Первая искра
Вечером великая княжна вернулась во дворец в подавленном настроении. Увиденное сегодня на площади не хотело укладываться в её голове. Она даже не знала сути закона, из-за которого сотни людей в едином порыве устремились на мороз. А спросить было не у кого. Отец? Будет отмахиваться — "Ты ещё ребёнок, да и дело это не женское". Брат? Лишь презрительно скривится. Александра? Да, она плутовка ещё та и всегда в курсе последних новостей, но в политике разбирается не лучше самой Виктории.
Княжна вдруг остро ощутила свою отрешенность от реального мира. Всю жизнь ей твердили, что её положение — привилегия, что она в центре внимания. А на деле? Пока другие аристократы вращаются в свете, заводят связи, флиртуют и строят интриги, имея реальное положение и влияние в обществе, она лишь механически улыбается на официальных приёмах под присмотром охраны, да пляшет на балах раз в сезон — если повезёт. Нет, так больше нельзя. Нужно взрослеть.
Виктория перебрала в голове скудный список знакомых, которые могли бы хоть как-то разбираться в политике. И вдруг — догадка.
Она нажала две кнопки на прикроватном стационарном телефоне, и уже через три минуты на пороге стояла её личный секретарь.
— Екатерина Владимировна, — твёрдо сказала княжна, — найдите мне телефон князя Хендерсона. Того, что младший.
Хендерсон — он же в самом эпицентре этого политического урагана, он точно знает ответы на все её вопросы. Но захочет ли он говорить? В памяти всплыло его лицо сегодня днём — напряжённое, почти испуганное, резко выделяющееся на фоне серого неба. И та женщина... Она так касалась его... Интимно, что ли?
Явно старше его, явно влиятельнее — но какое, в сущности, Виктории до этого дело?
Личные связи князя не должны её волновать. Княжна сглотнула. Ей нужна только информация, а он — единственный доступный ей источник.
Листок с его личным номером телефона появился в руках у княжны ровно через десять минут.
Виктория набрала номер, переключив аппарат на городскую линию. Заколебалась. В животе неприятно заныло, в горле пересохло, а пальцы вновь предательски дрожали, как заячий хвост.
«Ты должна научиться общаться с людьми на равных. Ты же не требуешь, а вежливо просишь. Он не должен отказать», — пронеслось у неё в голове.
Она шумно выдохнула и нажала кнопку вызова.
Гудки звучали мучительно долго. Когда ожидание превысило все нормы приличия, и она собиралась отключиться, в трубке внезапно воцарилась тишина.
— Я слушаю, — послышался тихий мужской голос.
— Князь Феликс? — она отчаянно старалась скрыть волнение.
— Да, — удивлённо отозвался собеседник. Пауза. — С кем имею честь говорить?
— Это великая княжна... То есть, Виктория, князь...
***
В доме напротив парламента телефонный звонок ворвался в полумрак, резко прервав тяжёлое дыхание и приглушённые стоны.
— Не бери... — прошептала она, целуя его в плечо. Ноготки впились в кожу на спине.
Он лишь глубже втянул носом её аромат — дорогие духи с горьковатой ноткой, смешанные с потом — и продолжил оставлять тёмные отметины на её шее. Спутница закинула голову, позволяя больше, её пальцы запутались в его волосах.
Но телефон не умолкал.
Раздражённо протянув руку, он не отрывал губ от её ключицы, ладонь скользила по изгибу бедра. Взглянул на экран — номер не определялся.
— Кто-то очень настойчив... — рассеянно пробормотал он, но любовница лишь притянула его ближе.
Всё же он поднёс трубку к уху, не прекращая движений другой рукой.
— Да? — голос прозвучал хриплее и тише, чем он ожидал.
Короткая пауза. Затем — лёгкий, едва уловимый выдох.
— Князь Феликс? — чёткий, едва властный выговор, но с тонкой нотой волнения. Он мгновенно узнал её голос. Замер.
Она.
Он всё-таки уточнил имя, дабы исключить ошибку. Может, он просто хотел её услышать, и поэтому выдавал желаемое за действительное.
Любовница почувствовала его напряжение, приподнялась, вопросительно склонив голову.
Но он уже не слышал ни её, ни собственного учащённого дыхания.
Князь Хендерсон сидел на краю широкой кровати, обнажённый, с сигаретой в напряжённых пальцах. Дым вился в спёртом воздухе. Он только что завершил разговор с великой княжной Викторией Константиновной.
— Феликс, если Виктория хочет вникнуть в политику, ты, как верноподданный, просто обязан ей помочь.
Он раздражённо дёрнул плечом, затягиваясь до хруста бумаги.
— Что дурного в том, что дочь императора озаботилась проблемами простого люда? — её пальцы скользнули по его груди. — Подумай, сколько очков принесёт нам её участие в оппозиционном движении...
