19
Я понимаю, что далеко уйти не удастся, поэтому быстро забегаю в соседнюю комнату и запираюсь на замок до того, как он достигает двери.
— Открой! Надо поговорить! — слышу я, но не могу ответить.
Я опускаюсь на пол прямо у двери и начинаю реветь. Всё. Больше я ни на что не способна. Поводов для слёз уйма, но основных два. Во-первых, как он мог, подлец?! Во-вторых, больше он меня никогда не обнимет и не поцелует. Даже если после всего того, что он сегодня видел, он ещё захочет быть со мной, я ему не позволю, потому что см. пункт 1.
Конечно, я сама во всём виновата, не надо было ничего такого начинать. С самого начала было ясно, что ничем хорошим это не кончится.
Кей что-то говорит за дверью, но я почти не слышу. Потом он уходит, и даже если бы гордость мне позволила, и я побежала бы за ним, то ничего не смогла бы сказать. Во мне столько чувств, что я даже думаю с трудом.
Я надеюсь только на то, что послезавтра смогу снова стать милым мальчиком Хикару, пойду в школу и буду делать вид, что Такеши Кей это всего лишь мой знакомый из театрального клуба. Надежда слабая, почти несбыточная. Он теперь знает, и все узнают, мой маскарад закончился.
Постепенно я перестаю плакать и замечаю, что немного замёрзла. Окно в комнате закрыто неплотно, сама же сегодня оставила, чтобы проветрить. Из тёплого на мне только тонкий свитер и носки, надо хотя бы на кровать перебраться и закрыть, наконец, окно. Но я не могу заставить себя встать, такое уже было сразу после того, как меня собрали по частям лучшие хирурги Японии, всё срастили и сшили, восстановили все функции и отправили жить. Вот только, как и зачем?
Так что, я остаюсь мёрзнуть на полу, полностью игнорируя инстинкт самосохранения. Я подтягиваю колени к груди, обхватываю их руками и опускаю голову, чтобы не видеть и не слышать ничего.
Окно распахивается, наверное, от порыва ветра, и что-то с шумом шлёпается на пол. Меня обдаёт холодом, но я уже даже не вздрагиваю. Заболеть и умереть, разве это страшно?
— Ты что, совсем дура?! — слышу я вдруг окрик Кея, — Сидишь на холодном полу в одних трусах! Вставай сейчас же!
Я вскидываю голову и действительно вижу его. Он закрывает окно на задвижку и сбрасывает с себя куртку, а потом разувается.
— Как ты...?
— По лестнице залез. Вставай, говорю, с пола!
Я медленно встаю и, не отрывая от него взгляд, пытаюсь нащупать дверной замок.
— Не успеешь,— качает он головой, — Два оборота, и руки у тебя дрожат. Я доберусь до тебя раньше. Давай так, ты никуда не бежишь, я тебя не трогаю.
Я оставляю попытки открыть дверь. Он стоит у окна и смотрит на меня, я стою у двери и пытаюсь оттянуть свитер пониже.
— Прекрати на меня смотреть! — не выдерживаю я, наконец.
— У тебя красивые ноги, — улыбается Кей.
Но я так не думаю, под его взглядом шрамы начинают гореть.
— И трусики такие забавные. Вроде как, похожи на мужские, но всё равно женские.
— Перестань! — кричу я, на глаза вновь наворачиваются слёзы.
— Ладно, ладно. Тебе надо успокоиться и одеться.
С этими словами Кей подходит к платяному шкафу и распахивает его. Я немного прихожу в себя, когда он перестаёт на меня смотреть.
— А чья это, интересно, комната? Сначала я думал, что это будуар твой тёти. Ну, бывают же взрослые женщины, которые собирают кукол и медвежат, и читают книжки для девочек, — рассуждает Кей, перебирая платье за платьем, потом снимает с вешалки одно и продолжает, — Но твоя тётя не такого высокого роста, да и размер груди у неё более существенный....
— Заткнись и дай мне чёртово платье! — рявкаю я.
Он бросает платье на кровать и демонстративно отворачивается. Я вынуждена отлипнуть от двери и пойти переодеваться. Непослушными руками я стаскиваю с себя свитер и тут понимаю, что он видит моё отражение в зеркале. В огромном зеркале, что отражает в полный рост. И я не визжу, не обзываю его скотиной, не пытаюсь прикрыться. Почему? Да потому что со мной уже давно не всё в порядке. Этот день может быть ещё хуже? Что ж, пускай будет! Давайте же дружно уничтожим всё, что уцелело! Да и потом, трудно сохранить девичью стыдливость после стольких медицинских осмотров.
