Пустошь

Часть 2. Гнев.
Глава 6. "Doctor" - "Доктор"

“My doctor brought with him
Sterile white powder
He said carefully:
Get treatment, buddy. "
Night Snipers - Dr.
 

«Доктор мой принёс с собой
Стерильный белый порошок
Заботливо сказал:
Лечись, дружок».
Ночные Снайперы – Доктор.

Машина Орочимару остановилась у обычного серого дома в пять этажей. Мужчина выглянул в окно, разглядывая редкие прямоугольники окон и ожидая. Он не был настроен на долгое пребывание в чужом дворе, ведь время уже перевалило за второй час ночи, а завтра с утра научное собрание, где тот собирался представить часть своей работы. Он был уверен в том, что будет иметь успех, но выспаться всё равно не мешало бы.
Спустя пять минут дверь подъезда открылась и по ступенькам быстро сбежала какая-то чёрная тень, на проверку оказавшаяся его бывшим пациентом.

– Садись, – кивнул на соседнее сиденье тот, когда Саске остановился у его окна, щюрясь и пытаясь высмотреть знакомое лицо.

– И зачем ты сбежал? – тихо спросил Орочимару, когда Учиха опустился на свободное место, захлопнув за собой дверь.

Парень поставил на колени чёрный рюкзак, стянул с головы капюшон лёгкой ветровки и посмотрел на доктора так, словно тот задал самый глупый вопрос в мире.

– А что я забыл в вашей грёбаной клинике? – с вызовом бросил Саске.

Орочимару, усмехнувшись, извлёк из кармана небольшой пузырёк и звонко потряс им:

– Вот это, например.

Он кинул пузырёк на колени к Учихе, и тот недоверчиво поднял его на уровень глаз, пытаясь рассмотреть содержимое за тёмными стенками склянки:

– Что это?

– От боли. Поможет, – как-то странно улыбнулся Орочимару, нажимая на педаль газа. – Но эта не единственная склянка, которая тебе скоро понадобится…

– Решил подкупить меня таблетками? – фыркнул Саске, но пузырёк сжал в кулаке.

– Нет, – пожал плечами мужчина, выезжая на главную дорогу. – Пытаюсь объяснить тебе, что жить без всего того, что могу дать я, будет очень трудно.

– Доживать, – бросил Учиха, рассматривая профиль своего бывшего врача.

В лице Орочимару было что-то хищное, то что с первого взгляда бросится тебе в глаза, но моментально сотрётся, словно никогда и не существовало. Парень прищурился, внимательнее всматриваясь в резкие, но вместе с тем плавные и тонкие черты лица мужчины. Точёные скулы, острый нос с небольшой горбинкой, бледная кожа, которая в свете фонарей обманчиво отдавала лёгкой зеленцой.
Только сейчас Саске понял, кого ему так мучительно напоминал Орочимару: затаившуюся в высокой траве кобру, готовую укусить в любой момент зазевавшегося прохожего.

– Как тебе будет угодно называть это, – отозвался доктор. – Ты не представляешь, в какой ад превратится твоя жизнь спустя…

Он бросил на Учиху быстрый, оценивающий взгляд и, улыбнувшись, продолжил:

– Спустя неделю.

– А это разве не ад? – хмыкнул Саске, следя, как мимо пролетают машины.

– Тебе лучше вернуться в клинику. Там о тебе позаботятся…

– На хер? Чтобы сидеть в вашей стерильной палате и пялиться на таких же ущербных людей, как и я? Простите, доктор, – с иронией прошипел Учиха, чувствуя, как злость появляется буквально из неоткуда, – но я предпочту подохнуть на улице, но не там. Не рядом с ними.

– Ты думаешь, что лучше их? – хрипло рассмеялся мужчина, пристраиваясь за жёлтой машиной.

