Аддикт

Воскресенск

18 июня

Карина дрожащей рукой постучалась в дверь, поправляя завязанную на боку кофту. Как ни старалась, не смогла полностью спрятать пятно от какао на кремовом платье. Худенькая школьница стояла на крыльце старого дома и испуганно оглядывалась. Лицо покраснело, на груди отчетливо проявилась крапивница. Карина нервно чесала руки, шмыгала носом и, казалось, готова была разрыдаться в любую секунду.

Вместо того чтобы поспешить домой, попытаться застирать пятно, школьница побежала к старушке-соседке. А ведь еще недавно и на пушечный выстрел не подошла бы к жилищу Вероники Павловны. Ее дом, которому было уже больше полувека, стоял на отшибе, скрытый в тени березовой рощицы. Двор, заросший высокой травой, выглядел зловеще. Если бы не старушка, выходившая каждое утро в магазин, можно было подумать, что дом давно заброшен.

Уже потом Карина поняла, что у одинокой женщины просто не было сил следить за участком. Лазурная краска на фасаде облупилась, деревянное крыльцо прогнило – обновить было некому. Но в детстве Карина наслушалась от других ребят, что в доме живет ведьма и если трижды постучать в дверь, то она съест твою душу.

Когда мама отправила школьницу отнести соседке немного картошки, Карина была в панике, с опаской поднялась по ступенькам и постучалась. Раз. Два. На третий кулачок замер в миллиметре от двери. К счастью, женщина открыла и была очень удивлена, увидев школьницу.

Вопреки россказням старушка оказалась очень приятной – ласково встретила и напоила чаем. Несмотря на возраст – ей было около восьмидесяти, она выглядела очень бодрой.

Внутри дома было довольно чисто, разве что витал запах лекарств, а женщина куталась в теплую одежду, хотя в комнате не было холодно.

С тех пор Карина часто навещала старушку: сначала по просьбам мамы, а потом сама.

Вероника Павловна не сразу открыла дверь – видимо, Карина ее разбудила. Женщина выглядела растерянной и еще сильнее закуталась в длинную шаль. Школьница, не поздоровавшись, забежала на веранду, чуть не сбив старушку.

– Что случилось? – взволнованно спросила она, запирая дверь. – Почему ты... так одета?

Только сейчас, почувствовав себя в безопасности, Карина разрыдалась. Она невнятно забормотала, прикрывая раскрасневшееся лицо руками:

– Простите... я не утерпела. Я знаю, вы дали его на выпускной, но... сегодня была... встреча, украшение зала и...

– Я же только вчера... – начала Вероника Павловна, но школьница не слушала, а продолжала стенать:

– Это был... т-такой кошмар! Они смеялись. Эта Олька! Она увела Сашку! Я... н-н-недостойна...

Карина боялась поднять глаза и увидеть разочарование в глазах милейшей бабушки. Вероника Павловна была добра к ней, наверное, как никто. Всегда выслушивала, подбадривала, а когда узнала, что Карине не в чем идти на выпускной, без лишних слов достала из шкафа безумно красивое кремовое платье. Оно выглядело как новое – настоящий винтаж из шестидесятых. Карина даже не подозревала, что девушки в то время носили что-то подобное. Вероника Павловна лишь улыбалась и говорила, что ей повезло, вот и хранила столько лет.

Карина сняла с ног туфли и поставила на галошницу.

– Спасибо вам за доброту. Н... никто не был так... Меня стали замечать, даже С... Саша. Все так хорошо начиналось...

Школьница оживилась, вспомнив, как кто-то из мальчишек помог утром донести тяжелые пакеты. Она даже не помнила кто... Петя? Толя? Неважно, он шел рядом и что-то неловко бормотал. В классе, на общем собрании, ей дали хороший стул с крепкой спинкой, а когда пришло время перекусить, ребята заняли для нее место в столовой и даже поднесли стакан горячего какао. Это напоминало волшебство. Мальчики не издевались, не смеялись: они неловко отводили глаза, бормотали подобие комплиментов, совершенно глупых, но Карине было все равно. Окрыленная успехом, девушка набралась смелости подойти к Саше Никольскому. К тому самому Сашке, который снился ей ночами. Он уже повернулся, уже заговорил, как вдруг... в столовую вбежала Оля.

