гору, чтобы раз и навсегда уничтожить демонов! Если мы не поможем им, мерзкие твари продолжат разорять Цзянху! А когда они покончат с мастерами, за кого они примутся?!
— Молчать! — прогремел император, и Цзиньюань немедленно опустился на колени. Он исподтишка взглянул на матушку-императрицу, она же ответила ему лëгким кивком. Значит, отец всë же выслушает. Она как никто знала его сердце.
И действительно, отец упал в кресло, массируя седые виски.
— Я тебя разбаловал... — утомлëнно произнëс он. — Ты слишком дерзкий, слишком прямолинейный, вечно тебе нужно за кого-то заступаться. Почему тебе не брать пример со старшего брата? Он ревностно служит Западной Шу и своему императору, всегда почтителен и обходителен. И даже твой второй брат, хоть удалился от дел, всё равно никогда мне не перечил!
— Но народ... — Цзиньюань заметил, что матушка делает ему знак рукой, и умолк, хотя слова так и рвались наружу.
— Школа Серебряного ручья и школа Горного ветра принадлежат к священным. Знаешь ты, что это значит, или мне придëтся учить тебя тому, чему Жуань-цзы не удосужился?!
Цзиньюань промолчал.
— Триста лет назад соратники императора Юйчжэна поклялись на его священном мече, что они и их потомки будут защищать владения людей от демонов. Мы вечно благодарны им за это, Но каждый исполняет свой долг и свои обязанности! Твоя обязанность — сохранять войско готовым к битвам и следить, чтобы на южных границах было спокойно. А моя обязанность как отца — наказать тебя за потерю людей, самовольную отлучку и расточительность. Возвращайся в своë поместье, и не смей выходить, пока не напишешь сочинение о том, каков долг правителя, и что такое сыновняя почтительность! А теперь — вон!
Цзиньюань похолодел. Он хотел крикнуть, что времени нет, что так поступать — несправедливо, но тут вмешалась матушка.
— Ваше величество, неразумный сын вбежал к вам не причесавшись и не переменив платье. Он даже не поел с дороги. Позвольте мне сперва поухаживать за ним как подобает матери.
Отец махнул рукой.
— Это ты его разбаловала. Ты всё время жалеешь его, потому что он сирота без родной матери. Хоть наряди его как куклу, мне всë равно. Он наказан с завтрашнего утра!
Цзиньюань вновь низко поклонился.
— Сын почтительно принимает наказание. Позвольте откланяться.
Отец на него даже не взглянул.
***
Матушка велела служанкам позаботиться о нëм, а сама немедля вернулась к отцу.
Цзиньюань послушно принял ванну с цветочными лепестками, вытерпел все умащения маслами, брызганья духами и растирания душистыми полотенцами, но настроение от этого не улучшилось.
В словесных поединках он никогда не побеждал, но никогда ещë поражение не было таким болезненным .
Служанку, принявшуюся нежно разминать его плечи, он прогнал. Другой, которая слишком долго причëсывала его и слишком громко хвалила его волосы, приказал возиться побыстрее.
В конце концов они всë поняли, и, оставив для него ужин, исчезли.
Но и кусок ему не шëл в горло.
— Это несправедливо! — вскричал он, в гневе отбросив палочки.
— Цзиньюань, — мягко ответила матушка-императрица, как раз вошедшая с блюдом меловых шариков в кунжуте.
Цзиньюань немедленно сник. Одного еë слова, сказанного этим ласковым, но повелительным тоном, достаточно было, чтобы утихомирить его гнев.
— Простите, матушка.
— Цзиньюань, — она села напротив и придвинула ему блюдо. — Когда умирала наложница Фэй, я пообещала ей всегда заботиться о тебе.
— Вы заботитесь обо мне как родная мать! Я уверен, матушке на небесах не в чем вас упрекнуть!
— Я не знаю, — Императрица опустила голову, зазвенели рубиновые цветы на золотых шпильках. — Когда я вижу как ты ссоришься с отцом, моë сердце разрывается. Ты всегда был таким хорошим мальчиком!
У Цзиньюаня тоже заболело сердце, он ненавидел расстраивать матушку!
— Вы не заслужили такого дурного сына! — Он схватил еë руку. — Забудьте обо мне и любите только брата Цзиньлэ! Он куда больше заслужил это, чем я!
— Ах, дитя... как же я могу тебя не любить? Ведь сердцу не прикажешь! — императрица погладила его по щеке. Даже под слоем белил и румян на еë прекрасном лице видны были морщинки , появившиеся от беспокойства. Чем больше он расстраивает матушку, тем быстрее она старится! Разве так можно!