Саске промолчал, сильнее стискивая дверную ручку. Лучше, хуже… какая уже разница.
Впервые это случилось здесь, в машине Орочимару…
Учиха хотел было ответить что-то особо язвительное и ядовитое на этот провокационный вопрос доктора, но в этот момент что-то щёлкнуло в голове, заставляя моментально ослепнуть…
Какая-то неведомая сила прошлась по телу, выгибая его, заставляя каждую мышцу натянуться звенящей от напряжения струной, каждую кость раскалиться добела. Мир моментально встал с ног на голову, все чувства рухнули в бездонную пропасть, в которой начало засасывать и его самого.
Орочимару резко надавил на педаль тормоза. Мужчину качнуло вперёд, но, не обращая внимания не ушибленную о руль грудь, он выскочил из машины. Им неслыханно повезло, что приступ накрыл Саске перед самым домом доктора.
Открыв дверь, он буквально выволок Учиху на улицу, укладывая на асфальт и подхватывая голову свободной рукой.

– Саске, – произнёс мужчина, прекрасно понимая, что выгибающийся парень его сейчас не слышит, но по привычке пытаясь достучаться до пациента именно словом.
Подхватив его, Орочимару взбежал по ступенькам, открывая ногой дверь подъезда. Ему везло: лифт приехал быстро.
Придерживая Учиху одной рукой, доктор ткнул пальцем по нужной кнопке. Лифт пришёл в движение: тяжело, с гулом, словно нехотя.
Мужчина был спокоен. Его сердце билось ровно, дыхание даже не сбилось. Он привык. Это был обычный рабочий момент, не вызывающий никаких эмоций, кроме рефлекторного желания поспешить.

– Скоро приедем, – тихо сказал он, прижимая вздрагивающее от судорог тело, не потому что хотел как-то сдержать его резкие рывки, дабы снизить боль, а просто потому, что так было удобнее держать.

Двери лифта открылись, и Орочимару спокойно вышел, проходя к своей квартире. Теперь быстро сложнее: пришлось придерживать одной рукой тело, а другой вставлять ключи в замочную скважину.
Щелчок, и вот он дома.
Он осторожно положил тело на пол у порога, перешагнул его и направился в свой кабинет слегка быстрым шагом. Быстрее, чем обычно, но не бег.
Когда пузырёк с лекарствами был найден, мужчина вернулся обратно к Саске, переворачивая того на бок. Откручивая пальцами плотную крышку на склянке, Орочимару мысленно поругал себя за халатность. Ужасная ошибка – оставлять вот так пациента с приступом на полу прихожей без присмотра. Пусть даже на несколько секунд.
Но об этом никто не узнает…
Крышка наконец-то поддалась и со звонким стуком отлетела на начищенный паркет.
Найдёт позже.

– Сейчас тебе станет лучше, – тихо проговорил доктор привычную фразу, придерживая голову парня за лоб и пальцем пытаясь просунуть таблетку в рот Учихи. Ещё один риск. Если он поперхнётся капсулой, то беды не избежать, а если не дать ему лекарство, то кровь так и не поступит в мозг…

Орочимару опустил пузырёк на пол рядом с ними, машинально поглаживая Саске по волосам. Он так часто делал, успокаивая своих пациентов, которые никак не могли вернуться в реальность, и этот жест стал почти машинальным. Ничего незначащим.

– Глупый ребёнок, – тихо говорил доктор, слушая хриплое, постепенно выравнивающееся дыхание пока ещё ничего не соображающего парня, – ты решил, что ты сильнее всего на свете? Глупый…

Судороги постепенно проходили, оставляя истерзанное тело, позволяя рукам расслабленно повиснуть, ногам выпрямиться, а голове упасть. Постепенно он придёт в себя…
А пока мужчина поднял его и перенёс на кушетку в своём кабинете. Убедившись, что тело никуда не сползает, а конечности ровно вытянулись, Орочимару зажёг свет маленькой лампы, и янтарные лучи оной залили небольшую комнату.
Сам же он достал саквояж, в котором хранил лекарства, прихваченные из клиники этим вечером, когда узнал, что Учиха сбежал. Доктор просчитал ходы парня ещё до того, как тот появился в его кабинете, требуя сигарет. Только не знал, когда именно Саске решит воплотить свой план в жизнь.
Такие, как он, долго не сидят на одном месте. Стремясь бежать куда-то, от кого-то. Но чаще всего от самих себя.
Флакон с жидкостью звонко стукнул о лакированную поверхность журнального столика, рядом с ним лёг небольшой шприц и жгут.
Орочимару знал, что пробуждение после приступа не принесёт с собой облегчения.