— Брат сотрёт её в порошок. Во-первых, — жёсткий выдох, пепел осыпался на простыни. — Во-вторых, она — дочь своего отца и с молоком матери впитала верность короне. Нет, Мария, это слишком опасные игры для неопытной девчонки.
Госпожа Шмидт хмыкнула, потянулась, откидываясь на подушки. Её прохладная ступня медленно провела вдоль его позвоночника.
— Но ты же уже согласился дать ей разъяснения?
— Да, — он повернулся и сжал её лодыжку чуть сильнее необходимого. — Но выторговал отсрочку до поездки в Корсунь. Авось, за неделю этот порыв у неё остынет.
Князь испытывал странное чувство вины перед девушкой. Этот укол совести впервые пронзил его ещё днём, на площади, когда среди толпы он поймал её пронзительный взгляд. Госпожа Шмидт как раз уговаривала его выйти на сцену, сказать пару слов, и прикоснулась к нему слишком... неуместно. Княжна, конечно, сразу всё поняла. По крайней мере ему так показалось, ведь он успел заметить, как в её глазах на мгновение вспыхнула обида, прежде чем она резко отвернулась и ушла, не удостоив его даже кивком.
Феликс знал, что не совершал ничего предосудительного. Он просто жил своей жизнью, как привык. Тогда почему же ему так трудно было встретиться с княжной взглядом? Из-за его связей с оппозицией? Или из-за связи со взрослой женщиной? Или потому что, находясь в объятиях Марии, он мыслями постоянно возвращался к той, чей образ не отпускал его уже столько месяцев?
***
Отношения между ними зародились ещё в начале зимы.
Дубовый зал, где заседало Собрание Депутатов, гудел от напряжённых споров в преддверии зимних праздников. Закон о финансовом регулировании нужно было либо принять сейчас, либо отложить до весенней парламентской сессии. Но депутаты медлили, не находя компромисса. Одно пленарное заседание за другим завершалось безрезультатным голосованием.
Очередное заседание началось в гробовой тишине. Депутаты притихли, словно мыши под веником. В парламент пожаловал сам император, чтобы выступить перед Собранием.
Хотя он, как глава государства, имел право говорить перед депутатами когда угодно, обычно он не вмешивался в законодательный процесс, оставляя за собой лишь право подписывать или отклонять принятые палатой решения.
Князь Хендерсон, присутствовавший на заседании в качестве вольного слушателя, с любопытством наблюдал за происходящим. В отличие от депутатов, ёрзавших на местах, он мог позволить себе насладиться речью сполна — без тревожных взглядов, без шёпота за спиной. Ведь не ему принимать решение.
Император вошёл в зал уверенно, все синхронно поднялись для приветствия. Он лишь кивнул и сразу перешёл к делу.
— Господа депутаты... — император медленно провёл взглядом по залу, давая словам осесть в сознании собравшихся. — Время требует решительных действий. Экономика должна быть прозрачной, а финансы граждан — под надёжной защитой государства. Предстоящая реформа — не просто шаг вперёд. Это суровая необходимость, продиктованная самой эпохой.
Долгая пауза повисла в воздухе, нарушаемая лишь нервным покашливанием в задних рядах.
— Цифровая идентификация всех операций, — продолжил он, — покончит с теневыми схемами. Запрет наличных расчётов свыше тысячи рублей остановит незаконный оборот средств. — Его пальцы слегка постукивали по трибуне, отмеряя ритм речи. — Биометрическая система платежей гарантирует... что каждый рубль будет учтён и работать на благо народа.
В зале кто-то нервно переложил бумаги. Император сделал выразительную паузу, давая осознать сказанное.
— Граждане, зарабатывающие свыше пятидесяти тысяч в месяц... — голос внезапно стал мягче, почти отеческим, — получат честь внести особый вклад в развитие державы через налог на роскошь. — В уголках глаз собрались едва заметные морщинки — подобие улыбки. — А частые переводы между физическими лицами? Трёхпроцентная комиссия за риск отмывания — всего лишь разумная... мера предосторожности.
Он отступил на шаг от трибуны, будто давая передышку, затем резко вернулся:
— Когда же система искусственного интеллекта обнаружит подозрительную активность — будь то крупные переводы в криптовалюту или... слишком частые обналичивания — соответствующие счета будут немедленно заморожены. На тридцать дней. Для проверки. — Каждое слово падало, как молот. — Без бюрократии. Без задержек.
Тишина в зале стала почти осязаемой. Император сложил пальцы в замок, изучая реакцию.
— Разумеется... — голос внезапно потеплел, — мы отдаём себе отчёт, что не все правила могут быть универсальны. Офшорные компании и VIP-счета... получат разумные, подчеркиваю, разумные исключения. Ведь их вклад в экономику... — губы искривились в подобии улыбки, — бесспорен.