– Ольке стоило подманить его, и он... как собачонка. У меня в руках был стакан... я хотела остановить Сашу, схватила за руку... он дернулся и... вот...

Школьница показала огромное пятно.

– И вдруг все закончилось. Они все начали смеяться надо мной... Ржали всей столовой... Я... радуюсь только тому, что завтра выпускной... И я больше не увижу этих кретинов! – Карина перевела дыхание, успокаиваясь.

– Можно я переоденусь и пойду? Я отстираю, честное...

Карина подняла глаза на Веронику Павловну и сжалась: в карих глазах старухи плясали недобрые огоньки.

– Дура, – прошипела Вероника Павловна. – И что потом? Чем все закончилось?

– Я... я просто убежала...

Женщина схватила туфли с галошницы и кинула резким движением в стену: на светлых обоях остались грязные отпечатки подошв.

– Тупица! – закричала Вероника Павловна. – Дура. Голову в песок засунула, жопу отклячила и страдает. Конечно, над тобой будут ржать!

Вероника Павловна вцепилась в плечо Карины и, словно та не весила ни грамма, подтащила ее к себе.

– Я знаю, как люди могут отравить жизнь! Не надо мне этого детского бреда! Идем!

Хрупкая на вид старуха силком потащила школьницу к зеркалу. В начищенном стекле отразилась нескладная девушка с плоской грудью. Косметика размазалась по лицу пятнами, тональный крем не скрывал прыщи на щеках и лбу. Пожилая женщина склонилась и жарко зашептала Карине на ухо:

– Смотри! Ты отвратительна! Скажи, может ли такое пугало понравиться Сашке? Пашке? Да вообще хоть кому-нибудь?

Старуха резко дернула девушку за плечи, заставив выпрямиться.

– Я была такой же, как ты... Забитой, трусихой. Я сотворила себя из ничего. Родилась, подобно бабочке из гусеницы. И не было мужчины, которого я не могла добиться.

Вероника Павловна резко развернула девушку и заставила посмотреть на стену. Раньше она была пустой, но теперь все пространство занимали черно-белые фотографии в рамках. На снимках везде одна и та же красивая девушка – кинозвезда, ретродива. Темные волосы, огромные глаза, черные, слегка вздернутые брови, озорная улыбка. И на многих фотографиях рядом с красавицей стояли мужчины, разные – в разной одежде, разных возрастов. Карина не узнавала их, но отчетливо ловила одинаковые безумно влюбленные взгляды. И, наконец девушка заметила то самое платье, что сейчас было на ней.

Это были не фотографии – трофеи.

– Здесь нет только одного, – Вероника Павловна разжала руку и отошла в сторону, на морщинистых губах заиграла улыбка.

– Самого первого. Это было во время войны... – женщина поймала непонимающий взгляд школьницы и усмехнулась.

– Да, моя милая, мне чуть больше, чем написано в паспорте. Но это не важно... это никогда не было важно. Когда началась война, я была подростком, но, к сожалению, не настолько взрослым, чтобы прибавить себе пару годков и убежать на фронт. Мать и отец должны были уехать... Не помню почему. Помогать при эвакуации? Они отправили меня в деревню к родственникам. Надеялись, что так будет лучше, а может, и не было выбора. Мне было тринадцать, когда я узнала, что ни матери, ни отца у меня не осталось и что это такое – быть лишним ртом в оккупированной деревне.

Карина слушала с замиранием сердца, но в голосе женщины не было грусти. Вероника Павловна говорила с такой желчью, какую школьнице редко от кого доводилось слышать.

