Галина Гончарова Азъ есмь Софья. Царевна

Симеон предсказывал, что царевич родится в мае. В самом конце оного. Софья только фыркала, на пальцах объясняя Любаве, что критические дни прекращаются с первым же месяцем беременности. И вычислить, когда царица затяжелела, - несложно. Прибавляем еще девять месяцев и радуемся жизни. И себе - в роли великого пророка. На такое-то любая повивальная бабка способна. Любава, подумав самостоятельно, согласилась с Софьей - и теперь доморощенному старцу доставалось с двух сторон. А ежели жена на человека фыркает, то и муж поневоле поменьше с ним общаться будет, дабы не раздражать беременную женщину.

И вот, двадцать восьмого мая начались роды.

Узнав об этом, старец ринулся в церковь и принялся молиться, чтобы роды состоялись тридцатого, потому как именно тогда ребенок станет великим царем.

Софье тоже сразу сообщили. В конце мая, числах в двадцатых, она по просьбе мачехи специально переселилась в Кремль, чтобы быть с ней рядом. И теперь смотрела... м-да. Кажется, процессу надо было помогать.

За ее спиной косились и переглядывались, но она не обращала внимания. Царевна Софья постепенно становилась силой, с которой надобно считаться. Ты ей сейчас не то скажешь, а она тебе развернется, да в ответ. А то и брату пожалуется. А тот - отцу. Нет уж, лучше ей поперек дороги не вставать.

И то сказать - вроде как пигалица, но как держится! Как говорит! Иногда и не скажешь, что ей еще пятнадцати нет... Кто ж ее посмеет выставить?

Вроде бы и не место девке на родах, да еще с туркой своей чернявой пришла, а поди, запрети. Когда и царица, матушка, руку к ней тянет, остаться просит...

Софья успокаивала Любаву, гладила по голове, отирала пот, поддерживала при схватках - и хмурилась. В родах она разбиралась слабо, из опыта у нее был только роддом, в котором она рожала своего сына, но верная Лейла, глядя на царицу, качала головой.

Бедра широкие, а вот сил родовых маловато. Долго рожать будет... Тут Ибрагим надобен.

Софья только головой покачала. Ибрагим... кто ж его пустит во время родов к царице? И так не продохнуть было бы от бабок, нянек, мамок, богомолиц и прочей шушеры... царевна принудительно половину повыгоняла. Нагло подходила, спрашивала: «Ты чем тут занимаешься?» и если выяснялось, что полезного труда от дамы не дождаться, - выгоняла оную за дверь. А что?

Пусть там молятся!

Алексей Михайлович удалился в церковь. Тянулись часы.

Лейла мрачнела. И к вечеру первого дня честно сказала Софье:

- Надо Ибрагима звать. Сами мы не поможем, а она и не разродиться может...

Ибрагим тоже был в Кремле, как и Софья. Но вставал вопрос - как его протащить в мыльню, где рожала Любава.

Ответ нашелся быстро. На беднягу навертели кучу тряпок, напялили платок, раскрасили лицо, и Софья лично провела его, объявив, что это известная в Дьяково повивальная бабка. А как еще?

Ибрагим посмотрел на мучающуюся царицу, осмотрел ее живот, потом ощупал что-то у нее внутри - и кивнул.

- Знаю я, что с ней такое. Меня и тому учили, мой отец лекарем известным был... Ежели б меня тогда эти звери не украли, я бы с ним работать стал. Я ей сейчас дам одну настойку. Будет не так больно. Потом ребенка надо будет поворачивать и вытаскивать. Он крупный - и поперек лег, так она долго не разродится, а все слабеть будет...

- Чем эта настойка опасна?

- Дите сонным будет...

Софья отмахнулась.

- Но выживет?

- Должен...

В голосе Ибрагима звучало сомнение. Софья вздохнула. Вот такой выбор. Ежели Любава сама не разродится - погибнет и она, и ребенок. Плохо.

Ежели сама разродится - все равно возможны осложнения. Но тут ее крайней не сделают.

А ежели они помогать ей начнут, да вдруг что случится - тут Симеон отыграется... да и плевать! Софья приняла решение достаточно быстро. Любава была ее человеком. Дать девчонке умереть или ждать у моря погоды - не выход. А значит...

Ибрагим - он ведь тоже ее. И если она не станет доверять своим людям... да, не на сто процентов, но сейчас он может сделать лучше! Так пусть делает!

Софья не знала, что сейчас в церкви, где молился Алексей Михайлович, состоялся разговор между ним и старцем. И разговор достаточно жесткий.

Симеон ведь тоже молился... за то, чтобы царица родила тридцатого числа[4 - В реальной истории примерно так и обстояло. И роды, и молитва, разница в том, что помочь Наталье Нарышкиной было просто некому. (Примеч. авт.)].

Естественно, Алексей Михайлович сильно разозлился.

- Ты, старец, царице смерти желаешь? Два дня в муках рожать?!

- Не желаю я зла ей. Но ежели сын твой, государь, родится тридцатого - воссияет над ним великая звезда...

- А мать его умрет в страшных мучениях, так, что ли?

Примчавшийся по вызову сестры Алексей Алексеевич также пришел в церковь поддержать отца - и с налету атаковал Симеона. Впрочем, хитрый старец не растерялся.

- Не умрет она! Суждена ей будет жизнь долгая...

- Ты это на звездах прочел... астролог? - Случайно или нет, Алексей Алексеевич произнес последнее слово так, что получилось «астроолух». Хотя Софья к данной профессии относилась без особого пиетета, повторяя брату, что звездам до людей дела нет. С тем же успехом можно и по урожаю брюквы гадать - уродилась крупнее на третьей грядке, значит, заморозки придут. А если на пятой - так у бабки Маланьи всенепременно кобель на гулянки сбежит. Естественно, мальчишка усвоил отношение сестры - и теперь трепал несчастного старца, да так, что только пух и перья летели.

- Государь царевич, звезды...

- Говорят тебе, что жена батюшкина умереть должна во время родов? Двое суток мучиться - это ж кто выдержит!

- Государь царевич...

- Тебя бы на это время под плети положить, да сечь, как у царицы схватки начнутся. Посмотрел бы я на тебя... с-старец.

Симеон принял вид несправедливо обиженного, но сказать ничего не успел. Алексей Алексеевич подхватил царя под руку.

- Пойдем, батюшка. Я тебе сейчас отвара травяного налью, дабы ты чуть успокоился, настоечки на пустырнике накапаю... И не волнуйся за Любушку, ежели Соня с ней - ничего плохого не случится.

- Так ты в сестре уверен...

Алексей Михайлович чуть нехотя, но подчинялся сыну, принимал чашку с настоем, смотрел, как сын наливает себе то же самое - и только потом отвечает.

- Нет, батюшка. Не все в Сонюшкиных силах, но точно знаю, что для своих родных она в кровь расшибется...

- А ежели покажется ей, что новое чадо тебе соперник?

Симеон таки подполз - и не утерпел укусить. Видимо, переполнилась чаша терпения. Сверкнул глазами, взмахнул широкими черными рукавами рясы, выпрямился, на посох оперся, чтобы внушительнее вышло. Увы... у Алексея он вызвал ассоциацию только с самцом голубя-сизаря, который важно расхаживает на крыше. Алексей же Михайлович и вовсе на него не взглянул, поскольку сын весь вид загораживал.

- Не посчитает ли она жизнь младенца платой за твое благополучие?

Вот тут Алексей Михайлович вскинул голову, словно не веря своим ушам, но обрушиться на наглеца - ты в чем царевну упрекать вздумал, борода козлиная?! - не успел. Алексей Алексеевич расхохотался так, что светильники вздрогнули, а бояре, кто слышал - шарахнулись в разные стороны. Весело, заливисто, откинув назад голову... и словно сломал зловещие чары, наползающие на людей.

- Да ты в уме ли... астроолух? Чем мне меньшой братец соперником станет?! Ему еще вырасти надо, мне ж семнадцать лет! Не соперник он мне, а помощник, а случись что - так и преемник. И Софья лучше меня о том знает. Да и я... случись со мной что - лучшей сестры, чем Сонюшка, никому бы не пожелал. Она жизнь положит, а из мальчика государя вырастит! Или ты о своем предсказании? Дескать, великим государем чадо сие станет?

Судя по кислой мине на преподобном личике... Но Алексей видел и то, как проясняются глаза отца - и рванулся в атаку. Дальше, до конца растоптать негодяя! Чтобы не смел болтать своим языком поганым где попало и кому не надо!

- Да ежели и станет - или ты и государство ему предсказал? Глядишь, он в Швеции воссядет, или на троне османов, или вот Крым отвоюем у них... да мало ли что и как случиться может! Не-ет, ты либо из ума выжил такое говорить - либо на царевну зло умышляешь!

И все это уверенно, с натиском, звонко, громко... пусть все слышат, пусть знают...

- И то верно... - Алексей Михайлович встал рядом с сыном. - Детям своим я как себе верю, никогда меж ними раздора не бывало. А ты меня хочешь заставить в чаде своем усомниться? Не много ли на себя берешь, старец? Да и случись что не так во время родов - все в воле Божией! Ежели Любава пожелала, чтобы Сонюшка рядом была, - значит, доверяет она моей дочери. И та все сделает, чтобы доверие оправдать...

- Верно, отец...

Алексей Алексеевич положил руку на плечо отца. Поддерживая, показывая, что тот не один. И припечатал Симеона, вовсе уж добивая...

- Иди-ка ты отсюда, пока палками не погнали... пророк непризнанный. И там, за стенами Кремля, можешь молиться сколь угодно, чтобы царица мучилась, а царевна семью свою предавала. Да и обо мне помолиться не забудь, а то не дай бог, к братцу привяжусь, вместо того чтобы подушкой младенчика накрыть, - вдруг он угрожать мне вздумает. Младенцы-то, они и описать могут...

Симеон сгорбился.

Это был проигрыш. Вчистую. Нагнетать обстановку теперь не удастся, к царевичу его точно не подпустят, стоит только царице узнать о его предсказаниях, особенно о первой их части, а о второй и не вспомнят. Да и царь смотрит, как на что-то очень неприятное. Может, Симеона со двора и не погонят, но сейчас лучше уйти.

Не просто так.

В храм.

И молиться у всех напоказ.

- Прости ему, Господи, ибо не ведает...

- Бог тебя простит, - припечатал напоследок Алексей Алексеевич - и отвернулся, уводя за собой отца, усаживая и приказывая сменить чашу - отвар-де остыл, пока тут некоторые пытались на царицу беду накликать...

Симеон плюнул с досады, оттертый засуетившейся челядью и боярами - и ушел молиться в храм. Пусть! Вот через два дня они увидят, да еще как увидят!..

Не успели.

Два дня Ибрагиму не понадобилось. Снадобье действовало отлично. Любава чуть расслабилась под его действием, а мужчина осторожно повернул ребенка и принялся его вытягивать. Даже в полусонном состоянии тело царицы стремилось вытолкнуть из себя чадо.

- Тужься! Давай, девочка, сильнее! Ну!!! - подбадривала ее Софья.

Любава так цеплялась за руки девочки, что на следующий день на них кровавой синью налились следы ногтей. Но разве это было важно?

Самым важным было другое. Ибрагим правильно повернул ребенка - и вот показалась головка, плечики, выпачканные в чем-то слизисто-красном, а там и ручки...

И наконец Лейла подхватила на руки ребенка, который слабенько замяукал, словно котенок.

- Мальчик! Государыня, мальчик!

Софья улыбнулась, глядя на чадушко.

- А крупный...

- Володя, - сквозь полусон прошептала Любава, когда мальчика приложили к груди.

Софья смахнула слезинку. Так отозвалось в ней это имя, родное имя, имя ее мужа. Тогда, давно, триста лет тому вперед...

Володя...