***

Учиха приходил в себя медленно, словно после хорошей такой пьянки, на которой пьёшь всё, что горит и льётся. Болело всё: мышцы, кости, сухожилия, внутренности.
Первым делом он закашлялся, переворачиваясь на бок из этого странного, вытянутого положения. Что-то горькое подступало к горлу, но Саске мужественно сдержал порывы и сглотнул, разлепляя глаза.
Взгляд упал на тёмно-красный ковёр, затем поднялся выше по штанине тёмных брюк. Орочимару сидел перед ним в кресле, отстранённо наблюдая.

– Что со мной… было? – выдохнул Учиха, пытаясь забраться на кушетке повыше и принять более сидячее положение. Выходило плохо из-за болящих мышц, но вскоре он всё же сел.

– Эпилептический припадок, – заученно выдал доктор. – Бывает.

– Бывает? – сил на удивление не осталось, это было скорее нервное. Нервный смешок. Бывает… словно Орочимару говорил об утреннем стояке.

– А ты чего ожидал? Я предупреждал.

– Где я? – игнорируя риторический вопрос, спросил Саске.
Это место было ему незнакомо, хотя сначала показалось, что Орочимару привёз его обратно в клинику и сейчас он находится в его кабинете. Схожесть определённо была: те же высокие книжные шкафы, какие-то дипломы на стене, приглушённый свет, большие окна, сейчас закрытые тёмно-коричневыми жалюзи. Даже стол был почти такой же, как и в клинике. Массивный, из тёмного дерева, на котором были аккуратными стопочками разложены бумаги, а также стояла чернильница – гостья из прошлого, и настольная лампа.

– У меня дома. Как голова? – тихий, спокойный голос будто стал сигналом.

Учиха думал, что ад кончился, но лишь одной ногой наступил на дверной коврик, взялся за ручку, раздумывая: не открыть ли дверь.
Виски и затылок заныли протяжной болью. Она накатывала волнами, сгибая тело, пробегая по нему дрожью, выбивающей холодный пот. Кабинет странно накренился, закачался, и Саске вцепился руками в кушетку, стискивая зубы. Он скосил глаза на доктора, мысленно желая, чтобы он сделал уже хоть что-нибудь. Удар чем-то тяжёлым по голове тоже сгодился бы…

– После приступов случается резкая головная боль, – совершенно ровным голосом заявил Орочимару, зачем-то беря в руки жгут. – Это нормально для таких, как ты.

– Она… пройдёт? – еле выдавил из себя Учиха, но тут же пожалел, чувствуя, как громко бьют свои же слова по ушам.

– Она теперь твой самый близкий и назойливый друг, – хмыкнул Орочимару.

Его голос походил на спокойный тон лектора, который стоит перед аудиторией и читает очередную речь по бумажечке, а не сидит в кресле перед раскалывающимся на кусочки парнем.

– Есть лекарства, которые тебе не выдадут без рецепта. А чтобы его получить, – мужчина взял руку Саске, не без усилий разжимая сжавшиеся на обивке кушетки пальцы, – тебе нужно взять рецепт у меня. Но с той частотой, с которой тебе требуется это болеутоляющее…

Орочимару тяжело вздохнул, закатывая рукав парня:

– Тебе лучше вернуться в клинику.

Учиха хотел послать его ко всем чертям, выругаться, вцепиться в это худое лицо. Почему он медлит?! Чего добивается?
– З-заткнись…

Орочимару поднял глаза на него и усмехнулся. Однако замолчал, полностью переключая своё внимание на жгут:

– Поработай кулаком.

Саске бы с удовольствием поработал кулаком, впечатав его в тонкий нос доктора, который потянулся за очередной склянкой и шприцем.
Сознание почти отключалось, когда он вновь почувствовал холодные пальцы на внутренней стороне руки.

– Ты ел что-нибудь сегодня?

Какое это отношение имеет к делу…
Парень мотнул головой, мало надеясь, что этот жест был расценен, как отрицательный.

– Будет немного больно, – с каким-то странным смешком предупредил Орочимару.

