Безответно влюблён

Утро воскресенья... Наверное, это одно из самых гнетущих ощущений, когда сквозь сон медленно просачивается осознание того, что беззаботные часы уходят, и завтрашний день принесёт новую учебную неделю, снова школу. Душа сжимается от этой мысли. Как же хотелось, чтобы выходные можно было продлить ещё хоть ненадолго, остановить стрелки часов, убежать от неизбежности.

Сейчас осень, середина октября, а значит, темнеет рано. Мы договорились встретиться с ребятами уже в одиннадцать утра, поэтому я встала рано, в восемь, чтобы успеть спокойно помыть голову и привести себя в порядок. Сегодня у мамы был выходной, и когда я, окутанная свежим ароматом шампуня, вышла на кухню после утренних водных процедур, меня там встретила она.

- Доброе утро, мой лисёнок! - ласково проговорила мама, и её улыбка, как лучик солнца, согрела сердце.

- Доброе утро, мамуля! - ответила я, обнимая её крепко-крепко. В этот момент из своей комнаты, потягиваясь, вышла Аська.

- Доброе утро, мам и малявочка! - сонным голосом, чуть хрипловатым после сна, сказала она и, позевывая, направилась в ванную чистить зубы.

- Доброе утро! - хором ответили мы с мамой. Когда вся наша семья, пусть и сонная, но в сборе, села за стол, мы принялись за завтрак. Горячий чай, стопка румяных блинов с домашним вареньем. Ничего не предвещало беды. Мир казался уютным, безопасным и незыблемым. Но где-то глубоко в душе, словно еле слышный шёпот, поднималось странное, тревожное чувство, предвестник чего-то неприятного. Что-то подсказывало мне, что одной идти сегодня не стоит, но я решила не обращать на это внимание, отмахнулась от смутной тревоги.

После завтрака я быстро помыла за собой посуду, стараясь не затягивать сборы. Надела свой любимый чёрный свитер - он был таким мягким и уютным - и свободные оверсайз джинсы того же цвета. С укладкой возиться было лень, да и время поджимало, поэтому я просто заплела две аккуратные косички. Попрощавшись с мамой и Асей, я вышла из дома.

Открыв калитку, мне с самого первого шага показалось, что за мной кто-то следит. Неприятное, колючее ощущение чужого взгляда на спине. Я обернулась, но никого не увидела. "Может, мама просто наблюдает за мной в окно?" - подумала я, пытаясь себя успокоить. Постаралась не придать этому значения и пошла дальше по своему повороту. Но чувство не пропадало. Оно усиливалось, превращаясь в навязчивую, гнетущую паранойю. И единственное, о чём я потом по-настоящему пожалела, - это что я не обратила на это предчувствие никакого внимания.

Ведь уже через несколько минут, когда я шла вдоль забора, меня резко, почти рывком потянули за волосы назад. Хрустнуло что-то в шее, и острый, пронзительный фантом боли отозвался в коже головы. Причёска, над которой я только что старалась, была мгновенно испорчена. Меня продолжали тянуть за волосы с такой невероятной силой, что я начала чуть ли не лететь назад, теряя равновесие, спотыкаясь о свои же ноги. Было очень, очень больно. Я попыталась крикнуть, позвать на помощь, но в тот же миг мне закрыли рот чьей-то рукой.

И тогда я почувствовала этот запах. Знакомый. Сладковатый, приторный, удушливый. Это были духи Калининой. Или, может, не её самой, ведь у всей её стаи были точно такие же духи, которыми они, казалось, обливались с ног до головы. Суть была та же: меня кто-то из них, из её свиты, тянет назад, не давая сказать ни слова, ни вдохнуть полной грудью.

Естественно, я не стала терпеть. Я начала отчаянно пытаться вырваться, брыкалась, извивалась, но меня схватили сразу с двух сторон, цепкими, сильными руками, не давая пошевелиться. Тогда я окончательно поняла, что тут не один человек. Сколько бы я ни старалась сопротивляться - у меня ничего не получалось. Меня держало сразу несколько человек, и каждый из них был намного сильнее меня, сильнее, чем я могла себе представить.