Тебя еще нет, мой любимый, мой муж... А для меня и не будет никогда, не встретимся мы уже, родной мой. Да и не факт, что мне еще кто-то, кроме тебя, нужен... с кем я еще смогу вот так жить на двоих, дышать на двоих, просыпаться от того, что тебя во сне обняли и подгребли поближе... даже если просто сексом заниматься случалось - все равно на ночь ни с кем оставаться не хотелось.

Не те...

Эх, Володя, как же я тебя не уберегла...

Здесь я этой ошибки не допущу!

Костьми лягу, но с теми, кого люблю, - ничего не случится. И точка.

* * *

- Государь, сын у тебя, радость-то какая!

Алексей Михайлович пока еще смотрел на повитуху настороженно. А та продолжала разливаться соловьем.

- Государыня умаялась, спит теперь. Но здоровенькая, и ребеночек здоров! Хорошенький такой, богатырь настоящий...

И вот тут царь расцвел. Хлопнул сына по плечу, бросил повитухе перстень с крупным лалом, с руки стянутый.

- Что, сынок, посмотрим на братика?!

Алексей Алексеевич подмигнул отцу.

- Тятенька, я ж тебе говорил, что все будет хорошо! А ты не верил!

Поверил.

Когда увидел колыбельку с младенцем, когда вошел к Любаве, когда услышал от повитухи, как царица требовала к себе именно Софью, когда увидел руки дочери - с кровавыми синяками.

Именно тогда и рухнули окончательно в пропасть все утверждения старца Симеона. Ежели человек так помогает - не может он зло умышлять. То есть она.

Не враги его второму браку ни сын, ни дочери, глупости все это. Наветы и измыслы. И слушать их нечего. Порадоваться за ребенка - и крестить, как Любавушка попросила. Владимиром.

Не по святцам это, ну да ладно! Чай, царский сын, не абы чей... прогнутся церковники, ничего с ними не станется.

А старец Симеон... А что с ним? Со двора его государь, конечно, не согнал. Но и веры ему уже не было. И доверия тоже. И злись, не злись - ничего он сделать-то и не мог.

Или так только казалось?

Об этом никто не задумывался. Всем хотелось жить, строить что-то новое, любить, растить детей...

А через несколько дней пришло письмо из Речи Посполитой. И донесения посыпались - одно другого страшней да грозней.

Турецкое войско выступило в поход.

* * *

- Что мы имеем?

Алексей расхаживал перед картой, на которой сейчас были пририсованы несколько стрелок.

- Имеем мы турецкое войско в большом количестве. Тысяч так сто. Там и Селим Гирей, и турки, и казаки с Дорошенко во главе. Хотя последних меньше всего, тысяч пять-шесть, да и того много. И они сейчас движутся через Трансильванию на Каменец-Подольский. Чем им может ответить Михаил?

- Судя по письму Марфы - немногим, - пожала плечами Софья. - Есть, конечно, войска под командованием коронного Яна Собесского, но, во-первых, их намного меньше, во-вторых, поляки измучены войной с нами, а в-третьих, если Собесский отобьется - не исключено, что сейм выкрикнет его имя. Из победителей очень легко лепить правителей.

- А если не отобьется, все равно достанется Михайле. Царь - он же всегда крайний, - мрачно поддакнул Иван.

- А чем мы располагаем?

- Поставь, Алешенька, вопрос иначе. Что наш отец пожелает выделить для помощи зятю?

Алексей прищурился.

- Как насчет полка Гордона? Да и стрельцы зажрались - сидят себе на Москве, опять же, матвеевский полк мы хоть к рукам и прибрали, но слишком это народишко ненадежный, ни к чему их здесь оставлять, пусть на войну идут...

- А отец согласится?

- На это? Должен...

- А на что - не должен? - Софья уже отлично изучила своего братца и знала, когда он недоговаривает.

- Хотелось бы мне поехать повоевать...

Первой инициативой Софьи было воскликнуть: «Ох... офигел?!» Второй - промолчать, потому что первый вопрос, заданный мужчине, автоматически тянул за собой ответ «Сама дура».

Она подумала, покусала губы...

- Алешенька, тятенька никогда не согласится.

- Это еще почему?

- Ну-у... ты наследник...

- А он царем в походы ходил, это как?

Никак. На отца Софье было начхать, хоть бы его и ядром снесло. А вот на брата, в которого столько всего вложено, - нет. Но не говорить же это вслух?

- Алеша, надобно поговорить с отцом. А уж потом решать, кто, что и как...

- Но идти на помощь Михайле - надо.

- Обязательно.

- И сил надобно много...

- Воюют не числом, воюют умением и ловушками, - огрызнулась Софья. Где ты, Суворов Александр Васильевич?

Алексей прищурился.

- Сонь, а ты умением поделишься? Я ведь знаю, чем вы на полигоне занимаетесь.

Иван Морозов смотрел выжидательно. Софья вздохнула.

- Ребята, а вы понимаете, что турок надо будет разбить основательно? Потому что если вы их просто отбросите - они потом на нас пойдут. Или еще куда. Кепрюлю - визирь хваткий, да и Мехмеду, видать, захотелось поиграть в солдатики. Вот ежели турецкие потери превысят пятьдесят тысяч - это будет правильно. А то потом они и к нам нагрянут, очень даже запросто. Им чего, они с Венецией разобрались, можно и по сторонам поглядеть? А у нас и секретов не будет...

- Как это - не будет?

- Ванечка, а сколько мы сможем сохранить такое новшество в секрете?

- Да сколь угодно, - пожал плечами Ваня Морозов. - Лет десять - так точно. Кто знает все тонкости?

- Я, Глаубер, Ньютон, Федя, Сенька и Петька, из наших ребят. Все.

- И что мы - шесть человек не убережем?

Софья задумалась. С одной стороны, рассекречивать такую новинку, как взрывчатка, ей очень не хотелось. С другой - ежели с братом что случится из-за ее осторожности, она себе век не простит.

- И оружие у нас плохое...

Но это было уже скорее согласие. Алексей поднялся, потянулся...

- Сонь, поеду я в Москву, поговорю с отцом.

- Утра дождись, вместе поедем...

Ванечка кивнул. Кто бы спорил, втроем поедут.

* * *

Идею о помощи зятю Алексей Михайлович и сам рассматривал. А вот отправить на войну любимого сына?

У-у-у-у...

Это, простите, не то. Мы так не договаривались.

Но Алексей стоял насмерть. Ему НАДО быть там. И не просто потому, что погулять захотелось, прогуляться он и на Урал может. Нет, причины были более веские.

Первая - сестрица Марфа. Увидеться, проверить - не обижает ли кто.

Вторая - дружеские отношения с Речью Посполитой. Одно войско - это не то. А вот коли царевич его на помощь приведет, уже иначе расцениваться будет, мигом сейм заткнется.

Третья - Ян Собесский. Активный и перспективный. Ежели ему придется делить власть в войске с молодым царевичем - его авторитет по-любому будет не так высок. Пропаганда, знаете ли.

Четвертая - авторитет царевича на Руси. Сейчас он хоть и высок, да все ж не то... не нюхал он пороху...

Алексей Михайлович упирался долго. Но потом таки махнул рукой.

Хочет сынок?

Проще согласиться. Да и то сказать - чего ему всю жизнь сидеть за отцовской спиной? Надобно сокола отпускать на волю. А что боязно... а кому не боязно-то? Доля отцовская такая, за детей бояться...

Софья все это время работала. А еще работали все, кто был связан с оружием, потому что хотя бы личную охрану царевича стоило вооружить чем надо, а не чем попало. Ладно-ладно, разумеется, личная охрана получала самое лучшее оружие, вот только понятие о лучшем у них совершенно не совпадало.

Да и об охране тоже.

По определению считалось, что царевичи в атаки не ходят, следовательно, Алексей Алексеевич будет только в тылу. А значит, надо не столько его защищать, сколько поражать окружающих богатством и знатностью. Ладно, еще - лучших лошадей. Это и роскошь и необходимость. А в остальном...

Кирасы и кольчуги должны быть парадные, оружие - богато изукрашенное, а кафтаны - нарядные. Софья посмотрела на это дело, вздохнула - и позвала к себе Патрика Гордона.

Результатом ее действия явилось соединенное шотландско-казачье подразделение, в обязанности которого и вменялась охрана наследника. Небольшое такое, всего сто двадцать человек.

Разумеется, об этом никому не сообщали - к чему?

Пусть Алексей Михайлович формирует свою стрелецкую охрану, пусть приставляет бояр... Софья отлично знала брата.

Не пройдет и пары недель похода, как он все перемешает по-своему. И при этом никто не будет обижен. Как-то ему это удавалось... впрочем, Софья еще в той жизни поражалась обаятельным ребятам, которые делали что хотели, резали правду-матку в глаза и без ножа - и ведь все им сходило с рук.

Ей - нет.

Наверное, потому, что она всегда была чертовски серьезна.

А вот они жили легко, словно танцующие эльфы. И что удивительно - жили долго и счастливо.

Софья вздохнула. Было, было это у ее братика. Очарование истинного политика. Что ж, в кои-то веки досталось тому, кому надобно.

Выступать надо было уже через два дня. Софья еще раз побежала глазами по бумагам.

Итак. Казаки новым оружием обеспечены.

Саперное подразделение с ними отправлено.

Собственно, подразделения-то того - три человека. Все - мальчишки, старше двадцати ни одного нет. Ну и пусть! Кто там говорил, что один мальчишка с фаустпатроном ценнее, чем сотни мудрецов, предсказывающих гибель империи?

Софья откровенно не помнила, но надеялась, что ее не подведут. Это - на крайний случай.

Пушки.

Новые, недавно отлитые, два десятка, но зато дальнобойные и невероятно мощные по этому времени. Опробовать.

В горячке боя вряд ли кто-то заметит новинку. А к тому ж еще и картечницы...

Пищали.

Вооружить все новое соединение нарезным оружием не вышло. А что вы хотите, когда все точилось пока еще вручную? Не придумали пока таких станков... вообще станков особо не придумали! Так что пищали достались казакам, а пушки - шотландцам. Не боялась ли Софья промышленного шпионажа?

Боялась. Еще как.

С другой стороны - важно еще и чем начинять снаряды, да и порох у них подшаманенный... Нельзя опираться на то, что может быть похищено и путем простого разбора - копирования - воссоздано в другом месте. Оружие можно. А вот порох...

Нет тут пока грамотной аналитической химии, нет! И микроскопов нет.

Софья коснулась лба рукой.

М-да. Поспать немного? Можно прямо здесь...

Дверь скрипнула.

- Ваня?

Иван Морозов смотрел на девочку за столом какими-то странными глазами. Но Софья этого не заметила, как и обычно.

- Ванечка, что случилось?

- Да вот, попрощаться зашел...

Софья улыбнулась, вышла из-за стола и устроилась в удобном кресле. Кивнула другу на соседнее.

- Посидишь со мной? Хотя бы чуть-чуть?

Ваня устроился на соседнем кресле. Потом придвинул его поближе. Вгляделся в девочку.

Почти девушка. Четырнадцатый год уже. Хотя по Софье этого не скажешь. Другие к этому возрасту округляются как-то, девушки под сарафан несколько рубах надевают, чтобы смотреться старше, а она - как девчонка. Темные волосы заплетены в недлинную косу, темные глаза смотрят серьезно и устало.

- У меня почти все готово. Ванечка, берегите себя, ладно?

Иван пожал плечами. Потом протянул руку, несмело взял маленькую ладошку Софьи в свою.

- Обещаю. Я все сделаю, чтобы Алеша вернулся живой и здоровый.

- Оба вернитесь.

Чуть дрогнули тонкие пальцы. Софья смотрела прямо, не кокетничала, она была уверена в том, что говорила. И его жизнь была так же важна для царевны, как и жизнь ее брата.