Я усмехаюсь, роняю свитер на пол и даю возможность хорошенько себя рассмотреть. Как-никак он хотел именно этого. Я знаю, что моё несуразное «разукрашенное» тело никогда не вызовет вожделение у нормального парня. И то выражение, которое я вижу на лице Кея, это подтверждает. Сочувствие, ошеломление, боль, спасибо, что презрения с отвращением нет.
Не в силах больше видеть его глаза, я поворачиваюсь спиной. На спине у меня всё ещё хуже. Я выдерживаю, сколько могу, а потом берусь за платье. Длинная просторная юбка, длинные узкие рукава, скромный вырез, светлое в мелкий цветочек. Одно из тех, что купила мне тётя уже после аварии. Оно прекрасно скрывает всё моё тело, то, что надо.
Замок-молния, конечно же, оказывается сзади. Я пытаюсь его застегнуть, но с непривычки у меня плохо получается.
— Я помогу, — говорит Кей и тут же оказывается рядом.
И прежде, чем я успеваю возразить, быстро справляется с задачей. Его прикосновения к моей спине сквозь ткань платья едва ощутимы, но я застываю в напряжении.
— Боишься, да? — спрашивает он с невесёлой усмешкой.
— А ты как думаешь? — спрашиваю я в ответ.
— Мне жаль, что так вышло — говорит он, берёт стул, ставит перед дверью и садится на него верхом, перегораживая мне путь отхода, — Это чтобы ты не сбежала раньше времени.
— Я сбежала, потому что ты стащил с меня штаны! — напоминаю я.
— Ты предпочла бы, чтобы я на ощупь полез проверять? У меня была такая мысль, но я решил, что это будет уже слишком.
Я даже не нахожу, что на это ответить.
— Так чья это комната? Это ведь комната Фуюми?
Я вздрагиваю, услышав это имя. Ноги у меня подкашиваются, и я сажусь на кровать.
— Откуда ты знаешь?
— Мой брат сказал как-то, что если однажды я сниму с тебя штаны, то, скорее всего, сильно удивлюсь. Я не придал значения его словам, решил, что он опять меня подначивает. Но сегодня это произошло, и я действительно сильно удивился, поэтому позвонил ему и спросил, что он имел ввиду. Он сказал, что наводил справки о тебе, о твоей семье и о твоём брате.
Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать, что он скажет дальше, но я этого не делаю.
— Йошида Хикару погиб вместе с родителями два года назад, в живых после аварии осталась только Йошида Фуюми.
Два года, прошло уже два года. Но легче не становится. Почему я снова готова на всё, лишь бы не думать об этом?
— Так зачем ты притворяешься своим братом, Фуюми?
Я не знаю, как ответить, и поэтому говорю:
— Спроси у моего психотерапевта.
— Уже. И не смотри на меня так, я взял визитку, когда ждал тебя в его приёмной. Так, на всякий случай.
— И он ответил на твой вопрос?
— Ну, он сначала был не особо расположен со мной разговаривать. Но я сказал, что я твой друг и беспокоюсь о тебе. И что мне надо знать, что с тобой, чтобы не сказать или не сделать того, что тебе навредит.
— Типа того, что ты делал сегодня? — не могу я удержаться, чтобы не спросить.
— Приношу свои глубочайшие извинения, — невозмутимо отвечает Кей, но улыбается так, будто совсем не сожалеет.
— Засунь поглубже свои глубочайшие извинения и расскажи мне уже, что тебе сказал мой психотерапевт, которому профессиональная этика не позволяет обсуждать своих клиентов с посторонними людьми?
— Я тебе не посторонний! — возмущается Кей.
— Не уходи от темы! — обрываю его я.
Он смотрит на меня удивлённо. Да, да, дорогой, Фуюми это тебе не Хикару.
— Ладно. Доктор Тсубаки сказал, что у тебя не раздвоение личности и не кризис половой идентичности. Просто ты так справляешься со своим горем, и в то же время своеобразным способом рассказываешь о человеке, которого очень любила, и которого больше нет.
Я презрительно фыркаю. Ох уж этот доктор Тсубаки! Вечно думает о людях лучше, чем они есть.
— Ну а ты что скажешь? — снова спрашивает Кей.
— А с чего ты взял, что я буду тебе что-то говорить?
— Милая моя, — улыбается Кей, — Ты кучу сил тратишь на то, чтобы тебя считали другим человеком. И я должен решить, стоит ли мне хранить твой секрет или нет. Так что, расскажи мне, пожалуйста, почему ты так старательно врёшь.
