Только он

* * *

Появление Хэина так же внезапно, как и прекратившаяся боль в области моего локтя. От страха я вскрикнула, а Чонгук смотрит на него глазами, которые стали такими большими, как никогда раньше. Я порываюсь кинуться к нему после его падения, делаю шаг, но останавливаю себя. Он быстро поднимается и даже не стряхивает грязь прилипшую к идеально выглаженным черным брюкам. Стоило ему сделать это, как оба перестают замечать меня. Совершенно.

— Признайся, Сон, — Чонгук обращается к нему по фамилии, а это значит, что сейчас он пустит в ход свои насмешки. — Ты давно хотел это сделать, причем с самого возвращения, — слышится его нездоровый смех, после чего он вытирает кровь с губы своим кулаком.

— Ошибаешься, — тут же выдаёт Хэин, — я хотел это сделать ещё до своего отъезда. Ещё тогда, когда мы с Джису только начали встречаться. Ты всегда мешался под ногами, сопляк!

Надо ли говорить, что Хэин редко кого вот так обзывает. Он всегда был серьезным молодым человеком и ни за что не стал бы пользоваться разницей в возрасте. Если только его не вывели из себя. Конкретно. Именно это я понимаю по его глазам и сжимающимся кулакам.
— Я? — Чон усмехается и вплотную подходит к Хэину, что уже пахнет горелым. — Внимательно посмотри на меня, я похож на того, кто может мешаться под ногами? Кого ты видишь, Сон?
— Я вижу пустого избалованного папенькиного сыночка.

Каждое слово как удар. Удар, который Чон наносит в ответ, но физически. Со всей силы ударяет Хэина, отчего тот хватается за нос, из которого хлынула кровь моментально. Я ведь часто видела как Гук размахивает кулаками, в хлам нажравшись у какого-нибудь клуба, но чтобы с такой злобой — никогда. Упоминание отца задело его за живое. Самое живое.

— Хэин, — вскрикиваю я и подбегаю к нему, но он отмахивается. По всей видимости, намерен продолжать разборки.

— Что, Чон? Правда глаза колет? — мой бывший не унимается и теперь сам провоцирует Чонгука.

— Хэин, прекрати, пойдём, — мои попытки как в никуда.

— Разве это не так? Строишь из себя особенного, а на самом деле ты простой сопляк, которому не хватает внимания. Признайся, это всё ведь давно было так! — Хэин совершенно спокойно вытаскивает из кармана белый платок и вытирает им нос, будто ничего страшного и не произошло вовсе. Так, каждодневная тёрка, не более.

— Это всё. Джиён и Джису, тебе ведь всегда нужны были обе. А теперь я вижу, ты наконец определился?

На какой-то миг я перестаю дышать и вмешиваться. В тот же самый миг Чон делает шаг, явно желая снова вмазать Сону, но останавливается и переводит взгляд на меня. Если раньше мне было сложно его читать, то сегодня, то сейчас — тем более. Но себе я тоже удивляюсь. Впервые хочу, чтобы эта тема дошла до своего логичного конца. Хэин просто сказал то, чего никогда не могла сказать я. Да и сам Гук тоже. Он сказал за нас обоих.

— Блять, если ты не заткнешься… — Тебе ведь просто удобно было так. Я с самого первого дня нашего знакомства это понял, — но Хэин будто не слышит угроз Чонгука, он пропускает их мимо ушей. — Удобно было, да? С одной стороны Джиён, с которой можно было спать, а с другой — нежность Джису, которой не хотелось ни с кем делиться, да? Давай Чон, докажи, что ты мужчина, признай всё то говно, которым ты изводишь людей вокруг.

Чувство будто мои ноги к земле приросли. Мало того что они онемели от холода, так теперь ещё и рот мой не открывается, чтобы сказать хоть что-то. Но разве я могу? Что я должна говорить на это? Умолять Хэина прекратить говорить правду нам в лицо? Это должен был сделать кто-нибудь, жаль, что роль досталась моему бывшему парню, с которым, в принципе, можно было создать новое неплохое будущее.

— Доказать, что я мужчина? Сейчас я тебе докажу, — с этими словами Чон, как ненормальный, срывается, хватает Хэина сжимая в кулаке воротник рубашки, и ударяет его вторым кулаком.

— Я и не сомневался, что ты способен лишь на это, — Сон усмехается и несмотря на нос, из которого кровь хлынула с двойной силой, ударяет Чонгука в ответ. Мои попытки вмешаться заканчиваются тем, что меня отпихивают и вообще не обращают внимания. Они как два зверя кидаются друг на друга и, в прямом смысле слова, купаются в грязи. Я, набрав нужный номер, вызываю охрану, потому что завязывается настоящая драка. Мои колени и руки начинают дрожать от страха. В прошлый раз Чон хорошенько отделал Хэина, и в этот раз повторяется то же самое. По сути, Хэин никогда в жизни не попадал в драки. Это второй раз.
И оба раза — с Чонгуком. И оба раза он не смог его побить так, как ему хотелось бы. Гук с восьми лет ходил на бокс. Когда подрос, стал ходить реже, потому что у него были другие заботы, но всё же продолжал появляться там в неделю раз. А мой бывший, он был совершенно другим. Аристократом до мозга костей, скажем так. Не считая нашего случая в клубе. Конфликты он любил решать переговорами, а не кулаками. Сегодня он целиком и полностью отошёл от своих принципов.

— Тебе, я вижу, прошлого раза было мало, Сон? — с этими словами Чон  снова наносит мужчине удар, и я не знаю в какую задницу провалилась охрана. Несмотря на то что льет как из ведра, кидаюсь между ними, упираясь руками в грудь Гука.