– Это было так давно, я почти ничего не помню. Но не потому, что меня подводит память, нет. Каждую ночь я молилась лишь об одном – забыть эти несколько лет, стереть начисто. Но есть вещи, Карина, которые остаются с тобой навсегда. Я помню холод и озверевших, озлобленных бабенок с их отпрысками. Взрывы, тяжелые ведра с водой... Знаешь, как это страшно – стоять на обледенелых краях открытого колодца и тянуть проклятое ведро? И одна мысль – лишь бы не поскользнуться, не упасть вниз, в эту зияющую дыру с ледяной водой. Тебя же никто не достанет, никто не услышит. Я была худее, чем ты, – кожа да кости. Волосы стали такими тонкими, выпадали, губы обветрились, болели, я кусала их до крови. Но были вещи страшнее холода и голода. Люди.

Женщина замолкла, поджала губы.

– Я ненавидела их каждой клеточкой своего тела. Что одних, что других. Дорогие родственнички гоняли меня, а на настоящих врагов они смотрели с трепетом. Готовы были вылизывать фашистские сапоги, даже если на них была кровь и кишки их близких. Еда, кров, они давали все... Ну и любому мужчине рано или поздно хочется не только пить, есть и спать. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Карина?

Школьница потупилась и несмело кивнула.

– Там была одна девица с копной длинных белых волос. Овчарка, немецкая сучка. Жопа, сиськи – все при ней. Они ласково звали ее Мартой. Марфа. Простая деревенская Марфа. Но она считала себя чуть ли не королевой. Она спала с ними. Я видела, как она это делает: раздвигала ноги и смотрела в сторону, иногда охала, пока кто-нибудь из этих свиней пыхтел над ней. И за это у нее было все. Еда, тепло... безопасность. Я говорила с ней лишь однажды. У того самого колодца. Обычно она не ходила за водой, но тут, видимо, решила прогуляться, отдохнуть от своих дел. И тогда она спросила, знаю ли я, почему такая страшная.

Внезапно Вероника Павловна рассмеялась, напугав Карину.

– Я даже не нашлась, что ей ответить. Она рассказала, мол, в деревне верят, что моя бабка была ведьмой и украла чужого мужа. А расплачиваться за это придется мне. Как же мне хотелось огреть ее проклятым ведром. Скинуть в чертов колодец. В холодную бездну, чтобы ее туша отравила воду. Я уже была готова, уже хотела занести руку, но тут она прошептала... я до сих пор помню этот жутковатый шепот.

Женщина прикрыла темные глаза и проговорила, словно пыталась передать голос красавицы, которой, наверное, давно уже и в живых-то не было.

– Лучше бы моя бабка так сделала.

Немного помолчав, старуха продолжила:

– И я должна была ее жалеть? Эту дуру, – Вероника Павловна усмехнулась. – Я никогда не верила в сказки про ведьм, но в ту ночь... что-то случилось. Это был Вайнахт. Знаешь, что такое Вайнахт? Так они говорили. Все время кричали это слово, нажрались до поросячьего визга. Я должна была что-то принести... воды? Деревенские боялись нос показать, послали меня.

Я поставила кувшин на стол, как вдруг один схватил меня за руку. Совсем еще ребенка. Он сверлил меня водянистыми глазками, от него несло перегаром. И все что-то говорил-говорил, а я не понимала ни единого слова.

Затем этот урод потащил меня в соседнюю комнату под дружные крики. Зашторил занавеску, но не до конца. Я знала, что они видят нас, знала, что слышат, но всем было плевать. Никто не собирался мне помогать. Никто... А сил кричать не было. Помню, как открывала рот, но не могла выдавить ни звука. Как рыба на льду. Он лапал меня, от него несло спиртом, дешевым куревом и потом. Мои руки затряслись – от страха, от гнева, от ненависти, когда он стал расстегивать ремень. Тогда решила, что лучше сдохнуть, чем позволить этой твари коснуться себя.

Я даже не помню, как мои пальцы вцепились в его толстую шею и... Он рассмеялся. Схватил за волосы и приблизился, что-то бормоча. Его смрадное дыхание на моей коже... И тогда... это случилось. Все внутри будто сжалось и взорвалось...

