Только он

* * *

В ресторане играла приятная музыка Café Del Mar, я всегда любила их, да и наши посетители тоже. Нам с Хэином принесли два капучино в мой кабинет, а от пепельницы он отказался — перестал курить год назад, стал успешным бизнесменом. Когда мы с ним встречались, он еще тогда работал в нескольких компаниях сразу, и теперь, за год так поднялся, что внезапно покупает половину сети «Коста» и собирается открывать рестораны везде, где только можно. — И к чему была такая таинственность? — спрашиваю я, когда заканчиваю ознакомление с контрактом.

— Просто… я подумал, что ты не захочешь со мной работать.

Сон ставит чашку на блюдце, а я становлюсь жертвой тяжелого взгляда. — А разве у меня есть выбор? — какой вздор однако. Мне бы и в голову не пришло такое. Если это работа, то — это работа. У меня нет причин мешать ее с какими-то своими личными чувствами, а тем более неприязнью.

— Хэин, даже если бы и так, я дорожу тем, чего достигла, и не собираюсь терять это из-за каких-то событий прошлого. Хочу, чтобы мы это прояснили сейчас, потому что, как я вижу, нам долго работать вместе, — указываю на папку и, взяв ручку, ставлю в конце свою подпись. — Я с большим нетерпением жду открытия филиала в Японии!

— Ты совсем не изменилась, — внезапно говорит мой бывший и тепло улыбается. Замечаю, что и он тоже. Такой же симпатичный: черные волосы красиво уложены, любовь к цветным рубашкам все та же. Причем он не любит галстуки, но любит застегивать все пуговицы до последней. И тяжелый взгляд не изменился.

— Ты тоже, — отвечаю я и делаю глоток уже остывшего капучино. Чувствую себя немного неловко от того, как он следит за каждым моим жестом.

— Нет, я изменился, Джису!

Голос его прозвучал чуть тише, а я делаю вид, что не понимаю, к чему это было сказано. Мне сейчас так хватает всей той дури, что творится в моей жизни, что мне не хочется копаться в прошлом.

— Мне надо будет отчитаться еще перед господином Хваном, он-то полностью доверил все дела мне, но я должна держать его в курсе, — перевожу тему как можно скорее и намекаю на то, что встреча должна подойти к концу, мы и так уже долго здесь сидим, да и вопросы о работе исчерпаны.

— Что ты делаешь сегодня после работы?

Хэин в прямом смысле слова пилит меня взглядом. Не то чтобы я боялась его, но появляется некий дискомфорт.

— У меня планы… с Ютой, — я просто мысленно молюсь о том, чтобы Накомото не был против, когда об этом узнает, ведь я в очередной раз использовала его в своих целях. Мне придется угостить друга жареной курочкой.

— С Ютой… — протягивает Хэин и вроде как покупается на мою ложь. — Вы всегда были слишком близки, — хмыкает он и с важным видом устраивается в кресле напротив поудобнее, явно не имея намерений уходить. — Вы стали еще ближе за этот год?

Черт возьми, почему все просто не могут принять тот факт, что мы дружим? Почему всех очень волнует, какие у нас с Ютой отношения? Почему люди не понимают, что мы можем с ним просто смотреть телек, кидаться друг в друга попкорном и при этом не спать вместе. Да, может, Юта относится ко мне иначе, но он старается все равно держать это в себе, и мы никогда не говорим на эту тему. Он самый светлый человек в моей жизни, и мне бы очень хотелось быть для него таким же светом.

— За год ничего не изменилось, Хэин. И думаю, это совершенно не касается нашего контракта.

Я не пытаюсь быть грубой или резкой, просто хочу, чтобы работа была работой. Не люблю смешивать одно с другим.

— Именно поэтому я хочу встретиться с тобой за пределами этого помещения, — Хэин улыбается, и по этой улыбке я могу сказать, что он не держит на меня зла. И все же его заявление немного настораживает. — Зачем?

Только сейчас понимаю, что пока я читала контракт, Сон задавал разные вопросы касательно моей жизни, но я не задала ему ни один.