— Отвали, — рычит он и пытается отпихнуть меня, из-за чего я чуть было не падаю, но от страха Чон сам хватает меня за руку.

— Джису, ты охренела?
— Джису, не лезь! — еле удерживаясь на ногах, заявляет мне Хэин, и по тому, как он выплёвывает кровь, я понимаю, что лезть мне как раз таки надо.

— А ты не указывай ей! — Чон снова рвется вперёд, явно намереваясь продолжать драку и наплевав на мою подступающую истерику, но я не даю ему этого сделать.

— Это вы охренели! Оба! — я срываюсь на крик, не в силах более сдерживаться. Смотрю то на одного, то на другого. Оба в грязи и в крови. Промокшие. И я вместе с ними. Даже не знаю, кто сейчас привлекательнее. — Ты ведь хотел уехать отсюда? Давай уедем. Посмотри на меня, — хватаю побитое лицо руками и заставляю оторвать свой взгляд от Сона.

— Давай уедем, Гук.

Чувствую, как он смягчается. Шрам над бровью поднимается на своё место и дыхание нормализуется. В этом я определённо хороша. Я только это и делала долбанных три недели — успокаивала его. В моменты гнева с Гуком нужно проявлять нежность. Он поддаётся этому.
Для себя я решила, что всё из-за потери матери. Она скончалась, когда он был совсем маленьким шаловливым мальчиком и ему не хватало женского тепла. Он был привязан к нам с Джиён, но вместо нежности от неё он, скорее, получал безумное удовлетворение всех потребностей.
Хэин прав. Гук просто не хотел никогда делиться этой самой нежностью, которую я ему дарила. А сейчас, он всё еще размышляет, какая перспектива его устраивает больше: продолжать тут драться или уехать со мной. Определенно выиграю я.

— Джису, ты серьёзно? — спрашивает Хэин с каким-то отчаянием в голосе.
Я — серьезно.

— Заткнись блять! — Чон снова заводится и я снова его останавливаю. Пожалуй, если сравнивать с собакой, то — это как удерживать овчарку.

— Господин Чон, — охрана, наконец, выбегает к нам. Мать вашу, до чего же «шустрые».

— Окажите господину Сон помощь и проведите его так, чтобы никто не увидел. А господин Чон поедет со мной.

Я опережаю Чонгука и даю свои указания. Работники всё равно не спешат выполнять, потому что им нужно одобрение директора, который, к счастью, тут же кивает, мол, всё в порядке, выполняйте.
К этому времени к нам подбегает и Хун, оставив дверь машины открытой.
Все чертовски «вовремя».

— Пройдёмте скорей, — взволнованный шофёр тут же укрывает нас зонтиком, а затем кидает мне на плечи свой огромный пиджак, замечая, как я дрожу от холода. Промёрзла до самых костей. Я киваю ему в знак благодарности.

Охранники помогают Хэину зайти внутрь и, скорее всего, ему выделят номер, где он сможет привести себя в порядок или тихо отвезут в больницу, если оно ему будет нужно. Но надеюсь, не нужно. Напоследок Сон смотрит на меня, будто я совершаю государственную измену.
Думаю, я изменяю себе. Вот прямо сейчас, когда Чон сжимает мою руку так, что варианта взять свои слова назад — просто не существует.
Я предложила ему уехать отсюда и только это остановило всю мясорубку. Значит, я должна выполнять. Так и знала, что надо было ещё в самом начале звать охрану, пусть отодрали бы своего директора от компаньона. Идеальный заголовок для скандальной статьи. Попадая в теплый салон, мои зубы, наконец, перестают стучать и дрожь стихает. Хун предлагает заехать в больницу, но прекрасно знает, что Чон так никогда не делает. Да и он не сильно пострадал, как всегда: губа разбита, второй удар пришелся по скуле и иногда за плечо держится. А в целом его надо в стиральную машинку — весь в грязи. Он садится рядом со мной и, окинув взглядом, внезапно говорит:
— Тебе нужно было оставаться на месте.
— А тебе не нужно было вестись на провокацию! — я поворачиваюсь и натыкаюсь на его хмурый профиль. Он не смотрит на меня, но хочет это сделать.
— Эту провокацию начала ты со своей поездкой, — после некоторого молчания, он всё же решает выдать то, что его до сих пор мучает.
— Я не хочу больше говорить на эту тему, хорошо?

— Хорошо, если до самого утра будешь заботиться о моём раненом плече, — улыбается, а потом морщится от боли.

Придурок. Чон Чонгук  просто умудряется быть кем угодно в одном флаконе.
— Тебе пора нанять медсестру, — я отворачиваюсь к окну, не желая больше вести этот тупой диалог.
Я то думала Чон будет страдать от угрызений совести, ему будет стыдно за весь этот спектакль с жанром экшн, а он…как всегда.

— Хочешь, чтобы меня лапала незнакомая баба? — он вовсю развлекается, а я ловлю его отражение в стекле. Я давно дала ему возможность играть на своих слабостях, я не должна этому удивляться. Собственные мысли заставляют меня усмехнуться. Незнакомая баба. А до этого, можно подумать, все были очень знакомые. Я ничего не отвечаю Чону и продолжаю смотреть в окно, но уже не на него. Приезжаем мы очень быстро, потому что квартира его в паре минут от отеля. Это мне по утрам добираться дохрена времени надо.

— Позвоните мне, если что.