Я – щуплая, мелкая... откинула здорового быка! Он оступился, упал навзничь! Когда опомнилась, он продолжал лежать. Не вскочил, не попытался отходить тем самым ремнем, а просто лежал и ждал. Я никогда не знала немецкого, не понимала их, а они едва ли понимали русский, но в ту секунду почему-то спросила: «Как тебя зовут?» – и он ответил мне: Paul. Сказала встать – он послушался. И тогда я попросила взять пистолет и приставить к виску. Мой Пауль сделал это, с улыбкой на лице...

Повисло долгое молчание, тишину нарушали лишь тиканье часов и тихая музыка, доносившаяся из трехкнопочного радиоприемника на кухне. Вероника Павловна покрепче сжала руку, скрытую под шалью, словно разболелись суставы. Карина решилась нарушить молчание.

– Можно... Я домой пойду?

– После того как я рассказала тебе обо всем? Как рассказала тебе про дар?

Карина вытаращила глаза на старуху – Вероника Павловна обезумела! Как такое может быть правдой?

– Я никому ничего не скажу, – на всякий случай прошептала Карина, осторожно подходя к двери.

Конечно, не скажешь, – кивнула старуха. – Такая мышь, как ты, никому ничего не скажет. А я, пожалуй, помогу кому-нибудь другому. Найду девушку, которая не испортит весь мой труд и не загубит чудесный дар, что я могу открыть в женщине. Например, позову соседскую девчонку Риту Левневу?

Карина остановилась.

– А ведь еще немного, и Сашка был бы твоим. Но что поделать. Иди. Иди и никому не говори, как ты потеряла единственный шанс превратиться в человека.

Карина сжала кулаки. Глаза Вероники Павловны сияли во мраке комнаты. Лицо, полускрытое наплывшей тенью, было похоже на ожившую мумию. За спиной Карины, всего в десяти шагах, – дверь. Без туфелек она преодолела бы расстояние за мгновение. Вероника Павловна даже не пыталась ее остановить. Старуха плавно протянула жилистую руку. Жуткая тень исчезла с лица.

– Прости, что напугала тебя, милая. Не бойся. Иди сюда. Я помогу тебе. Расскажу, как все исправить. Ты придешь на выпускной как серая мышь, Карина Мишина, и станешь королевой.

Карина, как загипнотизированная, сделала шаг вперед, но вдруг раздался стук в дверь.

– Проверь, – скомандовала старуха. Школьница покорно посмотрела в глазок.

– Кто там? – негромко потребовала ответа женщина.

– Какая-то девушка, блондинка, в черной куртке. Мне открыть?

Вероника Павловна прищурилась, растирая руку под шалью.

– Отойди, – процедила она сквозь зубы. – Они всегда приходят за теми, у кого есть дар. Что встала, иди сюда... да не прячься, она знает, что ты здесь. Они всегда знают.

Стук усилился, и Вероника Павловна выкрикнула мягким, добрым голосом:

– Подождите, пожалуйста. Уже иду! Иду!

Женщина повернулась к Карине, подзывая к себе.

Старуха прищурилась, она не рассказала кое-что этой наивной девчонке. Пауль, конечно, выстрелил себе в висок, но только после того, как вышел по ее приказу из комнатушки, вытащил из-под кителя пистолет и расстрелял сослуживцев. Да и Марфу Вероника решила избавить от страданий. В ту же ночь девочка сбежала, но ее жизнь уже не была прежней. Не было ни холода, ни голода, ни унижений.

И она сделает все что угодно, лишь бы вернуть свой дар.

Кто знает, может, ее бабка действительно была ведьмой?

– Вот чего тебе и не хватает... вот почему ты потеряла контроль над ними, – бормотала под нос женщина. – Да, да, да! Жертва, да, тогда была жертва... И сейчас нужна. Я должна это проверить. Приготовься, Карина. Скоро все эти Сашки... они будут твоими.

Вероника Павловна медленно пошла к двери. Шаль сползла с плеча, обнажая почерневшую кожу и заострившиеся ногти.

Женщина открыла дверь и с добрейшей улыбкой пригласила гостью войти.