В местности, где я живу, совсем рядом с моим домом есть лес. Густой, тёмный, уже сбросивший большую часть листвы, впускавший в себя промозглый осенний воздух. Именно туда меня и затащила эта компашка Ани. Они тащили меня, не слушая моих стонов, по узкой, заросшей тропинке. И только там, в самой его чаще, они меня отпустили. Я рухнула на влажную землю, тяжело дыша, пытаясь отдышаться. Они уже не стояли сзади, а окружили со всех сторон, перекрыв любой путь к отступлению. Лица у них были очень злые, искажённые какой-то животной злобой, и тогда я окончательно поняла, что я влипла по-крупному. Их было аж девять человек. А я была одна. Совершенно одна.

Единственная моя надежда была на то, что кто-то пойдёт через этот лес, ведь здесь есть удобная, хотя и малоизвестная тропинка до автобусной остановки, и многим жителям удобно через неё идти, чтобы срезать путь.

- Ну, приветик, вертихвостка, доигралась? - злым, насмешливым голосом произнесла Аня, и в её глазах плясали ехидные огоньки. Не дав мне ничего ответить, она продолжила, приблизив лицо: - Думала, увела моего парня, проигнорировала мою просьбу прийти в туалет на разговор и побег от меня - тебе это сойдёт с рук?

Я только хотела что-то ей ответить, собрать остатки сил и выкрикнуть ей всё, что думаю, как в этот момент мне прилетела резкая, обжигающая пощёчина. Десятиклассница, которую я знала лишь по имени и дурной репутации, ударила меня со всей силы. Моя щека мгновенно покраснела, а в глазах потемнело от острой боли. Я прижала руку к горящей коже, пытаясь унять пульсацию.

Моя щека горела адским пламенем, отпечаток чужой ладони пульсировал, словно на нём выжгли клеймо. В глазах рябило от боли, но я не была слабой. Никогда не была. Может, и не обладала грубой силой, но слово, острое, как бритва, всегда было моим оружием. И в этот раз, глядя в эти злобные, чужие лица, я решила не просто не бояться - я решила дать отпор. Другим путём. Не криком, не мольбой, а той самой правдой, которую Аня, казалось, старательно прятала даже от самой себя.

Холодный октябрьский воздух обжигал лёгкие, но я, стиснув зубы, собрала остатки самообладания. Мой голос, едва дрогнув на первой фразе, окреп, прорезая натянутое молчание лесной чащи. Каждое слово было точным, выверенным ударом, нацеленным прямо в её самое уязвимое место:

- Ань, ты серьёзно? Ты правда думаешь, что напасть на одну с толпой из девяти человек и ударить меня, как последняя трусиха, делает тебя крутой? - В моих словах не было истерики, лишь холодное презрение. - На самом деле, это жалко. Не круто, а отвратительно. И, к твоему большому сожалению, ты глубоко ошибаешься, если веришь в это.

Я сделала небольшой шаг вперёд, вынуждая её чуть отступить. В её глазах мелькнуло секундное замешательство, но я не дала ей опомниться, продолжая наступление словами, словно метала камни.

- Твои постоянные гулянки, твоё пьянство до такой степени разъели тебя изнутри, что от той Ани Калининой, которая когда-то была гордостью школы, не осталось и следа. Ты была отличницей, хорошисткой! А теперь? Ты даже не троечница. Ты превратилась в жалкую пародию на саму себя, в почти двоечницу, которая скоро будет болтаться на грани отчисления.

Сырой воздух леса, пропитанный запахом опавшей листвы и влажной земли, казался мне свидетелем этого унизительного спектакля. Голые ветви деревьев, тянувшиеся к хмурому небу, словно безмолвно осуждали то, во что превратилась Аня.

- Ты посмотри на себя, кем ты стала! - Мой голос звенел от негодования. - Раньше ты была доброй. Хорошей. К тебе тянулись люди, тянулись парни, потому что в тебе был свет, была искренность! Тебя все любили, даже учителя, которые сейчас, наверное, плачут, глядя на твои оценки! К тебе было совсем иное отношение. Не как к этой шавке, которую ты собрала вокруг себя!