Хун кланяется и оставляет нас перед лифтом, после того, как услышал, что его помощь больше не нужна. Действительно, зачем она? Дальше всё как по сценарию. Не знаю насколько хороший актёр из Чона, но он жалуется на боль в руке, ноге, голове, везде.
Я помогаю ему пройти в лифт, где он то и дело ноет, начинает причитать, что вечно попадает в драки из-за меня, и вообще, Хэин настоящий «изверг», ещё немного и он мог убить наследника Чона. А я лишь закатываю глаза, не понимая, как этот идиот Чонгук и тот, который в гневе кидался на тридцатилетнего мужчину под дождём, могут быть одним и тем же человеком.

В лифте огромное зеркало, но заглядывать в него второй раз уже не хочется. Вид у меня — жуткий. Хуже не придумаешь. С волос вода стекает на пиджак шофёра, тушь размазалась, дорогущее платье прилипло к телу, как и грязь к нему, ведь я храбро кидалась между двумя бизнесменами, которые устроили бой без правил прямо у меня на глазах. Аж дрожь по телу, когда вспоминаю.
Да, я уехала с Чонгуком, но мне не всё равно что там с Хэином.
Вид у него был, откровенно говоря, хреновый.
Мои раздумья прерывает звук смс. Юта.
Спрашивает куда я пропала. Пропала — как нельзя подходящее слово. Господи, он и представить не может в какой ад я пропала. Вот уж точно.
Пишу ему, чтобы не ждал меня и я всё расскажу завтра.
А в этот момент, без капли стыда, Чонгук следит за каждым мной написанным словом. Но даже мой недовольный взгляд его не смущает. — Никак не могу решить, кто опаснее, Юта или Хэин? Кто из них хуже? — спрашивает он и демонстративно поднимает глаза вверх, делая вид, что действительно размышляет над этим. А для меня, вопрос настолько простой, даже и минуты не надо, чтобы обдумать ответ.

— Ты! Ты самый опасный и худший! — слова вырываются, будто из глубины души, будто они давно там были, запылились и лишь ждали, когда, наконец, кто-нибудь решит их вытереть. Мелодия говорит о том, что мы приехали, а ухмылка Чона — о том, что он не будет спорить с таким заявлением. Как только мы заходим в квартиру, он скрывается в спальне и через несколько секунд возвращается, пока я успеваю скинуть заляпанную грязью обувь.

— Держи, — он кидает мне одну из своих футболок, которую я тут же ловлю в воздухе, несмотря на неожиданность. — Женского ничего нет, представь себе.

Я сжимаю его вещь в руке и, впервые, совершенно несмело прохожу внутрь. Я здесь давно не была, но ничего не изменилось. Кроме запаха. В квартире пахнет свежестью. То есть, не то чтобы здесь когда-то пахло плохо, просто сейчас — свежестью.
Чертовым Чоном и чертовой свежестью.

— Мне это не нужно, я не собира…
— Ты простудишься и свалишься потом с температурой, поэтому неужели просто нельзя не ебать мне мозг, зайти в ебанную ванную и надеть эту ебанную футболку, чтобы я чувствовал себя менее виноватым во всём этом дерьме?

Чонгук начинает раздеваться и, сказав последнее слово, со злостью кидает свою грязную рубашку на пол, вслед за пиджаком. Если честно, есть в каждом его жесте что-то привлекательное. А может, просто промокший Чон, с прилипшей к накаченному телу рубашкой, выглядел для меня привлекательно. Я слежу за каждым движением и впитываю каждое его слово как губка, не в силах ничего сказать в ответ.
Почему злится он, когда злиться должна я? Но спасибо его разуму, дошло наконец. Сегодня герой дорамы — он. Целиком и полностью. Хотя, зная его, чувство вины пройдёт через несколько минут. Хотела сказать ему, что не собираюсь тут надолго задерживаться, но как же чертовски глупо это звучало бы.
По-моему, моё предложение уехать с вечеринки, во избежания дальнейшей драки, для него расшифровывалось как: сегодня я останусь с тобой. Я мастер делать необдуманные поступки, а потом реветь над ними.
Только сейчас замечаю, что Гук действительно побитый. Возможно, он и не преувеличивал, вон синяки на плече и в боку, а когда замахнулся и кинул рубашку, морщился от боли.
На плечо правое упал, ведь. Придурок. А мне стоило бы поработать над своей жалостью, которая полностью в его власти.

Можно. Можно, просто не ебать ему мозг, зайти в просторную ванную и начать переодеваться. Что я и делаю. Посмотрев на своё отражение в зеркале, мне хочется орать на эту девушку. За всё.
Просто за всё, что она творит. И вот куда спрашивается мы дошли?
Дошли до самой начальной точки, от которой бежали последние два месяца, если не больше. С этими мыслями, сдираю с себя чертово платье, которое так неприятно прилипло к телу и оно, наконец, спадает к ногам.
Чувство, будто заново родилась. Надо будет решить, выбрасывать ли его. Теперь с ним, плюс ко всему, связаны неприятные воспоминания. Плеснув холодную воду в лицо, я немного начинаю успокаиваться.
Руками опираюсь на раковину и даю себе минуту роскоши — прикрываю глаза.
Нужно просто забыть всю сегодняшнюю драму.
Нужно извиниться перед Хэином, которого оставила охране.
Нужно извиниться и перед Хваном, хотя, думаю, он не особо заметил наше внезапное исчезновение.
Нужно и с Ютой поговорить.
А ещё Джиён, которая явилась так некстати, вот её появление, пожалуй, просто напрочь снесло всем крышу.
И мне в том числе. А ещё…

А еще ещё я чувствую, как холодные пальцы касаются позвоночника, вырывая меня из собственных мыслей. А потом вверх, по застежке от бюстгальтера, к затылку под волосы. И снова вниз, проделывая то же самое. Я не могу набраться смелости, чтобы открыть глаза и просто дергаюсь, но некуда.
Чонгук прижимается сзади не оставляя вариантов для побега.