- Обещаю. А ты нас будешь ждать?

- Очень.

Темные глаза встречаются с голубыми. Ваня улыбается, Софья смотрит грустно и серьезно. И никого не нужно, кроме этой серьезной девчушки с задумчивым нежным личиком.

Не был Иван Морозов неопытным юношей, было у него уже все, что может быть с женщиной, чай, двадцать один год уже отсчитал, и все же Софья оставалась для него... загадкой?

Тайной?

Чем-то трепетным и нежным?

Он и сам никогда не знал. Просто понимал, что без этой девушки его жизнь, да и жизнь Алексея была бы совсем иной. Нутряным, глубинным чутьем осознавал, что не было бы у него ни друга, ни матери, ни... да и его самого не было бы. И восхищался.

Любовь?

Ваня не знал, как это - любить. В пьесах Шекспира - да, читал. Вот не было у него такого, как у Ромео и Джульетты. И он знал, что сможет жить дальше, что бы ни случилось.

Да только без Софьи солнце станет черным. Или его вообще не станет...

А она?

Видит ли она в нем брата, как в Алексее? Иван смотрел на эту пару - долговязый царевич, который наклоняется к своей невысокой сестрице - и та вытирает ему рот платочком, по-матерински приглаживает непослушные вихры, ласково, с любовью целует в щеку... и Алексей к ней ведь именно так и относится.

Младшая сестрица?

Кой дьявол - младшая? Давно уж Софья заменила царевичу матушку и продолжает ей оставаться.

И Ване перепадала часть ее любви, внимания, тепла... материнского?

Или все-таки?..

Софья на миг встретилась с ним глазами - и не смогла отвести взгляда. Голубые глаза были тревожными, серьезными, настойчивыми. Они задавали вопрос - и требовали ответа.

«Да это же Ванечка Морозов, - шептал ее разум, - почти твой брат, ты о чем думаешь?..»

«Братья так не смотрят. Ну ответь же парню!» - настаивала вторая ее часть.

И Софья медленно опустила ресницы. То ли соглашаясь, то ли пряча от юноши мысли, которые ему не стоило замечать в девичьем взоре.

Иван Морозов. Один из богатейших бояр на Руси, его состояние сравнимо с царским. Мало того, близкий друг ее брата, отлично разбирается в экономике, умен, серьезен... ну и чего еще надо?

А замуж ей и так пока не выходить. Да и потом - ежели только тайный брак, как у Анны и Татьяны.

Иван, принявший ее капитуляцию за согласие, перевернул девичью ручку и коснулся губами ладони. Отнюдь не нежной, как пишут в романах. Тут и мозоли, и ожоги от химикатов, и чернила... разве это имело значение?

Дороже всех красавиц на Москве была для него эта девочка.

- Вернись, Ванечка...

- Обещаю, Сонюшка...

Горит свеча, оплывая белым воском на богатый поставец. Луна медленно совершает свой круг по небосводу. Скоро придет утро нового дня, и этим двоим настанет пора расстаться. Но может быть, она еще полюбуется на эту пару?

Луне было интересно...
* * *

После того приснопамятного разговора с Софьей и Иваном царевич и пошел к отцу. И сначала был послан в... Крым.

Но потом Алексей добился того, чтобы его услышали.

- Батюшка! Ведь все равно крымчаки к нам придут! А тут мы их упредим!

- Надолго ли? А потом османы...

- А ежели мы с поляками османов разгромим, так и не явятся.

- А вы разгромите?

- Батюшка, шансы-то есть! И потом - лучше уж мы сами к ним придем, чем они к нам! Даже коли и не возьмем мы Азов и Керчь - так ущерба им столько нанесем... да и пленных наших освободим.

- Дело это, конечно, богоугодное...

- Батюшка, а ты послушай...

Алексей Михайлович сначала кривился - не мог простить полякам, что не его сына на царство позвали. Потом заинтересовался. А потом и вспылил. Особенно, когда царевич сообщил отцу, что у него вообще-то два десятка кораблей со спаянными командами. И каналы нужны хотя бы для этого. Вот и проект, вот и часть расчетов, остальные он потом сделает, обязательно, вот только вернется, а вот это - шлюз. То есть - вроде бобровой плотины.

Алексей Михайлович, конечно, принялся уточнять. Алешка смотрел в пол, корчил из себя святую невинность и блеял, что папенька, вот, из Англии, но я боялся, что вы рассердитесь...

Алексей Михайлович и рассердился. Дал сыну подзатыльник и приказал рассказывать подробно.

И получил полный отчет.

Да, корабли начали закладываться одновременно со школой.

Да, есть верфи, которым, конечно, не хватает мощности, но это все преодолимо, при наличии денег. Есть мастера, причем уже не только английские, но и наши, отечественные. Растет смена. Кроме того, есть не только мастера - есть еще и проектировщики. Этими Алексей особенно гордился.

А куда девать пожилых корабелов? Которым руки-ноги уже не позволяют быть на верфи, но разум цепкости не утратил?

Вот по совету Софьи Алексей и приставил их к делу. Один хорошо знает одно, второй лучше другое, а там полаются - да глядишь, и толк будет?

И был!

Каждый последующий корабль строился лучше прежнего, потому что мастера готовы были друг друга сгрызть за недоделки. Вот, мастер Джон порты для пушек плохие нарисовал, вот ежели их иначе изладить - лучше будет. А мастер Билл...

Идея первого в мире проектного бюро себя оправдала. А что?

Пусть рисуют, пусть учатся, пусть других учат, а как еще корабль делать?

Только по чертежам. А еще хорошо бы и к кораблям стандартизацию применить, а то что такое? Двух одинаковых шлюпов отродясь не найдешь!

Конечно, без эксцессов не обходилось. Но годика через два проектное бюро заработало как надо, а корабли стали получаться лучше прежних. Легкие, мощные, стремительные...

Проблемой было провести их из Архангельска к Москве. Но ежели каналы будут, и волоки, и приречные трактиры...

Деньги?

А война на что?

Да мы весь Крым под метелку выгребем! Даже ежели одних коней, так и тех можно увести. А еще люди - главное богатство любой нации! Найдется, что в походе взять и что людям раздать...

Алексей Михайлович повздыхал, помялся - и посоветовался с женой. А та, конечно, горячо поддержала идею похода! Надо!

И вот результат.

Двадцать тысяч ушли на помощь полякам, тридцать - на Крым, еще что-то должен был набрать Степан Разин на Дону, где была прорва народа, недовольных политикой Дорошенко.

А то ж!

Они - вольные казаки, они того султана видали в таком месте, что и сказать-то страшно. А тут кто-то их хочет прогнуть под османскую длань!

Пока альтернативы не было - да, казаки молчали. А вот Степан - он был своим. Он мог и поднять народ, и повести...

Одним словом - несколько недель все крутилось, как варево в ведьмином котле. А потом армии выступили в поход - и словно отшептало, все разъехались, даже Софья решила не сидеть на месте, а съездить в Дьяково.

А что?

Перед ней стояла сложная задача - и легче было ее решить, разбив на сорок-пятьдесят частей. Ну и поручить считать ребятам, а самой контролировать.

В столице стало непривычно тихо.

* * *

- Зеленою весной, под старою сосной...

Песню чеканила личная охрана царевича, но уж больно веселый был мотив, да и слова хороши. Уже на третий день похода про Марусю стали распевать все, включая стрельцов.

Ограбила Дербенева, конечно, Софья, утешая себя тем, что он еще не родился. Ну а что, потрясающая ведь песня? И настроение поднимает, и в тему...

Алексей Алексеевич Романов и Иван Глебович Морозов ехали на войну.

Разумеется, не одни. И даже не главнокомандующие. Главным был князь Трубецкой. Его полк, восемь стрелецких приказов, полк Гордона, казаки... в целом набиралась вполне приличная масса. Около двадцати тысяч человек. Впрочем, из всей этой толпы царевич особенно ни на кого не надеялся. Разве что на казаков. Ну и полк Гордона тоже... этих он знал, видел, как они занимаются, как учатся стрелять, как маневр отрабатывают... остальные же?

Стрельцы?

Для города они еще хороши, а вот в полевой войне толку от них никакого.

Полк Трубецкого?

Ну, тут царит порядок. Но ведь все равно этого мало.

Вот они и идут. Сейчас на Воронеж, а потом к Путивлю. А еще сорок тысяч человек тоже вскоре выступят в поход, да и на Сечь скачет отряд Стеньки Разина. Фрол сейчас остался с царевичем, а Стенька, которого на Сечи ну оч-чень уважают, собирается кинуть клич.

И надеется, что за ним пойдут, и многие. Тем паче что и обещания щедрые.

Царь обещал всем, кто бежал на Сечь, - прощение, коли они к войску примкнут. Обещает деньги, хлеб, семьям тех, кто пойдет на турок... эту идею подсказал Алексей Алексеевич. Он казаков хоть и ценил, но понимал, что избыток горячих голов в одном месте собирать не стоит. Пусть отправляются в поход, так оно получше будет.

Казна заплатит за пролитую кровь - и заплатит щедро.

- Сколько-то их не вернется...

Алексей Алексеевич не удивился созвучию мыслей друга со своими.

- Мы тоже можем не вернуться. Только ты и сам все понимаешь - нельзя венику врозь быть, всяк ломать начнет.

Иван понимал.

Ежели Русь с поляками плечом к плечу встанет, да и на Сечи народ поднимется - куда как труднее туркам с ними справиться будет. Опять же, коли вернутся они с победой - а на то были причины рассчитывать, можно будет иначе поговорить.

Корибут сможет свой сейм к ногтю прижать.

Опять же, на Сечи Дорошенко воду мутит. А вот ежели турок теперь побить, да поубедительнее, - не исключено, что всплывет сей гетман где-нибудь в Черном море в виде рыбьего корма. А дальше уж за Степаном Разиным дело станет. А ему сейчас многое надобно, Татьяна все ж царская дочь, не крестьянка какая...

Понимает Степан, ЧТО у него на кону стоит, тут уж либо пан - либо пропал.

А к тому ж, если турок сейчас разбить - можно будет и с крымчаками по-иному поговорить. Опять же, Венеция, те же венгры, те же румыны - да найдется, кому туркам в спину ударить, только руку протяни.

А руку они протянут. И сверкать в той руке будет уральское золото.

А еще - изумруды.

Как их нашли?

А вот так. Шел по тайге охотник, устал, присел передохнуть... и заметил в корнях вывороченного бурей дерева - зеленоватые камушки. И - не потаил.

Сгреб в карман да принес в деревню. И расплатился с долгами, отдав их цельную горсть. Слово за слово, дошло до Строганова - и тот распорядился направить туда людей.

Копнули.

И - нашли...

Богатейшее месторождение изумрудов. Охотник-то их просто посчитал чем-то вроде малахита или худоватых аквамаринов... откуда ж ему знать.

Конечно, Урал громаден, да в некоторых случаях слухи быстро летают. Донесли Строганову - тот людей и отправил поглядеть, освоить, а ему уж на месте старики сказали, что сие - изумруды.

Месторождение было настолько богатым, что изумруды сначала - в буквальном смысле слова - выгребали жменей.

Был, был у Строганова соблазн утаить, но потом махнул рукой. Не по благости душевной, этого за ним никогда не водилось. Просто шила в мешке не потаишь, один скажет, второй шепнет... когда б на Урале ни единого царевичева воспитанника не было - оно б и сошло. Могло сойти. Так нет же.

Царевич ведь посылает своих воспитанников на Урал, да как - десятками! Платит щедро, за ребятами приглядывают, а те ведь слушают, а потом и донесут. Обязательно.

И когда царевич узнает... сын-то строгановский у него в школе обучается. Нет уж. Лучше не рисковать ни собой, ни родными.