Я обвела взглядом её "свиту" - те самые лица, что минуту назад казались такими злыми и уверенными, теперь начали выглядеть... неуверенно. На мгновение некоторые из них отвели глаза, и это дало мне ещё больше сил.

- А что ты получила сейчас? Что?! - Я почти кричала, но это был не крик отчаяния, а крик ярости. - Все в классе тебя презирают, потому что ты ведешь себя как последняя тварь! Твои родственники от тебя отвернулись, потому что им стыдно за тебя! И только твои родители, которые, кажется, слепы, как котята, стараются прикрыть твою задницу, лишь бы не выносить сор из избы! Ты - никто! И ты это знаешь!

Наступила мёртвая тишина, прерываемая лишь шорохом ветра в редких, ещё не опавших листьях и собственным, учащенным дыханием. Сквозь тупую боль в щеке я ощущала, как мои слова вонзаются в Аню, пробивая её маску наглости. Её лицо исказилось. Это было не просто злость, это была злость раненого животного, загнанного в угол. Я попала. Попала прямо в нерв.

Я продолжала смотреть на неё, сквозь жгучую боль в щеке, сквозь холод, который пробирал до костей. Сквозь ту же осеннюю листву, что безмолвно опадала вокруг нас, я видела, как в глазах Ани нарастает дикая, почти животная ярость. Мои слова, казалось, вонзились в неё глубже, чем любая пощечина.

- Ты довела очень хорошую девчонку до того, что она, спасаясь от твоего буллинга, перевелась в другую школу! - голос мой дрожал, но я не позволяла себе заплакать. Это были слёзы не от боли, а от горечи. От осознания того, во что превратилась та, кого я когда-то знала. - И главное, зачем так себя вести? Чего тебе в этой жизни не хватает?! Денег? Родителей? Чего?! У тебя всё есть!

Я обвела взглядом её свиту, которая, кажется, впервые за весь этот кошмар начала выглядеть не такой уж и непоколебимой. Их взгляды, до этого полные злорадства, теперь колебались между смущением и усиливающимся раздражением.

- Тебя любили все и уважали, - продолжала я, чувствуя, как внутри нарастает отчаяние, - а ты стала такой... И самое главное - какой ценой? Какой ценой ты это купила?!

На улице, за кромкой леса, слышался редкий шум проезжающих машин, но здесь, в этой тёмной чаще, казалось, время замерло. Сырость обволакивала, проникая под одежду, а запах прелых листьев смешивался с едким, приторным ароматом их духов.

- Прохожие идут по улице и даже не хотят смотреть в твою сторону, Аня! - Я повысила голос. - Родителям очень стыдно за твоё поведение, но они тебя сами же и разбаловали, и слова тебе сказать не могут! Ты потеряла даже своего же этого Котова, ИЗ-ЗА СЕБЯ! Никто в этом не виноват! Никто!

Мои слова эхом отдавались в тишине леса, словно удары молота. Каждое из них было пропитано обидой и осознанием того, что Аня сама разрушила всё, что имела.

- Ты сама же много пила, вела себя отвратительно, ты сама потеряла всё, даже авторитет, который ты зарабатывала своим примерным поведением, добротой и оценками! - Я чувствовала, как слёзы подступают к глазам, но это уже были не слёзы беспомощности, а слёзы боли за несбывшиеся надежды, за потерянную дружбу. - Я не знаю, что с тобой случилось, что ты решила стать такой. Я помню другую Аню, с которой я общалась в начальной школе, которая была добрая, с которой можно было нормально общаться, с которой было весело. Куда это всё делось?! Почему гордость родителей стала их же позором?! Аня, для чего тебе это всё... Ты же знаешь, что от такой жизни ничего хорошего и не будет. Ты, может, и поступишь учиться за деньги. Но как же ты будешь работать? Как люди будут тебя уважать, смотря на то, что ты не можешь элементарно культурно общаться?! Ты же сама понимаешь, что такая жизнь ни к чему хорошему не приведёт... - Последние слова слетели с губ почти шёпотом, но это был шепот, полный отчаяния и предчувствия беды, чуть ли не со слезами на глазах, которые я отчаянно пыталась сдержать.

