17 глава
Я провел большим пальцем по подбородку, не зная, каково это, но я импровизировал.
Я: «Пылаю от злости. Я едва могу говорить».
Надя: «Придурок».
Я: «Я занят. Прекрати мне писать».
Надя: «Занят чем?»
Я: ????
Надя: «АААА!»
Я сел за свой стол и попытался собраться с мыслями, прежде чем отправиться на завтрак. Мой взгляд упал на книгу на столе, и я взял ее. «Потерянный рай», в котором Бог победил, а Дьявол проиграл. Появилась легкая улыбка. Я должен заставить Милу читать мне это, пока я трахаю ее.
———
Мила
Nedovtipa — кто-то, кто не понимает намеков.
Я смотрела, как Ронан наливает молоко в свою тарелку с фруктовыми хлопьями. Не знала, что было более странным: тот факт, что он действительно импортировал Американский продукт, или вид его убийственных татуированных пальцев, поднимающих ложку радужных хлопьев ко рту.
Продолжая смотреть на него, его взгляд поднимается на мой, очаровательная бровь изгибается, а затем раздается оживленный хруст хлопьев и зубов. Зрелище обезоруживало, наполняя желудок ядром юмора, а губы покалывает при воспоминании о его губах на них.
— Кошечка проглотила свой язык, kotyonok?
Я изображаю апатию от этой нелепой идиомы, но внутри, нервная энергия вибрирует под кожей, вспыхивая между вчерашнем унижением и жаром, слишком знакомым для того, что я когда-то испытывала к нему.
— У меня болит голова, — лгу я.
— Хочешь знать, какое лучшее средство я нашел для этого?
— Жертвоприношение детей?
— Хороший секс.
Я знала, что это произойдет, но его грубые слова все еще текут по моим венам, как кипяток.
— Не уверена, где я найду это здесь, так что, пожалуйста, укажи мне правильное направление.
— Мы не поговорим о том, как ты вчера терлась о мой член?
Румянец омыл мою шею, но я все же умудрилась ответить.
— Нет.
— Кстати, пятерка с плюсом по креативности.
— Спасибо.
Он усмехнулся, и после того, как мягкий смех заполнил углы комнаты, он подтолкнул коробку хлопьев и миндальное молоко ко мне.
— Я не голодна, — произношу я.
Его глаза сузились.
— Ешь.
Я пристально посмотрела на него секунду, но, зная, что это не та битва, которую я хотела бы начать, я согласилась и налила себе в тарелку, игнорируя глупое ощущение, которое возникло при мысли, что он все еще достаточно заботится, заставляя меня есть. Мое сердце должно быть предано.
Расстроенная всеми этими чувствами, я решила сделать самый минимум и перебирать сухие хлопья пальцами, съедая по одному кусочку за раз и как можно медленнее. Выдержав его раздраженный взгляд, я положила один кусочек фруктовых хлопьев в рот с дерзким хрустом.
Не знала, хочет ли он улыбнуться или убить меня.
— Последний человек, который испытывал меня так, как это делаешь ты, плавает в Москве реке, разделённый на семь частей.
Кусочек хлопьев застрял у меня в горле, но я отказалась кашлять или отводить взгляд. Даже став свидетелем убийств Ронана, я иногда забывала, что он за человек. Возможно, мой взгляд был искажен побочными эффектами плена или его улыбкой, смехом и красивым лицом. Хотя в глубине души я знала, что это не так.
Я с трудом проглотила и отправила в рот еще одну.
— Наверное, я самовлюбленная, значит, я не мужчина.
— То, что ты девушка, не имеет к этому никакого отношения.
Детские воспоминания о подруге моего отца всплыли на поверхность, и я оторвала от него взгляд, внезапно почувствовав напряжение в груди.
— Я не хочу особого отношения. — Я этого не заслуживаю. — Ты должен относиться ко мне, как к любому другому, кто смотрит на тебя неправильно.
— Я нахожу твой менталитет жертвенного ягненка отвратительным.
— Уверена, что тебе трудно смириться с бескорыстием, — сказала я понимающе.
— Думаешь, что ты все понимаешь, не так ли?
— Харизматичный гангстер, который в душе интроверт? Сексуальное отклонение? Злодей с печальным прошлым, которому я отказываюсь сочувствовать? Да, да, да. Если бы ты был предметом на моих экзаменах, я бы сдала.
В его глазах промелькнул намек на смех.
— Понятия не имею, откуда у тебя это дерьмо.
Но я никогда не говорила ему, что всегда была немного интровертом.
— Там, откуда я родом, ты либо тонешь, либо плывешь. Я поплыл. — его голос затянул меня в свою паутину, сплетенную демоном, и такую же сильную, как его узлы. — Не можешь сказать то же самое?