Отсчитал свою долю - и направил остальное царевичу. Но может быть, из-за того изумруды и не воспринимались адекватно. Софья впервые видела их в таком количестве - просто мешок. Не очень большой, размером с человеческую голову, необработанных камней. И выглядели они... несерьезно.

Одно дело - камень в перстне. А вот так, рассыпухой, они смотрелись просто горстью бутылочного стекла. Их даже не обозом отправили - гонцом, хотя и с охраной. Софья обрадовалась, но теперь требовалось посчитать, как их сбыть, дабы цену не сбить.

Алексей вспоминал, как сестра сидела с пергаментом в руках и растерянно смотрела на него.

- Алешка, это... отлично! Я думала, где денег найти, а это просто наше спасение! Строганова наградить надобно, приедешь - займешься. Процент ему, что ли, увеличить? А изумруды возьмите с собой. Известно же, что для войны надобны деньги, деньги и деньги. Не пригодится - так домой привезешь. Я себе чуть оставлю, чтобы было на что войско снабжать...

- Этим отец заняться должен...

- Да его бояре-казнокрады. Нет уж. Сама все сделаю. Ежели вы там зимовать будете...

Сонюшка, сестренка любимая...

Они на войну идут, а она в столице остается - и поклялась, что ни малейшей задержки ни с боеприпасом, ни с продовольствием, ни с одеждой не допустит. Та же война...

Сестре Алексей верил.

Уж коли она сказала - значит, все будет вовремя. А что ей придется сделать, через кого переступить... разве так это сейчас важно?

Для войны на поле боя нужна еще и война в тылу, чтобы порох был, чтобы солдаты не жрали что попало, чтобы... да тысячи этих «чтобы».

Их схватка впереди.

А Софьина уже началась...

- Она справится.

И опять Алексей не удивился тому, как угадал его мысли друг.

- Господи, помоги нам...

Иван перекрестился. Двуперстно.

Глядя на него, тот же жест повторил и Алексей. Едущие рядом бояре покосились, но сказать что-либо не осмелились. Куда там?!

На наследника тявкать?

А кому?

Царю?

Ну-ну... попробуйте. Алексей Михайлович за своего сына десяток таких по полу размажет, а то и сотню. У него разговор короткий... царь всегда прав. Кто не согласен - может проехаться и высказать свою точку зрения на Соловках.

А царевич?

А это - будущий царь. Так что простите...

Поют рога, развеваются знамена, мерно печатают шаг тысячи ног.

Армия движется...

* * *

Алексей Михайлович не был бы царем, не умей он думать о своей выгоде.

В то время, как армия под предводительством царевича двигалась на помощь полякам, вторая армия, под предводительством Григория Григорьевича Ромодановского и Ордина-Нащокина-младшего двигалась на Крым.

Да, сорок тысяч человек вполне могли взять Азов, могли и удержать его, но этого было мало, слишком мало.

Алексей Михайлович поставил перед своими людьми куда как более сложную задачу. Его целью была не одна крепость, нет. Его целью была Керчь - и он сам не догадывался, что его аккуратно подтолкнули к этой идее. Во время разговора с сыном идея была аккуратно заложена, а потом и проросла ядовитыми цветочками.

Если бы Алексей Михайлович узнал все в красках, точно бы взбеленился. Но кто ж ему расскажет о том, как после Марфиного письма трое подростков собрались за одним столом? Сидели один Морозов и двое Романовых, разговаривали, смотрели на карту...

Полякам помогать надобно - с этим никто не спорил. Но было и еще одно...

Азов. А если брать полностью - Крымское ханство. Как гангренозный палец на здоровом теле.

Татары, которые ничего не производили сами и от которых не было никакой пользы, кроме вреда. Налетали на русские земли, угоняли людей в полон, продавали в рабство.

Русские цари, еще со времен Ивана Грозного, этот гнойник хотели вычистить, но каждый раз что-то да мешало.

А сейчас Софья прикидывала.

Да, в Архангельске у них есть корабли. Но сюда они дойти не смогут и не успеют. И вообще - надо бы с отцом поговорить на тему каналов. Волго-Балт. Или Волго-Дон...

Уж что-что, а это она знала - курс географии за восьмой класс советской средней школы. Или седьмой?

Но сейчас уже все равно поздно.

А вот Крым...

Надо было брать Азов - определенно. А еще - Керчь.

Азов был воротами на Русь, Керчь же закрывала доступ в Черное море. Да еще и расположена была так... удачно.

Если что - ее можно укрепить, защитить и удерживать. А османы...

Если Алешка их потреплет от всей широкой души, им будет сложнее собрать силы. А вот русским - полегче. А там и корабли можно будет построить, и пушки поставить...

К тому же османам не до того будет, ежели их в Польше разгромить. И можно будет развернуться на полуострове во всю мощь. Пока они спохватятся - время пройдет. Да и вообще, лучшая война - это та, которая идет на чужой земле! Почему бы не в Крыму?

Алексей к идее сестры отнесся с воодушевлением. А вот Иван Морозов...

- Ребята, а где деньги на это взять?

- Деньги есть. С рудников капают, к тому же татары много чего награбили, - прикинула Софья.

- И как ты предлагаешь это «много чего» взять?

Палец Алексея уперся в карту.

- Посмотри сюда. Вот - Азов. Сюда мы можем подтянуть войска. Вот Керчь.

- Расстояние примерно пятьсот верст[5 - В 1649 г. Алексей Михайлович установил путевую версту в 1000 сажен, 1 сажень - примерно 2,16 м.]. - Софья кое-что помнила еще по поездкам с мужем, а ребята давно не удивлялись ее знаниям...

- У нас три точки, которые мы можем и укрепить, и удержать. Азов. Перекоп. Керчь. Если мы их займем...

- Османы осадят нас с воды, приведут флот...

- Ан нет! Не так уж там глубоко, они брюхами дно прочертят.

Софья подумала о морских минах. Может, удастся что-то придумать для дорогих друзей?

- Османы могут не успеть среагировать. Я знаю, султан сам собирается в поход, при нем туча Кепрюлю[6 - Семейство, поставляющее ко двору Великих визирей, фактически правителей Турции на тот момент.].

- А татары?

- А этих только что плетями разгонять. Селим Гирей тоже призван в поход, и с ним чуть ли не сорок тысяч войска...

Алексей ехидно фыркнул.

Ну да, татарское войско. Звучит грозно, визжит громко, бежит быстро и далеко.

Легкая татарская конница была идеальна для захвата рабов. И только. Доспехи были, дай бог, у каждого десятого, если не двадцатого, оружие плохое, вот кони хорошие, но толку-то с них в бою? Так что основной ударной силой были и оставались турки, а вот татары - разведчики, патрули, легкая конница... одним словом - приданная сила.

- Хорошо. Они уйдут, на хозяйстве останется его брат, Селямет Гирей, тот хоть и калга, но не особо умен. Селим Гирей и сам неглуп, ему интриганы под боком не нужны.

- Так. И у войска будет шанс пройти всю степь, через Перекоп, к Керчи и осадить ее.

- Взять, - Софья напряженно размышляла. - Взрывчатки у нас хватит на обе крепости. Алеша, ты можешь отправить наших ребят с отрядом, а уж там они все сделают. Научим...

- Да они уже умеют. Вот смотри, Федька, Сенька, Петька. Трое их.

- Мы с Ваней умеем.

- Только у нас не так много динамита, чтобы его распылять. Лучше отдать весь ребятам и поручить дядьке Воину обеспечить их безопасность.

Софья прикинула количество взрывчатки.

Хватит с избытком и на Азов, и на Керчь, еще и на Перекоп чуток останется.

- А что делать с татарами?

Иван заговорил совсем не о том, и Софья даже не поняла в первую минуту - о чем он.

- С какими татарами?

- Соня, мужчины уйдут в поход, в Крыму останутся женщины, дети...

- Рабы. Последних обязательно надобно освободить и на Русь доставить.

- А татарских женщин и детей?

Ек макарек!

Софье показалось, что она с разбега налетела носом на стену. Рядом так же тер виски Алексей.

- Не подумали...

- А они там. Живые, здоровые... резать всех подряд?

Софья замотала головой.

- Нет!

Алексей прищурился.

- Они русских людей не жалеют!

Иван посмотрел на друга со странным выражением.

- Прикажешь младенцев на копья поднимать?

Алексей скривился. Кажется, нарисованная картина не вызвала у него энтузиазма.

- А куда их тогда? Если в рабство угнать...

- Это у нас не принято. Но и убивать...

- Вы подумайте, что будет с людьми, которые такое проделают! - не выдержал Иван Морозов. - Они ж хуже нечисти станут!

Софья выдохнула.

- И то верно.

Вообще-то да. Если человек может убить ребенка, да не разово, а массово...

Почему так омерзителен фашизм?

Да именно потому, что он своей машиной с полубезумным водителем с одинаковой жестокостью перемалывал всех, кто не относился к арийской расе. Плелись коврики из волос, делались сумочки из человеческой кожи, причем особо ценилась детская - мягче и нежнее...

Чудовищно.

А разве не омерзительно то, о чем они думают сейчас?

Софье вспомнились стихи о хане Батые[7 - Р. Рождественский. Стихи о хане Батые.], вот уж воистину, не существует слишком низких колес. Они всегда слишком высокие...

- Убивать их нельзя. Но и в Крыму оставлять...

- Давайте поделим их на несколько групп, - предложил Алексей. - Для наглядности.

И Соня и Иван кивнули.

- Женщины. Что делать с ними?

- Если среди них есть пленные...

- Эти отдельно. А сами жены и матери?

- Гнать бы их к чертовой матери, - ругнулась Софья. - Но куда?

- А вот туда. На что похож Крым?

Ответ Софья знала. Крабьи клешни.

- Перекоп и Керчь мы захватим. А этих гнать к османам! На ту сторону! Уметутся. И с собой - что на себе унесут.

Софья хлопнула в ладоши.

- Лешка! Умничка!

- Вторая категория. Пленные.

- Освободить и на Русь.

- А их тут ждут с распростертыми объятиями, - съязвил Алексей.

Иван Морозов покачал головой.

- Верно. Им надобно жилье, работа - ни к чему нищету умножать и татей плодить.

- И где им это предоставят?

- На строительстве каналов, - усмехнулась Софья.

- Каналов?

Девочка прочертила ногтем по карте.

- Ребята, если вот тут и здесь соединить реки - мы сможем проходить через всю Русь на кораблях. От Архангельска до Астрахани. Ну, хотя бы для начала до Азова. Посмотрите. Северная Двина и Онега, как раз через Онежское озеро. А вот тут Волга и Дон совсем рядышком.

- Сонь, а ты представляешь, сколько это стоить будет?

- Да уж не дороже денег. А прибыль представляете?

Прибыль ребята представили - и она грозила стать баснословной. Тут и корабли построят, и что хочешь сделают. Купцы вообще счастливы будут.

- Причем каналы надо сделать со шлюзами, чтобы управлять течением воды.

- Шлюзы?

Софья взялась за перо и бумагу. Идею ребята поняли быстро, в конце концов - простейшие гидротехнические сооружения были еще у бобров. Да, конечно, остается проблема наносов, наводнений, прочих погодных радостей, но!

Волок на несколько десятков метров - не проблема, да и корабли можно строить с высокой осадкой...

- Сонь, а ежели татарву туда угнать на работы?

Софья покривилась.

- Ребята, мы с этой идеей проблем получим больше удовольствия. Инородцы и иноверцы в самом центре Руси, к тому же ненавидящие нас и мечтающие о побеге. Да в большом количестве...

Иван скривился первым.

- Самоубийство.

- Именно!

- С другой стороны... ежели детей поделить на тех, кто до трех лет - и на тех, кто старше.

- До двух лет, - прищурилась Софья, которая начала понимать, что имел в виду Иван.

- Думаешь, старше опасно?

Софья пожала плечами. Опасно, не опасно...