Я посмотрела на Аню, и в её глазах, только что блестевших от злобы, я увидела нечто новое. На её лице, искаженном ненавистью, заблестели слёзы. Но это были не слёзы раскаяния. Это были слёзы бессильной ярости, которая мгновенно вспыхнула, превращаясь в дикий, неуправляемый гнев. Она сделала шаг вперед, её кулак сжался.

И тогда они толкнули меня. Вся компашка, словно по невидимому сигналу, единым фронтом рванулась вперёд. Я чуть не рухнула на влажную, колючую землю, поскользнувшись на опавшей листве. Аня замахнулась, её лицо было перекошено от безумной злобы, готовая нанести еще один удар, куда более сильный, чем первый.

В этот самый миг, словно луч света, пробивший плотные кроны деревьев, раздался громогласный, яростный голос, разнесшийся по лесу, заставив всех вздрогнуть.

- Что здесь происходит?!

Моё спасение. Моё нежданное, такое нужное спасение пришло в виде моей же сестры. Ася, видимо, решила пойти именно этой тропинкой до автобусной остановки. И, к моему счастью, к моему неописуемому облегчению, она оказалась здесь и сейчас.

Аня отдёрнула занесённую руку, её ярость на мгновение угасла, сменившись осторожностью. Её свита замерла, словно пойманные на месте преступления школьники.

- Посмеешь кому-то об этом рассказать, - прошипела Аня, приблизившись ко мне вплотную, её голос был похож на змеиный шёпот, обжигающий и ледяной одновременно, - то тогда такое будет происходить не то что часто, а каждый день, но ещё не только с тобой, но и с твоей зубрилой, ты меня поняла?!

Угроза зависла в воздухе, густая и осязаемая. Слова "зубрила" и "каждый день" ударили по мне, как ледяной душ. Я поднялась на ноги, едва ощущая дрожь в коленях. Вытерла непрошеные слёзы, которые всё же выступили на глазах, и, собрав всю волю в кулак, надела на себя маску безразличия.

- Всё в порядке, - сказала я Асе, пытаясь придать голосу максимально небрежный тон, - мы просто прикалывались, девочки сейчас меня проводят до автобусной остановки!

Ася, конечно, не поверила. Её глаза сощурились, и я видела, как она внимательно, почти с подозрением, осматривает меня. Она была слишком умна, чтобы купиться на такую откровенную ложь.

- Я, конечно, тебе не верю, - зло проговорила Ася, её голос был низким и угрожающим, словно предвестник бури. Она окинула всю компашку Ани ледяным взглядом, от которого даже самые смелые поёжились. - Но скажу одно: если я ещё раз увижу, что кто-то с моей сестрой или любой другой девочкой "прикалывается" вот таким образом, то я не побоюсь вызвать полицию и всех вас поставлю на учёт! Вы меня поняли?!

Ася была права. Её слова имели вес, и даже Аня, казалось, это понимала. Моя сестра всегда умела поставить на место.

- И никого не надо провожать на остановку, - добавила Ася, кивком указывая на тропинку. - Я сама свою сестру в состоянии туда проводить.

После чего Ася схватила меня за рукав, крепко, почти до боли, и потащила прочь из этого проклятого леса, прочь от Ани и её свиты, которая стояла, оцепенев, наблюдая за нашим уходом. Я чувствовала их ненавидящие взгляды на своей спине.

По пути, едва мы вышли из лесной чащи и оказались на широкой, мокрой от утренней росы дороге, я встретила Миру, которая, увидев нас, тут же кинулась ко мне, её лицо было искажено тревогой.

- Подруга, ты чего?! - с испугом тараторила Мира, её голос был полон неподдельного волнения. - Мы уже как минут двадцать должны быть на месте! Я уже даже домой к тебе сбегала, тебе названивала, Алёне писала! Где ты была?!

