13 глава
Карина с трудом вернула дыхание в привычный ритм. В ушах гулко стояли чужие голоса, но смысл фраз растворялся — всё внимание было приковано к нему, к этому простому «здравствуй», которое вдруг разрезало время на «до» и «после».
Она подняла чашку с водой со стола, будто для того, чтобы занять руки, но пальцы слегка дрожали. Георгий сел ровно, чуть откинувшись на спинку стула, и теперь казалось, что вокруг них образовалась невидимая тень — пространство, в которое никто не смел заглянуть.
— Ты… изменился, — наконец тихо сказала она, не поднимая глаз.
— А ты нет, — ответ прозвучал мгновенно, уверенно, и от этого стало теплее, чем от всех ламп в зале.
Она почувствовала, как к щекам прилила кровь, и заставила себя посмотреть прямо на него. Взгляд был таким же прямым и спокойным, будто он заранее знал каждую её реакцию. Камеры мигали, режиссёр что-то кричал в сторону сцены, люди вокруг оживлённо обсуждали последние новости, но их двоих словно не касался этот шум.
Георгий чуть наклонился ближе.
— Знаешь, я думал, что мы больше не пересечёмся. Что всё это останется где-то там… — он сделал неопределённый жест рукой, будто отбрасывая в сторону годы, прошлое, разлуку.
— А всё равно вот мы здесь, — прошептала Карина.
Она заметила, как его губы дрогнули, словно он хотел добавить что-то важное, но в этот момент вспышка камеры ослепила их обоих. Фотограф ловил кадры гостей, и Георгий, почти не меняя выражения лица, снова вернул очки на переносицу, скрывая глаза. Только лёгкая усмешка выдала, что всё сказанное до этого — не случайные слова.
— После эфира у тебя будут планы? — спросил он так буднично, будто речь шла о чашке кофе, а не о возрождении чего-то давно утраченного.
Карина сглотнула и кивнула, даже не успев придумать отговорку. Внутри всё боролось — желание убежать и остаться одновременно.
Она снова посмотрела в зал: Павел Воля шутил у микрофона, Валя Карнавал уже снимала сторис, кто-то смеялся так громко, что эхо гуляло по потолку. Мир вращался, но теперь с другим центром.
Карина тихо вздохнула, сжимая клатч в руках, и произнесла:
— Давай посмотрим, куда этот вечер нас приведёт.
Георгий чуть приподнял брови — и впервые за весь вечер улыбнулся по-настоящему, открыто, словно услышал именно то, чего ждал.
Камеры зажглись внезапно, как будто всё вокруг стало театром, где не прощают фальши. Огни били в глаза, ведущие уже разыгрывали первые шутки, музыка фонтанировала из динамиков. Карина автоматически надела свою «экранную» улыбку, ту самую, что отрепетировала дома перед зеркалом, но внутри всё трещало от напряжения.
Георгий сидел рядом так близко, что каждое его движение ощущалось кожей. Он держался уверенно, словно всё происходящее — это продолжение его игры, но Карина уловила: иногда он чуть сильнее сжимал пальцы в замок, иногда дольше задерживал взгляд на сцене, чем нужно. Он тоже прятался.
— Карина, улыбнись, камера на вас! — услышала она шёпот ассистента, склонившегося через плечо.
Она повернула голову — объектив буквально упирался в её лицо. Секунда, вспышка, и вот уже этот кадр уйдёт в эфир, в ленты, в сторис.
Карина чувствовала, как в уголках её улыбки спрятана дрожь. Чтобы отвлечься, она наклонилась к Георгию и тихо, почти беззвучно, произнесла:
— Я забыла, насколько тяжело всё это выдерживать.
Он слегка повернул голову, и его губы тронула еле заметная усмешка:
— Тогда держись за меня. Никто не заметит.
Эти слова попали в неё, как электрический ток. Она сделала вид, что поправляет волосы, и в этот момент его рука легко коснулась её запястья под столом — движение настолько естественное, что камера сверху не уловила бы ничего. Но для неё это было больше, чем прикосновение: подтверждение, что их невидимая связь всё ещё жива.
