Точка невозврата
***
Поездка командного автобуса до квартиры была пыткой. Ева сидела у окна, отвернувшись ото всех. Шум голосов, смех товарищей по команде, поздравления — всё это звучало как далёкий, чужой фон. В её голове пульсировали слова Ильи: "моя возлюбленная", "ты не сделаешь этого", "подумай над этим". Каждое слово было гвоздём, забивающимся в её сознание.
Она смотрела в окно на проносящиеся мимо улицы Берлина, надеясь раствориться в огнях города. И тут, в одном из переулков, среди теней, её взгляд зацепился за что-то знакомое, что-то невозможное.
Пугало.
Оно стояло там, за мусорными баками, высокое, угловатое, словно кое-как собранное из обрывков ткани и соломы. Голова, завернутая в мешковину, без явных черт лица, но Ева чувствовала, что оно смотрит на неё. Оно было таким же ветхим, грязным, и от него веяло тем же жутким, болезненным холодом.
Ева замерла, её сердце сжалось от ужаса. Она моргнула, пытаясь прогнать видение, но оно не исчезло. Автобус продолжал движение, и пугало медленно подняло одну из своих "рук", сделанную из торчащих палок и тряпок, и махнуло ей. Медленно, нарочито медленно.
Ева отшатнулась, вжимаясь в сиденье. Её дыхание перехватило. Это было слишком реально.
Но затем пугало сделало нечто иное. Оно перестало просто махать. Оно наклонилось вперед, словно собираясь, а затем резко, неестественно быстро, бросилось вперед. Оно не шло, оно бежало — угловато, дёргано, как кукла на нитках, но с ужасающей скоростью. Оно бежало прямо на автобус, прямо на её окно, словно намереваясь разбить его, достать её.
Ева вскрикнула, пронзительно, но беззвучно. Она закрыла глаза руками, вжимаясь глубже в сиденье, пытаясь слиться с ним. Образ несущегося на неё пугала, его нечеловечески быстрые, дерганые движения, въелся ей в мозг. Холодный пот выступил на лбу. Она открыла глаза, когда автобус уже проехал мимо. Пугала не было. Снова исчезло.
Её тело била крупная дрожь. Это было не просто видение. Это было предупреждение. Или метка. Они знают. Он знает. Ева поняла, что безумие преследует её, что она не может просто закрыть глаза и надеяться, что оно уйдет.
Когда автобус, наконец, остановился у командной квартиры, Ева, спотыкаясь, выбралась наружу. Она прошла мимо всех, не отвечая на вопросы, не реагируя на поздравления, и направилась прямо в свою комнату. Она заперла дверь на щеколду, хотя знала, что это не остановит Илью, если он захочет войти.
Она рухнула на кровать, тяжело дыша. Её взгляд упал на тумбочку, где, как правило, должна была появиться новая таблетка. Но сегодня её не было. Она посмотрела на пустую поверхность, и в её сознании созрело твердое, непреклонное решение.
Никогда. Ни одной таблетки. Больше.
Пусть будет больно. Пусть будет ломка. Пусть будет страшно. Пусть снова приходят кошмары. Она не даст ему больше ни единого шанса контролировать её разум, её тело, её жизнь. Эта зависимость, этот яд, эта ложь — всё это должно было закончиться прямо сейчас. Она будет бороться, даже если придется выгрызать свою свободу зубами.
***
Вечер тянулся бесконечно. Ева лежала в кровати, слушая каждый шорох, каждый звук из коридора. Она чувствовала, как начинается легкая дрожь, предвестник того, что будет дальше. Тело начинало ныть, голова гудела. Это была ломка, которую она так боялась. Но она была готова.
Дверь в её комнату тихонько приоткрылась. Ева вздрогнула. Илья. Он вошел, не стуча, словно это было само собой разумеющимся. Он был в домашней одежде, его волосы были слегка растрепаны, но в глазах горел тот же холодный, расчетливый огонь.
— Не спишь, Ева? — Его голос был нарочито мягким, но в нем слышалась стальная воля. Он подошел к её кровати, сел на край. — Почему ты не взяла таблетку? Я же оставил её утром. Ты должна была её найти.
