4 глава
Осень с запахом конфет
Утро ворвалось не солнечным светом, а вибрацией телефона. Сначала Карина подумала, что это будильник, но экран не показывал время — только плотную стену уведомлений, которые бежали сверху вниз, словно лента новостей в прямом эфире.
Она щурясь открыла первый чат — подруга скинула ссылку на паблик, который она даже не читала. Вторая ссылка — от коллеги по блогерским проектам. Третья — от подписчицы, которая всегда «знает всё раньше всех».
Карина села в постели, чувствуя, как холод утреннего воздуха касается плеч.
На фото, которое мигало в каждом сообщении, она увидела себя — боковой профиль, распущенные волосы, чуть опущенный взгляд. Напротив — он, Гера, в тёмной толстовке, с руками, сцепленными на столе. Между ними — чашка чая и чашка эспрессо, но главное было не в этом. Взгляд. Он смотрел на неё так, будто в мире нет ничего громче их тишины.
Кадр явно сделан исподтишка, через запотевшее стекло кофейни. Не размытый, не кричащий, но в своей интимности слишком откровенный.
Внизу жирная подпись:
"Icegergert замечен в Петербурге в компании блогерши Карины Еникаевой. Роман или коллаборация?"
Карина пролистала вниз.
Комментарии били по-разному:
— «Новая пара года, держу пари».
— «Он мог выбрать кого-то повыше уровнем».
— «Да это просто пиар, не ведитесь».
— «Они идеально смотрятся!»
— «Не думаю, что надолго».
Под постом — уже больше тысячи лайков и сотни перепостов. Несколько фан-аккаунтов вырезали их из кадра и наложили фильтры, обрамляя сердечками и блёстками. Один особенно «наблюдательный» пользователь выложил сторис с локацией той самой кофейни и подписью: «Я был там, видел их своими глазами».
Телефон звенел от уведомлений: кто-то отмечал её в сторис, кто-то писал в личку: «Это правда?», «Вау, вы вместе?», «Сними видео с ним!»
Карина сжала телефон в руках и почувствовала, как уходит то хрупкое спокойствие, которое она принесла из вчерашней ночи.
Не из-за фото — в нём не было ничего, что можно было бы стыдиться.
А из-за того, что их маленькая, тихая история теперь лежала на витрине, под прожекторами чужих глаз.
Она открыла переписку с ним. Напечатала:
— «Ты видел?»
Ответ пришёл через пять минут. Эти пять минут растянулись, как затяжная морось за окном:
— «Видел.»
Ни смайла, ни знака, что он рад или зол. Просто факт.
Она уставилась на экран. Напечатала и тут же стерла фразу: «И что будем делать?» Потом всё же написала короче:
— «И?»
Три точки ожидания. Ещё пауза. И наконец:
— «Лучше не отвечай никому. Давай просто подождём.»
Подождём.
Слово легло в сердце холодным камешком. Она вдруг поняла, что он говорит не «давай обсудим» и не «давай решим вместе». Он предлагает паузу. А пауза — это как запертая дверь: вроде и можно открыть, но кто-то уже повернул ключ.
Она откинулась на подушку, уставившись в потолок. За окном морось полировала асфальт, редкие прохожие бежали под зонтами, на углу звякал трамвай. Всё выглядело так, словно город остался прежним. Только теперь он знал чуть больше, чем ей хотелось бы.
Карина встала, пошла на кухню, налила воду в бокал. В голове крутилась вчерашняя ночь: их слова, паузы, его взгляд. И мысль, что за один снимок кто-то уже пытается назначить им роли — «пара», «коллаба», «пиар-ход».
А ведь они только-только начали пробовать быть собой. Без ролей. Без афиш.
И теперь придётся решать — смогут ли они остаться в этой честности, когда за ними снова смотрит весь зал.
