Твоя Тихая Волна

Следующую неделю принц провёл в покоях Анаис.

Поначалу он был полностью пленён её силой и смелостью, её опытом, и был уверен, что принцесса Аппарейи – именно тот человек, который кардинально изменит его жизнь в лучшую сторону. Она была достаточно влиятельная, чтобы избавить Льёненпапиля от удушающей власти матери и брата, помочь обрести свободу.

Однако за два с половиной месяца жизни с новообретённой женой Льёненпапиль успел сполна прочувствовать её уникальный характер.

Если первая неделя была полна страсти, то как только Анаис убедилась, что беременна, её отношение к молодому супругу резко изменилось.

Нет, она не стала относиться к нему жестоко. Не издевалась над ним, не унижала и никак не ущемляла его права. На публике принцесса была с ним подчёркнуто мила и проявляла привязанность. Однако все эти тёплые чувства были показными. Стоило молодожёнам остаться наедине, как девушка становилась отстранённой, холодной и равнодушной, и сразу уходила в отдельные покои. Казалось, ей было неприятна была сама мысль провести в компании мужа лишнюю минуту.

В первые дни Льёненпапиль списывал такое поведение на усталость и капризы беременной женщины, но вскоре понял, что дело в другом.

Анаис не держала рядом с собой то, что не приносило ей выгоды.

В мире аппарейской принцессы царили минимализм и практичность. От всего бесполезного и необязательного она безжалостно избавлялась.

На третьем месяце беременности Анаис собрала вещи, взяла несколько преданных слуг и покинула дворец, даже не предупредив Льёненпапиля о своих планах. Тогда принц наконец понял, что своей супруге он настолько же не интересен, как и родственникам.

– Наверняка у неё были на то свои причины, – утешал его Этьен. – Подумайте сами: невинная девушка, которой пришлось принести себя в жертву ради своего народа. Наверняка ей очень тяжело.

За эти месяцы Льёненпапиль и Этьен сильно сблизились. Этьен стал единственной отдушиной принца: он почти всё время оставался рядом, поддерживал и развлекал Льёненпапиля, лишь раз в десять дней уезжая, чтоб тайком навестить семью. Несмотря на статус и положение, самому принцу покидать дворец было строго-настрого запрещено, поэтому в такие дни он бродил по аллеям королевского сада, погружённый в свои мысли.

В один из таких дней он бродил по саду и заметил в кустах лоснящуюся чёрную спинку. Рассудив, что в заросли забрела кошка, принц протянул руку, чтобы погладить её, и тут же одёрнул её. На пальце показалось несколько капель крови.

– Я напугал тебя? Прости, сглупил. Не бойся меня – Ничуть не обозлившись сказал Льёненпапиль попытался приманить кошку, но на звук его голоса из листвы высунулась любопытная мордочка с круглыми ушками.

– Так ты фосса! – удивился юноша. – Как ты сюда попала?

Зверюга осторожно понюхала его руку и неожиданно лизнула палец, а затем и вовсе начала ластиться, словно ласковый котёнок. Такое поведение животного разнилось со всем, что Льёненпапилю доводилось слышать о фоссах, и он инстинктивно начал гладить её. В итоге зверюга забралась к нему на колени и принялась довольно мурлыкать.

– Здорово тебе, наверное, – сказал принц, почёсывая фоссу за ушком. – Ты в округе самый сильный хищник. Бегаешь где пожелаешь, охотишься на кого хочешь. Единственный, кто может тебе навредить – человек, но ты и к людям нашла подход. Хотел бы я тоже быть сильным и свободным, жить в своё удовольствие, ни от кого не зависеть, никому не подчиняться.

Фосса сидела на его руках так спокойно, словно он был её давним знакомым. Тёплый, мурчащий, неожиданно ласковый зверь создавал ощущение комфорта. Льёненпапилю захотелось поделиться с ним своими мыслями, радостями и переживаниями, которые он не готов был рассказать даже Этьену. Терпеливое животное как будто внимательно слушало его, тыкаясь носиком в ладонь, и примурлыкивала.

К вечеру принц неохотно опустил фоссу на землю и поплёлся в свои покои. Он чувствовал некоторое облегчение от того, что наконец выговорился, выпустил всё накопившееся, наболевшее. И в то же время его одолевала грусть от того, что всё это он мог рассказать лишь с бессловесному животному.