Ева сжала губы, не отвечая. Она старалась дышать ровно.
— Я не хочу. — Её голос был хриплым.
Илья склонил голову набок, изучая её.
— Не хочешь? Но ты же знаешь, как тебе без неё. Тебе будет плохо. Ты же не хочешь, чтобы тебе было плохо? Я же так стараюсь для тебя. Подумай, какой важный матч мы выиграли сегодня. А завтра тренировка. Тебе нужны силы.
Он протянул руку, пытаясь погладить её по волосам, но Ева резко отвернулась.
— Не прикасайся ко мне.
Улыбка Ильи исчезла. Его глаза сузились. Он поднял руку, преграждая ей путь к отступлению.
— Ева, не глупи. Мы же договорились. Ты подумаешь о нас. И ты должна быть благодарна. Я же тебе помог. Ты знаешь, я знаю. Зачем это отрицать?
Он положил руку на её плечо, его пальцы начали нежно, но настойчиво поглаживать её кожу. От этого прикосновения Еве стало тошно. Она почувствовала, как её тело съеживается.
— Отпусти меня, — прошептала она, её голос дрожал.
Илья проигнорировал её слова. Его рука скользнула с плеча на шею, затем на ключицу. Его глаза были прикованы к её лицу, изучали каждую эмоцию.
— Ты такая красивая, Ева. Такая сильная. Я знал это с самого начала. Я знал, что ты особенная. И я знал, что тебе нужен... кто-то, кто поможет тебе раскрыться. Полностью.
Он наклонился, его дыхание опалило её кожу. Ева почувствовала, как её захватывает паника. Она попыталась оттолкнуть его, но он был слишком силён. Он навис над ней, его вес прижал её к матрасу.
— Илья, нет... — Её голос застрял в горле.
Он не слушал. Его рука скользнула под её футболку. Она была слишком слаба, слишком истощена борьбой, слишком под воздействием начинающейся ломки, чтобы сопротивляться по-настоящему. Он поцеловал её в шею, затем в ключицу. Ева чувствовала, как её тело оцепенело. Она замерла, её сознание отстранилось, словно пытаясь уйти куда-то далеко. Она ощущала его прикосновения, его дыхание, но воспринимала их как будто из-за толстой стены, как что-то происходящее не с ней.
Его губы скользнули вниз, по её груди. Он остановился, и Ева почувствовала, как его тело напряглось. Его голова резко поднялась. Илья смотрел на её грудь, на её бледную кожу. На его лице отразился шок, затем что-то, похожее на изумление, и, наконец, медленно расцветающая, жуткая улыбка.
Над её сердцем, чуть правее, аккуратным, будто выгравированным почерком, было выведено имя. Его имя.
Илья.
Он провел пальцем по буквам, его взгляд был прикован к надписи. От его прикосновения Еву пробила дрожь, но не от страха, а от осознания. Это было то, что она видела во сне. Метка. Знак. То, что он, или Сущность, нанес на неё, когда она была беспомощна.
— Вот как, значит, — прошептал Илья, его голос был странно сиплым, с нотками торжества. — Ты моя. Буквально. Это... это даже лучше, чем я мог себе представить. Это знак. Наша судьба.
Ева смотрела на него, на его искаженное, торжествующее лицо, и почувствовала, как внутри неё что-то обрывается. Отстранение, которое она пыталась поддерживать, исчезло. Осталась только пронзительная, жгучая боль. Боль отчаяния, боли от осознания, что она помечена. Боль от того, что её тело, её личность, её судьба — всё было украдено. И это клеймо на её груди было молчаливым свидетельством его полного контроля.
***
Ева оказалась в лабиринте. Не в обычном лабиринте из живой изгороди, а в бесконечных коридорах, сплошь выложенных старыми, грязными тряпками и соломой, из которых торчали острые палки. От стен исходил затхлый, пыльный запах, знакомый и отвратительный. Ева бежала, задыхаясь, её легкие горели. Она не знала, куда бежит, но чувствовала, что за ней гонятся.
Внезапно коридор сузился, превратившись в узкий проход, и впереди появился свет. Надежда вспыхнула, но, выскочив из прохода, она оказалась на огромной, пустой арене, залитой ярким, болезненным светом прожекторов. Тысячи глаз, невидимых, но ощутимых, смотрели на неё отовсюду.