Цзиньюань решил отвлечь еë.
— Сердцу не прикажешь... скажите, матушка, каковы признаки любви? Как понять, что встретил единственную?
Этот предмет, кажется, был ей более приятен.
— Ты поймëшь, что и минуты не можешь провести без неë, что жизнь готов отдать. Даже смерть будет для тебя легка и радостна, если ты будешь знать, что вы воссоединитесь на мосту Найхэ! Но ещë радостнее будет жить вместе с нею. — Она улыбнулась. — Меня выдали за Сына Неба, и больше всего я боялась, что не смогу стать хорошей женой мужчине, которого не люблю... но Небо послало мне счастье. Твой отец был так хорош собой и обходителен, что моë сердце немедленно покорилось ему.
— А могу я полюбить ту... которая будет не слишком обходительна? Если она будет проста манерами, способна ли она внушить любовь?
— О... — Матушка прищурилась, улыбаясь. — Порой простота — призн ак искренности. Манерам можно научиться, главное чтобы еë чувства были неподдельны.
— Но как это узнать?! — Цзиньюань даже приподнялся с места. Что если барышня Шэ равнодушна к нему, всего лишь вежлива... в то, что она может заигрывать специально, он не верил.
— Какой бы открытой она ни была, беседа с тобой всегда еë смутит. А уж если она плакала, провожая тебя...
— Нет... она не плакала, — задумчиво сказал Цзиньюань, и понял, что проговорился.
— Дитя, — матушка сжала его ладонь. — Я знаю, что ты добросердечен и неравнодушен к чужой беде. Но может ли быть, что дело не только в справедливости? Что... ты волнуешься за кого-то особенного?
К раска бросилась в лицо Цзиньюаня.
— Разве... разве одно мешает другому?! Я не такой легкомысленный ! Пусть я больше никогда еë не увижу, мне всë равно! Лишь бы справедливость была восстановлена и Агатовая гора повержена!
Матушка задумчиво покивала.
— Я верю, дитя. Скажи мне, чем эта девушка так привлекла тебя? Ведь не только же красотой.
— Она спасла мне жизнь, — просто ответил Цзиньюань. — Я ещë не встречал девушки умнее и отважнее. Но... мне неизвестно, что она думает обо мне.
Он помрачнел. Зато ясно, что она подумает теперь: слабак и лжец! Наказанный ребëнок, а не мужчина!
— Что же, однажды вы с ней встретитесь вновь, — ласково сказала матушка. — Но сперва поешь как следует и отдохни!
Цзиньюань попробовал несколько блюд, но даже не почувствовал вкуса. В конце концов он отложил палочки.
— Простите, матушка, но мне нужно откланяться. Я обещал Бай Лици зайти к нему на чай.
Матушка согласно кивнула.
— Бай Лици мудрый человек, он не бросит тебя в беде. Иди, он подскажет как помочь твоему горю, а я поговорю с твоим отцом, возможно мне удастся смягчить его сердце.
Цзиньюань горячо поблагодарил её. На душе у него стало легче.
Ободрëнный поддержкой, он попросил у матушки сладостей, и уже в сумерках явился в покои Бай Лици в сопровождении служанок с подносами.
Советник Бай писал что-то в своëм кабинете, и был явно смущëн таким вниманием. Даже во дворце он занял жилище изящное, но скромное, и обходился малым, как привык. За десять лет придворной жизни он не поддался искушению богатством и почестями. Лишь один подарок он принял — небольшую усадьбу с видом на горы, куда то и дело удалялся поправить здоровье.
Усадьбу подарил ему наследный принц после того как Бай Лици раскрыл заговор Четвёртого принца и его намерение убить императора.
От этого дара Бай Лици не имел права отказаться.
«Как я мог оставить Сына Неба в должниках? Это было бы оскорбительно», говорил он, но все знали, как он доволен подарком.
Вот и теперь он долго отказывался от угощений, ссылаясь на слабый желудок, и принял только половину, под предлогом того, что всë это должен съесть принц.
Когда все формальности были соблюдены и Бай Лици сам заварил чай, Цзиньюань наконец поведал ему во всех подробностях о встрече с отцом, и скупо — об ужине с матушкой.
— Вы учëный, советник Бай! Прошу, напишите сочинение за меня, или я сбегу! — закончил он, сверкая глазами.
Бай Лици покачал головой.