— Я приехал, чтобы вернуть тебя, Джису! — говорит он с такой уверенностью, что я даже не сразу нахожу подходящий ответ, хотя Хэин и не требовал его. Он просто проинформировал меня.
Чтобы я знала. Чтобы была готова. Вернуть меня? Да, мне нравился Сон когда-то. Вернее, он был единственным, кто мне по-настоящему понравился, ведь в остальное время для меня не существовало других мужчин кроме Чонгука. Они становились или моими друзьями, или уходили, понимая, что ничего не выйдет. С Хэином было все иначе. Он добивался. Он был ласков, терпелив, безумно внимателен. И что самое главное — он умел отвлекать меня от реальности. А реальность была такова: я безумно любила Чона. И я думала, он понимал это. Сон никогда не был глупым — он понимал и поэтому еще больше старался привязать меня к себе. В какой-то момент мне начало казаться, что Хэин наконец пробивает эту стену, которую я сама построила вокруг своей любви. Стало казаться, что он может вытянуть меня из этого черного моря, в котором я медленно тонула. Но, как и у любого другого человека на земле, его выдержка достигла своего пика. В итоге мы разошлись крайне некрасиво. Я даже не знаю, хочу ли, чтобы меня возвращали, чтобы меня спасали. Хочу?

— Зачем? — повторяю я свой вопрос, и он лишь смешит Хэина. Его смех все тот же.
— Что значит зачем? Затем, что хочу исправить допущенные ошибки. Тем более, если ты сказала, что за год ничего не изменилось, я хочу, чтобы мы начали все сначала.

И я отчетливо представила, как моя душа снова будет сопротивляться, чтобы ею обладал кто-то другой. Как мне нужно будет перебороть себя. Как мне нужно будет привыкать к Хэину заново. Как нужно будет принять тот факт, что его руки не могут быть вечно холодными, как у Чонгука. Мне стало не по себе. Да, нужно прекратить эту ненормальную любовь и жить своей жизнью, но, пожалуй, я это сделаю сама, без чьей-либо помощи, и не надо меня торопить.

— Хэин, ошибки давно забыты, и вообще мне сейчас совершенно не до этого. Я не ищу отношений. Все, что меня интересует — это работа!

Я почти что не вру. Есть в этом доля правды.

— Почему ты продолжаешь подпускать к себе лишь того, кому совершенно не нужна?

Эти слова просто медленно пробираются по венам и начинают их вскрывать. Если бы я только знала, почему. Но это лишь мое дело. Я и моя любовь к Чонгуку сами справимся перед лицом судьбы. Чувство обиды охватывает меня, и я резко встаю со своего места.

— Тебе пора уходить, — говорю я, открыв дверь кабинета и, возможно, сейчас это грубо с моей стороны, но Бог свидетель я была настроена с самого же начала очень дружелюбно. Если Сон решил вот таким способом вернуть меня и начать все сначала, то могу сказать с большой уверенностью, что попытка его провалилась.

— Я ошибся, — мужчина останавливается в двери и некоторое время смотрит на меня, не скрывая улыбки. — Что-то в тебе все же изменилось. И мне это чертовски нравится. Увидимся.

Сказав это, Сон уходит. С ним уходит и напряжение, которое я чувствовала даже в плечах.

* * *

— Мне кажется, чувак настроен решительно, — говорит Юта, облизывая ложку с фисташковым мороженым. Сегодня мы закрылись пораньше и, выпроводив последнего посетителя, взялись уплетать мороженое из коробки.

— Брось, он просто чувствует какую-то вину за прошлое, хотя я его давно простила.

— Как ты умудряешься окружить себя совершенно паршивыми мужчинами? — перекрывая путь к мороженому своей ложкой, Накомото громко хохочет, чем поднимает настроение и мне.

— Это было очень самокритично, Юта, — мы начинаем бой ложками, и мне таки удается отхапать себе немного.

— Ты в любом случае никогда не смотрела на меня как на мужчину, — парень безразлично пожимает плечами, и мой смех резко утихает. Он чертовски прав. И все равно смотрит на меня всегда тепло. Мне становится стыдно. Я опускаю голову и начинаю набирать еще больше мороженого на ложку.
— Наверное, я ничем не отличаюсь от Чона, — делаю такое заключение, потому что мы с ним оба в роли потребителей. Потребителей чужих чувств.

— Ну… нет, вы отличаетесь хотя бы тем, что он парень, а ты девушка, — выдает эту гениальную фразу мой друг, чем тут же разбавляет неловкость. Он всегда такой. Всегда помогает мне чувствовать себя лучше.

— Джису, серьезно, я пытаюсь быть терпеливым, но твоя дружба с Ютой ни в какие ворота не лезет. И твоя дружба с Чонгуком, между прочим, тоже! — Хэин, увидев как мы с Ютой дурачились на вечеринке по случаю дня рождения Тэхёна отвел меня в сторону, чтобы отчитать.
— Мы уже не раз говорили на эту тему. Чонгук с моей сестрой скоро поженятся, и мы вообще будем их видеть редко. А Юта мне ближе чем кто-либо, поэтому, если тебя не устраивает, мы можем расстаться.