Карина пришла раньше. Не потому, что торопилась, а потому что стены квартиры начали давить. За день она успела услышать про фото от мамы, бывшей одноклассницы, соседки и от человека, с которым не говорила два года. Телефон вибрировал как сумасшедший, и каждое уведомление было будто очередной щелчок по нервам.
Бар, в котором они договорились встретиться, был крошечный. Лампы под потолком давали мягкий янтарный свет, от которого лица становились теплее, чем чувствовали себя на самом деле. За стойкой кто-то вполголоса говорил о футболе, в колонках играла пластинка с лёгким шорохом. Здесь можно было спрятаться, и всё же Карина чувствовала себя как под прожектором.
Она сняла пальто, повесила его на спинку стула и заказала чай. Хотелось вина — хоть немного снять напряжение, — но она решила, что трезвая голова сегодня будет нужнее. Пальцы бегали по краю чашки, пока она думала, что скажет.
Гера появился тихо, как всегда. Серый худи, кепка, руки в карманах. Сел напротив, кивнул бармену. Поставил телефон экраном вниз, будто боялся, что из него может выскочить то самое фото.
— Много писали?
Его голос был спокойный, без удивления, словно он уже знал ответ.
— Сотни. Даже мама спросила.
— Я же говорил — не отвечай.
— И всё? Вот так? Промолчим, и это пройдёт?
— Лучше, чем подливать масла в огонь.
Карина чуть наклонилась вперёд, ловя его взгляд.
— Ты понимаешь, что мы даже не успели сами решить, что между нами, а уже пол-города за нас всё придумало?
— Именно поэтому я и не хочу это обсуждать публично.
— А между собой?
Он посмотрел на неё, и в этом взгляде не было ни раздражения, ни близости — только усталость.
— Между собой мы можем. Но, Карин… я не люблю, когда на меня смотрят. А сейчас смотрят все. И я не хочу, чтобы ты в это влипла.
— Слишком поздно, Гера. Мы оба уже в этом кадре.
Он отвёл глаза, сделал глоток воды, будто ему требовалась пауза, чтобы не сказать что-то лишнее.
— Может, тогда просто подождём, пока всё стихнет.
— А если не стихнет?
— Тогда решим.
Она улыбнулась — но это была та улыбка, которая ничего не грела.
— Ты понимаешь, что «тогда» может быть слишком поздно?
— Понимаю.
Повисла тишина. Где-то у стойки смеялась компания, в углу кто-то ронял ложку, но этот шум казался приглушённым, как будто вокруг них стоял стеклянный колпак.
— Знаешь, — сказала Карина, наконец отводя взгляд, — я думала, что мы без ролей. Что здесь нет правил, как у тебя там, в онлайне.
— А я думал, что мы сможем оставить это только для нас, — тихо ответил он.
Она посмотрела на его руки — большие, уверенные, но сейчас они лежали на столе так, будто он не знал, куда их деть.
— И что теперь? — спросила она.
— Теперь… — он замолчал, и в этой паузе было больше смысла, чем в словах. — Теперь мы просто пьём чай.
Они остались сидеть, перебрасываясь короткими фразами, которые ничего не меняли. Разговор петлял вокруг погоды, работы, каких-то общих знакомых — всё, лишь бы не возвращаться к главному.
Когда они вышли, город уже плотно затянул вечерний дождь. Свет витрин размывался в мокром асфальте, прохожие спешили к трамваю. Карина натянула капюшон, он поправил кепку. Они стояли пару секунд под навесом, будто не знали, куда идти.
— Тебе куда? — спросил он.
— В другую сторону.
Он кивнул.
— Береги себя.
— Ты тоже.
И они пошли. Он — налево, она — направо. И чем дальше расходились их шаги, тем сильнее она чувствовала: их «без ролей» начинает трескаться.
Прошло две недели. Октябрь вступил в свои права — дождь без предупреждения, ветер, который вытягивает из карманов руки, и листья, липнущие к ботинкам. Утро в городе пахло мокрым асфальтом и кофе на вынос, вечера — чужими окнами и супом, который кто-то варил в соседнем доме.