— Выйди немедленно, — я еле слышу свой голос, зато стук сердца — отлично.

— Джису, — тихо говорит Гук и зарывается носом мне в мокрые волосы, шумно вдыхая их запах. Моя голова начинает кружиться, поэтому я сильнее сжимаю пальцами раковину. — Это твое сердце так бьется или мое?

Не знаю. Я ничего не знаю. Мне бы только узнать, откуда воздух набирать в легкие. Я не могу так.
Эта наша близость пожирает меня. Сводит с ума. Вызывает дрожь. Вызывает реакцию как у подростка, что меня безумно злит.
И дышащий в затылок Чон злит. Вот так просто, решил, что можно взять и…и его холодная рука ложится мне на живот, отчего сердце будто падает вниз. Хочется присесть на пол, потому что ноги подкашиваются, как после долгой пробежки.
Но страшнее всего — признаться себе. Признаться, что это приятно кожей чувствовать его кожу.
Чувствовать, как он дышит. Терпеть холод пальцев, от которых током отдает вниз по животу. А ещё, признаться, что несмотря на мои следующие действия, я не хочу, чтобы Гук прекращал, что бы он тут ни затеял.

— Прекрати, Чонгук! — я, набравшись смелости, открываю глаза и резко разворачиваюсь к нему, но он лишь подвигается ближе и помещает меня в ловушку, упираясь руками в раковину. — Не могу, — говорит он спокойно, а я теряюсь в родных глазах. Превращаюсь в маленького человечка. Хотя, перед ним я всегда такая. Лишь делаю вид, что это не так, что я могу противостоять ему, но правда в том, что это не с ним я вечно боролась, а с собой.

— Чего ты хочешь? — я борюсь с желанием отвести взгляд в сторону, потому что это пытка. Я не умею читать серьезного Чонгука, никогда не могла, а если и могла, то сегодня мои способности просто смыло дождём.
Я даже забываю в каком виде тут стою. Выяснять отношения в нижнем белье — не самое лучшее решение, но взгляд Чона побеждает всё моё смущение.

— Чего я могу хотеть, Джису? — он наклоняет голову и прищуривается. Вот сейчас. Читает меня наизусть. Пользуется тем, что в моих глазах вся ванная комната будто крутится вокруг. — У меня есть всё, кроме тебя.
— Я всегда была у тебя, Гук, так что прекрати!

Даже не знаю, какие именно чувства вызывают его слова. С одной стороны хочется злиться, напомнить ему, что это он просто не замечал всего, ну, или делал вид, что не замечает. А с другой стороны, хочется прижаться к его груди щекой и признаться, что я, включая сегодня тоже, у него есть.
И завтра тоже есть. И послезавтра. И наверное всегда, несмотря на то, как он делает мою жизнь невыносимой.
А вместо этого, я упираюсь в его грудь руками и пытаюсь оттолкнуть, но попытка выглядит нелепой, учитывая хотя бы нашу разницу в весе.

— Это ты прекрати! Почему продолжаешь отталкивать меня? Мм? Ты ведь тоже хочешь этого.

И когда он вот так касается моего лица своей холодной рукой, мне хочется его ещё больше. И он знает это.
Дергает за каждую слабую ниточку. Ни один кукловод не смог бы.

— Кто тебе сказал? Я не хочу тебя, а если не понимаешь, могу повторить ещё раз десять! — мой повышенный тон определенно выдаёт меня, а Чонгук и без того не верит ни единому слову. Я отвожу взгляд в сторону. Может, мне удастся его запутать. Может, я хоть на пару секунд перестану быть старой, потрепанной, раскрытой книгой Чона, которую он сам с удовольствием потрепал.
Почему я продолжаю его отталкивать? Потому что мы хотим друг друга немного в разных смыслах. Вернее, совершенно в разных.

— Кто мне сказал? Ты сама мне об этом говоришь, Джису. Твоё тело реагирует на меня, — кончиком носа касается моей щеки, заставляя прикрыть глаза. — Одно движение, — он проводит руками по моим плечам и вниз, — и твоё дыхание сбивается.

И моё дыхание полностью его слушается. И кожа горит там, где он касается.
Да, моё тело всегда так реагировало на него. Когда он по-дружески обнимал меня, когда брал мою руку, когда целовал в щеку, и объяснял всё это тем, что я для него как младшая сестра, ещё тогда реагировало. Когда мы учились в школе, это казалось просто милым, потому что в то время я и представить не могла, что можно так страстно желать кого-то. Но со временем это превращалось в моё собственное прекрасное безумие. Становилось ночным кошмаром, в котором я давала волю желанию целовать парня сестры. Желанию, чтобы он приласкал меня не так, как обычно.
Не так, как «малышку Джису». А так, как он делал это за стеной в нашей маленькой квартире, заставляя Джиён громко стонать, а меня засыпать под эти самые стоны.
Мерзко. Отвратительно. Больно.
В итоге это всё вылилось в мою ночную истерику, которой я стала болеть не на шутку. И до сих пор не могу с этим ничего поделать.