Боли от укола Учиха не почувствовал. То ли мужчина набил руку на своих пациентах, то ли головная боль перебивала все остальные ощущения.

– Предупреждаю – будет тошнить.

– Достал, – выдохнул Саске, раскрывая глаза. – Сделай что-нибудь, чтобы было… никак!

– Увы, это противозаконно.

Скорее всего, тот пожал плечами или даже улыбнулся, но этого Учиха уже не видел, свешиваясь с кушетки. Его всё-таки вывернуло наизнанку, благо, выворачивать было нечем.
Так вот к чему был тот вопрос…

– Ляг ровно, если ты закончил. Тебе надо… привыкнуть. И не вставай.

Саске бы лёг, но ему и так было неплохо… в странном, перевёрнутом положении…
Поэтому Орочимару с тяжёлым вздохом перевернул его на спину, словно укладывая спать непослушное дитя:

– Можешь поспать. Боль не пройдёт полностью… в первый раз, но снизится.

Учиха кивнул или подумал, что кивнул. Он смежил веки, продолжая из-под прикрытых ресниц наблюдать за доктором.
Как ему показалось, мужчина вышел из комнаты на некоторое время, затем вернулся, взял со стола какой-то лист и, сев обратно в кресло, начал неспешно записывать в нём что-то.
Скрежет ручки по бумаги не раздражал, а наоборот убаюкивал. Боль уходила на задний план, а в голове было пусто… так, как не было уже последние несколько дней.

***

– Болезнь прогрессирует довольно быстро, – спокойный голос Орочимару пробивался в сознание, сквозь толстый слой тягучего сна.

– И?

А этот грубый, требовательный голос… кажется, его отца?

– Но больной не желает возвращаться в клинику.

– Мне плевать, чего он не желает. Это нужно лечить!

– Увы, это не лечится. Только… смягчается.

– Ты уверен, доктор?

– Я занимаюсь этим очень долго… исследую. И моя компетенция вне сомнения, если вы об этом.

– Что ты предлагаешь?

– Я могу выезжать к вам на дом, но это не заменит полноценного лечения. Саске – совершеннолетний человек, и держать его в клинике без его желания – противозаконно.

Вздох. Парень почувствовал на себе взгляд и попытался открыть глаза. Тяжёлые веки поддались, но две расплывчатые фигуры вряд ли были похожи на людей.

– Что ты дал ему?

– Морфин. Увы, это единственный способ полностью купировать боль, хотя бы на пять часов. Он может принимать другие лекарственные средства, но… это как витамины.

– И что? Теперь он всегда будет таким?

– Большую часть времени.

– Лучше бы ему быть в клинике, – сожаление и разочарование в голосе.

Конечно, его младший сын оказался слабаком. Настолько ничтожной дрянью, что умудрился подцепить такое заболевание, расстроить мать, заставить отца озаботиться поиском: клиники, врача… да и вообще. Стал обузой.
Хотелось встать прямо сейчас и уйти подальше. Чего он ждал, когда звонил Орочимару? Что тот предоставит ему бесплатную крышу над головой?
Наивный.

– Меня волнует другое: не ошиблись ли мы в расчётах срока. Болезнь… очень упрямая и настойчивая.

Он говорит об этом так, словно она – живой человек? Сумасшедший…

– Как по мне, так они все одинаковые, – фыркнул Фугаку.

– Нет, – протянул Орочимару. – У каждой своё лицо, свой характер.

Саске хотел усмехнуться. Но вновь безрезультатно. Он облизнул сухие губы, понимая, что ужасно хочет пить. Но просить – никогда.

– Ему лучше поехать домой. Завтра, после обеда, я могу заглянуть к вам… за отдельную плату. Вызов на дом, знаете ли.

– Договорились. За деньги не волнуйся, – выдохнул Фугаку, поднимаясь из кресла.

