Тень
В Эшвуд-Хаусе пахло плесенью, старыми тряпками и сыростью. Но страх не был вспышкой - он был фоном, таким же постоянным, как скрип половиц и сдавленные всхлипы за спиной по ночам.
Когда воспитатель брал кого-то за руку и вел по коридору - все знали: лучше молчать. Иначе пойдут за тобой.
Я молчал. Даже когда ссадины покрывали локти, и когда кусок хлеба падал в грязную воду, и за него приходилось драться. Я научился есть быстро. Не жевать. Не глядеть никому в глаза.
Я научился замечать. Как кто дышит. Кто за кем следит. Кто из взрослых сегодня злее обычного.
Но иногда, как удар током, вспыхивало другое.
...Мой отец стоит на коленях. Кровь капает на кафель, руки связаны за спиной, губы в кровь. Кто-то кричит, но голос будто под водой. Мама...мама что-то кричит и ее тащат назад. Глаза в глаза. «Беги», - шепчет она.
Я открываю глаза в своей койке. В этом проклятом детдоме.
Мокрая простыня. Лоб липкий. Руки сжаты в кулаки.
Сон?
Нет.
Память.
Иногда в воспоминаниях всплывало лицо человека - чужого. Не из семьи. Мужчина в костюме, который говорил отцу, что тот слишком много знает. А потом шептал «уведи мальчика. Если он останется - его используют»
Они не успели. Их убили.
Эшвуд-Хаус стал тюрьмой без замков и решеток. Они здесь не требовались, потому что страх был крепче. Дети здесь не верили в сказки. Они рано начинали понимать, что добро - редкость, а жестокость не обязательно кричит. Иногда она улыбается.
Иви была другой. Я продолжал смотреть за ней. Не вмешивался - просто следил. До определенного случая. Она тоже молчала, но не так, как я. В ее молчании было что-то живое, чего у меня не осталось.
Иногда я замечал, как ее пальцы дрожат, когда она держала ложку. Или как она смотрит на двери - не в ожидании, а в страхе.
Мы никогда не разговаривали. Но я знал, что мы одинаковые.
Сломленные. Оставленные. Не забывшие.
День был серым, как и все здесь. Свет пробивался сквозь пыльные окна, рассыпался на тусклом полу, будто не хотел касаться этого места.
Иви стояла у стены, прижав к себе тетрадь. Она не успела закончить что-то. Или не смогла. Или забыла. Или просто была не в силах. А Милнер, воспитатель с вечно пахнущими сигаретными руками, кричал на нее так, будто в ней была его личная обида. Он часто срывался на детях. Но сейчас - что-то другое.
- Ты думаешь, тебе можно больше, чем остальным? - орал он, лицо так близко, что на девочку летела слюна. - Думаешь, кто-то будет терпеть твое молчание?
Она не отвечала. Только крепче прижала тетрадь. И не смотрела на него. Это разозлило его еще больше.
Он схватил ее за плечо и рванул - не сильно, но достаточно, чтобы причинить боль. Ее тетрадь выпала и листы разлетелись по полу.
- Смотри на меня, когда с тобой разговаривают, соплячка.
И тогда я встал.
Дамиан. Свое имя я почти не помнил. Меня не называли здесь, просто считали. Я был тенью. Но тень вышла на свет.
Медленно.
Из-за стола, сквозь коридор, без слов.
Я подошел близко. Слишком близко.
Милнер отшатнулся, удивленный.
- Оставьте ее. - сказал я. Голос ровный, холодный, не по детски.
Милнер захлопнул рот. Смотрел на меня, будто не верил.
- Что ты сказал?- он скривился, противно оскалился и его мерзкие губы растянулись в улыбке, оголив гнилые зубы.
- Вы слышали.
Секунда.
Тишина.
Он поднял руку, замахнулся, и ударил по моей щеке ладонью. Боль ядом разлилась по моему лицу. Молчу, не издав ни звука.
- В угол. Оба. - выдавил Милнер.
И мы стояли. В углу. Долго.
Не разговаривая, не касаясь, не глядя друг на друга.
Но с того дня, все изменилось.
Она знала.
Я рядом.
Я увидел.
Я выбрал сторону.