15 глава
Георгий въехал в Петербург поздним вечером. Город уже почти спал: мокрый асфальт отражал редкие огни фонарей, ветер с Невы шелестел в мокрых листьях, а майская прохлада будто пыталась смягчить долгие две недели разлуки. Он держал в руках букет — не слишком большой, но с таким количеством цветов, что каждый лепесток казался посланием, которое он хотел передать.
Карина встретила его на пороге. Их взгляды столкнулись, и мгновение замерло: два сердца, соскучившиеся за эти недели, без слов понимали друг друга. Георгий протянул цветы, она улыбнулась, и в этой улыбке было всё: тоска, радость, желание, которое накапливалось дважды по семь дней.
— Я так скучал, — выдохнул он, когда они, наконец, оказались в квартире.
— Я тоже… — прошептала она, её голос дрожал, сердце бьётся чаще. — Каждую ночь представляла, что ты рядом.
Они едва успели закрыть за собой дверь, как инстинкт, который держался сдержанно все эти две недели, взял верх. Георгий приблизился, его руки обвили её талию, губы нашли её губы — сначала мягко, словно проверяя, насколько это реально, а затем с уверенностью, которой хватило на всю неделю разлуки.
Карина прижалась к нему, пальцы впились в его плечи, а колени слегка подкосились. Каждое их движение было наполнено тем, что нельзя описать словами — страсть, которая собиралась две недели, взрывалась, отдаваясь дрожью по телу.
Они не торопились, их губы, руки и дыхание рассказывали друг другу о каждом пропущенном дне, о каждом коротком сообщении, о каждом взгляде через экран телефона. Каждое касание — признание, каждое движение — обещание, что теперь никто и ничто не сможет разлучить их снова.
Постепенно они оказались на диване, огибая друг друга, теряясь в мягкости пледов, в прикосновениях, в смешении страсти и нежности. Ночь растекалась медленно, как тёплый мед, смешиваясь с их дыханием, шёпотами, тихими стонами и смехом.
Каждая секунда была длительной и бесконечной, потому что две недели ожидания превратили каждое прикосновение в взрыв эмоций. Карина ощущала, как страсть Георгия нежно, но настойчиво переплетается с её собственным желанием, как их тела учатся друг друга заново, открывают новые грани близости, которых раньше не касались.
Они теряли счёт времени: майская ночь за окнами осталась только шумом далёких машин и шелестом листвы. Их квартира превратилась в маленький остров, где существовало только дыхание, тепло кожи, смешение ароматов и звуков.
Когда первые лучи света начали скользить по полу, они всё ещё были вместе, обнятые, уставшие, но с лицами, светящимися от внутреннего огня. Две недели разлуки превратились в одну долгую ночь страсти, которая стала их маленькой победой над временем и расстоянием.
Карина прижалась к нему ещё ближе, шепча:
— Никогда больше не хочу ждать так долго.
— Никогда, — согласился он, целуя её волосы. — Я здесь. И всегда буду.
И в этой уверенности, в тепле утреннего света и остатках ночной страсти, они почувствовали: любовь, проверенная расстоянием, стала не только сладкой, но и несокрушимой.
Утро после той ночи было тихим и мягким. Солнце едва пробивалось сквозь майское небо Петербурга, окрашивая комнату в тёплые, чуть золотистые оттенки. Карина проснулась, ощущая рядом с собой тепло Георгия, его руку, охватывающую её плечо, дыхание, ровное и успокаивающее. Две недели разлуки уже казались далёким сном — теперь они снова вместе, и это ощущение было почти осязаемым.
Первое, что они сделали, — это позволили себе просто быть рядом. Без слов, без спешки, без телефона. Лёгкие прикосновения, тихие шёпоты, взгляд, который говорил больше любых фраз. Они наслаждались этой близостью: завтрак, приготовленный вместе, кофе, смешанный с запахом утреннего света, смех над мелкими ошибками друг друга — это были их новые ритуалы, медленные, почти священные.