Я тогда была немного пьяна и немного не настолько привязана к Хэину.

— Вот так просто это для тебя — взять и расстаться? Ну давай, мне тоже это раз плюнуть.

Я понимала его раздражение, но не понимала, как можно ставить меня перед выбором. Хотя, на тот момент, терять этого парня я не хотела. Может, и очень медленно, но он заставлял меня думать о себе, отвлекаться на него, и я наивно надеялась, что скоро перестану быть вечно влюбленной в Чона девочкой.

— Ну давай! — злобно кидала я, а он в такой ситуации просто подходил ближе, начинал ласкать меня по щеке, а потом нежно целовать. Нежно-нежно.

— Черт, я не хочу ссориться из-за твоих друзей.

И этой фразой заканчивались все наши ссоры, а потом начинались по новой. И Сон терпеливо ждал, когда наши отношения наконец перейдут на другой уровень. Они так и не перешли.

Стоило мне зайти в огромный холл, где сидел охранник, как я тут же уловила его взволнованное выражение лица. Причина этого пафосно развалилась в кресле и листает один из журнальчиков, которые обычно валяются на маленьком столике. Чонгук тут же замечает меня и отбрасывает свое занятие в сторону.

— Ты что, не предупредила своих стражей, что я могу приходить сюда? — злобно цедит он, подлетев ко мне. Замечаю, что галстук уже снят и пуговицы расстегнуты.
Злой. Но не пьяный. Он редко трезв по вечерам, поэтому этот день можно отметить красным на календаре.

— Я предупредила. Сказала им, что ты больше не можешь приходить сюда. Я не хочу каждый раз видеть кого-то у своих дверей, — мой голос спокоен, что выбешивает Чона еще сильнее. — Немедленно скажи им, чтобы запомнили меня и впускали, — Гук повышает тон, отчего охранник настораживается, а жильцы, проходящие мимо, начинают тихо переговариваться и кидать косые взгляды.
— Тебе что, в последнее время делать нечего? И говори потише, пожалуйста. Полночь между прочим!
— Вот именно, полночь. Тебя нет дома и ты не со мной. Где ты была? — он больно хватает меня выше локтя и тянет к себе.
Нет, не пьян. Алкоголем не пахнет, совсем.

Его вопрос вызывает во мне море эмоций. Черное море черных эмоций. С каких это пор я отчитываться должна перед Чон Чонгуком? С каких пор его вообще интересует где я была? С каких пор все это?
— Я была там, где тебя нет! — дергаю руку, но Чон сжимает лишь сильнее. — Мне больно!

А ему совершенно плевать.

— Хочешь быть там, где меня нет? — хрипло спрашивает он, и вся его злость выплескивается в пальцы на моей руке, но он игнорирует этот факт. Игнорирует, что я морщусь от боли, что охранник дома уже встал и направляется к нам.

— Ты сам говорил мне уйти, — чуть ли не перехожу на крик, потому что Чонгук не хочет понимать, когда с ним разговаривают нормально. А я ему припомню, как он прогонял меня каждый день.

— Я был не в себе тогда…
— Госпожа Ким, вам помочь? — пожилой охранник прерывает нас, и только теперь Гук отпускает мою руку. Ощущаю острую боль. Хотя уже привыкла.
— Нет, все хорошо, большое спасибо, — я кланяюсь мужчине, а тот кидает осуждающий взгляд на Чона и, помедлив пару секунд, все же уходит к своему месту. Чонгук тут же поворачивается ко мне. Но выражение его лица все то же. Хмурит брови, яростно смотрит, и мышцы челюсти так напряжены, что, кажется, она стала еще острее.
— Почему ты не пришла после встречи? Почему не отвечала на мои звонки?

Чонгука совсем не заботит, что творится вокруг. Ему плевать на всех и на всё. Его не смутило то, что охраннику пришлось вмешиваться из-за такого неадекватного поведения. И ведь он даже не интересуется, как прошла сама встреча, его интересует лишь то, что я не появилась перед ним сегодня.

— Ты чем-то напичкался? Или сошел с ума? Я была занята. Советую и тебе заняться чем-нибудь полезным! — говорю это, но с трудом, потому что мне чертовски сложно его отталкивать. — А раньше ты была занята только мной, а теперь у тебя резко нет времени. Это как так? — убирает волосы назад и усмехается, а левый кулак его сильнее сжимает галстук. — Мне перевязку делать некому, — он машет своей больной рукой перед моими глазами и этим давит именно туда, где обычно всегда срабатывает моя жалость.