Он писал. Не каждый день, но так, чтобы она не смогла полностью его вычеркнуть.
«Ты видела, какой закат?»
«Проходил мимо той кофейни…»
«Сегодня вспомнил твою фразу про дождь».
Она отвечала скупыми, почти деловыми сообщениями:
«Ага».
«Видела».
«Понятно».
С экрана это выглядело как равнодушие. Но внутри каждое его слово разогревало старую рану, которая никак не хотела затянуться. Она сама себе напоминала актрису, играющую роль «мне всё равно», хотя знала: стоит ему предложить встретиться — и она перестанет играть.
Ночами, когда шум города стихал, она ловила себя на том, что прокручивает их разговор в баре снова и снова. Вспоминала, как он сидел, положив руки на стол, как делал паузы, прежде чем что-то сказать. И то, как он сказал «подождём» — слово, которое за эти две недели успело превратиться из осторожности в барьер.
На улицах становилось темнее раньше, чем хотелось. Вечером, возвращаясь домой, она невольно всматривалась в прохожих, будто надеялась увидеть знакомую походку или кепку. И каждый раз, когда телефон вибрировал, сердце успевало на мгновение подпрыгнуть, прежде чем она снова отправляла короткое, ничего не значащее «Ага».
Внутри у Карины тянулось тихое, едва уловимое чувство — скучала ли она по нему? Сложно было назвать это любовью, но точно это была страсть — та горящая искра, которая жила в тех ночах, когда они гуляли по мокрым улицам Петербурга, держась за руки, будто весь мир вокруг переставал существовать.
Она вспоминала, как холодный ветер играл с её волосами, а его пальцы сжимали её ладонь так, будто боялись отпустить. Как они смеялись, прячась под одним зонтом, и как время будто замедлялось, когда они просто шли рядом, не торопясь.
Теперь же они почти не виделись. Случайные взгляды на экране телефона — короткие сообщения, в которых была сдержанность и сухость. Её сердце ныло от того, как близко и одновременно как далеко он был. Каждый день без него звучал пустым эхом тех же улиц, по которым они шли вместе.
Она пыталась заставить себя забыть, убеждала, что это всего лишь воспоминания, что настоящих чувств нет. Но в глубине души знала — страсть не так просто угасает. Даже когда она молчала, отвечала одним словом, внутри всё ещё горела та ночь, та прогулка, та рука в её руке.
Дверь открылась без звонка — в такой момент Карина даже не успела вспомнить, что в квартире никто не предупреждает о визитах. Перед ней стоял он Гера, в сером худи и слегка взъерошенным волосами, с коробкой любимых конфет в руках.
Она смотрела на него, как на призрак, который одновременно и существует, и не должен был появиться. В её голове зазвенел тревожный колокол — «Что ты здесь делаешь?» — но губы не шевелились.
Он не сказал сразу ничего, только протянул подарок:
— Помню, ты говорила, что эти конфеты самые вкусные. Решил если уже пришёл без предупреждения, то пусть будет с небольшим сюрпризом.
Её пальцы дрожали, когда она взяла коробку. Вкус детства, вкрапления простых радостей — и вдруг ощущение, что кто-то действительно слушал её, что её мир не растворился в холодной тишине телефона и сухих ответах.
— Я… не ожидала, — наконец сказала она, чуть выше шёпота.
Он улыбнулся — немного неловко, как человек, который знает, что нарушает границы, но не может иначе.
— Знаю, — сказал он. — Я не хотел просто писать слова, которые ты можешь игнорировать. Хотел прийти.
В комнате стало тихо. Гера стоял, словно на краю, ожидая, что она скажет. Она чувствовала, как внутри все напряжение собрано в одном месте — между желанием закрыть дверь и желанием пустить его.
— Зачем? — спросила она тихо.
— Потому что скучаю. Не просто словами, а… всем, чем могу. И потому что устал ждать, пока ты сделаешь первый шаг.