- Собрать мелких и воспитать в своем ключе? Получить нечто вроде янычар у турок?

- Почему нет? И они в истинной вере вырастут, не в грехе...

Софья подумала, что пес с ней, с религией, но из этих детей могут получиться и разведчики, и диверсанты, и...

Одним словом - идея заслуживала внимания.

- Превратим школу в ясли?

Алексей прищурился на сестру.

- Соня, неужели ты с этим не справишься, пока мы будем геройствовать там?

- Мне ты предлагаешь погеройствовать здесь. Отлично!

- Я в тебя верю.

- Самый умный после саксаула, - проворчала Софья, понимая, что уже сдалась. Есть такое слово - надо.

- Да.

- А детей старше?

- Гнать вместе с родителями, - рубанул рукой Алексей.

- Как же они будут нас ненавидеть, - шепнула Софья.

- Сейчас они нас презирают. Пусть лучше ненавидят, это честнее.

- Ваня, ты ли это?

Иван Морозов пожал широкими плечами.

- Я против самоубийственных идей, но вот ежели мы все поделим на три части, скажем, мужчины - на строительство...

- Татарские женщины и старшие дети - к османам. Пойдет.

- Маленькие дети и полонянки - ко мне. - Софья смотрела на друга и на брата. - Кто захочет. Кто не захочет - пусть тоже катятся на строительство канала вместе с мужиками. Найдут себе мужей, семьи создадут...

- А потом?

- А потом устраивать много всего. Волоки, трактиры... уж поверьте мне, ребята, этот канал не одну сотню семей работой обеспечит. Счет на десятки тысяч пойдет.

Ребята верили. Да, предстояло еще посчитать кучу всего, но - это к Софье. Иван Морозов тоже с радостью взялся бы за расчеты, но оставить друга одного он не сможет. Поедет с ним к полякам.

- А ежели кто остаться захочет? Или на Сечь уйти?

- Ну и чего их неволить? - Алексей пожал плечами. - Ежели наши люди - пусть остаются. Поможем. Все равно надобно Крым заселять будет.

- Стрельцов туда переселить, - буркнула Софья. - С семьями. А то своими бунтами и самостоятельностью уже поперек горла стоят.

И верно - стояли.

- Почему нет? Но подсчеты на тебе, сама понимаешь.

Софья угрюмо посмотрела на брата.

Понимаешь?

Еще как понимает! Пахать придется днями и ночами, привлекать всех подряд - вплоть до школьников, но ведь овчинка стоит выделки! Еще как стоит!

Софья по привычке запустила пальцы в темные волосы.

- Сделаю. Вы только живыми вернитесь?

Алексей фыркнул.

- Сестричка, я еще как вернусь! И этого товарища приволоку! Давай решать, кого и куда направить?

- Вас с Иваном к полякам, это понятно. Отец вам кого-нибудь из воевод придаст, но вы останетесь главной ударной силой.

- И мы забираем всю артиллерию.

Софья кивнула.

- Забирайте.

Каких усилий ей стоили эти пушки? Кто бы знал! Пока закупишь сырье, пока втолкуешь преимущества стандартизации, пока... хорошо, хоть самой на производстве пластаться не приходилось и с кузнецами ругаться, царевна все-таки. Но сейчас у них было порядка двух десятков легких пушек-картечниц и столько же тяжелых, дальнобойных.

- А Воин и Степан получат всех подрывников. Вам они бесполезны, у ляхов крепости брать не надо будет, там и обычного пороха хватит.

- Сонь, имей совесть?

- Имела я ту совесть, - привычно огрызнулась девочка. - Где я вам столько взрывчатки наберу? Выступать не сегодня-завтра. Экспериментальную вам отдать? Так кто-нибудь на ней и подорвется?

- Соня, ты же запаслива, как хомяк.

Царевна зверем поглядела на ухмыляющегося братца.

- Самсла ты... крысла![8 - Туве Янссон, «Шляпа волшебника».]

Алексей даже и не подумал сердиться.

- Сонюшка... ты же меня любишь.

«Люблю. Потому и выложусь», - мрачно подумала Софья, произнеся вслух совсем другое.

- Посмотрим, что я смогу сделать. Пушками поделиться не желаешь?

- Нет, не желаю.

- Жадина.

- Степану и казаков хватит с избытком. Чтобы оставшуюся татарву гонять - так и за глаза. Пушки хороши против крепостей...

- А наши передвижные картечницы?

- Самому мало. Да и народу у меня вдвое меньше будет...

Соня вздохнула. Крыть было нечем.

- Ладно. Вы свое получите.

Алексей подарил сестре улыбку.

- Ты у меня чудо, Сонюшка.

Вот этот разговор и вспоминала царевна, глядя на уходящие полки.

Чудо?

Да, наверное. Но чудо здесь - только ее появление. А остальное - своими руками, головой, знаниями, умениями... Дураку хоть бы и три волшебных палочки дай - толку не будет. А она - справится. Обязательно справится, ведь всегда справлялась - и перемещение во времени и пространстве тут ни на что не повлияет.

- ...Маруся от счастья слезы льет...

Песня гремела и звенела. Софья вытирала слезы, глядя вслед войску и в очередной раз прикидывая свой распорядок дня. Уж очень много всего на нее ложится - рук не хватит, не то что головы.

Эх, компьютер бы и вычислительный центр! А, все это пустое!

- Вернитесь, ребята. Пожалуйста, вернитесь...

Царь про это, понятное дело, не знал. Догадывался, конечно, не глупец ведь, понимал, что наследник и свое крутит, - но спорить с ним не собирался. Отросли у волчонка зубки? Так и слава богу, мы их еще навострим и волчонка натаскаем. Отцеубийства или заговора царь не опасался - видел, что к власти его сын вообще не рвется. Да и Алексей сколько раз говорил - чем дольше батюшка править будет, тем лучше. А то ведь государство как колода дубовая, упадет на плечи - взвоешь...

Так пусть пока сынок развлечется. На войну сходит, крови попробует, на бумаге-то оно одно, а в жизни вовсе даже иначе выходит. Вот когда сам начнет свои планы осуществлять, тогда и поглядим, как оно выйдет. А помочь?

Поможем. Обязательно.

Дело ведь богоугодное, как же тут не помочь! Надо!

* * *

- Страшно мне, Машенька. Придут ли...

Михайло Корибут посмотрел на жену. Отвечая его взгляду, Марфа, раскинувшаяся на ложе в одной тонкой рубашке - и ту б не надела, да из окна холодком повеяло, чуть потянулась, изменила положение так, чтобы вышло более соблазнительно, еще раз добрым словом вспомнив науку Лейлы.

На Руси такого не было. А в гаремах, когда девиц тысячи, а ей надобно стать одной-единственной, - как только не научишься себя показывать...

- Придут, Мишенька. Не думай о плохом. Алешенька - брат мой. А Сонюшка - сестрица любимая. Не оставят они нас в беде.

- А царь согласится ли?

- Убедят.

Спокойная уверенность Марфы была заразительна, словно вирус гриппа, и Михайло поневоле проникался ей. И разглядывал жену.

Хороша...

Что тут скажешь?

Он отчетливо помнил, как встречал ее кортеж. Как пели трубы и как из кареты выскользнуло восхитительное видение в белом платье. Девушка присела в реверансе, опустив глаза, а потом вскинула на него очи - и улыбнулась так, что у мужчины голова закружилась. Было, было в Марфе нечто такое, чего не нашлось во всех дамах его двора.

Невинность и чистота.

Воспитанная в тереме, в строгих порядках, она твердо знала, что измена - грех, что развратничать нельзя - и придворные дамы, которые свободно спали как с королем, так и с конюхом, на ее фоне казались Михайле теперь попросту... грязными.

Да и остальное...

Вопреки всем утверждениям о чистоте душевной - дескать, коли есть она, то о телесной чистоте и заботиться незачем, Марфа попросила мужа в качестве свадебного подарка построить ей баню.

Стоит ли говорить, что муж согласился, и, несколько раз разделив с женой удовольствие от совместного посещения бани, вдруг заметил, что кожа стала чище, раздражений меньше, да и желудок болеть стал гораздо реже.

Ксендзы ворчали, но спорить с королевой не решались, только шептали, мол, дикая страна - дикие нравы...

Но показная, даже нарочитая набожность и королевы, и ее свиты затыкала всем рты. А Марфа, хоть и молилась усердно, - делала все так, как ей надобно.

И батюшка, находящийся в ее свите, выслушивал молодую королеву - и отпускал ей грехи. А что делать, ежели во имя родины?

И постепенно Михайло не просто увлекся молодой женой, нет. Это чувство плавно переходило в любовь. И вот он уже морщится от надушенных прелестниц, четко ощущая за запахом духов вонь давно не мытого тела и вспоминая, насколько приятнее пахнет кожа Марфы. Вот он смотрит на глубокие декольте, выставляющие напоказ то, что мужу одному должно быть ведомо - и сравнивает с ними Марфу, которая умудряется грациозно носить даже закрытые платья. Да и в постели... не было у Михайлы еще такой любовницы - невинной, он головой готов был клясться, что до него к Марфе ни один мужчина не прикасался, такое не сыграешь, и в то же время словно угадывающей его желания. Как-то не приходило мужчине в голову, что на Руси бани были совместные - и Марфа отлично знала, как выглядят голые мужчины. Не было для нее ничего удивительного в мужской наготе. А Лейла довела теоретические знания по ублажению мужчин до совершенства, научив Марфу определять по малейшим признакам, что нужно мужчине. Вот и получился... сплав. И Михайло таял в руках молодой жены.

К тому же приятным бонусом к красоте оказался ум. И Михайло с удивлением узнал, что его жена отлично говорит, читает и пишет на четырех языках, что прочла множество книг, что знает греческих философов - и может спокойно поспорить об их учениях, что легко решает математические задачи и даже слагает стихи...

Мужской ум в очаровательной женской головке?

Софья, фыркнув, сказала бы на это - программа до пятого класса средней школы плюс углубленное изучение языков. Но ее не поняли бы. Тем не менее, Михайле было интересно разговаривать с женой днем - и он сходил с ума от ее тела ночью. Что еще надо мужчине?

Он любил, был любим и искренне удивился бы, узнав о мыслях молодой королевы. А Марфа, глядя на мужа, думала о том, что его еще учить и учить, что двор его - сточная канава, которую придется чистить, и сестрица Сонюшка была права, рассказывая, что ее ждет. Но даже так - лучше, чем в постылом тереме. А значит - вперед!

Любовь?

Нельзя сказать, что Марфа была без ума от мужа, нет. Для этого ее слишком много учили. И женщина четко разграничивала симпатию, страсть, привязанность - и настоящую страстную любовь. Последней у нее еще не было.

Будет ли?

Бог весть...

В любом случае, немытая шляхта, которая не стеснялась отливать прямо на стены залов, не вызывала у королевы никакого душевного трепета. Разве что хотелось приказать взять розги - и пороть, пороть, пороть...

Останавливало только то, что подходящие для прутьев деревья в королевстве кончатся раньше, чем непоротые задницы. Увы...

Ничего, вот короля воспитаем, детей, опять же... Марфа еще не была уверена, но ей казалось, что связь с луной прервалась. Вот еще месяц подождем, а там и мужа можно будет обрадовать. И отписать Сонюшке на Русь. Пусть пришлет еще и пару повитух.

А насчет военной помощи - Марфа и не сомневалась. Это Михайле покамест не ответили, а ей Сонюшка на прощание шепнула, что сестру не бросит в любой беде. Ей опасаться нечего.

- Куда собираются нанести удар турки?

- Каменец-Подольский.

Марфа прищурилась.

- Пан Володыевский? Он там комендантом?

- Да...

Идеальной памяти своей жены Михайло и не удивлялся уже. Умница, что тут еще скажешь? Да, Ежи Володыевский. Умница, молодец, только вот...

