До и после
Игра: "Тени в лесу"
Масть: черви — игра на эмоции
Сложность: 8
Условия: найти выход из замкнутого лесного круга до рассвета. Один из игроков — предатель. Один — наживка. Один — тот, кто должен умереть.
Тишина в лесу была фальшивой. Она обволакивала, но под ней пульсировала угроза.
Кейт бежала. Свет фонаря дрожал в руке. Её разделили с Самурой ещё на старте. Случайно? Или так решили те, кто придумал эту игру?
На запястье отсчёт — 03:12. Осталось чуть больше трёх часов.
Что-то хрустнуло в кустах. Она замерла, сжалась, пытаясь не дышать.
— Кейт, — голос. Хриплый. Реальный. Самура.
Он вынырнул из тени, словно зверь. Взгляд — напряжённый. Он схватил её за плечи.
— С тобой был кто-то?
— Никого. Только страх и странные записки. — Она вытащила одну из них. На ней — размашисто: "Ты не выйдешь. Он — твой палач."
Он взглянул на неё и медленно порвал бумагу.
— Не верь. Мы выживем.
Они шли молча. Кейт ловила себя на мысли, что не чувствует ужаса. Рядом с ним всё замирало. Как перед бурей. Или смертью.
Когда на них напал предатель — выскочил из тьмы с ножом — всё случилось быстро.
Кейт оступилась. Упала. Слишком близко к краю оврага. Земля осыпалась под ногами.
Самура успел. Рывком схватил её за руку.
— Не отпускай! — крикнула она, цепляясь за его запястье.
Он стиснул челюсти, пот струился по виску. Мышцы дрожали от напряжения. Он вытягивал её медленно, сантиметр за сантиметром, пока не затащил наверх и не прижал к себе.
Она дрожала, прижавшись лбом к его груди. Он не говорил ни слова. Но в том, как он её держал, — было больше, чем в тысячах признаний.
— Ты бы прыгнул за мной? — прошептала она.
Пауза. Долгая. Затем:
— Я бы не позволил тебе упасть.
Он посмотрел на неё. А она — на него. Глаза — в глаза. Молча. Честно.
— Кто ты был до этого мира? — спросила она.
Он долго молчал. Потом ответил:
— Кто-то, кто уже потерял всё.
— А теперь?
— Кто не может потерять тебя.
Она поцеловала его первой. Мягко. Не как в ту ночь. Не из страха. Из желания быть ближе.
И он ответил. И в этом поцелуе было всё: растущая привязанность, нежность, которую он так отчаянно скрывал, и страх — не за себя.