Пауза снова затянулась.
— Я... верю, — император начал говорить нарочито медленно, растягивая слова, — что Собрание проявит мудрость... и примет верное решение. — Внезапно его голос стал ледяным. — Ведь если закон не будет одобрен... — здесь он сделал театральную паузу, слегка наклонив голову, — нам... придётся рассмотреть... альтернативные варианты обеспечения финансовой стабильности.
Его последние слова повисли в воздухе, как приговор.
— Государство... — император уже поворачивался к выходу, бросая фразу через плечо, — не может ждать вечно.
Медленный, размеренный шаг... Ещё один... Тяжёлые двери распахнулись перед ним. Лишь когда фигура монарха окончательно скрылась из виду, в зале разразился нервный гул перешёптываний.
Феликс не верил своим ушам. Он и уже слышал о том, что этот закон пролоббирован короной, но, чтобы так откровенно давить на парламент... Неужели спикеру нижней палаты только что намекнули на роспуск?
Да, формально это было в полномочиях императора. Конституция позволяла ему распускать Нижнюю палату представителей — хоть под предлогом "непреодолимых разногласий", хоть просто из-за "нецелесообразности дальнейшей работы". Но пользовались этим правом редко: слишком уж явным становился перевес короны над выборной властью.
А теперь — вот он, тонкий намёк, брошенный между строк. Не приказ, не указ, а лишь холодная оговорка: "Его Величество с сожалением отмечает, что нынешний состав парламента всё чаще действует вопреки интересам государства".
Князь не сомневался: Верхняя палата парламента — Сенат Империи проштампует закон в рекордные сроки. Что ещё оставалось ждать от собрания, где заседали исключительно обласканные короной аристократы, которые очень кстати попадали под перечисленные императором «исключения»?
Светлейший князь Хендерсон, отец Феликса, по праву крови безусловно мог бы заседать в Сенате. Ведь их род, древнее правящей династии, жил на территории нынешней империи ещё до того, как первый из Альденбургов явился с завоевательным походом.
Однако отец избрал военную стезю — решение, которое поначалу казалось обществу глупым, а потом обернулось неожиданной выгодой. Именно во время службы на флоте он познакомился и сдружился с Константином Альденбургом, тогда ещё цесаревичем, а ныне — правящим императором.
Феликс встретился взглядом с госпожой Шмидт. Та лишь пожала плечами — «Это было ожидаемо» — но в уголках её губ дрогнула едва уловимая усмешка.
Наблюдатель объявил перерыв, справедливо рассудив, что депутатам стоит промочить горло.
Князь поднялся с места и сразу заметил, как Шмидт аккуратно направилась к нему. Приблизилась, делая вид, что поправляет манжет блузки, и тихо прошептала, тесня князя к выходу:
— Его Величество, как всегда, красноречив... Особенно когда забывает, что слова — как мечи. Иногда они ранят тех, кто держит эфес.
Феликс нахмурился, но Шмидт уже отошла, бросив через плечо:
— Кстати, князь... Вы ведь изучали стенограммы последних речей депутатов от Северных провинций? Удивительно, как некоторые... совпадения — остаются незамеченными.
Её взгляд скользнул к группе чиновников, оживлённо обсуждавших только что услышанное. Один из них — молодой, с резкими чертами лица — ловил каждое слово императора с неприкрытой горечью.
— Странная вещь — политика, — продолжила она. — Одни видят приказ. Другие... возможность.
Феликс понял намёк. «Северные провинции» — оплот недовольных новыми налогами. А этот депутат... Точно, граф Ланской, тот самый, что месяц назад один до хрипоты спорил со всем комитетом по экономической политике.
Что, впрочем, это ещё тогда Феликсу показалось странным: небольшие родовые земли Ланских находились на территории, подконтрольной князю Корунову. А уж о связях последнего с троном и говорить не приходилось — его старшая дочь, наследница титула, жила во дворце и была крайне приближённой подругой великой княжны Виктории.
Да Корунов поддержит реформу просто чтобы его дочь на следующий же день не отправилась домой, к батюшке под крыло, потеряв всякое влияние на вторую претендентку на престол. И, разумеется, лишившись доступа к информации о происходящем во дворце...
Неужели на севере намечается раскол элит?
Шмидт улыбнулась, словно прочитала его мысли:
— Северные провинции помнят времена, когда их голос значил больше, чем одобрение дворцовой челяди. А чем ответит короне юг? — она сделала паузу и добавила, — До вечера, ваша светлость.
Её шёлковая юбка мелькнула в дверном проёме, оставив Феликса с тяжёлым осадком и щемящим вопросом: «Это предложение... или провокация?»