Чьи-то жёсткие руки подняли Саске с кушетки. Голова дёрнулась, приваливаясь к чьей-то груди, пахнущей сигаретами и дорогой туалетной водой. Вновь горький ком в горле. Но не было сил и желания даже на это.
Наивный…

***
   Окончательно проснулся парень ближе к обеду. Раскрыв глаза, он не был удивлён тем, что пялится на потолок своей собственной комнаты. Вчерашний разговор отца и доктора, невольным свидетелем которого Учиха стал, въелся в память.
Сначала Саске подумал, что будет злиться.
Но потом накатило какое-то безразличие.
Он взглянул в окно: серое небо, тучи… всё как будто подчёркивало его настроение.
Тупая головная боль проснулась вместе с ним, но на неё он почти не обращал внимания, пройдя в ванную.
Уже там, парень с лёгким удивлением обнаружил в кармане джинс склянку с таблетками, которую поставил на полку, а сам залез под душ.
Давно пора было смыть запах речной воды.
Вместе с сонным оцепенением.
Может, душ вернёт ему желание: куда-то двигаться, что-то делать?

***

Орочимару исправно приходил каждый день в течение недели, находя своего пациента всё в той же комнате, всё в том же состоянии. Многие больные переживают принятие своей скорой кончины именно так: апатично, отгородившись от всего мира тонкой дверью своей комнаты. К сожалению, он знал, что это обманчивое спокойствие не продлится долго. Ещё день или два, и придёт другая фаза – гнев. То состояние, когда мозг Саске полностью примет мысль о своей скорой смерти, о том, что ему осталось-то всего ничего. И тогда начнётся самое… беспокойное время. Раздражение, неконтролируемая злость: на мир, на всё вокруг, на себя, на друзей, если те есть.
Болевые приступы возвращались почти так же исправно, как и доктор. Чаще всего ближе к ночи или с утра. По крайней мере, мать Учихи говорила именно так доктору, когда тот, оставив надежду разговорить парня, переключился на его окружение.
За неделю Орочимару насчитал пять случаев острой боли, которую нельзя было оставить без внимания. И пришлось объяснять старшему брату Саске, как делать уколы, сколько колоть и куда. Отдавать столь сильное лекарство больному запрещала этика, закон, да и мораль. Также что-то говорила личная выгода, которую мужчина подкармливал каждый день, навещая своего ценного пациента.

***

Под конец недели Учиха чувствовал себя каким-то овощем. Он только и делал, что лежал, лениво пролистывал страницы браузера, забивая голову ненужной информацией, пока та не начинала болеть. Когда боль становилась невыносимой, Саске пытался стерпеть, цепляясь за подушку, утыкаясь в неё лицом и зажмуриваясь. Будто бы это помогло бы.
Не хотелось больше чувствовать себя оторванным от реальности, хоть и пусть этот фальшивый сон нёс с собой облегчение.
А потом приходил Итачи. Что это был брат, парень понимал сразу. По лёгким прикосновениям, тихому до приторности спокойному голосу. Даже его молчание было каким-то виноватым.
А потом боль уходила. Вместо неё было странное состояние между сном и явью, где он видел: то ту девушку с белой тонкой кожей, то что-то из прошлого, то сплошную мглу.

– Саске… к тебе там пришли.

В робком голосе женщины Учиха узнал свою мать и нехотя прикрыл ноутбук, поднимая взгляд на дверь.
Он бы удивился или разозлился, если бы не давешний приход Итачи:

– Ты.

***

Наруто в нерешительности топтался на пороге комнаты его недавнего знакомого. Небольшая и светлая она казалась нежилой, на стенах не было картин или плакатов, которыми молодые люди так любили обклеивать всё вокруг. Письменный стол был идеально чистым: лишь несколько баночек с лекарствами, тарелка с фруктами и стакан воды. Односпальная кровать стояла у стены, сбоку от окна. На ней и сидел Саске.
Узумаки, признаться, не сразу узнал парня. И ещё сильнее выступившие скулы на и без того худом лице, тонкие запястья – не были здесь главным. Изменилось что-то во взгляде. Пусть раньше тот был тяжёлым и злым, но сейчас он был… никаким.

– Привет, – выговорил Наруто, комкая в руках невесомый пакет. – Я одежду твою принёс.

Он зашёл в комнату, закрывая за собой дверь, и поставил свою ношу к стене, проверяя, чтобы та не упала:

– Прости, что задержал с возвратом… неделю не мог выбраться из дома и института. Последние дни каникул, знаешь… вот.

