Безответно влюблён

Мои одноклассники – полные идиоты! Я могла бы повторять это тысячи, миллионы раз, и каждое слово было бы чистой, неразбавленной правдой. Они существовали в каком-то своём, параллельном мире, где правила обычного человеческого поведения, казалось, просто не работали. Мой сосед по парте, Максим Котов, решил, что лучшего момента просто не найти. Он решил признаться мне в любви. И это было бы ещё ладно, если бы не одно «но» – он сделал это на самой новой, самой сложной теме по алгебре!

Я впервые за очень, очень долгое время, быть может, за несколько месяцев, начала понимать новую тему. Эти закорючки, цифры и переменные, что обычно казались мне набором бессмысленных символов, вдруг сложились в логичную картину, и мозг, словно старый механизм, начал работать без скрипа. Я чувствовала, как внутри меня загорается маленькая лампочка понимания, предвкушая если не открытие, то хотя бы озарение. И вот тогда он сбил меня своим признанием, обрушив на мой мозг эту абсолютно ненужную в данный момент информацию.

Максим Котов. Ученик седьмого класса. Шатен с карими глазами, которые, если присмотреться, всегда были слишком серьезными для его возраста. По какой-то совершенно непонятной мне причине, его считали "крашем" класса. Да не то чтобы класса – казалось, всех седьмых классов нашей школы! Девчонки из "Б", "В", "Г" и даже "Д" смотрели на него с каким-то обожанием, а на переменах собирались вокруг, хихикая и перешептываясь. Я честно не понимала, что они в нем нашли. Что это за магия такая? И какие вообще отношения могут быть в седьмом классе? Им всем, по большей степени, лет по тринадцать, и они ведут себя так, будто им по восемь, а не почти четырнадцать. Какие они смс пишут в группе класса... я лучше промолчу. Туда я вообще не захожу. Даже уведомления отключены. Слишком много кринжа.

Нет, вы не подумайте, что я считаю себя какой-то особенной и не общаюсь ни с кем в классе. Конечно же, у меня есть подруга. И я ей дорожу. Её зовут Мирослава, и она – мой воздух. С Мирой мы – главные сплетницы, если наши переписки когда-нибудь прочтут, нас, наверное, со школы выгонят, а в классе сделают изгоями. Ладно, я, конечно, немного переборщиваю, но вот сплетничать мы очень любим. Это наш способ справиться с реальностью, пропуская её через призму сарказма и преувеличений. С моей подругой мы прошли огонь и воду, целые жизненные циклы: у нас и дружба втроем была, и ссоры, такие громкие, что стены дрожали, и общение прекращали на недели, и друг друга ненавидели, и предавали друг друга, что только не было. Это были те самые детские, подростковые "предательства" — сказанные в пылу ссоры лишние слова, разглашенные тайны, когда мир казался таким простым и черно-белым. Но самое главное, что после всех этих вихрей, после всех этих штормов, мы остались друг у друга. Мы выстояли.

"В настоящей дружбе можешь не надевать никакие маски, быть настоящей, быть искренней, высказывать своё мнение и знать, что за это всё не осудят. Если же ты этого не можешь сделать, то это не настоящая дружба," — именно в Мире я нашла это убежище, эту правду.

Вообще, говорят, что друзей много не бывает, а я в детстве этого не понимала. Могла каждую встречную девочку, с которой делилась конфеткой или секретом, считать своей лучшей подругой. Наивная. Но сейчас-то я поняла, что такого не бывает. Что настоящее — это редкость, драгоценность, которую нужно беречь. Миру я спокойно, без тени сомнения, могу назвать лучшей подругой; я знаю, что она никогда меня не предаст, не вонзит нож в спину, и я могу ей рассказывать абсолютно всё, даже то, что не могла бы рассказать ни родителям, ни самой себе, если бы не Мира. Она знает меня даже лучше, чем мои родители, которые, казалось, жили в своем собственном, параллельном измерении, где главное – это репутация и блеск, а не душа их дочери.