- А гарнизон велик ли там?

Марфа вопрос словно с языка сняла.

- Тысяча человек.

- Так направь им еще людей! Направь пушки, огненное зелье!

Женщина вскочила с кровати и зашагала по комнате. Не была Марфа стратегом, да только это само на язык просилось. Михайло посмотрел мрачно.

- И кого я туда направлю?

- Собесского. Но с приказом подчиняться коменданту крепости, чтобы его слово было решающим. На сколько-то он задержит турок, а там и Алеша подойдет.

Михайло задумался.

Ежели направить туда Собесского - оголить границы. Но Русь не ударит, да и подкрепление оттуда придет - хватит заткнуть глотки самым горластым. Он притянул к себе женщину. Михайло и не замечал, что разговаривает с Марфой, не как с безмозглой бабой, нет. Как с другом... но чего тут и удивительного? Не придворная кукла, чай, которые только и знают, что любовников пересчитывать! Другие-то не задерживаются... как король-солнце при дворе бордель развел, так ему подражать и кинулись - а зря, ой как зря.

- Я могу ему приказать - да пойдет ли он?

- Любый мой, так он ведь коронный гетман! Дело его такое - войско в бой вести!

- А подчиняться Володыевскому... - Михайло все еще сомневался, но Марфа смотрела невинно.

- Так птица не бывает о двух головах. Он будет Каменец оборонять, кто ж о слабых местах города знает лучше коменданта? Вот ежели б в поле, там - да, там Собесский, а пока в городе...

- Нет, Машенька, нельзя так. Пусть Володыевский Собесскому подчиняется...

Марфа пожала плечами, вроде как недовольная, хотя в глубине души она торжествовала. Пусть-пусть. Работа такая будет у Собесского - либо победить, либо погибнуть. Коли не удержат они Каменец - все на Собесского спишем, все промахи повесим! Никакая жена под французским королем ему не поможет, как бы ни вертелась, неудачников нигде не любят. Отказаться он тоже не может. Брат на помощь идет, да и... такая плюха по репутации будет! Коронный гетман отказался подчиниться королю и идти на защиту родины! Ха!

А когда Алеша придет... ну, тут уж дело пропаганды, чтобы успехи были его, а неудачи - Собесского. А это она знает, как обеспечить, хотя б при польском дворе. Еще как справятся!

- Придет ли Алексей? Ты уверена в своем брате?

Марфа кивнула. Выдержала взгляд мужа.

- Наши судьбы, любимый мой супруг, Богом связаны. Меня брат не бросит, а стало быть, и с тобой плечом к плечу встанет. Верь мне. А ежели не придет - я в твоей власти, хоть голову мне снеси...

- Свою бы не потерять тогда...

И все же Михайло решил рискнуть.

Коли уж на то пошло, его и королем сделали с тем условием, что он Каменец-Подольский укрепит да оснастит. Просто сейм раньше палки в колеса вставлял, а сейчас вот, когда встала за спиной его тень русского государя, попритихли. Да и гарнизон давно пора там было увеличить. Вот, Лончинский от поста того отказался, пришлось Володыевского ставить. А тот хоть и неглуп, и исполнителен, да на что способен музыкант без скрипки?

Послать, всенепременно послать туда людей, пушек, зелья огненного!

Завтра он отправит к Каменцу Собесского и десять тысяч человек на усиление гарнизона. Хорошо бы поболее, да не набрать сейчас, не даст сейм. Разогнать бы этих говорунов... с-сволочи! Завтра король распорядится усилить Каменец пушками и ядрами, влезет в долги, сделает все возможное и невозможное... и уж коли победят турки - ему не жить.

А за свою жизнь и свое счастье стоит побороться?

Марфа смотрела пристально, подмечая все - изменившееся дыхание, движения глаз, рук... и четко угадала момент. Коснулась рукой щеки мужа.

- Мы справимся. Клянусь тебе, любый мой, мы справимся...

И приникла поцелуем к губам мужа.

Больше в эту ночь тревожные мысли Михайлу не посещали.

* * *

Шумно было в древнем граде Каменце. Особенно в доме пана Володыевского.

- Я уезжаю! Баська, где ты, негодная девчонка! Иди сюда, мне надо шторы снять!

Пани Кристина Володыевская металась вихрем по дому, успевая накричать на слуг, проверить сундуки и распорядиться племянницей. Но мужу она тоже внимание уделила.

- Ты тоже собери свои вещи. Мы должны уехать сегодня.

- Кристина, ты с ума сошла?

- Нет, это ты не понимаешь!

Пани Кристина решила на миг перевести дух, остановилась в гостиной у сундуков с добром и внимательно поглядела на мужа.

Уже - четвертого мужа, заметим.

Пани Кристина себя не обманывала. Она была некрасива, неглупа - и богата. У ее отца, пана Езерковского, было большое поместье и много денег, и именно это и привлекало в ней женихов.

Вот и Ежи...

Фактически - купленный муж, так что об уважении с ее стороны и речи не шло. Разве что пани чуть сдерживалась, говоря с ним, остальным-то от ее характера и еще поболее доставалось.

- К нам сюда идут турки. Говорят, их более ста тысяч. А что у тебя? Пятьдесят человек да шавка Маська?! Бежать отсюда надо! Бежать!

- Я отвечаю за оборону Каменца. Кристя, если я сбегу - это измена будет!

- Да кто потом разберется, когда ты уехал? Скажи, что за пушками! Или за припасом!

- Кристина, я не могу так поступить. Это против чести.

- Тогда я одна уеду!

- Ты не можешь так поступить. Ты моя жена, а жена да последует...

- Нет уж, дорогой! - Пани Кристина уперла руки в бока. - Коли тебе так захотелось - помирай сам, а меня за собой не тяни! Трех мужей я уже схоронила - и четвертого схороню!

- Тетя!

Пани Кристина резко развернулась и отвесила пощечину племяннице.

- А ты вообще молчи, приживалка! Из милости тебя держу, а ты еще рот открывать вздумала?!

Кристина размахнулась еще раз, но сильная рука перехватила ее кисть.

Ежи толкнул свою жену в кресло.

- Значит, так. Я никуда отсюда не уеду. Понадобится - здесь и полягу. А что до тебя... хочешь уехать - катись. Но женой ты мне больше после этого не будешь!

- Вдовой буду! - огрызнулась пани Кристина, - все равно ты здесь подохнешь, как пес, под турецкими саблями...

- Кристина, я тебе все сказал. Посмеешь уехать - пеняй на себя.

Ежи развернулся и вышел из дома. Руки тяжело сжимались и разжимались... ему хотелось просто размазать по стене эту бабу, волей судьбы ставшую его женой... мерзавка!

К черту ее!

Надо готовиться к войне с турками!

Кристина посмотрела вслед мужу.

Дурак!

Ну и пусть катится к чертям! Она себе и пятого мужа найдет - ничего не случится! А покамест надобно собрать все - и ехать. Выезжать лучше засветло, а то у нее повозки...

- Баська!

Племянница не ответила, и пани Кристина поспешила по дому ее разыскивать.

- Барбара, пся крев! Баська, холера...

Племянницу она так и не нашла. И за два часа до заката уехала одна.

* * *

Как Марфа радовалась потом, что упросила мужа отдать приказ Собесскому не на заседании сейма. И так много воли эти болтуны забрали, лучше приказ отдать, а потом о нем поговорить. Мол, так и так, для вашей же защиты. А то ведь самое лучшее дело заболтают! Опять же, и себя утверждать надо...

Вот так и вышло, что на утреннем приеме предстал пред глазами царственной четы Ян Собесский...

Марфа разглядывала его внимательно и серьезно. Длинный нос с горбинкой, вислые усы, темные внимательные глаза, редеющие волосы...

В годах, уж больше сорока ему, но телом крепок и духом силен.

Великий гетман коронный.

Из плюсов - умен. Хороший полководец, всего добился умом и горбом. Громадный плюс - великого честолюбия у него нет, так, серединка на половинку. Наверх пробивается, но корона его не манит. Или - не манила?

У всякого мужчины, как известно, есть плюсы и есть минусы. И минусом Яна Собесского в глазах Марфы была его жена - Марыся. Она же Мария Казимира Луиза ла Гранж д'Аркьен.

И, да простит Марфу Бог, - та еще сучка.

Честолюбивая, расчетливая, но просчитывающаяся - иначе не вышла бы сначала за Замойского. Сейчас она метет хвостом перед французским Людовиком, чтобы добыть мужу корону Речи Посполитой. Но этому не бывать.

Громадный плюс - они друг друга любят. Для Марфы плюс, понятно, для Собесского-то это уязвимость. Уж неизвестно, как там Марыся, а Собесский от нее без ума. Так что же?

Ну, первым делом, подумать. Людовик французский - король-солнышко, как его презрительно называет почему-то Соня, ему тридцать четыре года.

Отлично...

Что может предложить королю молодая женщина, дабы получить свое?

Вот именно. Это самое. Если правильно пустить сплетню, что Марыся ради мужа прыгнула в постель к королю... простит?

Сложный вопрос. Клин точно вобьем. А там и еще чего придумаем хорошего...

Во всяком случае, держится Собесский вполне почтительно. Кланяется, улыбается, почтителен... Ладно, пока и мы поулыбаемся. Пока...

А потом - у Михайлы не должно быть соперников. Он должен быть не одним из. Нет, только единственным. Марфа отлично помнила слова сестры. Странно, насколько Соня ее младше, а говорит такие вещи, которые ей в голову никогда не приходили.

«Михаил сейчас король приглашенный. Считай, за него правит сейм, как за нашего деда правили мать с отцом и бояре. Он даже в худшем положении, чем наш дед Михайла. И тебе придется нелегко. Но ежели справишься - и дети, и внуки твои королями будут. Не сможешь? Зови, приедем, заберем тебя. Но ведь выигрыш стоит борьбы? А Париж стоит мессы...»

Марфа слушала, как отправляет Собесского с войском ее муж, как напутствует, как шумят паны...

Если брат не поможет - никто мне не поможет. Хоть бы он успел... Господи, помоги мне!

Михайло тем временем отдавал приказ взять войска и идти на подмогу к Володыевскому. Принять на себя командование - и держаться, хоть бы небо на землю падало! Подкрепление подойдет!

Ян Собесский кланялся, но змеиное жало таки не удержал.

- Русские к нам идут с большим войском. Как бы в спину не ударили, ваше величество...

Михайло на миг растерялся. Ну не привыкли тут доверять русским, не привыкли. И в эту минуту вскочила Марфа. Понимая, что коли сейчас она свое слово не скажет - никто не вступится, а доверие подорвано будет, как бы сейм еще не влез... с-сволочи...

- Да как смеешь ты, наглец, честь своей королевы марать грязным языком?!

Отлично. Опешили все. Первое правило такого диалога - ошеломить. Второе - развивать успех, пока противник не опомнился.

- Называя моего брата предателем, бьющим в спину родную кровь, ты и меня такой считаешь?! Я - жена короля твоего, гетман!

И возразить тут не получится. Собесский хоть и собирается с силами, но что скажешь на пламенную женскую речь? Не истерику, нет? Именно речь! Нет, вы не предательница? Я в вашем брате сомневаюсь? Но фраза так построена...

И - добить красивым жестом.

- Коли брат мой не на подмогу идет - я первая с замковой башни в ров кинусь, потому как не смогу на свете жить предательницей!

И опуститься на трон, лицо руками закрыть, словно плачет...

Вот так, поди, поспорь с беспомощной женщиной... из-под чуть раздвинутых пальцев Марфа изучала лица людей. Женщины смотрят восхищенно, не без того. Мужчины... кое у кого на лицах недовольство - явно Собесского поддерживали. Запомним, сочтемся... Кто-то смотрит восхищенно. Тоже запомним, свои люди нам надобны.