— Боюсь, я не смогу этого сделать. — Изящным движением узкой ладони он отогнал мошку от лампы. — Посудите сами, если сочинение будет слишком хорошим, император поймëт, что вам кто-то помогал.
— А если недостаточно хорошим, моë наказание продлится. Но что мне делать?! Вдруг матушка скажет отцу, что я просто влюблëнный дурак?
— А это правда, Ваше Высочество? — Бай Лици налил ему чаю и передал чашку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и Цзиньюань удивился, какие холодные у него руки. Словно у мертвеца.
— Конечно нет! — смущëнно ответил он. — Для меня важнее жизни людей, а моë собственное счастье тут ни при чëм!
— Раз так... тогда я поговорю об этом с наследным принцем.
Цзиньюань представил, что скажет разумный, осторожный брат, и снова впал в уныние.
— Зачем старшему брату меня поддерживать, если отец может и на него рассердиться?
— Это дело многогранно как алмаз. Есть грань благородства: ваше желание служить народу, грань чувственности: ваше желание угодить возлюбленной. Грань осторожности: желание императора предоставить всë священным школам. Но я вижу также грань морали и грань выгоды.
Цзиньюань нахмурил брови.
— Там, где выгода, всегда обман!
Бай Лици улыбнулся и отбросил волосы с плеча.
— Позвольте вашему слуге объясниться. Грань морали такова: демоны Агатовой горы осквернили гробницу императора Юйчжэна. Если император считает себя его родственником и потомком, как он может допускать такое обращение с могилой предка?
— Действительно... — Цзиньюань подосадовал, что сам не додумался сказать об этом. — Это было ужасное зрелище. Я боюсь представить, что стало с телом императора... возможно ли найти его?
— Не думаю. Но очищение гробницы предка от скверны — священный долг потомков. Рядом с гранью морали — грань выгоды. За помощь священным школам Западная Шу может потребовать свою долю из сокровищницы демонов. Я слышал, что тот самый священный меч Юйчжэна, Полуденное солнце, покоится в гробнице. По легенде, он мог сжигать врага дотла, как солнце, прогоняющее тень. Разве не справедливо, что потомки Юйчжэна получат его обратно?
— Пожалуй...
Бай Лици наклонился вперëд. Его глаза блестели, сейчас он выглядел не хрупким больным, а азартным охотником, напавшим на след косули.
— Так ответьте, мой принц, чем плоха такая выгода?
— Пожалуй... ничем, — сдался Цзиньюань.
— Да, и я так считаю. К тому же, вы один из самых умелых воинов императорской армии, значит вам и носить этот прекрасный меч! — Бай Лици сжал руки перед грудью. — Я представляю, как величественны и прекрасны вы будете, на коне, перепоясанный таким оружием!
Его восторг немного смутил Цзиньюаня.
— Это будет большая честь для меня... — пробормотал он.
— Значит решено. — Советник подлил ему ещë чаю. — Завтра наследный принц попросит аудиенции у императора и изложит ему свои соображения. Вы же ожидайте в своей усадьбе, читайте философов, наймите учителя, покажите, что вы усердно трудитесь, размышляя о сыновней почтительности и долге.
Цзиньюань представил как он, великовозрастный командир, ищет учителя, и ему стало стыдно.
— Советник Бай, может быть вы захотите быть моим учителем? Ведь мы давние друзья, перед вами мне не стыдно показать своë невежество.
— Не стыдно? — притворно рассердился Бай Лици, но его глаза улыбались. — А должно быть! Невежество постыдно всегда! Вы никогда не относились к учëбе серьëзно, но я с удовольствием приму ваше приглашение, если здоровье мне позволит.
Он закашлялся вдруг, на его щеках выступил нездоровый румянец. Цзиньюаню стало жаль его, и он заторопился уходить... но у выхода вспомнил о вещи, давно волновавшей его.
Юйчжэн... он давно подозревал, но теперь всë встало на свои места.
— Советник Бай, я слышал легенды о том, что император Юйчжэн смог подчинить себе демона. Это правда?
Бай Лици улыбнулся.
— Да, такие легенды ходят по Цзянху. Учëные же считают, что это иносказание, и демоном был назван особенно яростный боец. Разве такой человек как государь Юйчжэн, всю жизнь сражавшийся с демонами, захотел бы мараться о нечистое, порочное создание?
— Да... наверное не стал бы, — задумчиво ответил Цзиньюань и откланялся, провожаемый внимательным взглядом Бай Лици.