Сцена продолжалась. Артисты выходили один за другим, блогеры смеялись, подыгрывали, кто-то пытался устроить «случайный» скандал ради контента. Но Карина уже смотрела не на сцену — она чувствовала, как рядом с ней дышит человек, которого боялась забыть и которого боялась встретить.
Когда свет немного приглушили и началась пауза для смены декораций, Георгий тихо наклонился к ней:
— После этого мы уйдём.
— Куда? — спросила она, сама удивившись, что голос прозвучал так ровно.
— Туда, где не будет камер. — он произнёс это с такой спокойной уверенностью, что у неё не осталось сомнений.
Карина на секунду прикрыла глаза, позволяя себе роскошь представить: за пределами этого шумного зала, где-то в городе, сквозь снег и свет фонарей — только они двое.
Пауза тянулась мучительно долго. Эфир шёл, словно бесконечный калейдоскоп из света, музыки и чужих улыбок. Но где-то внутри Карины уже тикало совсем другое время — отсчёт до момента, когда они останутся вдвоём.
Когда финальная сцена завершилась, зал взорвался аплодисментами. Карина поднялась, сделала пару дежурных селфи, обменялась улыбками с коллегами. Камеры всё ещё цепляли каждый её шаг, и только Георгий, неспешный и холодно-спокойный, держался так, будто уже давно вышел из этой игры.
— Машина будет ждать у бокового входа, — сказал он тихо, почти не шевеля губами.
Она кивнула, и через несколько минут, лавируя среди охраны, ассистентов и жадных объективов, они оказались на узкой лестнице, ведущей вниз. Сырая стена, запах металла, эхом отдавались их шаги. У выхода уже хлестал декабрьский снег — крупные хлопья, падавшие густо, словно город решил спрятать их встречу под белым покрывалом.
Они сели в машину. Внутри было полумрачно и тихо, только обогрев шептал тёплым воздухом. Несколько минут никто не говорил. Карина смотрела в окно: Петербург проносился в отражениях фонарей и мокрых дорог.
— Всё это время… — его голос нарушил тишину, низкий, ровный, но с паузами, будто слова застревали. — Я думал, что ты давно забыла.
— Я тоже думала. — она повернула голову. — Но стоило тебе сесть рядом — и месяцы исчезли.
Он чуть сжал пальцы, будто хотел удержаться за этот момент.
— И всё же… месяцы не стираются. Они живут между словами. Между встречами.
Карина почувствовала, как сердце болезненно откликается. Воспоминания нахлынули: переписка, тишина, взгляды, которые когда-то обещали больше, чем слова. И пустота — долгая, тянущаяся пустота месяцев, где каждый день был как комок в горле.
— Почему сейчас? — выдохнула она. — Почему не тогда?
Он долго молчал, глядя прямо перед собой.
— Тогда я не мог. А теперь… — он посмотрел на неё, и в глазах было то самое «без камер». — Теперь я не хочу терять снова.
Машина плавно скользила по улицам. Снег за стеклом падал всё гуще, как будто время решило растворить шум города и оставить только их двоих.
Карина сделала вдох, закрыла глаза и тихо сказала:
— Тогда не отпускай.
Машина увозила их прочь от светящихся фасадов и зеркальных залов, и Карина вдруг поймала себя на том, что снова верит его молчанию больше, чем чужим клятвам. Она поклялась не повторять этого — и всё же шагнула в ту же реку.
Он сидел рядом — расслабленный, но настороженный, как будто и сам понимал, что любое слово может стать либо мостом, либо ножом. И вот, наконец, он спросил — без позы, без официоза, просто:
— Ты ведь знала, что я появлюсь?
Карина чуть усмехнулась, отвернувшись к окну, где снег резал свет фонарей на косые линии.
— Нет. Но, если честно, я всё это время жила так, будто когда-то всё равно придётся снова встретиться.