Посреди арены, на высоком постаменте, стоял Илья. Он был в своём игровом костюме, но выглядел неестественно высоким, почти гигантским. Его лицо было искажено в самодовольной, жестокой усмешке, а глаза блестели зловещим светом. В одной руке он держал огромную, золотую таблетку, которая сияла, маня и отталкивая одновременно.
— Ева! — его голос прогрохотал по арене, эхом отдаваясь от стен, оглушая. — Моя любимая Ева! Ты решила не брать "помощь"? Ну-ну. Посмотрим, насколько ты сильна.
С этими словами Илья взмахнул второй рукой, и по арене прокатился холодный ветер. Тряпичные стены лабиринта за её спиной начали дрожать, а затем из них стали выползать фигуры. Это были пугала. Сотни, тысячи пугал, таких же уродливых и ветхих, как то, что она видела из окна автобуса. Они двигались дёргано, угловато, медленно, но неумолимо, окружая её со всех сторон. Их мешковинные головы были лишены черт, но Ева чувствовала, что они все смотрят на неё. И они медленно, синхронно, начали тянуть к ней свои палочные "руки".
Паника захлестнула её. Она пыталась бежать, но ноги не слушались. Она была прикована к месту невидимыми цепями. Илья засмеялся.
— Куда ты собралась, моя кукла? Ты не можешь убежать от меня. Ты не можешь убежать от себя. — Он опустил взгляд на её грудь, и Ева почувствовала леденящий ужас. Ткань её одежды, казалось, стала прозрачной, и она увидела на своей коже, прямо над сердцем, выжженное, пульсирующее имя: Илья. Оно горело, причиняя невыносимую боль.
— Это метка, Ева, — произнес Илья, а пугала вокруг неё уже были совсем близко, их палочные пальцы едва не касались её. — Моя метка. Ты моя. Ты всегда была моей. И ты всегда будешь моей.
Он поднял золотую таблетку высоко над головой.
— А теперь, Ева, время для твоей дозы. Время для спокойствия. Для забвения. Или ты будешь страдать. Выбирай.
Пугала начали давить на неё, их тряпичные тела испускали запах гнили и разложения. Она чувствовала, как их палки, словно острые когти, начинают царапать её кожу, проникая сквозь одежду. Боль была невыносимой, но ещё хуже было ощущение беспомощности. Она кричала, но из её горла не вырывалось ни звука.
Илья на постаменте внезапно изменился. Его лицо вытянулось, кожа стала грубой, как мешковина, из его глазниц просвечивали пустые дыры, а из рук торчали заостренные палки. Он сам превратился в гигантское, чудовищное пугало, которое теперь держало в своей ладони не золотую таблетку, а маленький, грязный пузырек, из которого медленно капала черная, вязкая жидкость.
— Эта боль? — прохрипел голос Ильи-пугала, звучащий как шуршание сухой соломы. — Это всего лишь напоминание, Ева. Напоминание о том, кто ты без меня. О том, что ты ничто. И ты примешь это. Ты примешь мою волю. Ты примешь... меня.
Его огромная, тряпичная рука с пузырьком медленно потянулась к её рту. Ева попыталась отвернуться, зажмуриться, но его взгляд, пустой и бездонный, притягивал её. Она чувствовала запах этой черной жидкости — сладковатый, тошнотворный, такой знакомый. Пугала вокруг неё усилили давление, их острые палки кололи её, а имя на её груди пылало адским огнём.
Она открыла рот, чтобы закричать, чтобы молить о пощаде, но в этот момент рука Ильи-пугала резко дернулась, и черная капля упала ей прямо на язык.
Вкус был ужасен, горько-сладкий, обжигающий. По её венам словно побежала ледяная вода, затем огонь. Тело парализовало, а сознание начало погружаться в глубокую, черную бездну. Последнее, что она услышала, был торжествующий, шипящий смех Ильи:
— Моя.
—————————————
Все свои мысли на счет новых работ можете присылать в мой тгк! Всегда очень рада этому (и мне очень важно ваше мнение).
https://t.me/lanskayaf