Хлопья в моем желудке скисли. Я ненавидела, как он мог разобрать мои недостатки, мои секреты, а затем практически бросить их мне в лицо. Я сосредоточилась на своей чашке чая и сделала глоток. Сморщив нос от горького вкуса, я добавила немного сахара.
— Тебе понравился день свободы? — спросил он.
— У нас с тобой очень разные определения свободы.
— Возможно, но по-моему это единственное, что имеет значение, разве нет?
Я не понимала, зачем ему понадобилось заводить меня, пока не почувствовала, что я вот-вот лопну, как чертик из табакерки. Может, чтобы я «плохо себя вела», и тогда у него была бы причина наказать меня и насытить свою садистскую душу.
— Ты можешь продолжать свободно распоряжаться моим домом, но не вступай в бой с моими людьми.
В его голосе прозвучала угроза.
Помешивая чай, я одарила его слащавой улыбкой.
— Почему? Потому что я ничтожная Михайлова, которая не должна соизволять говорить?
— Твои слова, не мои.
Причудливая, насмешливая мелодия моей детской игрушки заиграла в голове, когда Ронан повернул рычаг — не только из-за унизительных нюансов в его голосе, но и потому, что я забыла, каким ублюдком был этот человек только вчера, и не могла унизить себя больше.
— Если ты так презираешь меня только из-за того, кто мой отец, то мне жаль тебя.
Он бросил на меня сухой, насмешливый взгляд.
— От кого-то, кто раздвинул ноги для врага своего отца через две секунды после встречи с ним. Возможно, ты та, кого здесь следует пожалеть.
— Твое мнение. И оно отстой.
Как и этот чай. Горечь оставила густой привкус на языке.
Летучая энергия сгустилась в комнате и замедлила биение моего сердца. Я сказала, что не идеальна, и начала понимать, что у меня вспыльчивый характер и больше гордости, чем здравого смысла.
— Надеюсь, что использование меня для удовлетворения твоей извращенной жажды мести не слишком обременит твою совесть размером с булавку.
— Рад слышать, что ты беспокоишься о моем благополучии, но просто чтобы прояснить ситуацию... — его глаза потемнели. — Я наслаждался каждой секундой.
Отвращение прожгло дыру в моем животе, когда «пиф-паф! Конец тебе, подлец» становилось все громче и громче в ушах. Затем, что-то мстительное, почти чувственное, поднялось, следя за краями моего голоса.
— Я думаю, тебе это нравится больше, чем хотелось бы.
Он замер, а затем его взгляд медленно поднялся, изучая меня, как будто я была ядовитой. Каким-то образом горький чай плавно опустился под его пристальным взглядом.
— Мы оба знаем, что я могу заполучить тебя так, как захочу. К несчастью для тебя, у меня есть дела поважнее, чем шлюха Михайлова.
В груди раздался хлопок, выпустив взрыв огня, превративший мое зрение в туманный красный цвет. Пощечина, нанесенная ему, сотрясла комнату и обожгла мою ладонь, но вид его покрасневшей щеки и яростного взгляда не заглушил стук крови в ушах.
Я была охвачена пламенем, сожалением и смятением. Он отнял у меня все — моего папу, память о моей маме, мою невинность — и все же я не могла даже дать ему пощечину, не ощущая угрызений совести и извинений, поднимающихся в моем горле. Я ненавидела его. Ненавидела этот дом. Но больше всего я ненавидела то, что не являлось ненавистью.
Притяжение между этими чувствами опустошило мое тело и столовую. Я вскочила на ноги и смела со стола на пол тарелки, включая его дурацкую тарелку с фруктовыми хлопьями. Прекрасный фарфор разлетелся вдребезги.
Он просто смотрел, как я разбиваю каждый хрупкий предмет на столе, и когда больше нечего было опрокидывать, мое тело сотрясалось, отвращение к себе пульсировало волнами.
— Закончила?
Мое сердце замедлилось до короткого бум-бум, бум-бум, и вся кровь внутри поднялась до боли в голове. Насилие должно было быть освобождением, но я не чувствовала себя хорошо. Тошнота скрутила мой желудок, пока я пыталась отдышаться. Яркий свет прожектора обжег глаза, в ушах зазвенело, и я вздрогнула.
— Мила.
Ронан никогда не называл меня так, но я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме стеснения в легких. Стало не хватать кислорода, хотя, когда я попыталась пошевелиться, чтобы вдохнуть свежий воздух, волна головокружения накрыла меня, и я схватилась за стол, чтобы не упасть.
Что-то было не так со мной... когда яростная волна тошноты поднялась внутри, якорь потянул мое сердце вниз.
