1. Воздух Барселоны
Женщина из соседнего ряда засыпала, уронив голову на плечо незнакомца. Малыш где-то позади продолжал безудержно плакать, несмотря на попытки матери успокоить его. Амара закрыла глаза, прислонившись к прохладному окну самолёта, и глубоко вдохнула. Пахло пластиком, пересушенным воздухом и чужими духами. Стюардесса проходила мимо в третий раз, проверяя ремни безопасности. Через двадцать минут они должны были приземлиться в Эль-Прат.
Барселона. Дом.
Амара поймала себя на том, что всё ещё не верит, что возвращается. Три года — это больше, чем просто подростковые каникулы. Это была целая жизнь, целая эпоха, которую она вырвала с корнем. Когда ей предложили академическую стипендию в Лондоне, она ухватилась за неё, как за спасательный круг. Не потому что мечтала уехать. Потому что не могла остаться.
«Ты поступаешь в самую престижную школу города. Мы так гордимся тобой» — тогда говорили родители. Гави, которому едва исполнилось семнадцать, не скрывал своей обиды. Он долго не говорил с ней после отъезда.
Но она уезжала не ради знаний. А ради того, чтобы исчезнуть.
Поначалу всё казалось правильным. Английские школы, каменные здания, строгость и порядок. Погружение в учёбу, новые лица, язык. Амара старалась раствориться в этом ритме, не оглядываться назад. У неё получалось — какое-то время.
А потом — отношения, которые казались взрослыми, серьёзными, настоящими. Он был старше, харизматичен, сдержан, говорил, что в ней "что-то особенное". Сначала восхищался её силой, её умом, её независимостью. А потом начал медленно выжигать это всё из неё.
Он не кричал. Не бил. Но мог неделями игнорировать. Уходить, не предупредив. Возвращаться, когда хотел. Ставить под сомнение её чувства, её восприятие, её адекватность.
"Ты же сама всё портишь. Тебе всё время что-то не так. У тебя проблемы с головой."
Она сжала подлокотник. Веки дрожали. Не думать о нём. Не вспоминать. Он остался там, в Лондоне. Как тень, как предупреждение. Он больше не властен над ней.
Но память — вещь упрямая. Особенно когда болит.
Она закрыла глаза и глубоко выдохнула. Слишком много чувств — для первого дня. Слишком много всего.
— Señorita, — голос стюардессы заставил её вздрогнуть. — Пристегните ремень, пожалуйста.
Амара кивнула, даже не открывая глаз. Вдох. Выдох. Через несколько минут она увидит лицо матери, отца. Гави, с вечно растрёпанными волосами и загорелой кожей. Он наверняка не изменился. Или изменился? Она не знала.
Лететь домой — это не как вернуться в отпуск. Это как войти в комнату, где давно не был, и понять, что запах остался тем же, но стены уже не те.
Терминал прибытия встретил её влажным, тёплым воздухом, который ударил в лицо при выходе из самолёта. Амара не сразу увидела свою семью. Сердце колотилось — странно, как будто она не просто возвращалась, а совершала побег назад.
— Амара! — закричал кто-то, и она уже знала этот голос.
Пабло. Бежит к ней, как в детстве, с открытыми руками. Мгновение — и он подхватывает её, кружит в воздухе. Она даже улыбается — по привычке, по инерции.
— Ты чего такая лёгкая? Там не кормили, что ли? — шутит он, но в глазах тревога.
— Просто слежу за собой, вот и всё, — отвечает она, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо.
Они обнимаются крепче, и только в этот момент она чувствует: да, она дома. Несмотря на тревогу. Несмотря на страх. Несмотря на прошлое, которое всё равно доберётся до неё здесь.
Позади подходит мать — глаза блестят от слёз, но она держится. Обнимает, шепчет что-то успокаивающее. Отец помогает с чемоданами, и в этой сцене всё кажется почти обычным.
— Мы приготовили тебе комнату, — говорит мать. — Такая, как ты её помнишь.
Вот только я уже не та, что её помнит, думает Амара, но молчит.
По дороге домой она сидит на заднем сидении, смотрит в окно. Всё знакомо, и в то же время как будто в фильме. Те же улицы, та же архитектура. И вдруг — неуютно. Словно ты вернулась на место, где была счастлива, но тебя уже туда не впускают. Мысленно.
— Знаешь, ребята с клуба спрашивали про тебя, — вдруг говорит Гави, не оборачиваясь. — Сказали, что давно не виделись. Фермин наверное тоже соскучился, вы же близко дружили?!
— Нет, — отвечает она резко. Слишком резко.
— Ладно, — пожимает плечами брат. — Просто спросил.
Тишина возвращается. Амара снова смотрит в окно. Нет, она не хочет думать о Фермин Лопесе. Не хочет вспоминать, как он держал её за руку в школьном дворе. Как обидел. Как молчал. Как она уехала, даже не попрощавшись.
Нет. Она приехала начать всё сначала. Учёба. Семья. Спокойствие.