Она смотрела на него, и у неё было чувство, будто время растворяется. Воспоминания тех ночей, когда они гуляли по улицам, держась за руки, всплывали в сознании. Не любовь, не обещания, а простая настоящая страсть, которая не требовала объяснений.
— Я тоже скучала, — призналась она наконец, — даже если не всегда умела это сказать. Внутри всё ныло от того, что ты рядом и одновременно — далеко.
Он шагнул вперёд, осторожно, чтобы не напугать. — Можно?
Она кивнула, отпуская то напряжение, которое накапливалось за две недели. Они сели на диван, а в воздухе пахло дождём, прошедшим за окном.
— Помнишь те прогулки? — начал он, и в голосе звучала лёгкая грусть и тепло.
— Конечно, — ответила она, — как будто это было вчера. Холодный ветер, мокрые листья, твоя рука в моей…
— Тогда мы были без страхов, — прошептал он. — Без ролей. Просто мы.
Она улыбнулась, и эта улыбка была искренней, как будто впервые за долгое время.
— Я боялась признаться себе, что хочу этого снова. Но теперь понимаю — хочется не просто памяти, а ещё одной попытки.
Гера взял её ладонь в свои пальцы, крепко, но бережно.
— Тогда давай не будем ждать. Не ролей, не сценариев. Просто — мы.
И в этой тихой комнате, наполненной запахом дождя и сладостью конфет, Карина и Гера сделали первый настоящий шаг навстречу друг другу — без страхов, без ожиданий, просто с тем трепетом, что рождается, когда два сердца перестают прятаться за словами.
Ночь опустилась на Петербург, окрашивая улицы в мягкий серебристо-голубой оттенок. После затяжного дождя мокрый асфальт блестел под уличными фонарями, отражая огни окон и редкие силуэты прохожих. Воздух был свеж и наполнен запахом сырой листвы, смешанной с запахом сырого камня и теплого кофе из ближайших кафе.
Карина и Гера шли медленно, бок о бок, по пустынному Невскому проспекту. Их шаги раздавались тихо, почти осторожно, словно боясь нарушить ту хрупкую гармонию, что возникла между ними после долгого молчания. Легкий ветер играл с её распущенными волосами, а его рука время от времени касалась её плеча, как бы проверяя, что она рядом.
— Помнишь, как маленькими раньше гуляли по этим же улицам? Было как-то уютно не смотря на погоду и время года — тихо спросил он, не отводя взгляда.
— Помню, — улыбнулась она. — Тогда было проще. Без страха и сомнений.
Он посмотрел на неё, и в его глазах зажглась теплая искра.
— Сейчас тоже может быть просто. Если позволим.
В этот момент с неба снова начали падать первые капли дождя, сначала едва заметные, а вскоре превратившиеся в плотный поток. Они остановились, смотря друг на друга, и, не сказав ни слова, бросились искать укрытие. Первым попавшимся был старый подъезд с массивной деревянной дверью, полустертыми ступенями и слабым светом из фонаря.
Они спрятались внутри, глубоко вдохнули прохладный воздух, пропитанный запахом сырости и древних стен. Лицо Карины было влажным от дождя, и её глаза блестели от неожиданности и волнения.
Он осторожно взял её за руку, провел пальцами по щеке и приблизился. Их губы встретились в поцелуе — первом после долгих недель разлуки и недосказанности. Это был поцелуй юности — робкий, тёплый, полный нежности и страсти одновременно. Казалось, время замедлило бег, а весь мир сжался до этой маленькой комнаты с запахом дождя и их сердцами, бьющимися в унисон.
Когда они оторвались, Карина прижалась к нему, и в её глазах больше не было страха — только надежда и обещание начать всё заново. В осеннем Петербурге, среди мокрых улиц и мерцающих огней, они нашли свою маленькую вселенную, где можно было просто быть собой.
//айм сори что пропала, не было идей чтобы писать. Сейчас же появилось вдохновение. Может даже несколько частей будет