Глава 2. Последнее лето
Когда ты родилась в семье, где слово «график» важнее слова «мама», даже воздух даётся по расписанию.
Я - Анна-София (так звала меня няня, даже когда я мазалась клубничным джемом), жила в доме, где всё было по правилам. Завтрак в 8:00. Фортепиано в 10:00. Английский, французский, постановка осанки - как у мини-аристократки на тренировке.
И да, мне было семь.
Я не ходила в обычную школу. Считалось, что частные преподаватели - это инвестиция. А друзья - это трата времени. Впрочем, мои родители были людьми занятыми, так что мне никто особо не мешал сидеть с книжками, играть в одиночестве и есть десерты в полдник по минутам.
Пока однажды в парке не появился он.
Эдуард был на три года старше, с тем лицом, которое говорит: «Я точно знаю, что здесь делать нельзя - значит, попробуем». Он сел на лавку рядом и выдал:
- У тебя взгляд, будто ты сбежала из тюрьмы, но всё равно грустишь.
Это было странное начало дружбы, но - неожиданно - он оказался самым нормальным человеком из всех, кого я знала.
С тех пор я начала сбегать. Не буквально - я всё ещё была «паинька» под контролем няни. Но у меня появился маршрут: «случайная» прогулка в парк в те часы, когда Эд обычно бывал там.
Он знал, как развеселить. Мы соревновались, кто придумает самое дурацкое название для статуи в фонтане. Один раз я проиграла, потому что предложила: «Великий каменный пенсионер». А Эд: «Мужик, который забыл, где припарковался». Победа очевидна.
Однажды он научил меня делать самолётики из бумаги - и мы запускали их в сторону голубей. Один попал в бабушку. Мы убежали. Смех был громче моих шагов.
Мы не виделись каждый день. Он учился в обычной школе, у него были друзья, свои заботы. А у меня - репетиторы, занятия, и строгая Людмила Петровна, моя няня, с глазами, как у детектора лжи.
Но с Эдом я чувствовала себя собой. Без лишних слов, без правильной осанки, без давления. Я могла молчать, смеяться, спорить и даже... ныть. А он мог просто быть рядом - без попытки что-то исправить.
Теперь он учится в институте, и мы видимся реже. У него пары, сессии, студенческая жизнь.
Но иногда приходит сообщение без контекста:
«Ты же всё ещё помнишь, как делать самолёты?»
И я улыбаюсь.
Потому что да.
Помню.
И знаю, что такие друзья - как та самая лавочка в парке: могут появиться случайно, но остаются навсегда.
***
- Помнишь, как я пряталась под столом в кабинете от учителя музыки? - спросила я, лёжа на траве и жмурясь от солнца.
- Ага. И визжала, будто тебя собираются продать в оперу, - хмыкнул Эд, сидя рядом и жуя яблоко. - Ты тогда укусила меня за руку, между прочим.
- Это была оборонительная реакция! - возмутилась я. - Я думала, ты меня вытащить хочешь!
- Я просто предложил конфету.
Я засмеялась. Мы с Эдом редко обсуждали прошлое специально, но оно всплывало само. В коротких фразах, в шутках, в том, как мы заканчивали друг за другом предложения. Иногда я забывала, что он старше. А иногда - наоборот: казалось, он вечно был «на три года вперёд».
- А ты помнишь тот случай с лимонадом и экскурсоводом?
Он чуть не подавился яблоком:
- Ты имеешь в виду, когда ты вылила лимонад ему в рюкзак?
- По ошибке!
- Ты сказала: «Это было научное наблюдение». А потом сбежала в кусты. В кепке экскурсовода.
- Она мне шла, между прочим.
- Как шпиону шестого уровня. Только с газировкой в руках и лицом в панике.
Мы оба смеялись. По-хорошему. Без напряжения, без надрыва. Просто... тепло.
Иногда мне казалось, что эти воспоминания и держали нас на плаву, когда всё остальное - школа, взросление, родительские амбиции - наваливалось слишком тяжело. Эд был моим якорем. Мой соучастник. Человек, который помнил не только меня «такую, как сейчас», но и ту, прежнюю - с выбитыми коленками, в маминых очках и с мечтой сбежать в космос.
- Знаешь, - сказала я, - если бы мне сейчас пришлось снова выбирать, с кем делить тот самый скамейку у парка в семь лет...
- ...ты бы выбрала меня? - спросил он с ухмылкой.
- Нет, я бы выбрала того дядьку с шариками. У него хотя бы зефир был, а не сарказм.
Он фыркнул.
Я улыбнулась.
И стало как-то спокойно. Так, как бывает только рядом с людьми, которых ты знаешь почти всю жизнь - и всё равно не устал.