Каково же было его удивление, когда спустя десять дней он вновь столкнулся в саду с той же самой чёрной фоссой. Она выскочила из кустов к нему навстречу, словно дожидалась возвращения принца. Навернув пару кругов вокруг его ног, зверюга встала на задние лапы, оперевшись передними о его колени, как бы, просясь на ручки.

– Кто же тебя так здорово приручил? – засмеялся Льёненпапиль. проводя пальцами между круглых ушек.

С той поры он стал чаще ходить в сад. Иногда чтобы просто побаловать свою новую знакомую каким-нибудь лакомством, иногда чтобы выговориться. Он рассказывал фоссе истории из своего детства, а затем мог поделиться переживаниями последних недель. Зверёк всегда внимательно выслушивал, одаривая его своим успокоительным мурлыканьем, и принцу сразу становилось легче.

Со временем Льёненпапиль стал замечать, что стоило ему начать корить себя за что-нибудь, как фосса немедленно выпускала когти. Они не причиняли вреда юноше, скорее это напоминало предупреждение. Зато когда принц погружался в свои мечты, углублялся в немногочисленные приятные воспоминания, фосса начинала мурлыкать громче и тёрлась о его колени. Словно умное животное чувствовало настроение Льёненпапиля. Словно понимало, о чём он говорит.

Анаис вернулась лишь через пол года.

Льёненпапиль встретил жену полный надежд, мягко улыбнулся, и тут же наткнулся на хмурый взгляд.

– Ребёнок родится совсем скоро, – сказала она. – А значит, пришло время отправляться в Этуайю. И я хочу, чтобы между нами не было недомолвок.

Льёненпапиль кивнул. Он тоже этого хотел.

– Итак, у нас с тобой была близость, – начала Анаис. – Мы женаты и у нас будет общее дитя. Однако ты должен понять, что мы не будем жить вместе, миловаться и изображать счастливую семью. Не заблуждайся. Всё, что мне нужно – это твоя страна.

Она была весьма прямолинейна. Принц давно понял, что в глазах жены он лишь инструмент для получения желаемого. И всё же надежда не хотела покидать его сердце. Даже после этих слов он не перестал мечтать о том, что когда Анаис увидит ребёнка, её чувства изменятся. Поэтому, принц без колебаний склонил голову и произнёс:

– Да, моя королева.

Получалось, что он вырвался из под каблука матери лишь для того, чтобы попасть под сапог жены. И всё же, в Аппарейе Льёненпапиль чувствовал себя немного лучше, чем в Этуайском дворце. А теперь ему предстояло вернуться. Страшно было представить реакцию королевы на весть о нежданном внуке от нелюбимого сына.

Не то чтобы Льёненпапиль был не готов к этой поездке, но с приездом Анаис он со всей ясностью понял, что мысли о вырисовывающемся будущем вызывают у него такое уныние, какого он не испытывал доселе. Раньше ему было всё равно где и с кем находиться, куда его тащат и что заставляют делать. Но за последние месяцы он полюбил Аппарейский сад и привязался к своей ласковой фосе. У него появилось то, что было жалко терять.

– Выезжаем на рассвете, – Анаис не предлагала, Анаис ставила перед фактом.

Это означало, что на сборы у Льёненпапиля оставался один вечер.

Принц окинул взглядом свои покои. Комната, служившая ему личным пристанищем последние пол года, так и не стала местом, которое он мог бы назвать домом. Она выглядела необжитой, слишком чистой, слишком идеальной, какой-то неуютной. Ощущению, которое она вызывала в его душе подходило слово "шершавый".

Казалось, за эти месяцы молодой человек должен был обжиться личными вещами, дорогими безделушками, ценными воспоминаниями, но Льёненпапиль смотрел вокруг и не мог ни за что зацепиться взглядом: всё тут было чужим и пустым.

Ничуть не заботясь о том, какие вещи из его покоев отправятся с ним, а какие будут забыты в Аппарейском дворце, принц без зазрения совести оставил сборы на Этьена, а сам отправился в сад. Он несколько раз обошёл все тропинки и заглянул под каждый куст, он всматривался в крону каждого дерева, он звал и звал, но так и не смог отыскать фоссу.

Под утро усталый и разбитый он вынужден был вернуться в свои покои, где его уже ждали растерянный Этьен и рассерженная Анаис.