Узумаки вновь поднял глаза на парня, ожидая привычной, колкой реакции.
Но в ответ Учиха лишь кивнул, облокачиваясь спиной о стену.

– Ты чего? – всё-таки спросил Наруто, подходя ближе и замирая напротив знакомого. – С тобой всё в порядке?

– Вполне, – подал голос Саске, смотря куда-то в живот Узумаки.

– Э-э-эй!

Наруто опустился на кровать рядом с Учихой и помахал перед его глазами рукой:

– Ну ты чего?

Для верности он даже толкнул Саске в плечо, догадываясь, что сейчас его пошлют далеко и надолго или же хорошенько саданут по морде.
Но не было ни того, ни другого.

– Блин, Учиха, ты меня пугаешь.

– Ну так вали.

– Вот! Это уже лучше, – широко улыбнулся Узумаки, вновь вскакивая с постели и становясь перед Саске. – Хочешь прогуляться? Там солнце… последние дни лета всё-таки. А ты тут… в четырёх стенах тухнешь.

Учиха нахмурился, словно слишком быстрая и громкая речь Наруто больно резала по ушам или просто не могла поместиться в слишком вялый мозг.

– Пошли! – выпалил Узумаки, хватая парня за тонкое запястье и легонько таща в сторону выхода. – Вставай!

Раздражение начало робко пробиваться сквозь стену апатии и лекарств. Саске неловко махнул рукой, вырывая её из хватки Наруто.
Узумаки не удержался, покачнулся в сторону, больно ударяясь боком о стол.

– Блин! – шикнул он, налетая рукой на какие-то склянки, которые, зазвенев, рассыпались по гладкой столешнице.

– Ой! Прости! Я подберу, – выпалил Наруто, хватая первую попавшуюся и ставя на место, но взгляд невольно скользнул по названию, и он замер.

– Это чего такое? – уже тише проговорил Узумаки, вглядываясь в слегка жёлтую этикетку пустого флакона. – Это тебе дают?

– А что? – всё так же безразлично отозвался Учиха, переводя взгляд на слишком шумного гостя.

– Но это же морфин! – выпалил Наруто так, словно держал в руках бомбу, а Саске говорил, что это простой будильник нестандартной формы. Зато тикает.

– И что?

Формулировка, как и суть вопроса, не изменилась, но вряд ли взрывное сознание Узумаки понимало весь смысл происходящего.

– Я… – Наруто нахмурился. Вроде бы Учиха говорил что-то про болезнь… но он не думал. Парень тряхнул головой и вновь натянул на лицо улыбку, которая вскоре стала настоящей: – Идём! Погуляем. Тебе полезно.

– Свали…

– Только вместе с тобой!

Он вновь ухватил Саске за руку, всё-таки поднимая того с кровати.
Так как тот был уже одет в тёмные джинсы и серую футболку, Наруто скользнул взглядом по комнате в поисках чего-то, что Учиха мог бы накинуть на плечи. На улице стремительно холодало ближе к вечеру: чувствовалось приближающееся дыхание осени.
Ветровка нашлась на спинке стула и тут же была накинута на несопротивляющегося Саске.
Узумаки всё это не нравилось. Вся эта податливость, фальшивая сговорчивость, навязанная опьяняющим лекарством.

– Всё. Идём!

С этими словами он вытащил Учиху в коридор, они вместе спустились по лестнице в прихожую, где женщина, впустившая Наруто в дом, вопросительно уставилась на них.

– Мы погуляем? – осторожно предложил Узумаки и тут же добавил: – Тут, недалеко!

Микото смерила парней рассеянным взглядом… Саске почти не выходил из комнаты в последнее время, да и с друзьями не виделся. А этот парень вроде бы сам пришёл, значит, не чужой…

– Недалеко, – кивнула она, – и недолго.

– Спасибо! – весело отозвался Наруто.

Узумаки не знал: правильно ли он поступает, вытаскивая Учиху на вечернюю прогулку, и зачем он вообще это делает. Но что-то внутри подсказывало: просто так бросить этого парня в той полупустой светло-серой комнате он не сможет. Теперь не сможет.