— Отпусти, — пытаюсь убрать его руки с себя и отвожу голову в сторону. Я хочу укрыться от него, от огня, который меня сожжет дотла, без сомнений.
Но в ответ Чонгук хватает меня за подбородок и заставляет взглянуть в родные глаза.

— В тот раз, когда я остался у тебя ночевать, ты звала меня. Меня, Джису. Ты плакала во сне и повторяла моё имя.

Это как сегодняшний дождь. Не можешь укрыться от него, и всё что остается — это мокнуть. Слова прилипают к телу, а его взгляд — словно стекает по лицу. Он всё слышал в ту ночь. А я ведь почувствовала, что-то неладное утром. В то утро он был другим, хоть и делал вид, что всё нормально.

Глупая, глупая Джису. Нельзя было разрешать ему оставаться.

— Это неважно, — со злостью произношу я, давая понять, что об этом уж точно не имею ни малейшего желания беседовать.
Но, кажется, Чонгук настроен решительно. Все мои попытки сбежать заканчиваются одним большим — ничем. Даже ощущаю боль там, где Гук сжимает мой подбородок, в страхе, что я выскользну у него из рук.

— Для меня важно! — шрам его снова сдвигается с места, а челюсть напрягается. Злится. Тоже. — Ты действительно думаешь, что такое может оставить мужчину равнодушным? Да это мне в мозг нахер засело!

Он стучит двумя пальцами по виску, прямо там, где проходит его второй шрам, полученный еще в первом классе. А я лишь думаю о том, что Чон, наверное, понятия не имеет сколько у меня шрамов, по той простой причине, что ему эти детали не нужны. И он не знает, что на душе у меня их в десять раз больше.

— Так вот из-за чего всё это? — моё желание теперь смешивается с возмущением, что придаёт мне силы скинуть его руку и оттолкнуть от себя. — Услышал, что кто-то произносит твоё имя ночью и решил помочь? Почему бы не помочь наивной, глупой, малышке Джису, да? Ведь все эти шлюхи так надоедают, да, Чонгук? Почему бы просто не переспать с той, которая смотрит в эти глаза и видит весь мир, да? Да?

И я срываюсь. Не в силах остановить ни этот поток слов, ни слёзы, которые то и дело вытираю дрожащими руками. После каждого «да», ударяю Чонгука в грудь, как тогда, когда он пьяный обезумел. И он так же терпит всё, выжидая, когда моя истерика закончится. Но сегодня она не собирается это делать, поэтому Гук хватает меня за кисти и встряхивает

— Прекрати нести чушь, Джису! Я никогда не хотел причинить тебе боль.
— Враньё. Охеренное враньё! Отпусти меня, — не знаю что именно в меня вселилось, но я чувствую внезапный прилив энергии и смелости, поэтому изо всех сил вырываюсь и даже не обращаю внимания на то, что Чон морщится от боли, скорее всего драка с Хэином даёт о себе знать.

— Да успокойся ты на минуту и посмотри на меня, — его хриплое рычание и напряженное лицо определенно наводят ужас, но не сегодня. — Я никогда тебе не врал, Джису. И уж тем более никогда не хотел причинить боль. Мне просто нужно знать…
— Знать что? Что ты хочешь от меня услышать? Что я, как самая настоящая идиотка, как чертова мазохистка, всегда любила тебя? — и ни один его мускул не дрогнул, лишь пальцы перестали сжимать мои запястья и отпустили их, давая мне возможность вытереть новую порцию слёз.

Слабачка.

— Хотел услышать от меня хоть и сам всё знаешь? Да, Чон Чонгук, я люблю тебя так, как никого не любила, и так, как никто тебя не полюбит. Ник-то. А знаешь почему? Потому что ты отвратительный, худший! Ты самое плохое, что было в моей жизни и есть до сих пор.
— Я худшее что было в твоей жизни? — спрашивает он и смотрит так, будто я только что из него душу выкачала. Но я не собираюсь этому поддаваться.
— Да, — твёрдо отвечаю, без капли сомнений, а Чон всё так же молча пытается читать меня и переваривает каждое слово.

— Именно поэтому с меня хватит. Всего хватит. Я не хочу этого. Мне надоело, понимаешь? Так не будет продолжаться. Я не хочу больше тебя любить. И не буду!

На этом моя истерика заканчивается. Я хватаю воздух ртом, а Чонгук резко хватает меня за руку и с силой прижимает к ледяному кафелю. Все его действия настолько неожиданны, что я даже осмыслить ничего не успеваю. Хочется закричать то ли от боли, то ли от холода, то ли от непонимания происходящего.

— Зато я буду! — с этими словами он впивается мне в губы жадным поцелуем.

Грубо. Резко. Глубоко.

Даже отчаянно. Словно мы последний день живём. Словно он терпел всю мою истерику, чтобы в конце сделать то, что делает.

Словно ему плевать на свою разбитую губу и на мои замерзшие лопатки.

Словно он хочет оставить синяки там, где сжимает кожу.

Словно он правда будет.

* * *

Глупо отрицать, что я хотела этого. Хотела всегда. Хотела и тогда, когда решила в день выпускного уйти с симпатичным баскетболистом, отдавшись ему и собственному отчаянию. Понимала, что никогда не буду нужна Чону в этом смысле, зато он нужен был мне, поэтому решила тогда выбить его из себя вот таким способом. Эти фантазии девушек насчет их первого раза, что он должен быть с любимым человеком, что должен быть с тем, кому доверяешь — я болела всей этой фигнёй. Я чертовски всем этим болела. До тех пор, пока не согласилась на предложение одноклассника, оставляя в зале того самого любимого человека. После этого, конечно в шутку, но я решила, что уйду в монастырь, пока не появился Хэин. Но и с ним я не смогла, и даже было стыдно себе признаться в этом, потому что он привлекал меня, но, наверное, не настолько, чтобы желать его. В итоге единственный, кого я действительно хотела во всех смыслах, всегда был — Чонгук. Я не хотела хотеть его, но у меня ни черта не выходило.