— Старый добрый шантаж, — кривлюсь я, — То, что нужно для построения крепких здоровых отношений.
— Не уходи от темы, радость моя, — возвращает мне мою фразу Кей.
— Ладно! — резко бросаю я, — Я притворяюсь Хикару, потому что по-другому не могу. Я просто лежала в кровати день за днём, не могла ни спать, ни есть, ни разговаривать. Меня ничего не интересовало, я начинала терять ощущение реальности. Тётя Мико не выдержала и отвела меня к доктору Тсубаки. И он предложил попробовать психодраму, или как она там называется. Поставил два кресла друг напротив друга, усадил в одно меня и сказал, что в другом сидит Хикару, и что я могу сказать ему всё, что захочу. Я не смогла ничего сказать, только заплакала. Тогда он пересадил меня на место Хикару и сказал, чтобы я ответила себе вместо него.... Вот и всё, собственно. Мне просто не захотелось возвращаться. Я остригла волосы, чтобы были как у Хикару, надела его одежду, и с тех пор я — это он. Хотя нет, уже нет! Явился чёртов прекрасный принц и за каким-то чёртом расколдовал меня!
Я с отвращением смотрю на своё платье. Кей польщено улыбается, из всей моей последней фразы он, наверное, услышал только то, что я назвала его прекрасным принцем.
— И как тебе такое позволили?
— Мне позволили бы всё что угодно, лишь бы я снова ела и разговаривала. Мне даже школу позволили.
— Как вы это провернули?
— Доктор Тсубаки — любимый племянник госпожи Митсуке. Он сказал ей, что я его очень важная пациентка, и он проверяет на мне какую-то психологическую теорию, и даже книгу пишет. Она так прониклась, что даже стипендию для меня учредила.
— Учителя знают?
— Нет.
— И как тебе удаётся скрывать то, что ты девушка? Как же душ, туалет и всё такое?
— Я освобождена от физкультуры, поэтому душ мне не грозит. Что касается туалета, госпожа Митсуке дала мне ключ от своей личной уборной на административном этаже. Ну, а насчёт переодеваний в театральном клубе, ты сам знаешь.
— Подумать только! — говорит Кей и смотрит на меня сияющими глазами.
Я досадливо кривлюсь, нужно мне его восхищение!
— Ещё вопросы есть? — спрашиваю я, осознавая, что с каждой минутой мне становится всё хуже.
— И долго ты собираешься так жить?
Я пожимаю плечами.
— Пока не окончу школу, точно. Доктор Тсубаки думает, что эта его экспериментальная терапия скоро даст результаты, и я вернусь к себе настоящей. Но что-то не верится, пока я себя настоящую терпеть не могу.
Я чувствую себя раздавленной и разбитой, всё будто окрашивается в чёрный цвет, и никакого просвета. Всё — тлен, мы все умрём, всё без толку...
— А что ты думаешь насчёт нас? — спрашивает Кей, вновь становясь серьёзным.
— А нам лучше будет расстаться, — напоминаю я.
— Почему?
— Ну, зачем тебе всё это, золотой мальчик? Как видишь, я совсем не подарок.
Я грустно улыбаюсь и ощущаю, как все мои чувства к нему накрывает сплошная пелена безнадёги. Всё кажется пустым и жалким. Эти мои попытки жить нормальной жизнью.... Кого я обманываю?
— Ну не скажи, — усмехается Кей, — Я бы от такого подарочка не отказался.
В его глазах танцуют озорные искорки, но даже они не могут разогнать мою тьму. Меня всё начинает бесить, и особенно эти мои глупые чувства и глупые поступки. Я на пределе.
— Наверное, это потому, что ты больной на голову извращенец.
Хороших слов или светлых мыслей в моей голове не осталось.
— Всё, больше не могу! Мне нужен Хикару, — говорю я, поднимаюсь с кровати и иду мимо Кея к двери.
Он хватает меня за рукав.
— Подожди, хочу ещё немного полюбоваться на тебя в платье.
— Сфотографируй! — предлагаю я, усмехаясь.
— О, точно! — радуется Кей и достаёт телефон.
— Это был сарказм, придурок! — ору я, пытаясь отдёрнуть руку, — Только попробуй! А вдруг кто-нибудь увидит?
Кей лишь хватает меня крепче и говорит:
— А что такого? У тебя есть компрометирующая меня фотография, теперь и у меня будет, всё по-честному. Улыбнись, радость моя!
— Иди к чёрту!
Щёлкает вспышка, я сбегаю за дверь, а Кей остаётся наслаждаться только что сделанной фотографией.
)4