Мирослава Маирко – единственная отличница в нашем классе. Русоволосая, с удивительными голубыми глазами, в которых всегда горел огонек любознательности. В начальной школе я тоже была отличницей, но сейчас, после седьмого, скатилась до твердой хорошистки, и это меня даже не расстраивало. Мира же была эталоном: ходила на танцы, её грация была видна в каждом движении, любила читать книги, погружаясь в вымышленные миры, и рисовать, создавая свои собственные. Кстати, она мой главный помощник по учёбе – и списать даст, если прижмет, и контрошу за меня напишет, так, конечно, не всегда, но когда мне нужна помощь, то она мне помогает, без лишних вопросов, понимая с полуслова. Это была наша маленькая тайна, наш негласный договор.

Этот случай был как раз из таких. У нас была внеплановая контрольная по физике, к которой я, естественно, была не готова. Мой мозг отказывался воспринимать формулы и законы Ньютона, когда столько всего бурлило внутри. Мира, как обычно, зазубрила все параграфы до запятой, её рука уверенно скользила по бумаге, выводя ответы. Я сидела на первой парте, а она – на второй, прямо за моей спиной. Так как я ничего не знала и не могла списать без палева, то просто ждала, когда подруга напишет свой вариант, а потом решит мой, исписав оба листочка своим аккуратным, мелким почерком. Время тянулось медленно, каждая секунда казалась вечностью, наполненной шелестом бумаги и тихим скрипом ручек.

В это время я, чтобы не сойти с ума от безделья и нарастающего предчувствия провала, наблюдала за своим классом. Мои глаза бесцельно блуждали по рядам, по лицам одноклассников, по их сосредоточенным, а порой и растерянным выражениям. И тут я заметила его. Мой сосед по парте на алгебре, Максим Котов. Он не просто смотрел. Он наблюдал. Его взгляд, кажется, был прикован ко мне, какой-то странной, нечитаемой притягательностью. Как только я резко подняла глаза и посмотрела на него, он, словно пойманный с поличным, тут же отвернулся, его щеки слегка порозовели.

С самого начала этого учебного года я стала постоянно замечать этот взгляд на мне. Мимолетный, долгий, изучающий. Когда наши глаза случайно встречались, и я, уже привыкнув к этой странности, бросала на него вопрос: "Что?", он либо просто отворачивался и молчал, либо небрежно отвечал: "Ничего". Как будто это "ничего" могло объяснить этот пристальный, почти навязчивый интерес. Я не понимала его, и это меня раздражало.

Когда подруга, наконец, написала оба наших варианта, облегченно выдохнув, прозвенел спасительный звонок. Его трель была громкой, но для меня она звучала как самая прекрасная музыка. Все сдали свои работы; конечно же, у многих там был пустой лист, отражающий их отчаяние, а один гений класса по имени Игорь умудрился написать на листочке, что ему не ставили двойку, ведь он, видите ли, у своей кошки роды принимал. И это притом, что у него, кстати, аллергия на кошек, и он никогда их себе из-за этого не заводил! У меня даже челюсть отвисла от такой наглости и изобретательности.

— Мирочка, спасибо тебе огромное; я бы без тебя даже на два не написала! — поблагодарила я свою подругу, чувствуя искреннюю признательность.
Она просто кивнула в ответ, её губы тронула легкая, понимающая улыбка, и мы, взявшись за руки, направились на алгебру. К сожалению, мы не на всех уроках сидим как хотим. К примеру, на уроке, который ведёт наша классная, а точнее – на русском, нам нельзя садиться не по рассадке. Ещё нам нельзя на алгебре, геометрии и обществознании садиться как хотим. И как вы уже могли догадаться, моим соседом по парте, моим "проклятием" на этих уроках, является Максим Котов, которого я терпеть не могу. Его присутствие рядом всегда вызывало у меня странное чувство дискомфорта, будто воздух вокруг становился тяжелее, плотнее.

Всю перемену я провела в столовой с Мирой. Мы ели наше стандартное комбо – картофельное пюре с куриной котлетой – и, конечно же, обсуждали наших одноклассников, их нелепые выходки и последние новости. Это был наш маленький ритуал, наш островок нормальности посреди хаотичной школьной жизни.

– А ты заметила, что Аня давно в школу не ходит? – спросила Мира, откусывая кусочек куриной котлеты, её взгляд был задумчивым, но не удивлённым.