— На тебя весь отель работает, и некому было перевязку делать? Иди домой, Гук, я очень устала, — хочу пройти, но он загораживает мне путь своей широкой грудью. Перед ним чувствую себя какой-то мышкой и съеживаюсь вся. В голове тут же проносится утреннее пробуждение — как я утыкалась в эту грудь, и как же мне было хорошо.
— Я хотел, чтобы ее мне делала ты! — наконец голос его звучит мягче, и это моментально действует на меня.

Но, Боже, мне надо перестать быть куклой в его руках. Надо. Перестать.
И я думаю об этом уже в своей комнате, наматывая на его руку новый бинт. А он сидит в кресле напротив, пускает дым почти что мне в лицо и внимательно смотрит. Я сказала, что это всего на пять минут. Кинула свой пиджак в коридоре, быстро достала аптечку, и теперь у нас осталась одна минута. Не уверена, смогу ли прогнать его, но я попытаюсь.

Удерживая сигарету в зубах, Чон внезапно подвигается ближе и проводит большим пальцем по моей шее, по следу от его укуса пару дней назад. Это заставляет меня замереть. В груди все будто заполняется кипятком и сердце перестает биться. Он смотрит на мою реакцию, а я смотрю в эти лживые глаза. Самые лживые на свете.
— Прости, — тихо говорит он, а потом убирает сигарету и прикасается горячими губами к коже на шее. Он целует именно туда, где еще осталось розоватое пятно. Я чувствую, что не могу набрать воздуха в легкие. Вся комната в дыме от сигарет. Она вся в Чоне. Чувствую, как щекочут кожу его волосы. Чувствую, как ломаюсь. Медленно. Он отстраняется, а мне хочется влепить ему пощечину. За то, в какую игрушку он превратил мое сердце.
За то, что даже не могу дышать.
За то, что ни один парень в моей жизни не вызывал таких ощущений. За то, что никто со мной не делал такое.
За всё.

В этот момент раздается звонок в дверь, и я подскакиваю. Чонгук тоже дергается от неожиданности. Наверное, это к лучшему, потому что так я хотя бы могу прийти в себя. Открываю дверь и вижу перед собой курьера с огромным букетом красных роз. Вот так сюрприз.

— Госпожа Ким Джису? — спрашивает парнишка, а я не сразу реагирую, потому что кажется забыла свою фамилию из-за произошедшего пару секунд назад.
— А? Да-да, я.

Он протягивает мне листок, я расписываюсь и с трудом обхватываю огромный букет. Заношу цветы на кухню, и Чон заходит за мной.
— Это еще от кого? Юта решил прекратить строить из себя святого? — сарказм Чона все равно не может перекрыть раздражения в голосе. А я в это время читаю надпись на записке: «Прости, что был резок сегодня. Такого больше не повторится. Я правда хочу начать все сначала. До сих пор твой, Хэин».

Как только я дочитываю, Чонгук вырывает записку у меня из рук и быстро пробегает по ней взглядом. Его брови сводятся с каждым разом все сильнее, а шрам опускается все ниже.

— Хэин? До сих пор твой Хэин? — он яростно усмехается и смотрит на меня так, будто вот-вот нападет. — Какого хера? Этот ублюдок заявился, что ли? — Это тебя не касается. Уходи, — стараюсь контролировать свой тон, потому что прекрасно знаю шкалу злости Чона. Хотя, если так посмотреть, это вообще не должно его волновать. Он защитил меня тогда, да, я очень благодарна, но это не значит, что он может лезть в мою личную жизнь сейчас.

— Меня не касается? Ты забыла, как этот скотина чуть не изнасиловал тебя? А? Забыла? Твой Хэин… твой Хэин вообще не имеет права приближаться к тебе!

На самом деле, я прекрасно все помню. И если вникать глубже, для Сона найдется много оправданий, а вот для Чонгука никаких.

— А чем ты лучше? В таком случае, и ты не должен ко мне приближаться! — мы оба срываемся на крик, но мое заявление заставляет Чона немного очнуться и сменить ярость на сожаление.

— Я же попросил прощения, Джису. Что мне еще сделать, чтобы ты простила? Что ты хочешь, чтобы я сделал, черт возьми?

— Я хочу, чтобы ты прекратил насиловать меня морально, — каждое слово, каждое, я произношу так, будто по одной тарелке бью. Так, чтобы до него дошел смысл сказанного.