Как сейчас. Только душевного спокойствия ради, я попыталась хотя бы раз оттолкнуть его, но он лишь сильнее сжал мои запястья. Страсть полностью охватывает меня, но она всё равно не даёт расслабиться. Чон с какой-то яростью и силой целует меня и прижимает к стене. Такое чувство, будто он хочет впечатать тело под ним в кафель, будто хочет разодрать мои губы. А я, как всегда, как дура, хочу его себе. Сжимаю его кожу на спине, впиваюсь в неё ногтями, позволяю вот так грубо врываться в мой рот своим языком. Позволяю любимым рукам резко подхватить меня за ягодицы и приподнять. Снова чувствую мерзкий холод кафеля в области лопаток. Скрещиваю ноги на его пояснице и теперь сильнее ощущаю его возбуждение. Как же я хотела, чтобы он, хотя бы один раз, хотел меня так же, как я всегда хотела его.
Как я ненавидела себя за то, что в глубине души всегда завидовала сестре, а потом и каждой его шлюхе. Каждой, кому он позволял прикоснуться к нему. Каждой, кому позволял вот так проводить руками по затылку, там, где я знаю — его родинка. Позволял отвечать на его страстные поцелуи. Позволял вот так издавать стон, когда он пальцами одной руки расстегивает лифчик, кидает его в сторону и теперь эти самые пальцы касаются груди.
Он сжимает её. До дрожи. До боли.

Чонгук отстраняет меня от стены и, не прерывая поцелуя, я точно знаю, ведёт в спальню. В какой-то момент мне кажется, что губы онемели и тогда Чон на долю секунды останавливается, чтобы кинуть меня на постель, и тут же снова грубо, с жаждой начинает целовать кожу на шее. Сколько бы раз я ни открывала глаза, всё какое-то затуманенное, я не могу разобрать реальность ли это.
В его комнате тихо, темно и душно. И становится ещё жарче, когда наши стоны разлетаются по этой тишине. Внизу живота ноет от каждого его грубого прикосновения, но ведь так быть не должно. Я так хотела от него нежности.

— Гук, — тихо произношу его имя, когда холодные пальцы сильно сжимают кожу на внутренней стороне бедра, впиваясь в неё кольцами и браслетами, что он носит на правой руке. Но он не слышит меня. Языком скользит по шее, заставляя меня дрожать от удовольствия, и ещё больше возбуждаться от его горячего дыхания, но в ту же секунду ощущать боль, когда он зубами оттягивает кожу. Я сильнее притягиваю его к себе, разводя ноги и покрывая его плечи поцелуями.
Гук заставляет внезапно замереть и уткнуться носом в его шею, когда я начинаю чувствовать как холодный металл колец впивается в мою плоть. Вдыхаю родной запах, который теперь смешался с моим, и не сдерживаю громкого стона.
Мой первый раз прошёл без всякого удовольствия. Просто так.
Не комфортно, больно и без эмоций. А сейчас, здесь, Чон в принципе ничего такого и не делает, просто прикосновениями пальцев заставляет разум отключиться и полностью отдаться неземному наслаждению. Доводит меня до того, что я выгибаюсь ему навстречу, скользя ногами по шелковому покрывалу.
Как с цепи сорванные, мы избавляемся от остатков одежды, и я понимаю, что не справлюсь с ним, когда он так властно и грубо врывается в моё тело. Именно грубо.
Так, что я вскрикиваю, закусывая губу.

— Чшшш…- горячим дыханием обдаёт моё ухо и заставляет ещё сильнее чувствовать его, всего. Я тут же вспоминаю противный голос Джиён:

«Чонгук любит пожёстче».

Злость от того, что, как ни крути, его она знает лучше, переполняет меня. И каждая шлюха, которая была здесь — знает его лучше.
Он больше не даёт мне издать ни звука. Впивается в мои губы, а руками сжимает бёдра, будто изначально его целью было лишь оставить там отметины.
Какая-то животная страсть в нём, и я пытаюсь следовать за ней, понимая, что не могу заставить его действовать по-другому. Я тоже её чувствую, но у меня она другая.
Скольжу горячими пальцами по его от пота мокрой груди, а потом упираюсь руками в плечи, давая понять, что хочу медленнее. Что я никуда не исчезну из его стальной хватки. Что его становится слишком много для меня. Морально, а теперь и физически.
Я всегда тонула в нём. А сейчас, когда чувствую его руки на своём теле. Везде. Чувствую его в себе. Всего. Ощущаю, что не остается места, где бы его губы не касались.
Теперь, он будто не оставляет мне вариантов вынырнуть. Каждый раз, когда я с шумом вдыхаю, мои легкие заполняет запах его кожи.