Ася после этого пристально посмотрела на меня, её взгляд был полоным невысказанных вопросов, и я поняла: она точно не верит в мою байку про то, что мы просто баловались. На моём лице, наверное, всё ещё читались следы пережитого ужаса, да и волосы были растрепаны.

Через секунд тридцать, сглотнув ком в горле, я наконец ответила подруге, пытаясь выглядеть максимально спокойно, хотя сердце колотилось, как загнанная птица.

- Да просто с девочками знакомыми решила пообщаться, - я даже попыталась изобразить улыбку, но, кажется, она вышла кривой. - А так заболтались, что я даже не заметила, как пролетело время!

По глазам Миры я поняла, что она мне тоже не верит. Её взгляд задержался на моей покрасневшей щеке, на сбившемся дыхании. Но, к моему облегчению, она расспрашивать меня не стала. Наверное, почувствовала, что что-то не так, но решила не давить.

Мы просто все втроём, в угнетающем молчании, сели на автобус. Я достала телефон и быстро написала СМС Алёне с извинениями за опоздание.

Автобус тронулся, унося меня прочь от леса, который теперь навсегда ассоциировался с болью и страхом. Я смотрела в окно, на пролетающие мимо голые деревья, на серое осеннее небо. Наверное, многие сказали бы, что я совсем тупая, что испугалась и солгала, не выдала своих обидчиков. Но я сама не понимала, почему так сделала. Я чувствовала себя так, словно меня переехал огромный, неповоротливый грузовик.

Когда я читала книги и видела подобные ситуации, то тоже считала главных героинь наивными или даже глупыми, потому что они не шли и не рассказывали всё взрослым. Но я никогда не оказывалась в таких передрягах до сегодняшнего дня. До этого момента мне было их не понять. Теперь же я знала, что если Аня что-то сказала, то значит, она так и сделает, она не блефует. Перечить ей я просто боялась. Я боялась, что моим подругам, Мире и Алёне, тоже потом за меня достанется, что они станут следующими мишенями. У всей этой компашки, этой "свиты", денег было дофига, а у одной из них вообще бабушка - директор крупной фирмы или, что ещё хуже, директор школы, поэтому им, вероятно, ничего не будет. Им всё сойдёт с рук. Окончательно портить себе жизнь, ввязываясь в это открытое противостояние, я не хотела. Не сейчас, когда моё собственное сердце стучало от страха. Я не знала, как выкручиваться из этой ситуации. Может, буду вызывать себе такси до школы, чтобы избежать этой тропинки, этого леса, этих встреч. Но, опять же, если я буду постоянно это делать, то мне попросту не хватит моих карманных денег, да и мама с Мирой что-то заподозрят. Я оказалась в ловушке, из которой не видела выхода.

Прямо сейчас, стоя на полупустой остановке, наблюдая, как осенний ветер шевелит редкие листья на деревьях, мне хотелось одного - уткнуться кому-то в плечо и выплакаться. Долгое время я считала себя сильной, несокрушимой, с нормальной, устойчивой самооценкой. Но что-то сегодня во мне внутри щёлкнуло, словно тонкая, натянутая струна лопнула, и всё пошло наперекосяк. Душа, которая ещё час назад была готова сражаться, теперь просто разваливалась на части. И самое страшное - я даже не подозревала, что это только самое начало.

Сегодняшний инцидент ударил по моей самооценке очень сильно, оставив глубокую, кровоточащую рану. Пока мы ехали в автобусе, скрипящем на поворотах, я просто смотрела в окно, на проносящиеся мимо поблекшие пейзажи. Мира, чувствуя мою отстраненность, решила меня не трогать и тихонько разговаривала с Асей, бросая на меня обеспокоенные взгляды. Вся эта ситуация выжала меня, как лимон, высушила до последней капли, оставив лишь безжизненную, пустую оболочку. Мне уже ничего не хотелось - ни плакать, ни радоваться, ни кричать от боли. Мне просто хотелось исчезнуть. Уехать куда-то, не знаю куда, но это и не важно. Была бы моя воля, я собрала бы вещи и уехала в другой город, туда, где никто меня не знает, где не будет ни Ани Калининой, ни её свиты, ни этого липкого, всепроникающего страха. Но меня никто никуда не пустит, и никто меня не поймёт. Никто не увидит эту невидимую боль, которую я носила в себе. Самое главное, что все эти противные, унизительные вещи делают не я, но стыдно почему-то мне. Как будто бы не меня сегодня окружили и избили морально, а я их. Эта несправедливость давила, как огромный камень. А ведь ещё в среду моей главной, самой страшной проблемой была несчастная тройка за контрольную по математике. Всё-таки как сильно может поменяться жизнь за один проклятый день: вот живёшь спокойно, дышишь полной грудью, и ничто не предвещает беды, а тут - бац! - и всё твоё существование летит в тартарары.