— Хочу, чтобы прекратил ходить сюда и звонить мне. И чтобы в моем ресторане больше не появлялся. Это всё, чего я хочу от тебя. Я поддерживала тебя, пока было хреново. Теперь твоя очередь справляться самому.

Когда пытаешься сдержать слезы, только тогда понимаешь, что такое настоящая боль. Не тогда, когда плачешь. Нет.
Тогда становится даже легче. Но в момент, когда ты сглатываешь через этот ком, когда ты стараешься не моргать, чтобы внезапно слезы не полились ручьем — вот тогда сложнее всего. Что я сейчас и делаю.

— И ты собираешься вернуться к нему? — а он все тот же. Полностью игнорирует все сказанное мною, его лишь интересует что-то свое.
— Да! — мой голос, видимо, прозвучал более чем уверенно, судя по выражению лица Чона.
— Отлично. В таком случае, надеюсь, твой Юта будет рядом, когда «твой Хэин» в очередной раз захочет тебя трахнуть.

Он кидает эти режущие меня на части слова и вылетает из кухни, громко хлопая дверью. Как если бы хотел их выбить. Как если бы хотел, чтобы этот звук врезался мне в грудь.

Как если бы хотел оставить на кухне свой запах.
Только теперь мне можно обессиленно опуститься на стул и громко заплакать.

* * *

С каждым днем становится все холоднее. С каждым днем сердце, будто кошка, царапает меня изнутри. Я не видела Чонгука неделю. Я и себя не видела неделю. На работу одеваюсь со вкусом, выбираю яркую бижутерию, в надежде, что она может скрыть ту мрачность внутри. Улыбаюсь всем сотрудникам, а Хэин улыбаюсь еще ярче. После того как я получила его букет, мы встречаемся каждый день. Вечером, после работы.
Мне нравится его общество. Но все равно, я не могу расслабиться полностью. В какой-то момент, мне показалось, что надо попробовать вернуться к Сону. Он был очень осторожен, нежен, аккуратен даже в словах.
Он был противоположностью Чона.
Например, ненавидел карамель в кофе. Например, пальцы у него не такие холодные.
Например, он не целует в шею. Например, в его глазах нет той глубины, чтобы можно было утонуть. Я пытаюсь обмануть себя, а в итоге становится лишь больней. Правда есть единственная: я не могу ухватиться за спасательный круг. Не могу. Не умею.

Он нежно обнимает меня и так же нежно целует в щеку, каждый раз, когда мы видимся. Он старается изо всех сил. Я тоже стараюсь. Даже больше чем он.

— И что? Теперь ты типа с этим мистером будешь встречаться? — спрашивает Юта, когда мы садимся с ним смотреть очередную комедию у меня дома.
— Он сказал, что хочет начать все сначала. Я не отказалась, — закидываю себе в рот пару штук попкорна. Наверное, единственным человеком, с кем мне действительно спокойно и комфортно, всегда был Накомото. И будет. Он приносит душевный покой. — Ну, во всяком случае, он мне нравится куда больше твоего любимого подонка, — усмехается парень и забирается на диван. Он прав.

Чонгук — любимый. Подонок. Может быть. Я кажется пропустила половину фильма. Смотрела в одну точку, жалела себя. Ведь действительно, разве не жалко я выгляжу? Убиваюсь по парню сестры уже хрен знает сколько времени. Хорошо, по бывшему парню сестры. Убиваюсь и ничего не могу с этим поделать. Убежать даже толком от него не могу. И как бы я ни отвлеклась на каждодневные хлопоты, вечером я все равно мысленно возвращаюсь к нему.

— Ладно, хватит, — внезапно говорит Юта и выключает телевизор. Я удивленно смотрю на него, с чего это вдруг. — Ты же сидишь ни живая, ни мертвая. Это совсем невесело, Джису. Юта слабо улыбается и начинает гладить меня по голове, как бездомного щенка.

— Как думаешь, что мне надо сделать? — тихо спрашиваю я, хотя напрасно. Пожалуй, этот вопрос надо задать Чонгуку.
— Думаю, тебе надо целиком сосредоточиться на своей жизни и прекратить встречаться с тем, к кому твое сердце не идет. Перестань изводить себя и, возможно, станет легче.

И я понимаю, что он прав. Я извожу себя сравнениями. Мои собственные мысли причиняют мне нестерпимую боль. Все же как я с самого начала и думала, надо было поступать так. Я сама должна вылезти из этого, без чьей-либо помощи. Мое сердце само решит, когда прекращать любить. Или не прекращать вообще.