Чай.
Внезапно по моим щекам потекли слезы. Мои опустошенные глаза встретились с глазами Ронана, и мои слова попахивали предательством.
— Ты отравил меня.
Один из его «блядь» ударил меня по ушам, прежде чем он вскочил со стула и схватил меня за талию как раз в тот момент, когда мои ноги подкосились.
Прижав меня спиной к своей груди, он засунул два пальца мне в горло. Я подавилась ими, потом меня вырвало на его руку и мраморный пол. Он делал это снова и снова, пока ничего больше не появилось, и я умоляла его остановиться.
Горячий пот пронизывал мою кожу, заставляя дрожать. Конечности были слабыми, как желе, а слезы пропитали щеки от присутствия его пальцев во рту. Но осознание того, что он не сделал этого со мной, наполнило меня тревожным облегчением, которое ослабило хватку в легких.
Когда он поднял меня, мои глаза открылись, и я заморгала от резкого света. Юлия выбежала из комнаты после того, как Ронан что-то прорычал ей.
Мое платье цвета подсолнуха и костюм Ронана от Tom Ford были испачканы радужной блевотиной. Интересно, так ли я умру, отравившись черным чаем в объятиях дьявола? Интересно, будет ли ад таким же гостеприимным, если у него будет акцент, острые резцы и покрытые татуировками руки?
Смех мадам Ричи прозвучал у меня в голове, посылая холодок по спине, который беспокоил меня так сильно, что я сказала между слабыми вдохами:
— С учетом того, как много я блевала из-за тебя, можно было подумать, что ты поймешь намек.
— Ne govori.[78]
Это было мягко, но резко.
Он усадил меня на диван в гостиной. Когда вес навалился на мои мышцы, я попыталась лечь, но Ронан, сидя на корточках передо мной, удерживал меня в сидячем положении за шею.
Юлия, чье сухое выражение лица говорило, что она считает, что я драматизирую, протянула Ронану стакан воды и таблетку, которую он попытался положить мне в рот. Я отшатнулась от его руки и покачала головой.
— Voz'mi tabletku.[79]
В голове у меня стучало. У меня не было сил даже пытаться расшифровать грубый Русский язык.
— По Английский, пожалуйста.
Мимолетная пауза в его глазах исчезла вместе с чем-то изменчивым.
— Возьми эту чертову таблетку, Мила.
Однажды он уже накачал меня наркотиками, и я должна усвоить урок. Хотя, с моей блевотиной на его рубашке, моим именем на его губах, все еще висящим в воздухе, и близостью его взгляда, я позволила ему положить таблетку в рот, прежде чем заставила себя выпить.
Зазвонил телефон, и он встал, чтобы ответить. Я воспользовалась возможностью откинуть голову на подлокотник и закрыть глаза, чтобы облегчить боль. Похлопывание по лицу заставило меня застонать и снова открыть глаза.
— Ne zasypay[80], — сказал он мне.
— По Английский, — напомнила я ему.
После секундного осознания, которое сказало мне, что он не понял, что он говорил по-русски, он стиснул зубы и ушел, продолжая терроризировать того, кто висел на другой линии. Мои веки были такими тяжелыми, что я позволила им снова сомкнуться, но покой был прерван еще одним похлопыванием по щеке.
Я уставилась на Ронана так пристально, как только могла.
— Прекрати.
Телефон у его уха, его пристальный взгляд впился в мой.
— Если ты заснешь, я отшлепаю тебя по заднице.
Мы смотрели друг на друга в течение одной долгой секунды. Если бы он не заставил меня выплеснуть чай ему в лицо, то не наказал бы меня за то, что я заснула после того, как меня отравили. Хотя, по какой-то причине, я позволила ему угрожать и заставила свои глаза оставаться открытыми.
Через мгновение он отвел от меня взгляд и направился к входной двери. Он вернулся со знакомым лицом: доктор, с которым я познакомилась в первый вечер в Москве. Тот, кто пытался предупредить меня. Этот дом казался таким далеким, что я понятия не имела, как ему удалось добраться сюда так быстро. Мое воображение разыграло сцену, как доктор в подземном мире садится в поезд под названием Сатанинский Экспресс. Теперь меня уже ничто не удивит. Пока они обменивались Русскими словами, Кирилл встал передо мной на колени, посветил мне в глаза фонариком и проверил пульс. Казалось, я прошла полный процесс, но на этот раз я знала, что дьявол был в комнате.
Когда Кирилл достал из портфеля капельницу и иглу, во мне волнами запульсировала тревога. Усталые мышцы задрожали, когда я заставила себя подняться на ноги, и, слегка покачиваясь, я небрежно объявила:
— Я иду в свою комнату.