***
Следующие две недели он провëл в своей усадьбе как в золотой клетке. Ему было запрещено выезжать лично инспектировать армию, он мог лишь получать записки и отвечать на прошения. Даже старший брат Цзиньлэ не пришëл увидеться , но передал через Бай Лици, что аудиенция прошла удачно, и отец всерьëз задумался о штурме Агатовой горы.
Бай Лици, на правах учителя, был единственным человеком, имевшим право навещать Цзиньюаня. Несколько часов в день они и правда всерьëз занимались учëбой, а остальное время играли в вэйци и пили чай.
Цзиньюань скучал по Лай Баню, — вот кто смог бы разделить его одиночество и успокоить! А со временем заскучал и по Фэнбао. Этот демон конечно на стенку бы полез от ничегонеделанья, но как весело было бы с ним отрабатывать приëмы!
Бай Лици всегда был благодарным наблюдателем его тренировок и восхищался им, но сам, по слабости здоровья, никогда не участвовал.
Цзиньюаню и не нужно было восхищение, — он хотел шуток и подначек, распаляющих кровь.
Наконец, на третью неделю отец вызвал его во дворец.
Цзиньюань не спал всю ночь перед аудиенцией. Бай Лици помог ему даже выбрать наряд, — сдержанный и подходящий к случаю. Помог и написать сочинение, — пусть и смехотворное для любого чиновника, но искреннее, и даже не лишëнное изящества в выборе цитат.
И всë же, Цзиньюань не верил в успех до тех пор пока не преклонил колени в тронном зале.
Отец, которому заранее доставили его сочинение, находился в благостном расположении духа.
— Никуда не годится! — провозгласил он, возвращая свиток. — Ты смышлëн в военном деле, Цзиньюань, и солдаты тебя любят. Неспособность к составлению красивых речей ты искупаешь искренностью и жаром сердца. И никто не может упрекнуть тебя в корысти или нечестных намерениях.
— Недостойный сын не заслуживает такой похвалы отца! — произнёс Цзиньюань не поднимая глаз.
— Это мне решать, чего ты заслуживаешь. — Отец тяжело вздохнул. — Мальчишка, тебе ещë учиться и учиться! Мы бы всë разрешили мирно, соберись ты с мыслями и выскажись разумно, как твой старший брат. Смотри на Цзиньлэ! Повторяй за ним! И тогда может быть добьëшься почëта.
— Да, отец. Я буду во всëм слушаться старшего брата!
Он произнëс это искренне, ведь считал Цзиньлэ мудрейшим человеком, хоть и не всегда соглашался с ним.
Старший брат стоял поодаль, у отцовского трона, и выглядел как всегда невозмутимым. Ростом и статью он, пошедший матушку-императрицу, уступал Цзиньюаню и отцу, и черты лица у него были обманчиво мягкие, но горделивая осанка словно делала его выше и значительнее.
Поймав мимолëтный взгляд Цзиньюаня, он ободряюще улыбнулся уголком рта.
— Отец, Цзиньюань почтительный младший брат, мне не на что жаловаться. Он легко распаляется, но отходчив. И пусть его сочинение не изящно, в нëм видно искреннее раскаяние. Прошу вас, простите этого негодника! Впредь я буду наставлять его лучше.
— Хорошо, Цзиньлэ, ты прав. Цзиньюань ещë молод, он всему научится, — Отцу явно не терпелось покончить с этим. Ты прощëн, Цзиньюань.
Цзиньюань низко поклонился.
— Сын благодарит своего отца!
— Ладно, ладно. А теперь к делу. Отбери тех, кого считаешь достойными, возьми столько людей, сколько считаешь нужным, и привези мне... так и быть, половину сокровищ Агатовой горы. Сокровища эти должен венчать священный меч императора Юйчжэна. Военное министерство не будет чинить тебе никаких препятствий.
Цзиньюань открыл рот, чтобы возразить, но не смог издать ни звука. Половина! Но ведь это было несправедливо!
— Отец... — начал он, но император жестом остановил его.
— Если это не слова благодарности, ничего не желаю слышать!
— Я... — Цзиньюань справился с желанием встать и выбежать из дворца, яростно бросив всë и от всего отказавшись. Он больше не ребëнок. Так нельзя. Шэ Юэ и весь клан Шэ ждут его... — Я лишь хотел сказать, что сперва мне нужно найти мастера-музыканта, что сыграет перед Зеркалом глубин. Я вызвался помочь клану Шэ в поисках и не могу взять своих слов назад.