* * *

Суббота. Вечер. Шестой день.

— И все же, так было всегда, — говорит Хэин чем вырывает меня из собственных мыслей. Мы уже час сидим в уютной кафешке недалеко от моего дома и просто общаемся на разные темы. Мужчина старается стать для меня Этой и Чонгуком в одном лице.

— Что именно?
— Ты была со мной, но не со мной. Так было год назад, так есть и сейчас. Неужели он настолько глубоко сидит, Джису?

Этот вопрос внезапно вызывает тошноту. Будто весь выпитый кофе поднимается к языку, вместе с горьким комом. Но я готова все свалить на грустную музыку доносящуюся из колонок. Сон внимательно смотрит на меня, как бы ждет что я ему отвечу. Но мне нечего сказать. Он и так знает ответ. Я пыталась обмануть нас обоих, но не вышло.

— И что же мне с тобой делать, а? — мужчина горько усмехается и переводит взгляд на окно. Сегодня с утра дождь не прекращался. Плачет по моей жалкой попытке.
— Отпустить, Хэин, это все, что ты можешь сделать.

— Я не хочу тебя отпускать, — он снова резко поворачивается ко мне и в этот момент на экране телефона высвечивается «Шофер Хун».
Сердце екает в груди. Никто мне не звонил на протяжении недели. Я лишь в интернете прочла, что «Владелец сети отелей Passion готовит сюрприз». И это все что я знала о Гуке.
— Не бери, — говорит Хэин и перехватывает мою руку.
Один звонок прошел. Он, наверное, снова напился.
Второй. Из принципа хочет, чтобы забрала его я и не идет с Хуном.
Третий. А вдруг с ним что-то случилось?

— Прости меня, Хэин, — говорю я и хватаю телефон.
— Госпожа Ким, — раздается взволнованный голос Хуна и рука моя предательски начинает дрожать.

Шофер сообщает, что Чонгук заболел. Высокая температура и присмотреть за ним даже некому. А еще, он запретил Хуну звонить мне, но тот все равно ослушался, потому что по сути-то у Чона никого нет. Разве что всякие бизнес партнеры. И парочка постоянных шлюх, но об этом, конечно, Хун не говорит, это я без него знаю. Понимаю, что сейчас придется уговаривать саму себя не идти туда. Но разве я могу не пойти, зная, что ему плохо? Между нами, наверное, должно быть как минимум расстояние в две тысячи километров, чтобы я смогла не сорваться.

— Хорошо, я…я приеду, — неуверенно произношу и тут же ловлю недовольный взгляд Сона. Другого я и не ожидала.

— И куда ты? — спрашивает он, как только я вешаю трубку и тянусь к своей сумочке.
— Мне нужно идти. Прости, — но мужчина не прощает. Он резко хватает меня за руку.
— Завтра я все равно тебе позвоню.

Я ничего не отвечаю. Возможно, это и к лучшему. За ночь я решу что сказать ему. А пока, я как обычно, как дурочка несусь к больному Чонгуку. Потому что у него никого больше нет. Потому и я больше никому не отдавала всю свою сущность. Умудряюсь промокнуть, пока добегаю из кафе до машины. Теперь и я простужусь. Хун сказал, что лекарства покупать не надо, он все поднял в квартиру, но не уверен станет ли Чон утруждать себя, чтобы разобраться какое после чего пить. Тихо открываю дверь своим ключом. Он у меня все еще есть. И тут же слышу доносящийся из кухни звук разбившегося стекла, а потом мата. У Гука из стекла только бутылка с карамелью, ведь остальную стеклянную посуду я давно вынесла. — Чонгук? — я тут же влетаю на кухню.

Права. Стоит, удерживаясь за раковину, по пояс голый, в клетчатых домашних штанах, и матерится. Вокруг лужа из карамели и осколки от коричневой бутылки.

— Хун… — произносит он, явно догадываясь, что телепатическими способностями я не обладаю. — И какого хрена ты здесь? — оглядывает он меня с ног до головы, а сами слова даются ему с трудом, потому что дышать тоже тяжело, и, вообще, вид у него не из приятных. Бледный до ужаса. Я игнорирую его вопрос и, преодолев расстояние, хочу приложить руку ко лбу, но Чонгук отмахивается. Хорошо. Как хочешь.

— Ты ненормальный, а? — серьезно задаю этот вопрос, потому что он псих. С температурой стоять на кухне полуголым и готовить себе кофе с карамелью. Пожалуй, так может только Чон Чонгук.