Я скривилась, словно съела что-то кислое. Аня. Одно это имя уже вызывало у меня приступ раздражения.
– В VK я видела её сторисы с каких-то тусовок; возможно, опять где-то пьяная гуляет, а на школу, как обычно, забивает, – с отвращением ответила я, ковыряя вилкой пюре. В моём голосе не было ни капли сочувствия, только глухое раздражение. И почему-то, на дне души, чувствовалось, что это не просто так. Как будто каждый раз, когда Аня "забивала", она била не только по школе, но и по чему-то личному.

Аня была главной фанаткой Макса, до одержимости. Ходили слухи, что они даже в шестом классе встречались, какая-то совсем детская, несерьезная интрижка, но потом расстались. Возможно, он просто "не вывез" её характера. У Ани были яркие рыжие волосы, которые, как пламя, притягивали взгляды, и пронзительные зелёные глаза, в которых порой мелькал какой-то странный, ехидный огонек. С этой особой лучше было не связываться, это я знала точно. Она состояла в компании с какими-то "крутыми" старшеклассницами, которые держали в страхе половину школы. Однажды они устроили настоящий буллинг одной девочке, довели её до того, что та не выдержала и перевелась в другую школу. Причину буллинга я так и не узнала, да и не стремилась, если честно. Я не любила вмешиваться во все эти разборки, предпочитая оставаться в тени, наблюдая со стороны. Аня училась из рук вон плохо, на двойки и тройки, но её это совершенно не смущало; у неё была достаточно обеспеченная семья, которая оплатит ей обучение в другом городе, в любом университете, куда только хватит денег, так что на оценки она плевать хотела с высокой колокольни.

Но самым противным было то, что с Аней мы раньше даже были подругами. Она как раз и была нашей "третьей подружкой", которая пыталась влезть в наш дуэт с Мирой. И это было ясно как день – она дружила с нами только из-за удобства. Мы и списать могли дать, и когда ей не с кем было пойти погулять, то она нас могла позвать, словно запасной вариант, если основные планы срывались. Но однажды она перешла все границы. Она вообще пыталась нас рассорить, вбить клин между мной и Мирой, а главное – она делала это не для того, чтобы с кем-то из нас дружить самой, а просто потому, что ей от этого было весело, она получала какое-то извращенное удовольствие, наблюдая за нашими ссорами. Когда мы с Мирой это всё, наконец, поняли, и когда эта горькая правда открылась нам в полной мере, мы просто прекратили с ней общение. Благо, в то время у Ани еще не было этих "крутых" подруг-старшеклассниц, поэтому всё обошлось без буллинга и крупного скандала. Просто от неё тихонько отдалились, словно от нежелательного сорняка.

Когда прозвенел звонок на алгебру, его резкий трель заставил нас вздрогнуть. Мы поспешили на урок, стараясь не задерживаться. Несмотря на то, что я не была фанатом математики, которая для меня всегда была чем-то вроде высшей магии или заклинаний, учительница по этому предмету, Анастасия Игоревна, мне очень нравилась. Её живой ум, её способность объяснять самые сложные темы так, что они становились почти понятными, – это было удивительно. Темы она объясняла хорошо, но мне, честно говоря, чаще всего было легче ворон в окне считать или наблюдать за пролетающими облаками, чем на уроках слушать. Иногда всё-таки слушала, и даже что-то понимала, но это было редкостью.

Мы, конечно, с Мирой опоздали, но, к нашему счастью, Анастасия Игоревна ещё не успела прийти. Это дало нам фору. Мы быстренько прошмыгнули в класс, заняли свои места по рассадке и стали её ждать. В этот момент класс уже затих, предвкушая начало урока, словно сотни маленьких пружин, готовых вот-вот распрямиться.

Когда пришла наша математичка, весь класс затих и встал, ожидая её позволения сесть. Анастасия Игоревна – брюнетка с кудрявыми волосами, всегда собранными в аккуратный пучок. Ей было всего 25 лет, и она работала в школе недолго, но уже успела завоевать репутацию "той, что заставляет думать". Её многие ученики не любили; мол, если математика не нравится, значит, и учительница не будет нравиться. По крайней мере, такая логика царила в нашем классе – примитивная и беспощадная.