Время тянулось медленно, словно густой осенний мёд, но когда мы всё-таки приехали на нужную остановку, я увидела знакомые фигуры. Алёна, Богдан и, конечно же, куда без него? Тем самым другом Богдана оказался Максим. Честно говоря, сейчас мне было даже не до него, не до его взгляда, не до его неловкой, но такой искренней симпатии. Мне уже было глубоко всё равно. Этот лесной инцидент, этот кошмарный налёт перекрыл просто все остальные мои проблемы, все раздражения, все незначительные подростковые драмы. Мне стало просто глубоко плевать на всё. Моё странное поведение, моя опустошённость, лицо без улыбки и потухшие глаза, конечно же, заметили все.

- Девчонки, приветик! Что случилось, почему у Лины лица нет? - с испугом спросила Алёна, её взгляд был полон неподдельной тревоги.

Все мы поздоровались, а я, стараясь выглядеть максимально равнодушно, сухо пожала плечами, как будто и вправду ничего не случилось, и у меня просто плохое настроение, как будто я просто не выспалась.

- Да я сама не знаю, - растерянно ответила Мира, бросая на меня быстрый, беспокойный взгляд. - Ко мне она пришла уже в таком состоянии.

- Да что вы все паникуете, ничего не случилось! - сказала я, стараясь придать голосу раздражённые, почти грубые нотки, чтобы отпугнуть их заботу. Но почему-то у меня резко заслезились глаза, предательски выдавая моё истинное состояние. Я тут же отвернулась, поспешно смахнув влагу с ресниц, надеясь, что никто не заметил.

По глазам Макса я поняла, что он что-то подозревает. Его взгляд был слишком проницательным, слишком внимательным, и в нём мелькнуло понимание, смешанное с беспокойством. Но я не собиралась ни разговаривать с ним, ни узнавать, так ли это. Я просто хотела, чтобы это ужасное воскресенье поскорее закончилось.

В итоге все мы решили пойти спокойно гулять, куда-то в сторону парка, чтобы хоть как-то отвлечься. Я даже попыталась начать улыбаться, натягивая на лицо маску беззаботности, чтобы не привлекать лишний раз к себе внимания и не вызывать новых вопросов. Потом Богдан начал что-то показывать в телефоне, чем сразу заинтересовал моих подруг, Алёну и Миру. Пока они шли впереди, увлечённо склонившись над экраном, а он им что-то показывал, я стала немного от них отставать, пытаясь собраться с мыслями.

В этот момент Макс, словно прочитав мои мысли, решил сделать то же самое. Он замедлил шаг и почти неслышно подошёл ко мне для разговора, его голос был тихим, почти шепотом.

- Лина, я не знаю, почему ты ко мне относишься, как к какому-то придурку или плохому человеку, - с грустью начал он, и в его голосе слышалась искренняя обида. - Я просто рассказал тебе о своих чувствах, я не призываю тебя к отношениям, не обзываю, не обижаю, не слежу за тобой. Я просто решился на этот шаг, чтобы ты всё знала. Мне очень обидно, что я и так боялся тебе рассказать, но за это получил такое отношение к себе. Я правда не буду тебя заставлять со мной встречаться, я просто хочу, чтобы ты ко мне относилась нормально.

Он остановился, глядя мне прямо в глаза, и в его взгляде читалась такая непритворная боль, что моё сердце дрогнуло.