Отец снисходительно улыбнулся.
— Клан Шэ... ладно, ладно. Как только подготовишь все бумаги для Военного министерства, так и быть, отправляйся. Принц должен держать своё слово.
Цзиньюань снова поклонился, но скорее чтобы скрыть выражение лица.
***
Домой он вернулся как в воду опущенный. Требовать у мастеров из Цзянху половину их же сокровищ! Это было ещë более несправедливо, чем не помогать им вовсе!
— Пришëл господин Бай, — объявил слуга.
Цзиньюань не хотел никого принимать, но это был Бай Лици, поэтому он потребовал принести подогретого вина.
— Это та грань выгоды, о которой вы говорили? — встретил он Бай Лици горьким упрëком.
— Что вас так расстроило, Ваше Высочество? — Бай Лици опустился рядом с ним на подушки, и, хоть и был гостем, наполнил его чарку.
— Как будто вы не понимаете! — Цзиньюань выпил залпом, и сам налил себе ещë. — Я должен прийти к священным школам Цзянху и потребовать у них половину их же собственности! Разве это справедливо?
— Вы обещали им безвозмездную помощь?
— Нет, но...
— Тогда в чëм же несправедливость? Множество солдат Западной Шу погибнут, возможно, во время штурма. Разве же их жизни ничего не стоят?
— Стоят, — угрюмо согласился Цзиньюань, наливая себе ещë вина.
— Без них наша оборона ослабнет. Что если царство Лян решит напасть на нас, узнав о том, что мы потеряли воинов? Вступятся ли за нас вольные бойца из Цзянху?
— А если они не согласятся отдавать сокровища?!
— Тогда вам придëтся их заставить, — неожиданно жëстко сказал Бай Лици.
— Я не желаю! — Цзиньюань поборол дрожь и схватил кувшин, осушил его залпом.
— Это крайняя мера. — Бай Лици оттаял и ласково коснулся его рукава. — Мой господин, не принимайте мои слова близко к сердцу. Я советник, я должен предполагать и рассматривать любой исход!
— Пожалуй... — Цзиньюань достал из-за пазухи флейту учителя, которую носил с собой как талисман.
— Кажется, эта флейта принадлежала мастеру Жуань-цзы? — негромко спросил Бай Лици. Цзиньюань кивнул.
— Будь учитель жив, он всех примирил бы и нашëл... другой способ. Не знаю, какой, но другой! — Он почувствовал, что слишком пьян, измотан и грустен чтобы думать.
— Увы, я не так мудр как мастер Жуань-цзы.
— Нет, нет, я совсем не хотел вас обидеть... — Цзиньюань вздохнул. — Как жаль, что я почти не умею играть. Тогда не пришлось бы искать мастера...
Он прижал флейту к губам и подул. Флейта протяжно застонала... и еë голос оборвался.
— Нет, не могу... я ни на что не способен!
— Позвольте мне. Я не владею тайнами ци гун, но знаю несколько мелодий. Если это хоть немного развеет вашу печаль, мой принц...
Цзиньюань помедлил, но передал ему флейту. Учитель всегда призывал Цзиньюаня не доверять безоглядно тому, кто замешан в дворцовых интригах, но уважительно отзывался о Бай Лици.
— Я не думаю, что музыка способна мне помочь.
Вместо ответа Бай Лици прижал к губам флейту, закрыл глаза, и печальная, мелодия полилась над лунным садом. Порой она вздымалась и опадала морской волной, порой вилась как горный ручей, разливалась широкими потоком как равнинная река...
Она печалилась о несбыточном, и эта печаль сладкой болью отзывалась в душе Цзиньюаня.
Луна освещала Бай Лици, и его лицо казалось выточенным из тончайшего белого нефрита, серебряные нити переливались в чëрных волосах, длинные ресницы трепетали, будто он грезил наяву. Его длинные пальцы ласкали флейту, казалось он не зажимает отверстия, а касается точек ци, заставляя драгоценный камень петь...
Но вот он отнял флейту от приоткрытых губ, и мелодия оборвалась.
— Я давно не играл, господин... — проговорил он, не поднимая глаз. — Надеюсь... это немного развлекло вас.
— Ваша игра прекрасна. Я... даже я не смог бы выразить словами то, что у меня на сердце, так полно, как вы выразили это в музыке. Мне стоит оставить эту флейту вам.
— Нет-нет! — Бай Лици вскинул голову, поражëнный. — Я никогда не посмею взять еë!