Кирилл нахмурился и сказал что-то Ронану, который с унцией сухого веселья поймал меня за талию и потянул назад.
Слабо сопротивляясь ему, я сказала:
— Серьезно. Я чувствую себя прекрасно.
Ронан силой усадил меня на диван.
— Мы обсудим твою привычку лгать позже. — он опустился передо мной на корточки и убрал с моего потного лица прядь волос, покрытых блевотиной. — Прямо сейчас ты позволишь Кириллу вылечить тебя.
— Я не хочу этого делать, — отчаянно выдохнула я. — Мы можем сделать это завтра?
Взгляд, которым он одарил меня, сказал: нет. Он кивнул Кириллу, чтобы тот продолжал, прежде чем сказать ему:
— Sdelay vse pravilno s pervogo raza.[81]
Кирилл судорожно сглотнул. Мне не нужно было знать, что сказал Ронан, чтобы понять, что он только что угрожал ему.
Я напряглась и крепко зажмурилась, но острый укол иглы в верхней части ладони не заставил мое кровяное давление резко упасть, как я ожидала. Возможно, оно уже слишком низкое. Или, может, пребывание в этом доме изменило восприятие моего тела того, чего я должна бояться. Это была не игла и не кровь. Почему-то передо мной даже не сидел на корточках Дьявол.
Я открыла глаза и увидела, что капельница уже полностью установлена. Холодная жидкость побежала по моей крови, вверх по руке. Мой усталый, полуприкрытый взгляд встретился с Ронаном, и момент растянулся во времени и пространстве, пока мое тело боролось с ядом внутри. Но смотреть в глаза этому мужчине было все равно что заглядывать в колодец, дарующий бессмертие. Он мерцал, призывая меня прыгнуть в его темные глубины, и стирал страх изнутри, что я никогда не смогу выбраться обратно.
— Я умру?
Эти мягкие слова вырвались у меня.
Его взгляд потемнел.
— Nyet.
Никогда не следует доверять монстру, но нечто тяжелое наполнило мою грудь, и я поверила ему. Если кто и понимал, что такое смерть, так это этот человек с черными, как уголь, глазами. Если только ничего не подозревающая жертва не подойдет слишком близко и не увидит, что они сверкают, как танзанит.
Я уронила голову на спинку дивана. На руке у него все еще была блевотина, которую он вытер о брюки, но он выглядел собранным, слишком собранным, чтобы быть настоящим. Это зрелище напомнило мне его предыдущие слова. «Я поплыл» всплыло воспоминание о том, как папа учил меня плавать на яхте в Атлантике после того, как привязал ко мне столько флотационных устройств, что меня унесло бы, как воздушный шар на сильном ветру.
78
Не говори.
79
Возьми таблетку.
80
Не засыпай.
81
Сделай все правильно с первого раза.
Ностальгическая улыбка тронула мои губы, когда я спросила:
— Как ты научился плавать?
Секунду он наблюдал за мной.
— Когда мне было восемь лет, на заднем сиденье машины после того, как моя мать положила кирпич на педаль газа и автомобиль въехал в Москву реку.
Улыбка сползла с моих губ. Я уставилась на него, слова застревали у меня в горле холодными пальцами. Он не отвел взгляда. Он, казалось, даже не осознавал ужаса своих слов. К счастью, Кирилл прервал хаос в моей голове, протянув мне маску и жестом приказав прикрыть ею рот. Избегая взгляда Ронана, я несколько секунд вдыхала лекарство, пока доктор проверял мое кровяное давление и говорил с ним по-русски.
Внезапно я почувствовала, что слишком устала, чтобы держать глаза открытыми, и начала терять сознание.
Я проснулась от движения и мягкости моей кровати подо мной.
— Подними, — сказал Ронан.
Поняв приказ, я неуверенно подняла руки, и он стянул мне платье через голову. Разорвал шов от воротника до рукава, чтобы снять его с капельницей в руке. Это было мое любимое платье, но у меня не было сил пожаловаться. Даже когда он расстегнул мой пропитанный потом лифчик и стянул его вместе с нижним бельем.
Я была голой, внутри и снаружи. Присев на корточки рядом со мной, он протянул капельницу через лямку моего лифчика, и моя грудь напряглась, когда я увидела слабую отметину на его щеке. Я не могла удержаться, чтобы не провести по нему пальцами.
Он замер, подняв на меня глаза.
— Мне очень жаль, — сказала я ему. — За то, что ударила тебя.
Мы смотрели друг на друга так долго, что моя рука устала и соскользнула с его лица. Должно быть, я снова заснула. Когда я открыла глаза, Ронана уже не было, а Кирилл молча читал книгу в кресле у моей кровати.