- И как только вчера ты мне сказала, что девочки стояли именно у твоего дома, - продолжил он, его голос стал чуть твёрже, - то я всё понял. У тебя, кажется, начинается буллинг из-за этой тупой Ани? Я всё правильно понимаю? Честно, я уверен, что я попал в точку.

Его слова были как ушаты холодной воды, но в них была такая искренность, такая готовность помочь, что я невольно вздрогнула.

- В понедельник я могу с ней поговорить, и они тебя трогать не будут, - продолжал Макс, его голос был полон решимости. - Просто самое главное - не относись ко мне так ужасно, я не хочу сделать тебе плохо, я правда отношусь к тебе положительно, и я не хочу, чтобы моя симпатия к тебе влияла на тебя так.

После этого я задумалась на пару минут. Шум города, шелест ветра в ветках, смех впереди идущих друзей - всё это словно отступило на второй план. Внутри меня шло настоящее сражение. А ведь и вправду, он не сделал ничего плохого. Он не заслужил моего презрения. Он не преследовал меня, не угрожал, не унижал. Он просто... признался. А я просто относилась к нему, как к чудовищу, как к источнику всех бед. Он старается сделать мне хорошо, даже сейчас, видя моё состояние, хочет помочь, вступиться за меня. А я? Я веду себя, как последняя стерва. Мне и вправду надо пересмотреть своё отношение к нему. Его слова, его искренняя забота, которую я так жестоко отвергала, отозвались во мне глубокой болью и чувством стыда.

- Прости меня за то, что я так себя веду, - наконец выдавила я, и слова дались мне с трудом. Я подняла на него глаза, ища прощения. - Но, надеюсь, ты понимаешь, что я не хочу с тобой встречаться. Не то, чтобы ты мне не нравишься... - Я запнулась. - Мне, в принципе, никто не нравится, и я считаю отношения в таком возрасте ранними, слишком сложными, поэтому давай будем просто одноклассниками. И ещё, - я быстро взглянула на него, опасаясь его реакции, - не надо ничего делать, девочки меня не трогают, не надо ни с кем разговаривать.

Дольше разговаривать у нас уже не получилось: ребята впереди заканчивали разговор с Лисеевым-старшим, оглядывались, и нам пришлось к ним вернуться, притворяясь, что наш разговор был всего лишь обычным обменом фразами. Тяжелый груз лежал на моей душе, но Макс, кажется, немного смягчил этот груз своей искренностью.

После всех пережитых испытаний, после той душной атмосферы, что окутала меня в лесу, наша гулянка, к моему удивлению, прошла на удивление легко и непринуждённо. Мы бегали, баловались, смеялись так искренне, что временами я забывала о жгучей боли в щеке и липком страхе, который до этого сковал мою душу. Разговоры лились рекой, шутки сыпались одна за другой. Оказалось, что Котов, этот Макс, в общении не такой уж и плохой, как я изначально решила. Даже очень хороший. Его шутки были легкими, его смех - заразительным, и я вдруг поняла, что его присутствие не давит, а, наоборот, добавляет какой-то новой, неожиданной нотки в нашу обычную компанию.

Потом мы даже поиграли на детской площадке, на этих старых качелях и горках, которые, казалось, помнили еще моё детство. Последний раз я играла на площадке лет в восемь, когда ещё папа дома был почаще, когда мир был проще, а проблемы казались размером с песчинку. Это было так давно, что казалось нереальным. Мы дурачились, как малыши, смеялись до боли в животе, и эти минуты беззаботности были настоящим подарком судьбы.

Мы нафоткались, строя смешные рожицы, прыгая, обнимаясь. Эти мгновения, пойманные объективом, казались доказательством того, что счастье всё-таки существует. И, что самое удивительное, мы даже распечатали эти фотки на моментальной камере, которая оказалась у Алёны. Глядя на эти яркие, немного размытые карточки, я чувствовала, как тёплая волна разливается по груди. Это была самая незабываемая гулянка в моей жизни, светлое пятно на фоне серого октября.