Он поспешно схватил Цзиньюаня за руку, притянул к себе, вкладывая флейту в его ладонь...
Его рука всë ещë была холодной, пальцы вздрагивали. Оказавшись так близко, он смотрел на Цзиньюаня так, будто впервые видел, и Цзиньюань почувствовал нечто странное.
В лунном свете советник Бай казался совсем юным и беззащитным. Как, должно быть, тяжело болеть и все дни проводить в одиночестве... его мелодия ведь пела именно об этом. О невозможности увидеть семью. О родных местах, до которых путь так далёк.
— Конечно... не берите, если она вам не нужна... — выдавил Цзиньюань, не зная, что сказать. Не утешать ведь его, — нет повода.
— Я не смею... — прошептал Бай Лици. Его губы дрожали. — Позвольте лишь...
Он не договорил, — поцелуй всë сказал за него.
Цзиньюань никогда в жизни никого не целовал. Возвращаясь в столицу он думал о том, что зря не коснулся губ Шэ Юэ на прощание... но еë он никогда не поцеловал бы так... не в первый раз.
Нет, нет! Это безумие!
Он немедленно отодвинулся, тяжело дыша.
— Так нельзя...
— Ваше Высочество! — даже в полутьме он видел, как Бай Лици покраснел. — Я больше не способен сдерживаться, зная, что могу потерять вас навсегда! Я и так терпел слишком долго!
— Но... — Цзиньюань в ужасе понял, что даже смущение не может утихомирить его желания. — У меня есть... вернее, я... я не могу принять ваши чувства...
— О, на это я никогда не надеялся! Мне достаточно просто служить вам, мой принц...
— С... лужить? Я не понимаю...
В голове у Цзиньюаня всë смешалось. Он только понял, что Бай Лици как-то успел развязать его пояс.
— Позвольте показать вам... и вы поймëте.
Цзиньюань вздрогнул всем телом, почувствовав прикосновение влажного ночного ветерка к разгорячëнной коже...
Стыд говорил ему немедленно оттолкнуть Бай Лици и поправить одежды.
Никогда ещë Цзиньюань не испытывал подобного.
— Простите... — почему-то извинился он, пытаясь отдышаться.
— Мой принц, как вы можете извиняться... — Бай Лици вновь облизнул губы и в его лицо промелькнуло нечто лисье . Цзиньюань понял вдруг, почему не может пошевелиться: . л исица вытягивала из него силы!
— Ты лис... — безнадёжно сказал он, вставая и пошатываясь. Он упал бы, но Бай Лици подхватил его.
— О, если бы! Тогда я был бы по крайней мере красив. Идëмте, мой принц, вы устали... ваш слуга всë сделает за вас.
Цзиньюань позволил довести себя до постели и раздеть. Он помнил, что не должен делать этого, но почему, — забыл. Неужто вино так ударило в голову...
— Оставьте все печали, мой принц... — Бай Лици не сбросил одежд, лишь распустил пояса. — Отдохните.
Цзиньюань послушно закрыл глаза.
— Ваше... высочество...
Сначала Бай Лици всë повторял и повторял это, но в конце концов запрокинул голову и застонал, не в силах сдерживаться.
— Старший брат... старший брат...
"Кто его старший брат?" промелькнуло в голове Цзиньюаня, но эта мысль сразу же улетучилась, а с ней и все остальные...
***
Наутро Цзиньюань проснулся разбитый, с больной головой. Рот словно грязью залепило, губы пересохли.
Ещë не собравшись с мыслями он повернулся и замер, поняв, что не один.
Бай Лици спал, повернувшись к нему спиной, тëмные волосы с серебристыми прядями рассыпались по подушке, на бледной спине, под лопатками, краснел шрам, напоминающий ожог, рука расслабленно покоилась на бедре.
Цзиньюань вспомнил всë.
Стыд обжëг его как удар хлыстом.
Он вскочил и выбежал из комнаты, на ходу натягивая одежду.
Как одержимый он пролетел мимо слуг на конюшню, и, вскочив на коня, унëсся, не слушая криков о том, что завтрак готов.
Он гнал и гнал, пока не упал без сил у лесного источника и не сунул голову в ледяную воду.
Столица — отвратительное, гнилое место. Скорее отсюда, иначе она уничтожит его!
Он хотел лишь одного, — вновь оказаться на просторах Цзянху... но как теперь смотреть в глаза Шэ Юэ?
Даже если она любит его, это ошибка.
Больше он не достоин ничьей любви.