/ ч5
Это была первая ночь не между мальчиком и девочкой. А между человеком и человеком.
Дом спал. Даже дождь ушёл — будто осознал, что уже всё сказал ночью. На смену ему пришла тишина, мягкий свет сквозь полуоткрытые шторы и утренний холод, прячущийся в углах.
Ран проснулся первым.
Это случилось не внезапно, как от тревоги, и не по привычке. Он просто открыл глаза — как будто внутри него кто-то шепнул: проснись, посмотри. Он обернулся. Медленно, без движения воздуха, чтобы не потревожить.
Кохару спала на спине, раскинув руки, будто устала держать в себе всё за одну ночь. Её дыхание было неглубоким, щёки розовели от тепла. Плед с неё соскользнул, обнажая ноги и бедро, а чёрная футболка — его, всё ещё пахнущая им — задралась почти до груди.
Он увидел ровную линию живота, хрупкость ключиц, и больше — ничего. Потому что не смотрел. Он знал, что мог бы. Знал, что любой другой, на его месте, воспринял бы это как приглашение, как возможность.
Но он просто молча потянулся, медленно опустил подол футболки на место и накрыл её пледом. Ткань коснулась её кожи, и она чуть шевельнулась, но не проснулась. Он задержался — не из влечения, а будто проверяя, всё ли с ней в порядке. Её пальцы были тёплыми, веки чуть подрагивали. Она спала спокойно. Доверчиво.
Это было страшнее всего.
Он оделся тихо, словно преступник, крадущийся из места преступления. Хотя всё, что он сделал — это дал ей свою кровать, тишину, руки. И место.
На кухне было прохладно. Он включил кофемашину, налил воду в чайник, достал яйца и сыр из холодильника. Потом остановился, задумался, и добавил ещё — хлеб, овощи, масло, даже йогурт. Он не знал, что она предпочитает. Она никогда не рассказывала. Но он хотел, чтобы ей было из чего выбирать.
Пока сковорода нагревалась, он снова бросил взгляд на лестницу. Она не спешила спускаться. Наверху всё было тихо. И это давало ему пространство, чтобы дышать.
Он поставил две чашки на стол. Одну — как всегда. Вторую — чуть слабее. Молоко отдельно. Он даже выложил ложечку. Чёртову ложечку.
Кохару проснулась медленно. Сначала — чувства. Лёгкая теплота, немного покалывания в ногах, тяжесть век. Потом — запах. Кофе. Яйца. Что-то обжаривается. Потом — осознание: она в чужом доме. В его доме. В его постели. Под его пледом.
Только она — одна.
Она осторожно приподнялась. Футболка снова была на месте, плед натянут почти до подбородка. Сердце заколотилось. Он что-то видел? Что-то делал?
Но всё выглядело... спокойно. Слишком спокойно.
Она встала, на цыпочках подошла к окну, выглянула. Сад уже подсыхал. Бассейн блестел под мягким утренним светом. И вдруг ей стало стыдно — за то, как спала. За то, что не проснулась раньше. За то, что была почти голая в его постели. За то, как быстро привыкла к этому дому.
И за то, что ей хотелось привыкнуть.
Она натянула плед на плечи, будто броню, и спустилась вниз.
Он стоял у плиты, спиной к ней. Его плечи чуть напряжены, рука держит ложку. Она застыла в дверях, не решаясь сделать первый шаг. Слишком красиво. Слишком взрослый. Слишком правильный. А она — босиком, в его футболке, с непослушными волосами, и с этим идиотским ощущением тепла в груди.
Кохару: Доброе утро, — произнесла она, почти виновато.
Он повернулся. Улыбнулся. Не широко, не нарочито — просто спокойно. Как будто ждал.
Ран: Доброе. Спала хорошо?
Кохару: Да. — Она подошла ближе. — Я не разбудила тебя?
Ран: Нет. Я сам проснулся.
Она кивнула и села за стол, поджимая ноги под себя. Кофе уже стоял рядом. Он знал, как она любит, хотя она никогда не говорила. Это пугало и умиляло одновременно.
Он поставил тарелку с яичницей между ними, разложил хлеб, сыр, добавил фрукты. Всё молча. Будто готовил это не ей, а себе. Без пафоса. Без театра.
Кохару: Спасибо, — сказала она тихо, но с нажимом. — За всё.
Он сел напротив, взял кружку. Отпил. Взгляд был спокойным, но изучающим.
Ран: Утром ты спала крепко, — сказал он вдруг. — Очень спокойно.
Кохару: Я.. — она замерла. — Я не слишком.. выглядела?
Он не ответил сразу. Только перевёл взгляд на её плед, потом обратно в глаза.
Ран: Ты выглядела как девочка, которой доверились. Это не «слишком». Это — важно.
Она отвела взгляд. Щёки вспыхнули. Она не знала, как говорить о таких вещах. Но он — говорил. И это пугало больше, чем молчание.
Кохару: Если бы ты.. захотел тогда, — она глотнула кофе, — я бы, наверное, не смогла сказать «нет».
Ран: Я бы не позволил себе поставить тебя в такую ситуацию, — спокойно ответил он. — Даже если бы ты не сказала «нет». Ты была не готова. И я это видел.
Он говорил как взрослый. Но не сверху. Он не читал мораль. Он просто знал границы — и охранял их.
Они ели молча. Но в этой тишине не было тяжести. Только лёгкое напряжение — будто струна, натянутая между двумя разными ритмами. Он пил медленно. Она — быстрее. Он ел, глядя на неё. Она — почти не поднимая глаз.
И только когда он сказал: «Хочешь потом выйти во двор? Посидим у воды», она поняла — он никуда не торопится. Не выгоняет. Не отдаляется. Он просто... есть.
А ей этого вдруг стало достаточно.