Он судя по всему, понимает моё желание, и его толчки становятся неспешными, становятся мягче, заставляя всё мое тело гореть.
Но я всё равно ощущаю, что он делает это через силу. Он не хочет быть нежным.
Наверное, мы, правда, никогда-никогда чертовски не подходили друг другу. Но весь этот голос разума заглушают хлопки от соприкосновения наших липких тел. Чон снова толкается бёдрами. Резко. Нетерпеливо.
А я принимаю все его грубоватые, но умелые и жадные ласки. Я просто принимаю его такого какой он есть. Утыкаюсь в ямочку под острой челюстью и пытаюсь сконцентрироваться на приятных ощущениях, на наслаждении, которое он приносит мне.
Он — мужчина, которому я отдала душу ещё будучи школьницей, а теперь и тело. Хочется раствориться в нём. Несмотря на то, как он хреново относился ко мне в последнее время. Кажется, сейчас я готова простить ему всё.
Вот сейчас, когда он вжимает меня в кровать, так, будто хочет, чтобы мы слились в одно целое. Когда внизу живота дико пульсирует и я выгибаюсь ему навстречу, а он заглушает мой стон глубоким поцелуем.
Когда я содрогаюсь от оргазма и слышу хриплый стон Чонгука. Он выходит из меня и я тут же ощущаю горячую жидкость на внутренней стороне своего бедра. Несмотря на свою грубость, он довёл меня до впервые в моей жизни истинного наслаждения.
Я сильно впиваюсь пальцами в его мокрые плечи и утыкаюсь в них губами.
Мы замираем вот так, пока приводим дыхание в порядок. Я хочу подумать о чём-то, но не выходит. Чувствую себя опустошенной. А ещё его тяжелая рука так и осталась на моей шее.

— Джису, — внезапно Чонгук прерывает тишину, касаясь губами мочки моего уха. Я до сих пор не могу унять дрожь в себе, а его шепот усложняет мою задачу.

— Ничего не говори, пожалуйста.

И он выполняет мою просьбу. Молча смотрит на меня, хоть в темноте и ничего не видно. Его тёмно-синие занавески даже уличному свету не дают войти. Я прикрываю глаза, когда он водит большим пальцем по моей шее, а потом нежно целует туда, оставляя влажный след от языка. Понимаю, что возбуждение никуда не делось. Только что он ни разу не был нежен, но от этого мне хочется его сильнее.
Наконец, Гук избавляет меня от тяжести своего тела и откидывается на подушку рядом, прижимая меня к себе. А мне лишь остаётся считать часы до того, как карета превратится в тыкву. Что-то в моей жизни идёт не так, раз я лежу на груди единственного мужчины, которого когда-либо любила, и слышу биение его сердца.
А он медленно, нежно, не так, как пару минут назад, водит пальцами по моему позвоночнику. Если бы я знала, как звучит материнская колыбельная, наверное, она была бы похожа на это.

* * *

Я открываю глаза в страхе, что осталась здесь слишком надолго, но снова натыкаюсь на ту же темноту.

Правда теперь, из-за приоткрытого окна я могу разглядеть задумчивого Чона, который стоит спиной, в одних боксёрах, облокотившись на подоконник, и пускает кольца дыма на улицу.

Смотрю на часы, висящие напротив — четыре часа ночи. Как же мне показалось, что я проспала тут вечность?
Снова смотрю на курящего Гука: подносит сигарету к губам, затягивается, прищуриваясь, разглядывает мимо проезжающие машины, и он так увлечён этим процессом, что я решаю воспользоваться моментом. Тихо встаю и начинаю натягивать бельё. Понятия не имею как буду сваливать отсюда, но точно знаю, что должна это сделать, пока он не видит. Черт возьми, а вещи надо собирать по всей квартире. Нахожу свой лифчик прямо у входа в спальню. Кто бы мог подумать, что так бывает. Всех людей страсть накрывает вот так с головой?
Когда хочу застегнуть его, чувствую знакомое прикосновение холодных пальцев. Чонгук справляется раньше меня, отчего я шарахаюсь.

— Далеко собралась? — спрашивает он с сигаретой в зубах.
— Домой, — тут же отвечаю и поправляю бретельку. Возможно, кажется, что мне несложно смотреть на него в полумраке или разговаривать, но на самом деле всё не так. Моё лицо горит и я ничего не могу поделать с внутренним волнением. На Иана и то легче было реагировать, после моего первого опыта.
— Разве твой дом не я?

Вопрос заставляет моё сердце остановиться. Так умеет только Чонгук. Одной фразой и прямо в душу. Без вариантов.

— Давай не будем… — я не успеваю договорить, потому что он выпускает дым прямо мне в лицо.
Взрослый, а такой идиот. Я начинаю кашлять, а он, улыбаясь, отходит снова к окну. Комната заполняется запахом никотина, что душит не меньше чем запах самого Чона.

— В этот раз ты спала спокойно.

Не знаю с какой целью он это говорит, но ему определённо доставляет удовольствие задевать эту тему. Конечно, я спала бы спокойно, ведь причина ночных истерик крепко прижимала моё тело к себе, после того, как грубо и с моего согласия поимела меня. Мой разум просто перестал ныть о Чоне и обрёл покой, хотя бы на одну ночь. Игнорирую его слова и иду в ванную, где оставила своё платье. Чонгук тут же срывается за мной.

— Ты же не думаешь, что я отпущу тебя в таком виде? Да и вообще, ночь на дворе, Джису. Я не стану вызывать тебе Хуна!
— И не надо, не маленькая, сама доберусь, — покончив с платьем, я, носясь по комнатам, наконец нахожу свой телефон с сумочкой на кухне, но когда собираюсь вызвать такси, Чон выхватывает мобильник у меня из рук.
— Не замечал раньше, чтобы по ночам ты превращалась в страстную кошечку, а наутро царапала руки тем, кто пытается тебя приласкать.
— Потому что раньше ты не обращал на это внимание.
— Так всё дело до сих пор в этом? — он усмехается и продолжает прятать телефон за спиной. — Мы не закончили игры с моим наказанием?
— Я просто хочу домой, хорошо?