Без прошлого. Без него.
***
Старый район пах тем же, чем и три года назад — смесью стирального порошка, кофе из соседской квартиры и солнца, въевшегося в стены. Амара стояла перед дверью дома, вдыхая воздух, который когда-то считалcя её — родным, простым, безусловным. Теперь он казался слишком настоящим.
Мать поворачивала ключ в замке с привычным движением. Дверь отворилась с лёгким скрипом, и первое, что Амара увидела — вешалка с её старым пальто, висевшим по-прежнему рядом с отцовской курткой. Она на мгновение замерла.
— Заходи, — сказала мама мягко, словно подталкивая не только физически, но и морально.
Внутри всё было на месте. Гостиная с кремовым диваном, где когда-то они всей семьёй смотрели матчи. Кухня с занавесками в голубую клетку. Стены, украшенные фотографиями. Снимки её и Гави в детстве — на пляже, с тортом, в школьной форме. Слишком много воспоминаний, чтобы вместить в одно возвращение.
— Мы почти ничего не меняли, — мама заметила её взгляд. — Только ремонт в ванной сделали. А твою комнату оставили как была. Даже плюшевый мишка на полке ждёт.
Амара слабо улыбнулась.
— А Гави всё ещё тут живёт? — спросила она, будто бы невзначай.
— Нет, милая. Он съехал еще два года назад. Сначала в клубную резиденцию, а теперь у него своя квартира. С девушкой.
Амара приподняла бровь.
— У Гави девушка?
— Анита. Очень милая. Потом познакомитесь, если захочешь, — вмешался отец, занося чемодан. — Он тебе про неё не писал?
— Не особенно. Он вообще не слишком словоохотлив в переписке.
Мать усмехнулась.
— Ну, теперь у вас больше возможностей поговорить вживую. Вы снова в одном городе. Почти как раньше.
Как раньше. Эти слова эхом отозвались в груди. Но «как раньше» уже не будет. Всё другое — и внутри неё, и снаружи.
Её комната действительно была почти нетронутой. Светлая, с кремовыми стенами, полкой с книгами, старыми блокнотами, медалями за школьные дебаты. Постер Arctic Monkeys всё ещё висел на стене. На подоконнике — засохшее растение в керамическом горшке.
Она провела рукой по столу, села на кровать. Матрас всё ещё мягкий. Подушки пахли лавандой — мама, наверняка, положила саше до ее приезда.
— Если хочешь отдохнуть, мы тебя поймём, — сказала мама, заглянув в комнату.
— Нет... Я хочу быть с вами за ужином. Правда.
Они собрались за круглым кухонным столом, как в старые времена. Пахло запечённой курицей, картофелем с розмарином и свежим хлебом. Всё домашнее, родное — ничего лишнего, без всякого пафоса. Мама постоянно подливала вино, отец резал хлеб, а Гави рассказывал истории из раздевалки, из которых половина была о том, кто опоздал на тренировку или у кого снова сломался телефон.
— Ты бы видела, как Кунде в шлёпанцах пришёл в зал. И сказал, что это "тренд французских профессионалов". — Гави смеялся, пока жевал.
Амара тоже засмеялась. Впервые за долгое время — легко. Без надрыва, без фальши. Смех вырвался сам.
— Я так скучала по вам, — вдруг сказала она. И ком в горле подкатывал неожиданно.
Мать мягко сжала её ладонь.
— А мы по тебе, малышка. Каждый день.
Отец кивнул, поднимая бокал.
— За возвращение. Пусть всё, что осталось там — там и останется.
Они чокнулись, и Амара на секунду закрыла глаза, смакуя момент. Это был первый вечер, когда она не чувствовала тревоги как фоновый шум. Первый вечер, когда сердце не било тревогу. Здесь не было необходимости объяснять, оправдываться, бояться оценки. Здесь её просто ждали. И приняли.
— Хочешь завтра с нами в город съездить? — предложил Гави. — Покажем, что изменилось. А потом, если хочешь, зайдём ко мне, познакомлю с Анитой. Она просмотрела твои фотографии — говорит, ты очень красивая.
Амара усмехнулась.
— Ну хоть кто-то это заметил.
Все переглянулись, усмехнувшись но не стали ничего говорить. Мама только подлила ей вина. В этот вечер все чувствовали, что нужно просто быть рядом. Без расспросов. Без требований.
И этого было достаточно.
Позже, лёжа в кровати, Амара разглядывала потолок, слушая, как где-то в другой комнате гудит стиральная машина. Домашние звуки. Мелочи. Но именно в них было то, чего ей не хватало все эти годы. В этой комнате она впервые почувствовала, что может просто быть. Не доказывать. Не угождать. Не бояться.
Но она знала: спокойствие — хрупкая вещь. И завтра реальность снова будет рядом. Тот, кого она избегала — в том же городе. Прошлое — в той же памяти. А она — с теми же шрамами.
Но сегодня... Сегодня ей просто хорошо.