После завтрака они устроились на балконе, наслаждаясь прохладным весенним воздухом. Карина прижалась к Георгию, ощущая его руку на своей талии, и снова ощутила ту самую страсть, что жила в них, даже когда они были в разных городах. Он целовал её шею, плечи, лёгкие поцелуи, которые постепенно перерастали в уверенные, плотные прикосновения, напоминая им обоим, что их желание друг к другу никуда не исчезло.
День тек так же мягко, как и утро: короткие прогулки по тихим улочкам города, разговоры о планах, новых проектах, о том, что они пропустили за две недели. Время для них уже не было линейным — оно текло в их собственном ритме, между смехом и взглядами, между касаниями и шепотом.
Вечером, когда город погрузился в сумерки, а окна квартиры наполнились мягким светом, они вновь оказались вместе на диване, обнятые, с кружками горячего шоколада. В этот момент каждое движение, каждый жест был пропитан страстью и нежностью одновременно. Их руки исследовали друг друга с лёгкой игривостью, дыхание смешивалось, шепоты превращались в тихие смех и стоны — интимность уже стала привычкой, но от этого не становилась менее сильной.
Ночь приносила свои сюрпризы: они позволяли себе теряться друг в друге, забывать о времени, о делах, о внешнем мире. Страсть и любовь переплетались, создавая ощущение, что всё вокруг перестало существовать. В эти моменты они открывали друг другу новые грани близости — не только физической, но и эмоциональной, делясь страхами, радостью, мечтами и тихими признаниями.
Каждый день после той ночи становился продолжением их маленькой вселенной: прогулки, разговоры, совместная готовка, смех, шепоты на кухне и в спальне. Но главное — это была уверенность, что страсть, доверие и любовь, проверенные временем и разлукой, теперь неразрывно связаны с ними.
Карина и Георгий научились ценить эти дни: каждое утро начиналось с легкого трепета от прикосновений, каждый вечер заканчивался долгими объятиями и шепотом слов, которые невозможно было передать письмом или сообщением. Они поняли, что их «сахарная любовь» теперь стала ещё глубже: сладкая, страстная, настоящая — без масок и страхов, только они двое, их тела, сердца и желания.
И даже когда майская прохлада пробирала окна, их квартира оставалась тёплым островком, где они могли быть вместе и позволять себе полностью растворяться в друг друге — в страсти, в нежности, в любви, проверенной временем и расстоянием.
Июнь в Петербурге был влажным и ленивым. Они уже успели пережить первые недели совместной жизни, привыкли к совместным утра, вечерним прогулкам и мелким привычкам друг друга. Карина вставала раньше, готовила кофе, а Георгий тихо следовал за ней на кухню, делая вид, что всё случайно, но не пропуская ни одного взгляда. Эти дни были наполнены лёгким смехом, игрой жестов и тихой страстью — поцелуи начинались с простых прикосновений и постепенно перерастали в долгие объятия на диване, где время переставало существовать.
Июль принес с собой жару и длинные вечера, когда воздух был пропитан запахом мокрого асфальта после дождя и лёгкой сыростью Невы. Георгий возвращался с репетиций, уставший, но каждый раз находил силы для неё: долгие прогулки по набережной, разговоры о планах, совместные ужины. Их страсть стала привычкой, но это не уменьшало её остроты — каждый поцелуй, каждое прикосновение говорило о доверии, которое они строили месяцы.
Август выдался тёплым и влажным — тот самый ленивый питерский конец лета, когда асфальт всё ещё хранит жару, а вечерами тянет свежестью, намекая на скорую осень. Они прожили вместе уже несколько месяцев, и каждый день казался естественным продолжением предыдущего: рутина с утренним кофе, внезапные поцелуи на кухне, переплетённые руки в маршрутках и такси.
Но жизнь снова подбросила испытание. Карине нужно было ехать в Москву по делам. Совпадение оказалось не самым удачным: именно в эти дни у Георгия — концерт, подготовка, репетиции. Два дня разлуки. После двухнедельного майского испытания вроде бы мелочь… но обоим стало тревожно заранее.