Михаил откашлялся и тоже пошел в атаку.

- Гетман, приказ тебе ясен? Так исполняй, а не королевские дела обсуждай. Мои отношения с деверем - мое дело. Я за Алексея Алексеевича ручаюсь, а твое дело турок остановить.

При таком раскладе Собесский мог только поклониться и отправиться восвояси.

Марфа незаметно выдохнула. И с благодарностью вспомнила сестрицу Сонечку, которая учила ее подобным приемам.

Ай да царевна! Ай да сукина дочь! Переиграла!

* * *

Петька сидел на телеге и зорко оглядывал окрестности. Сейчас его черед дежурить.

Трое их тут. Он, а еще Федька и Сенька. Казалось бы, обычные парни. Прислуга при Воине Афанасьевиче. Иного никто о них и не знает.

Да и знать не надобно, что на самом деле они - троянские кони.

Да, так их царевна Софья прозвала. Сказала, что как троянский конь, они принесут победу не воинской силой, но хитростью. И ведь прижилось.

Три троянских конька.

А еще - восемь бочонков, тщательно закрытых, промазанных, просмоленных, чтобы вода не попала, но все равно мальчишки их берегут по очереди. Чтобы никто и руки не протянул, не покусился, чтобы, не дай бог, не стащили...

Ценнее этих бочек ничего сейчас в обозе нет. Войско идет, мальчишки трясутся на телеге...

Мог ли он еще десять лет назад предположить такое?

Не-ет...

Тогда, десять лет назад, мальчик Петя жил в семье кожемяки и считал себя счастливым. Да вот беда - пришел на Москву очередной мор. В горячке слегли все родные, отец с матушкой, старшие братья и младшенькая сестренка - любимица всей семьи. Чудом выздоровел Петька.

А потом добрые соседушки, испугавшись заразы, подожгли и дом, благо, стоял тот на выселках. Так мальчишка и остался на улице - и пропасть бы ему неминуемо, но вмешалась судьба. Подобрали, отмыли, определили в царевичеву школу...

И Петька принялся учиться.

Голова у него была светлая, а легче всего ему давалась химия, хоть и не знал он того слова. Зато видел, как тятенька с кожей работает, что сыплет, примечал, какие порошки, - и когда узнал, что цельная наука про то есть - пропал. Загорелся так, что впору от взрывчатки отодвигать, дабы не рвануло ненароком.

Царевич то приметил и определил Петьку - да еще двоих ребят в ученики к иноземному ученому, алхимиком прозываемому. Старику Ивану. Так-то он Иоганн Рудольф, но уже прижился на Руси, и на ребячье «дядько Иван» не обижался никогда. Даже смеялся - всю жизнь одиноким был, а под старость лет семью обрел. Да большую такую...

И знаниями делился щедро.

А Петька ночами повторял, как песню - ртуть, гремучий газ, селитра, сера...

Откель царевич достал рукописные заметки про элементы - Петька и по сей день не знал, но дядько Иван их оценил весьма высоко. А потом вместе с дядькой Исааком помудрил, да и сделал чудо-взрывчатку.

Динамит.

Это пороху на подрыв крепости много надобно. А динамита - куда как поменее. Хватит им - с запасом дано. Что Азова стены разрушить, что Керчи - хватит. Только доехать надобно. Затем и сидят в обозе ребята. Стерегут, следят... когда до места доберутся - они ж и устраивать все будут. А кто еще?

Они-то знают, как все должно быть, они трудились...

Они справятся.

А государь царевич пообещал, что коли выполнят они задание да вернутся живыми - он у батюшки обязательно получит разрешение на создание саперной части. Так и назовут их - Троянские кони. И первыми коньками будут они трое.

Форму им пошьют свою, знаки отличия повесят, звания присвоят... но для того - сейчас надобно выжить, победить и вернуться.

Получится ли?

- Сидишь, малец?

Воин Афанасьевич своих подопечных проведывал пару раз в день.

- Сижу, дядько Воин.

- Смотрю, читаешь?

Петька кивнул. Читал. Космогонию Рене Декарта. На латыни. Хоть и сложно это было мальчишке, да книга того стоила. Они с собой несколько книжек взяли, не просто ж так, без пищи для ума ехать?

Так и думать разучишься.

- Интересное что?

- А то! Как мир наш устроен...

- Это дело хорошее. А остальные двое героев где?

- Рядом тут крутятся.

Воин Афанасьевич кивнул.

- Смотри тут внимательнее...

И умчался. Петька вздохнул и опять углубился в книгу. А что ж...

Учиться надобно, где б он сейчас без учебы был? Под забором бы сдох давно. А коли уж государь царевич к нему милость проявил - так милости надо быть достойным.

И он - будет.

Когда-нибудь он своему благодетелю добром отплатит.

* * *

Пан Ежи Володыевский дураком не был. И отлично понимал, что турки идут. А еще - что он ничего сделать не сможет. С такими-то силами?

Ну-ну...

А вы с вилкой заместо рогатины на медведя не ходили? Не проткнете, так защекочете, не иначе. Защитников-то раз-два и обчелся. Пара сотен венгерских пехотинцев, пятьдесят солдат от Лощинского, да у него человек двадцать, пятьдесят казаков да сто пятьдесят пехотинцев. Ну, ополченцы есть, только проку с них - мясо пушечное. Краковский епископ Анджей обещал людей прислать, да пришлет ли...

Ну так что ж делать - доля такая, здесь умереть.

Дом встретил его темнотой и тишиной. Ежи чертыхнулся, запалил трут и при его свете нашел лучину.

Кристина вывезла все, что могла, подсвечниками - и теми не побрезговала. Да и пес с ней. Вот уж кого Ежи ни разу не любил, так это свою жену, в девичестве - коли так говорить можно после трех браков! - панну Езерковскую. Женился он на ней поздно, аж в сорок два года, и женился по расчету... А на свадьбе о том и пожалел сразу же.

Не сложилась жизнь с Кристиной и сложиться не могла, хоть и желал он все устроить, но увидел на свадьбе Барбару... На своей свадьбе, уже из церкви выходя...

Племянницу жены, дочь ее двоюродной сестры от бедного шляхтича из незнатного рода, бесприданницу, зато с такими глазами...

Он смотрел в них - и тонул, тонул, и ничего не мог с собой сделать. Слушал ее голос, как песню, приходил домой - и ложился в постель с другой. И особую боль причиняло ему то, что Басенька тоже была под этим кровом.

Барбара полностью зависела от милости своей родственницы, а та не спешила милостей оказывать. Что мог небогатый рыцарь?

Только посмотреть да вздохнуть. Умер бы скорее, чем оскорбил бы честь девушки, на которую молиться готов был.

А теперь Кристина уехала.

И черт бы с ней, но единственное, что хорошо, - Бася с ней отправилась.

И хорошо - и плохо.

Ежели все действительно так, как жена пророчит, - то никогда он больше Басю не увидит. Зато та жива останется. Кристина-то хвост из ловушки вытащит. Но коли он, Ежи, жив останется - ей-богу, запрет жену в монастырь! Черта ли в ней, в такой стерве? И повод будет хороший, никто не упрекнет!

К матери, что ли, сходить? Они ведь с сестрицей тоже в крепости остались...[9 - Родственники Володыевского действительно оставались в Каменце во время осады. Вот жена уехала, стоило запахнуть жареным. Басю я выдумала, но кто знает? Если честно, зачитывалась в свое время Сенкевичем, и так хотелось, чтобы у них все сложилось...]

Скрипнули ступеньки под чьими-то шагами, скрипнула дверь.

- Пан Ежи... вы здесь?

Не ожидал мужчина услышать здесь и сейчас этот голос.

- Панна Барбара?

- Я...

Басенька стояла в дверном проеме, держа в руках свечу, смотрела громадными голубыми глазами...

- Пан... Ежи, я хотела с вами поговорить...

Сердце рыцаря оборвалось и ухнуло куда-то.

- Вы... не уехали?

- Тетя уехала. А я осталась.

- Панна Барбара, это может быть опасно...

Вот сейчас она скажет, что передумала, что тоже уезжает... и к лучшему, все к лучшему! Но до последнего будет он помнить ее взгляд. С тем и в землю лечь не страшно...

Господи, Пресвятая Дева Мария, спасибо вам, дали в последний раз ее увидеть!

- Бася. Называйте меня Басей... пан, я знаю, вы женаты на моей тетке, я бесприданница и некрасива... но я люблю вас. И хочу, чтоб вы об этом знали. Я остаюсь в крепости, чем бы все ни закончилось. Я знаю, я никто, но... не гоните меня, прошу вас!

Онемев, глядел на девушку храбрый рыцарь.

- Панна Бася...

Девушка всхлипнула, прикусила губу...

- Я знаю, вы любите мою тетку, но она вас не любит.

- Я ее тоже не люблю... - Слова с трудом выдавливались через пересохшее горло. - Панна Бася, если б я знал, если бы вы... если бы я хоть раз увидел вас до венчания - я бы женился только на вас. Я люблю вас, клянусь спасением души...

Ежи сделал шаг вперед и упал на одно колено.

- Бася... я не знаю, что у нас впереди, но коли отстоим мы крепость - вы уедете со мной? На Русь, во Францию, куда угодно? Поменяем имена... мы еще сможем быть счастливы...

- Ежи...

И не нужно было другого ответа. Только сияющие ярче звезд голубые глаза.

Будь проклята война?

Да.

И в то же время, ежели б война не стерла границы между двумя людьми, не показала, что важное, а что наносное, - разве признались бы они друг другу?

Да никогда...

Не было между влюбленными ничего, кроме поцелуя, но и тот стоил для Ежи побольше многих ночей, проведенных с ненужными и постылыми женщинами.

А потом они просто сидели рядом, держались за руки - и не могли наглядеться друг на друга, не могли друг другом надышаться...

Только когда рассвело и ушла Бася, Ежи смог размышлять и о делах насущных.

Турки?

Да плевать на них. Главное, что Бася любит его, действительно любит, а он - ее, только крепость до последнего защищать надо. Теперь - до самого последнего, да и он, как представит судьбу своей Басеньки, коли турки в крепость ворвутся, завыть от горя готов. Лучше уж самому себе пулю в лоб.

Или мину заложить и подорвать так, чтобы побольше врагов с собой захватить.

Кстати - надобно бы...

А еще хорошо бы починить плотину, дабы ров был заполнен водой. Стены укрепить - они хоть и толстые, да внутри-то не камни - земля насыпана...

Оружие, опять же, хоть какие тренировки.

Да, и мать пригласить. Пусть поживет в его доме, чтобы про Басю мерзкие сплетни не пошли. Кристина-то против была, а сейчас... Уехала? Ну и черт с тобой!

Мрачные мысли одолели мужчину, и одолевали до той поры, как нашел его вестовой.

- Пан комендант, голубиная почта...

- Откуда?

- Король пишет.

Володыевский задрожавшими пальцами развернул клочок пергамента. Всмотрелся в значки... выдохнул раз, еще перечел, помотал головой - и сунул оказавшемуся рядом Васильковскому.

- Брежу ли я?

Тот тоже пробежал глазами письмо.

- Ежи, мы спасены!

И было, было от чего утратить разум. Ибо содержало письмо всего несколько строчек. Но в этот миг Ежи не променял бы их ни на что другое.

«Направляю подмогу. Десять тысяч войска. Держитесь».

Так что домой Володыевский влетел, чуть ли не сияя. Обнял мать, покружил по комнате, отпустил, подхватил на руки Басеньку - та недоуменно смеялась, глядя на счастливое лицо любимого.

- Что случилось, родной мой?

- Басенька, спасены! Спасены!!!

Стоит ли говорить, что в городе о том так и не узнали. Ну, получил письмо, так что ж с того? Что Володыевский, что Васильковский решили молчать. Шпионов турецких покамест еще никто не отменял, их армия идет медленно, да верно, но ведь и ускориться может. И окажутся они неподготовленными.