— Отъебись, — по слогам произносит это слово, но на меня не действует.

Разве не такого Чонгука я терпела те проклятые три недели?
— Обязательно, но только после того, как ты наденешь теплый свитер. Ты в своем уме? — бурчу себе под нос и кидаю сумку на стул. Надо привести здесь все в порядок.
— А что, я тебя в таком виде возбуждаю? — прищурившись и усмехаясь, задает он этот кретинский вопрос.
— Я не пристаю к больным. Сейчас же оденься и накройся одеялом до самого носа.

Вру. На самом деле Чонгук всегда возбуждал каждую клеточку моего тела, разве что кроме одного-единственного случая. Но все, о чем я могу сейчас думать, это о его температуре и как я буду сбивать ее. Благо он слушается, но совершенно не видя перед собой осколков, прется вперед.
— Осторожно, — выкрикиваю я и тяну его назад. Гук шарахается, но скорее не от разбитого стекла, а от моей руки на его плече, потому что он тут же скидывает ее.
— Ты что, не видишь куда идешь? — я нагибаюсь и начинаю собирать осколки с пола, но крепкая мужская рука меня резко поднимает на ноги.

— Черт возьми, Джису, что ты делаешь? — злобно шипит он, а я даже пошевелиться не могу. Человек в его состоянии не должен обладать такой силой. Когда я болею, даже руку поднять бывает тяжело. Но, наверное, Чонгук не человек.
— Ты в тапочках, можешь пораниться, — мой голос теперь уже звучит тише, потому что дух захватывает от этой близости. От того, как цепочка на его груди поднимается и опускается потому, что он часто дышит. — Почему? Почему, черт возьми, ты не можешь относиться ко мне так же, как я к тебе? — он сильнее дергает меня на себя, а я чувствую, будто язык прилип к небу. В горле пересохло от того, как темнеют больные глаза напротив. — Потому что мы разные, — отчаяние в голосе и осколок, с которым моя рука замерла, тут же впивается мне чуть выше кисти. Я вскрикиваю и кидаю его на пол.
— Твою мать, — вырывается у меня, когда кровь начинает выступать, и первой реакцией становится поднести руку ко рту, но Чон перехватывает ее и внезапно прикасается горячими губами к порезу.
Я точно заражусь. Безумием. Не иначе. Он всегда был вампиром. Высасывал из меня душу, а теперь таким способом пытается остановить кровь. Я сопротивляюсь, но костяшки на его пальцах светлеют и он сжимает мою руку сильнее, а глазами просто цепляется мне в зрачки. Я пытаюсь смотреть на что угодно, только не на него. Зачем я вообще пришла?
Он чувствует себя отлично!
Это я здесь единственная больная. Им.

— На вкус такая же, как моя, — говорит он, облизывая губы и отпуская наконец мою руку. — Ничерта мы не разные!

И это его заключение. Но наша кровь определенно разная. У него течет по венам похуизм, а у меня он сам. И я даже забываю, что мне больно. Кухня будто крутится вокруг. До меня наконец доходит, что надо сделать хотя бы что-то. Я отскакиваю и подношу руку к крану. Холодная вода смывает последние капли, хотя кровь и правда остановилась уже давно.

Чон Чонгук, ты всю кровь из меня высосал. Теперь это звучит вполне реально.

— Дай посмотрю, — он прижимается сзади и тянется к моей руке. И я просто готова поспорить, все это он делает специально.
— Не надо, все в порядке. Иди ложись!

Не поворачиваюсь, хватит и того, что ощущаю жар его тела через долбанное пальто. Хватит и того, что его рука на моем плече.