Вечером перед отъездом Карина складывала вещи в чемодан, а Гера ходил по квартире, стараясь шутить, но в каждом слове слышалось: он не хочет отпускать.
— Ну давай, уезжай, оставь меня тут один наедине с гитарой, — он скривился так драматично, что она не выдержала и рассмеялась.
— Гитара тебя хотя бы не ревнует, — парировала она, захлопывая чемодан.
— Она просто знает, что у меня всё равно одна главная женщина.
Ночь перед её отъездом стала длинной. Они держались друг за друга, будто завтра предстояла не пара дней, а месяцы. Их страсть в этот раз была окрашена лёгкой грустью: движения чуть медленнее, поцелуи глубже, словно они впечатывали в память каждый миг. Георгий не выпускал её рук, Карина шептала на ухо слова, которых никогда не говорила так искренне.
Утром он отвёз её на вокзал. Толпа людей вокруг не имела значения. Они стояли, прижавшись друг к другу, пока объявляли посадку.
— Всего пару дней, — сказала Карина, но в глазах блеснуло то самое: «я не хочу уезжать».
— Я всё равно буду скучать, как будто это годы, — ответил он и поцеловал её так, что даже прохожие обернулись.
Потом был поезд, быстрые сообщения в мессенджере, фото из Москвы, голосовые «спокойной ночи» вместо поцелуев. Георгий выступал на концерте, выкладывался до предела, но после шоу первым делом искал её имя в телефоне. Карина сидела в номере, слушала его смех сквозь экран, и этого хватало, чтобы чувствовать: расстояние — временное, любовь — постоянная.
Карина вернулась в Петербург раньше, чем планировала. Поезд прибыл рано утром, и она, едва успев взять чемодан, направилась прямо к их квартире. Улица ещё спала, лёгкий ветер с Невы развевал её волосы, но мысли были заняты только одним: дома.
Она открыла дверь, вдохнула воздух квартиры — и сразу же почувствовала чужой аромат. Женские духи, слишком сладкие, едва ли не приторные, ударили в нос. Такой запах у них никогда не был. Сердце ёкнуло.
Она бросила взгляд вниз — на полу стояли туфли на высоком каблуке. Георгий точно не носил такие вещи. И тут она заметила, как из спальни тянется дорожка из разбросанной одежды, как будто кто-то спешно пытался собрать вещи.
Карина замерла у порога. Дыхание замедлилось, ладони непроизвольно сжались в кулаки. Думать было некогда — ноги сами понесли её к спальне. Там всё было на своих местах, но порядок нарушен: постель взъерошена, на стуле висела рубашка Георгия, на полу рядом — её шарф, который он, казалось, оставил после её предыдущего приезда.
Внутри закралось чувство предательства, смешанное с замешательством и растерянностью. «Кто?» — думала она, взгляд скользнул по комнате, пытаясь найти хоть какую-то подсказку. Дверь в ванную слегка приоткрыта, запахи ещё сильнее, и каждый шаг вперед подсказывает: это не просто случайность.
Сердце стучало всё быстрее, а мысли метались: «Может, я ошибаюсь? Может, это кто-то из гостей? Кто-то оставил вещи?» Но туфли, духи и разбросанная одежда не оставляли сомнений.
Карина остановилась в дверном проёме спальни, пытаясь собраться, вдохнуть глубоко, понять, что делать дальше. Она понимала одно: сейчас она не сможет говорить, не сможет реагировать спокойно. Сейчас оставалось только смотреть, дышать и осознавать — что их «сахарная любовь», которую они строили несколько месяцев, вдруг оказалась под угрозой.
Карина шла по квартире, каждый шаг отдавался тихим скрипом пола, будто предупреждая о приближении к чему-то, чего она боялась, но не могла остановить себя. Запах сладких духов, едва уловимый у дверей, усиливался с каждым движением — она уже почти ощущала их на себе, на волосах, на пальцах.Дорожка из разбросанной одежды тянулась к спальне, словно шла прямо к центру этой невидимой ловушки. Карина шла медленно, каждый шаг отдавался внутренней дрожью, дыхание сбилось, а мысли метались между страхом и желанием всё узнать. Она обошла гостиную, миновала стол с чашками, которые они оставили после завтрака, прошла мимо зеркала, где отражение её лица показывало смесь тревоги и гнева.