— А я просто хочу провести утро с тобой, хорошо?

Провести утро с Чонгуком. Почему это кажется таким правильным и неправильным одновременно?
Почему теперь я вообще задумываюсь о правильности каждого действия? Почему я вообще до сих пор здесь?

— Провести утро со мной? С чего это вдруг? С того что мы просто потрахались?

Где и когда я набралась этого? Судя по выражению лица Чонгука, он задаётся тем же вопросом. Он явно не ожидал, что такое будет сказано мной. Оно просто вырвалось. Вырвалось, от воспоминаний о тех девицах, которых я сама провожала взглядом. От воспоминаний о наших завтраках, которые готовила Джиён, когда Чон оставался на ночь.
Боже, я понимаю, что совершенно не должна об этом думать, но моя голова сейчас лопнет. Наверное, у меня душевная травма.

— Хорошо, да, прости, я был груб. Но мы не трахались, Джису!

Он вздыхает и проводит руками по лицу, а потом по волосам, путая их ещё больше. Извинение, как и все предыдущие звучали так, будто он осознаёт, но вину не чувствует. В принципе, я и не виню его. Он такой, какой есть. Я хотела его таким.

— Нет? А чем мы тогда занимались? — Любовью, — тихо и чётко произносит он это слово, и у меня будто в груди что-то сжимается. — Мы занимались любовью. А трахаюсь я совершенно иначе, Джису. И я вообще не понимаю, почему мы говорим на эту тему сейчас?
— Потому что я не хочу ловить намёки утром, что мне нужно отсюда съебаться, — обвожу кухню руками и ловлю себя на мысли, что снова истерю. Второй раз за сегодня.

— Ты слишком часто стала материться. Скажи своему ротику, что мне это не нравится, — он хватает меня за подбородок и заставляет смотреть прямо в глаза. — В твоей голове столько херни, Джису. Просто дохрена. Что? Съебаться? То есть ты приравниваешь себя к этим бабам, которых я сюда приводил?

— Это ты делаешь, а не я!

Скорее убираю его руку подальше, иначе я просто не выдержу и снова начну таять от прикосновений и снова захочу, чтобы он вжимал меня в шелковые подушки. Чонгук закипает, по глазам вижу. Сама не понимаю что на меня нашло, но ведь это он виноват. Надо было просто отпустить меня домой. Мне необходимо было побыть одной после всего этого.

— Ну просто ахуеть теперь. Прекрасно. Если бы ты для меня была такой же, всё происходило бы иначе, Джису. Показать тебе? — делает шаг вперёд, но я не осознаю насколько Гук серьёзен, пока он резко не разворачивает меня спиной к себе. — Я бы просто нагнул тебя над этим чёртовым столом, — его рука сильно нажимает мне на поясницу, отчего всё происходит так, как он говорит. — Схватил за волосы и прижал бы к гладкой поверхности, — его пальцы надавливают на затылок, и щекой я чувствую неприятное прикосновение холодного дерева.

— Прекрати, — хрипло произношу я. Меня трясёт. Я видела разного Чона. В конце концов, это он сжимал моё горло в порыве злости, когда был пьян.
Но сегодняшний Чонгук меня пугает сильнее.
Почему пугает? Может потому, что меня должно сейчас тошнить, но вместо этого я чувствую нарастающее возбуждение.

— Я бы проигнорировал твоё «прекрати», прижался бы вот так, — чувствую как он прижимается своей плотью сзади, и как моё сердце начинает биться о поверхность стола. — Приподнял это платье, которое весь прошлый вечер сводило меня с ума, — его рука скользит по бедру и ягодице вверх, задирая ткань, — а потом, насрав на твоё разрешение…

— Пожалуйста, Гук! — скулю через ком в горле. Я не хочу, чтобы он обращался так со мной. Не хочу знать как он обращается с другими.
Мне хватит того, что я видела каждый прожитый день. Может, в какой-то степени все его действия меня заводят, но обида начинает душить сильнее. Обида на него. На себя.
Его удар рукой по столу рядом с моим лицом, заставляет вздрогнуть и слезы вырываются наружу.

— Почему ты вечно провоцируешь меня, Джису? Почему нельзя просто принять эту ёбаную нежность, которая, да, у меня немного кривая, но я стараюсь, черт возьми! — он нависает надо мной, я чувствую его горячее дыхание в области затылка и запах сигарет.

— Почему нельзя мне поверить и прекратить воевать? Ты мазохистка? Тебе нравятся такие мои стороны? Тебе нравится ругаться, драться? Хочешь, чтобы наши отношения были такими? Хочешь, мы будем просто грубо трахаться? Хочешь стать для меня Джиён?

Вот теперь я чувствую тошноту. Последнее заставляет меня заёрзать. Не хочу слышать о сестре. Не хочу, чтобы наши отношения были такими. Не хочу драться и ругаться.
Я отрицательно качаю головой, насколько это мне позволяет его рука, застывшая в моих волосах.

— Хочу…хочу, чтобы ты обнял меня своей кривой нежностью, — говорю я сквозь чёртовы слёзы, капающие по одной на поверхность стола.
Когда-нибудь я научусь их сдерживать, но не сегодня.
Чонгук тут же отстраняется, давая мне возможность выпрямиться, и прижимает меня к себе. Рукой гладит меня по волосам, а я утыкаюсь носом в его обнаженную грудь.

Господи, пусть он больше никогда не будет таким.

Моей нежности хватит на нас двоих.

А он пусть будет со своей — кривой.