– Где тебя носило? – возмутилась женщина. – Я уж было подумала, что ты решил сбежать, но, как и ожидалось, у тебя кишка тонка.

– Я хотел попрощаться с другом, – ответил принц, – но мне не удалось.

На лице Анаис гнев сменился на какую-то смешанную сложную эмоцию, что-то похожее на разочарование, смешанное с сочувствием. Такими глазами на него иногда смотрела мать.

– И всё таки, как ты жалок, – наконец констатировала она. – Я-то понадеялась, что пока меня не будет, ты возмужаешь, окрепнешь морально и физически. Что крепкие аппарейские мужчины вокруг хоть как-то простимулируют твоё желание совершенствоваться. Но, увы, похоже ты стал ещё большей размазнёй. – Анаис бесцеремонно взяла его за подбородок, покрутила лицо вправо-влево, пристально всматриваясь. – Ну, хоть красоту не растерял, и на том спасибо. Хотя, если хочешь знать моё мнение, пара боевых шрамов только украсила бы эту смазливую мордашку.

Услышав это, Льёненпапиль впервые задумался о том, что бы с ним стало, лишись он красоты. Он был уверен, что ничего из себя не представляет. В него буквально вколачивали это с самого детства. Красота была его единственным преимуществом, которое помогало хоть как-то вписываться в общество, единственным, что нравилось в нём людям. Без неё – кем он вообще был? Пустым местом. Он был бы совсем никому не интересен.

И только в этот момент принц понял, как сильно его пугает вероятность лишиться своей красоты.

Заметив состояние, в которое впал Льёненпапиль, Этьен поспешил прийти на помощь.

– А чего же это мы стоим? Экипаж ждёт нас, вещи погружены, и раз уж вы, ваше высочество, изволили вернуться, давайте скорее отправляться.

Анаис кивнула и, кряхтя, направилась к дверям. На последнем месяце беременности ей было тяжеловато ходить, но она храбрилась и не просила помощи. Только когда Льёненпапиль подал ей руку, чтобы помочь взобраться в экипаж, она нехотя её приняла.

Оглянувшись в последний раз на замок, принц прикрыл на мгновение глаза, и почувствовал, как по щеке его скатывается слеза. Видимо, женщина оказалась права насчёт его мужественности.

– Анаис, – произнёс он, – прежде чем мы уедем, скажи, пожалуйста, кто-то во дворце держит ручную фоссу?

– Фоссу? – подняла бровь Аннаис. – Они же воняют хуже скунсов! Поверь, если бы во дворце было настолько вонючее животное, я бы первой об этом узнала. Если бы кто-то посмел притащить подобную тварь в мой дворец, я бы велела запереть их обоих в ящике дня на три. Вот тогда б мы посмотрели, как бы этот любитель животных запел. А что, ты где-то видел фоссу?

– Нет, вовсе нет, – соврал Льёненпапиль. – И всё же, ты несправедлива, не все фоссы такие уж вонючие. Я даже подумал, что не отказался бы от подобного питомца.

Принцесса посмотрела на него как на умолишённого.

– Не вздумай даже шутить о таком. Полезай в карету. Немедленно.

Не осмелившись спорить с супругой, Льёненпапиль послушно сел напротив неё и экипаж тронулся.

Это была одна из самых долгих и мучительных поездок в жизни принца. в начале пути он постарался завести разговор с Анаис, но та быстро осадила его, попросив о тишине. Вскоре бессонная ночь взяла своё, и на какое-то время неловкое молчание уступило место неприятному сну. Льёненпапиль на счастье почти его не запомнил, однако кошмар оставил после себя ощущение пустоты и безысходности. Заснуть снова принцу, к сожалению, не удалось, так что остаток пути он угрюмо рассматривал однообразный пейзаж за окном да угловатые узоры на обивке сидения.

Где-то глубоко внутри Льёненпапиля теплилась надежда, что его брат и мать выставят их с Анаис из Этуайи, и он сможет вернуться в аппарейский сад, где хоть на какое-то время его измотанная душа нашла покой.

Как ни странно, когда поездка подошла к концу, принц обнаружил, что королева уже ждёт их у ворот замка, предусмотрительно решив встретить сына и невестку в сопровождении вооруженных до зубов шерьеров.