Георгий молчал. Только его рука медленно легла на сиденье между ними, близко, но не касаясь её. Тонкая пауза, как приглашение.
Она посмотрела на него и тихо добавила:
— Ты не представляешь, как тяжело было жить месяцами, делая вид, что тебя больше нет
Его взгляд стал серьёзнее, мягче, и в нем впервые промелькнула вина.
— Я представляю. Просто не хватало смелости признаться.
Машина неслась сквозь снежный Петербург, и каждый метр приближал их к разговору, который мог всё либо вернуть, либо окончательно разорвать.
Карина повернула голову, и слова сами прорвались:
— Знаешь, я ведь ненавидела тебя. Месяцами. До боли в зубах. За молчание, за паузы, за то, что не объяснил.
Он кивнул, будто принял удар.
— Я заслужил. Я думал, что, если исчезну, тебе будет легче.
— Легче?! — она рассмеялась коротко и горько. — Каждый день легче врать самой себе? Делать вид, что я свободна, когда внутри всё сжималось при любом намёке на тебя?
Его пальцы на колене дёрнулись, будто хотел протянуть руку, но он удержался.
— Я боялся, что вернусь — и ты отвернёшься. Что рана будет слишком глубокой.
— А теперь? — её голос дрожал, но взгляд был прямой.
— Теперь я боюсь только снова уйти.
Тишина накрыла их, густая, как снег за стеклом. Карина впервые позволила себе не прятать слёзы. Они скатились по щеке, и она не стала их стирать.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала она. — Что, несмотря на всё, я всё равно… доверяю тебе. Опять.
Он повернулся к ней полностью, глаза блестели в полумраке.
— Тогда дай мне шанс. Не на слова. На месяцы. На то, чтобы доказать, что я останусь.
Карина прикрыла глаза и выдохнула, словно соглашаясь не головой, а телом. Машина сворачивала к её улице.
И вдруг всё стало ясно: разговор не закончится сегодня. Сегодня он только начался.
Квартира встретила её привычным теплом — свет торшера, запах свечи с корицей, кружка, оставленная на столе. Но теперь всё это казалось другим: будто пространство расширилось, потому что в него вошёл он.
Георгий снял пальто молча, аккуратно повесил его на крючок, словно боялся нарушить хрупкий уют. Карина, наоборот, прошла внутрь быстрыми шагами, чтобы не дать себе передумать. Она поставила чайник, будто это могло вернуть контроль, но пальцы всё равно дрожали.
— Тут всё по-прежнему, — сказал он, глядя на книжную полку. — Даже плед тот же.
— А что должно было измениться? — её голос был резким, почти колючим. — Только потому, что тебя не было?
Он подошёл ближе. Не слишком, но достаточно, чтобы она ощутила знакомое напряжение.
— Я знаю, я разрушил. И теперь у меня нет права требовать, чтобы ты снова поверила.
Карина резко повернулась к нему.
— Но ты всё равно здесь. Это и есть требование.
Он замолчал, и эта пауза была честнее любых слов. Чайник зашипел, но они не шелохнулись.
— Месяцами я собирала себя по кускам, — сказала она тише. — Училась не ждать твоих сообщений. Училась засыпать без этого ощущения, что ты где-то рядом. И теперь ты стоишь здесь, как будто ничего не было.
Георгий сделал шаг к ней. Его взгляд был твёрдым, без привычной маски.
— Было. И это не исчезнет. Но я хочу, чтобы теперь было другое. Чтобы месяцы больше не превращались в пустоту.
Карина смотрела на него и понимала: выбора нет. Либо снова прыгнуть, либо выгнать его прямо сейчас, закрыть дверь и заблокировать номер. Но сердце уже сделало шаг раньше разума.
Она села на диван, спряталась в плед и жестом пригласила его рядом.
— Тогда говори. Всё, что не сказал. Без пауз. Без молчания.
Он сел рядом, и в его дыхании чувствовалась готовность наконец открыть то, что так долго держал внутри.