Когда математичка стала объяснять новую тему, я неожиданно для себя стала её слушать. Это был прорыв! Впервые за два месяца учёбы я решила на уроке нормально посидеть, не смотря в окно, не отвлекаясь на свои бесконечные внутренние монологи. Мозг, словно губка, начал впитывать информацию, и я чувствовала, как понимание медленно, но верно проникает в сознание.

Но тут вдруг, словно удар молнии среди ясного неба, Максим прошептал мне на ухо. Его голос был таким тихим, таким близким, что я почувствовала тепло его дыхания.
– Я не знаю, как это тебе сказать, но, короче, ты мне нравишься, – произнес он, и я видела, как его уши и щеки предательски покраснели, выдавая его с головой.

Я на пару секунд выпала из реальности. Мозг, только что сфокусировавшийся на алгебре, заклинило. Я не могла прийти в себя, не могла понять, что только что произошло. А потом, словно не в силах сдержать нарастающий шок, чуть ли не закричав, спросила, слишком громко для затихшего класса:
– ЧТО?!

На меня обернулось полкласса, как по команде, включая Анастасию Игоревну, которая резко застыла у доски. Взгляды, полные любопытства и осуждения, впились в меня. Я почувствовала, как по щекам разливается предательский румянец, и, стыдливо сжавшись, быстро села поглубже, отвернувшись от Макса, будто он был заразен. Сердце колотилось, как загнанный зверь, а в голове царил полный хаос.

Чуть позже, когда напряжение в классе немного спало, я все же повернулась к нему, стараясь выглядеть максимально невозмутимой, хотя внутри все кипело. Шёпотом, сквозь стиснутые зубы, я спросила:
– И как мне это воспринимать?!

– Как хочешь, – ответил Котов, его голос был на удивление спокоен, но в глазах я видела ту же смущенную искру. – Главное, не воспринимай как шутку.

После этого я не могла спокойно усидеть на уроке, всё время ёрзала на стуле, словно меня укусила пчела. Слова учительницы пролетали мимо ушей, а мысли вихрем кружили вокруг одного: "Он признался мне. В любви. На алгебре". На моё странное поведение, конечно же, обратила внимание учительница и вызвала меня к доске. Я вышла, чувствуя себя абсолютно потерянной, но, к моему полному удивлению, какую-то часть новой темы я всё-таки услышала и даже смогла получить твёрдую четвёрку. Чудо, не иначе.

Это был последний урок. Он тянулся невыносимо медленно, каждая минута казалась часом, пока, наконец-то, не прозвенел долгожданный звонок. Класс взорвался, и все побежали домой, словно выпущенные на волю птицы. Мой перепад настроения, конечно же, заметила Мира. Её внимательный взгляд не мог не уловить мою растерянность. Но я ей ничего не рассказала. Сейчас ей надо было торопиться на танцы, и я бы ей не успела всё объяснить, да и не хотела. Поэтому я отложила наш разговор, попрощалась с ней и пошла домой со школы, а в голове у меня была полная каша. Мысли, эмоции, признание Макса – всё это перемешалось в неразбериху, от которой болела голова.

На улице была прохладная погода. Воздух уже пах приближающейся осенью, и я, кутаясь в свою чёрную оверсайз куртку, чувствовала, как лёгкий ветерок пробирает до костей. Небо было пронзительно голубым, а на нём плыли медленно, величаво, огромные белые кучевые облака, похожие на ватные замки. На деревьях уже почти опали все листья, окрасив землю в багряные и золотистые тона. А высоко в небе летели птицы. Стаи, огромные косяки птиц, направляющиеся в другие, теплые края, подальше от наступающих холодов и всех проблем.

Вот бы мне сейчас, как птицам, улететь подальше из этого города, от этой школы, от этой семьи. Сменить имя, фамилию, круг общения, номер телефона, забыть обо всех и начать свою жизнь с чистого листа. Где-то, где никто не будет ожидать от меня ничего, где не будет лжи, где не будет предательства. Просто начать всё заново.