Чонгук не возникает и удаляется из кухни, уже более осторожно переступая через осколки. Надо будет здесь все хорошенько убрать потом, у него привычка ходить босым. В комнате довольно прохладно, неудивительно, ведь даже сейчас дверь на балкон открыта настежь, отчего темно-серая занавеска будто танцует вальс. Я съеживаюсь от холодного, ноябрьского воздуха и первым делом закрываю двери.
— Ты пил лекарства? — спрашиваю я, перебирая все, что купил шофер Хун и оставил на тумбочке. Я и аптечку его притащила, собираюсь лечить Чона так, что завтра будет как новенький. — Нет, — коротко и ясно. Это что-то вроде простого упрямства. Он даже не смотрит в мою сторону. Лежит на одеяле в том же виде, в каком я застала его на кухне и лишь ладонью прикрывает глаза, когда я включаю ночник. Через силу он пьет каждую таблетку, которую я ему даю. Отказывается надевать свитер, потому что ему жарко. Соглашается на легкую белую футболку, а потом заставляет меня сесть рядом, притянув за руку. Я не понимаю к чему это, а он молча тянется к аптечке и достает оттуда пластырь.
— Я сама…
— Сама она, видите ли, — фыркает парень и кладет мою руку себе на колено.
И мы снова поменялись ролями.
Да, Чонгук? Он с таким серьезным видом отклеивает бумажку, будто собрался тут картину рисовать. Кстати рисует он ужасно. Еще в школе старался, но никогда не получалось. Высовывает язык в процессе, а потом слегка улыбается, разглаживая пластырь большим пальцем. Мне приятно. Я не буду лгать. Очень приятно. И эта его внезапная нежность тоже приятна.
Прикосновение его пальцев, вообще, всегда приятно.
— Спасибо, — тихо говорю я и сбегаю на кухню прежде, чем Чону взбредет в голову еще раз проявлять заботу. Готовлю ему чай с травами, заставляю выпить все до последней капли, а он морщится и матерится через каждый глоток. Несмотря на все лекарства, через некоторое время температура снова поднимается и приходится часто мочить тряпку в холодной воде.
— Я умираю, — шепчет Чонгук, прикрыв веки. Он совершенно не переносит болезнь. Единственное, что он может с легкостью перенести — это алкоголь.

— Ты бредишь, — прикладываю холодную руку к его щеке и он тихо стонет.
— Ты ведь останешься?
— Ты ведь не хотел, чтобы я приходила, — это даже скорее не вопрос, а факт. Если бы Хун мне не позвонил, Гук так и остался с высокой температурой лежать в холодной комнате и с разбитой бутылкой от карамельного сиропа на кухне.
— Я думал, что справлюсь без тебя.

Он открывает глаза, и что-то было в этой фразе. Что-то, что известно только Чживону. Что-то, что если он продолжит, просто проломит его гордость.
— Нет, я останусь пока температура не спадет, но приду утром.

Мне хватило того раза, когда он остался у меня. Я больше не повторю эту ошибку.

— Тогда ложись рядом, — слова проносятся как электрический ток. Я ведь уже лежала рядом, но тогда он был пьян. А сейчас трезв, хотя болен. Я смотрю на подушку рядом, в которую он носом утыкал каких-то девиц чуть ли не каждый день. А до этого и мою сестру. Чувствую, что меня тошнит. Чон замечает мой взгляд и внезапно двигается на другую сторону, уступая мне свое место.
Джису, назови мне хотя бы одну причину почему я должна это делать? Почему я должна взять и лечь на его место.
Почему должна почувствовать его запах на подушке.
Почему должна смотреть, как он молчит и улыбается.
Почему должна поддаваться, когда он берет мою руку и кладет себе на горящую щеку.
Почему?
Потому что мне до боли в груди приятно. Приятно, вот так гладить его по щеке.

— У тебя руки холодные, — говорит он, прикрывая глаза от удовольствия. — Тебе сейчас так кажется. Они всегда теплые.
— А мои? — вздрагиваю, когда он касается большим пальцем моего подбородка. Каждая мышца напрягается. Он так умело мной играет. Ни один кукловод так не смог бы.
— А твои всегда холодные, — не вру. Его руки всегда были холодными. Стараюсь изо всех сил сдерживать дрожь, но не получается. Не получается потому, что его прикосновения только это и вызывают.
— Но ведь именно поэтому тебя всегда тянуло.

Всегда. Тянуло. Поэтому. Я перестаю даже моргать. Просто замираю. И сердце тоже замирает. И палец его замирает у меня на нижней губе. Он просто сжигает меня. Я будто тоненькая свечка в его руке. Продолжает играть в свои предательские игры.
А ведь я хотела услышать хотя бы: «Прости, что они всегда были холодные». Наивная. Глупая.

— Ты ведь тоже умеешь меня читать? — внезапно спрашивает Чонгук. Тоже. Потому что сначала меня читает он. И только потом дает право читать себя. Иногда.
Я киваю. Осторожно. Так, чтобы не скинуть его руку с лица.
Чтобы он продолжал проводить пальцем по моим губам.

— Значит, ты ведь знаешь, что я хочу сейчас сделать?

Я знаю. По глазам знаю. А еще по звуку своего бешенно бьющегося сердца знаю.

— Не надо, — тихо говорю я, а он придвигается ближе.

— Закрой глаза, Джису.