И вот она подошла к двери спальни. Рука дрожала, когда тянулась к ручке. Медленно, почти робко, она открыла двери. И… на их кровати лежали Георгий и белобрысая женщина, похоже, его менеджер. Они оба были голые. На тумбочке стояла пачка презервативов, а упаковка одного валялась на полу среди белья.
Комната будто сжалась вокруг неё. Сердце колотилось, горло пересохло, ладони потянулись к дверному косяку, чтобы удержать себя. Всё, что они строили месяцами — совместные утра, долгие ночи, прогулки по городу, сладкая страсть — казалось разрушенным в одну секунду. Каждый взгляд, каждое прикосновение, каждая улыбка теперь висела перед ней как мираж.
Карина стояла в дверном проёме, сердце колотилось, дыхание сбилось, а глаза не могли оторваться от сцены на кровати. Георгий, словно почувствовав её взгляд, резко отстранился от блондинки и лёг на другую сторону кровати, повернувшись к стене. Она лежала рядом, тихо сопя, всё ещё в полуобнажённом виде.
Комната погрузилась в странную, давящую тишину. Они спали. Настоящая сцена предательства и близости застыла в неподвижности: холодные и мягкие одновременно, будто время решило приостановить этот момент. Карина замерла, ощущая, как горечь и замешательство обволакивают её, смешиваясь с острым шоком.
Дыхание Георгия ровное, спокойное, но для неё теперь каждый его вдох казался издевкой. Она смотрела на него, на блондинку, на беспорядок вокруг, на туфли и презерватив на полу, и понимала: эта картина останется с ней навсегда.
Она сделала один шаг назад, не издавая ни звука, и почувствовала, как дрожь пробежала по телу. Внутри всё сжалось: любовь, доверие, привычка — всё повисло в воздухе, словно растянутое до предела. И только тишина, сладкая и горькая одновременно, оставалась с ней.
Карина медленно сняла кардиган, оставила чемодан у двери и пошла на кухню. Движения были автоматическими: руки привычно открывали шкаф, включали плиту, кофейник зашипел, наполняя воздух ароматом свежего кофе. Она смотрела на чашку, но не глотала — она была всего лишь символом паузы, передышки, времени на размышление.
Перед ней стоял выбор, острый, как нож. Простить — ведь она любила его больше жизни, и молчать казалось возможным. Любовь давала иллюзию силы, казалось, что можно закрыть глаза на предательство, оставить всё позади, сохранить привычное тепло, которое они строили месяцами.
Но другой путь был не менее реальным. Грандиозный скандал, публичный, не просто с криками и слезами, а так, чтобы весь город услышал, чтобы каждый узнал, кто он на самом деле. У Карины были связи — те самые, о которых он никогда не догадывался. И мысль, что она могла бы использовать их, чтобы поставить его на место, сжигала изнутри, возбуждала и пугала одновременно.
Кофе в чашке слегка остыл, но её руки держали его, будто сцепление с реальностью было в этих горячих стенках. Сердце билось быстрее, разум пытался обуздать эмоции, но каждая мысль цеплялась за момент, за запах, за образы, которые она видела в спальне.
Она знала, что этот выбор изменит всё. Простить — значит оставить дверь открытой для дальнейшей боли, но сохранить любовь. Сделать скандал — значит разрушить, наказать, превратить доверие и память в оружие. И каждая из этих дорог вела в совершенно разные миры, где уже никогда не будет того, что было.
Карина сделала первый глоток кофе, чувствуя горечь и сладость одновременно. Она понимала: минутная слабость, мгновенная эмоция или холодное решение — все они будут иметь последствия, от которых не отвертеться. И где-то в глубине, скрытая от рассудка, жила мысль: «Я могу быть сильнее, чем он думает».