Когда мы сидели на аллее в парке, укрытые от пронзительного ветра редкими, почти облетевшими деревьями, и обсуждали какой-то пустяк, у меня зазвонил телефон. Мелодия, обычно не вызывающая никаких эмоций, сейчас прозвучала как сигнал к чему-то важному. Я взглянула на экран, и к моему удивлению, там высветился контакт: "Папа". Сердце ёкнуло. В командировках папа звонил редко. У них там, по его словам, очень мало свободного времени, и в свободные часы он просто занимается базовыми вещами: спит, ест, моется.

Я, конечно же, сразу взяла трубку, чувствуя, как радость вскипает внутри, отгоняя прочь все тревоги.

- Алло, папуля, приветик! Как дела? - радостно протараторила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе от волнения.

На другом конце провода раздался его тёплый, такой родной голос, который я так давно не слышала подолгу.

- Доченька, приветик, у меня всё хорошо, - сказал папа, и его голос звучал непривычно оживленно, почти торжествующе. - Но я звоню тебе не поболтать, а сказать, что уже во вторник я приеду домой. На целый месяц!

- ЧТОО?! ПАПУЛЯ, УРА, Я ТАК ЖДАЛА!! ГОСПОДИ, Я ТАК РАДА! - прокричала я, вскочив со скамейки так резко, что чуть не сбила Макса. Я начала бегать и прыгать по всей аллее, не в силах сдержать нахлынувшей эйфории. Мои легкие наполнялись холодным, но таким чистым воздухом, а тело, минуту назад измученное и уставшее, вдруг наполнилось невероятной энергией.

- Лисёнок, я тоже очень рад, - голос папы был мягким, в нём слышалась улыбка, - но, к сожалению, не могу с тобой долго разговаривать. Мне надо ещё успеть позвонить маме и Асе, а уже через десять минут я начну работать, поэтому увидимся уже во вторник. Я приеду с подарками! Люблю, целую, обнимаю!

Связь прервалась, оставив меня посреди аллеи, переполненную счастьем. Вся моя жизнь, казалось, вдруг окрасилась в яркие цвета. Всё-таки, подумала я, жизнь сейчас на моей стороне. Этот день, начавшийся с кошмара, оборачивался таким невероятным, таким желанным подарком.

По моему разговору сразу было понятно, что домой вернётся папа, и, хотя я не слышала, как он говорил, что "на целый месяц", мои друзья, видя мою эйфорию, тут же подхватили моё настроение. Девочки и пацаны просто встали, и каждый из них меня поздравил, улыбаясь так же широко, как и я. И уже прыгать по всей аллее, смеясь и обнимаясь, мы начали впятером, забыв обо всём на свете.

Сегодня я окончательно поняла, что зря отталкивала Котова. Зря избегала его, зря воспринимала как какую-то угрозу. Он как друг оказался даже очень хорошим. Его присутствие было спокойным, его шутки - уместными. Наша компания просто идеально совпала по интересам, нам было о чём разговаривать часами, нам ни на секунду не было скучно, и это было невероятно ценно.

Обедали мы сегодня в уютном кафе, где пахло свежей выпечкой и крепким кофе. Гуляли мы аж до шести вечера, мама разрешила только с одним условием: что мы гуляем впятером и что она заберёт нас всех и развезёт по домам. Это было приятно, чувствовать её заботу. Мы даже сходили в кино, посмеялись над глупой, но доброй комедией, и за нас, к моему удивлению, оплачивали пополам Богдан и Макс.

Потом, в половине седьмого, приехала мама на своей машине, и мы, полные впечатлений, начали свою развозку. Сначала завезли Алёну и Богдана домой, потом Миру и Макса, и только потом мы приехали к себе. В общем, день прошёл отлично, и я даже совсем забыла о том, что завтра школа, и уже завтра мне придётся видеть Аню. Завтра мне придётся снова столкнуться с той тенью, что нависла над моей жизнью.

Иногда мы смеёмся над чужой бедой и не понимаем, почему человек не поступил иначе, пока сами не столкнёмся с подобным и не прочувствуем его боль. Сегодня я поняла это как никогда остро.