Зато сейчас... что надо?

Продовольствие, фураж, боеприпасы, подновить по возможности укрепления... справимся?

Спрашиваете!

Когда есть надежда - есть и вера, и силы, и воля... Ежи буквально летал по бастионам, заражая своей уверенностью людей.

Починить плотину?

Согнать туда всех! Вообще всех! Включая женщин и детей, а то как же! Реквизировать по городу все телеги, кареты, подводы, провести строгий учет продовольствия, выслать фуражиров по деревням... дел было невпроворот. Мужчина метался от одной заботы к другой, почти физически ощущая, как тают, уходят драгоценные мгновения, а сделано так мало, мало, мало...

Дни улетали так стремительно, что Ежи не отличал одного дня от другого.

И все же - все должно быть готово к подходу подкрепления. Чтобы потом замкнуть ворота - и не дать туркам ничего узнать о защитниках города. Где бы еще соколов достать...

* * *

Ян Собесский смотрел на Каменец-Подольский в дорогую подзорную трубу.

Что же мы видим?

А видим мы два замка - один рядом с другим. Видим мы глубокий ров, который в любой миг может быть заполнен водой - не бог весть какое препятствие, но все-таки...

Новый замок - вообще черт знает что такое, почти никаких укреплений. Куртина, пара полубастионов - и только-то. Старый укреплен получше, да ведь стоит один из замков захватить - и оба полягут. Защищать их чертовски неудобно...

У Старого замка минимум пять уязвимых мест. Раньше он был неприступен, а сейчас - поставь батареи и лупи, покуда стены не обрушатся.

Словом - стоит в одном месте ворваться туркам, как начнется резня.

Но ведь не в поле же их встречать?

Ян Собесский нахмурился.

А ему надо выиграть именно эту схватку и эту войну. Здесь и на этих стенах.

Королева, мерзавка, выхода ему не оставила. Теперь дворянство его в жизни не поддержит...

Не то чтобы Собесский сомневался в русских, сейчас им просто невыгодно рвать Речь Посполитую. Но так он бы сразу выставил их негодяями. А сейчас, благодаря русской гадине, все смотрят на него как на труса - и смыть такую славу можно только кровью. Ничего, он справится, обязательно справится.

Собесский нахмурился, тронул коня и медленно стал спускаться к городу.

* * *

Пан Володыевский был весьма и весьма нервен последнее время. Разведка доносила, что турки все ближе и ближе. Уже даже не в месяце - в паре недель пути. И что их - много! Тьма! Одних турок тысяч пятьдесят, кабы не семьдесят. А еще с ними идут татары под предводительством Селим Гирея в количестве чуть ли не сорока тысяч - и казаки под предводительством подлеца Дорошенко, чтоб ему на том свете черти вилами зад отчесали! Предатель веры православной, ради гетманской булавы готов Мехмеду пятки лизать...

Мр-разь!

Поэтому, когда с холмов запели рога, Володыевский себе сначала не поверил. Но знамена, стяги, хоругви... Свои!

Пришли-таки!

Родные вы мои!!!

У мужчины на полном серьезе сдавило горло спазмом - и он быстро хлебнул вина из кувшина, стоящего в кабинете. Подождал пару секунд, пока отпустит - и начал отдавать распоряжения.

Закрыть все ворота.

Никого не выпускать.

Разослать по округе патрули, чтобы ни одна тварь не проскочила - пока враг не должен знать о пополнении его гарнизона. Пусть это будет сюрпризом!

Собесского он принял со всем возможным почетом, попытался уступить ему покои коменданта, но Ян отмахнулся.

- Ежи, не надо. Не до того, да и родные у вас тут...

Володыевский кивнул.

- Мы уж и не верили.

- Ты мне расскажи, что сделано.

Володыевский принялся перечислять - и лицо Собесского чуть просветлело. Что мог - комендант сделал, остальное надобно будет сделать ему. И - стоять насмерть. Нечего этим тварям Каменец отдавать, потом не отобьешь! Ведь сколько раз говорено было, что город плохо защищен!

Ур-роды!

С-сейм чер-ртов!

- У нас с собой пушки, их надо будет поместить на стены...

* * *

А в это же самое время Михайло Корибут наконец увидел в лицо своего деверя, Алексея Алексеевича Романова.

Встречи по всей форме, правда, организовать не удалось, хватило и того что король навстречу войску выехал.

- Ваше высочество...

- Ваше величество...

Двое мужчин мерили друг друга взглядами, как два кота, встретившихся в одной подворотне. Михайло вынужден был признать, что шурин у него хорош. Не внешне, хотя и это - тоже. Но уверенная посадка в седле, то, как он выдерживает тяжесть кольчуги, движение, которым он поправлял оружие, спокойный синий взгляд...

Не паркетный мальчик, не придворный бездельник. Да и мозоли на руках не от безделья набиты, это видно.

Конь, опять же, злой, горячий, сразу видно, а стоит не двинется, хотя в сторону королевского коня лиловым глазом косится, так бы и цапнул... но слушается. Вышколен на славу.

Алексей тоже мерил взглядом мужа сестры. Ничего себе так зять. По лицу видно, что не дурак. Самодоволен, конечно, но неглуп. Опять же, с конем управляется неплохо, да и вольницу свою держит...

Но Алексей здесь гость, ему первым и говорить.

- Ваше величество, со мной войско, которое я привел вам на помощь. Располагайте нами по своему усмотрению.

Михайло едва заметно выдохнул. В темных глазах засветилось такое облегчение, что Алексей призадумался. А ведь мужчине нелегко пришлось - сдерживать всю эту шляхту...

- Дорогой шурин, позвольте пригласить вас во дворец...

- Ваше величество, дорогой зять, я буду рад увидеться с сестрой, но завтра же нам надо выступить в поход против мусульманских язычников.

- Ваше войско не нуждается в отдыхе?

Алексей покачал головой.

Грамотно организованное движение - это нечто. А хороший обоз - так и вообще. Особенно централизованное питание, которое наладил в своем полку Патрик Гордон. Великая вещь - походные кухни, которые едут вперед и на месте привала кормят все войско. В порядке строгой очередности. Кто ест, кто разбивает стоянку... Одним словом - это позволяло сильно экономить время. Сначала возникали трения, стрельцы чего-то требовали, ругались, но Алексей, недолго думая, попросту повесил нескольких зачинщиков на ближайших деревьях - и внятно объявил, что кто хочет - пусть проваливает ко всем чертям хоть на Дон, хоть в Сибирь, держать не будут. Не до трусов и предателей сейчас, враг на всю землю наступает... А остальные будут слушаться и командиров - и его.

И сами увидят, что так будет лучше.

Возможно, в войске и вспыхнул бы бунт, но одно дело под стенами Кремля кричать да толпу подбивать, а другое - когда пара полков в клещи берет и глаза у людей ну оч-чень нехорошие. Так что повиновались, хотя кое-кто и утек. Но Алексей распорядился их не преследовать. А остальные, кто шел, сначала ворчали, а потом оценили новшество - и смирились. Хотя и шипели для приличия, но кто б на то внимание обращал?

- Нет. Мы выступим уже завтра на рассвете.

- Что ж, поедем. Мария вас уже несколько дней как ждет...

- Мария... а, Марфуша? Как она?

- Переживает очень.

- Ничего. - Случайно или нет, следующая фраза была произнесена четко и громко. - Русские своих в беде не бросают!

- Вот и она так говорит, - усмехнулся Михайло.

Ответом ему была широкая улыбка юноши.

* * *

Софья без стука открыла дверь к тетке Ирине.

- Тетя, поговорить надобно.

В тереме царевнином было шумно и весело. Кривлялись две дурочки, коих царевна держала для развлечения, щебетали о чем-то сенные девушки, в уголке важно восседало несколько бабок.

Царевна Ирина на племянницу взглянула внимательно. Они с того раза, почитай, и не разговаривали - ежели встречались, каждая в сторону смотрела.

Ну разве что здоровья друг другу желали.

Не любила Ирина Сонечку, был грех. Не любила. Чуяла соперницу, которая займет то положение, коего Ирине за всю жизнь добиться не удалось. Не стала она для брата опорой, вовсе нет. И защитой, и поддержкой. Так, подушка, в которую плакать приходят.

У Соньки с Алексеем не так, ой не так.

Царевич на сестру иногда смотрит как на мать, а та на него постоянно - таким взглядом, что рука к кресту тянется. И не с испуга, не со зла, нет в ее глазах ничего такого. Но...

Не в ее годы бы смотреть так на парня на несколько лет старше. Снизу вверх, с уважением - это да. Но Сонька же глядит так, как на дите неразумное, но любимое. Вот и на тетку сейчас смотрит с насмешкой, словно на малолетку какую...

И пришла ведь, и никто не шепнул... побоялись. Знают, шавки, кто хозяйка.

Ирина скрипнула зубами, но сделала жест рукой.

- Оставьте нас все!

Сонька и ухом не дернула, глядя, как выбегают за дверь приживалки. Ждала, пока дверь не закроется, потом еще пару минут стояла, дверь приоткрыла, проверила... Ирине вдали топот ног послышался. Подслушивать хотели, мерзавки.

А Сонька плотно прикрыла дверь - и направилась прямо к тетке. Встала напротив, усмехнулась.

- Тетка Арина, не надоело тебе в тереме гнить?

Ирина посмотрела на девочку.

Возможностей много было. И возмутиться, и окоротить - не решилась. Она все-таки неглупа была, понимала, что Софья развернется да уйдет. А вот чего Ирина лишится?

- Надоело, Соня. А ты что иное предложить можешь?

Софья усмехнулась.

- Мы перед походом с Алешей поговорили. Арина... я тебя так называть буду?

- Называй.

- Наши войска на Крым идут. Представляешь, сколько там народу? Нашего, православного, только в рабство угнанного?

- Много.

- И все они домой вернутся. Ну, мужики - те себе работу найдут, устроятся.

- На большой дороге?

- Это ты, тетушка, о нас плоховато думаешь. И работа найдется, и как их туда доставить, и чем заплатить. Но то ж мужчины. А женщины?

Ирина прижала ладонь к губам.

- Господи...

- Вижу, понимаешь. Их отсюда в рабство угнали, а куда они вернутся? Хорошо, коли к отцу-матери, а если не примут их? Или деревни той нет уже? Или еще что? Коли дети у них?

- И что ты предложить хочешь, Соня?

Царевна уж и о неприязни своей забыла - стоит ли о мелких обидах, когда такое... Да и обиды-то там... слезки кошкины.

- Это ведь не все еще. Есть план - забрать у татар детей младше двух лет, да у нас православными и вырастить. Окрестить, воспитать, в школе выучить...

- Турки такое делают...

- С православными. И называют тех детей янычарами. А мы вот в обратную развернем. Казна выдержит.

- Брат согласен ли?

- Обижаешь, Ирина. Алешка с отцом все обговорил еще до похода. Батюшка хоть зубами и скрипел, но согласился, что надобно.

- Ну... а я тут при чем?

- А кто этим заниматься должен?

У Ирины глаза стали по пятаку.

- Ч...т...о?!

- А вот то. Ты - царская сестра. Анна сейчас всю школу под своим крылом держит, Татьяна тоже занята, ты одна остаешься. Не Любаву ж тревожить? У нее чадо малолетнее, да и отец не восхочет. А вот ты - самое то, что надобно. Что ума, что силушки у тебя хватает, у отца ты получишь, что захочешь, да и тебе самой... разве не интереснее будет, чем в тереме юбку-то об лавки протирать да по сотому разу одни и те же сказы слушать?

- Куда как интереснее. Но...

- Еще и но?

- Разве ж я справлюсь?

- Конечно.

Софья спокойно извлекла из кармана пачку бумажных листов.

- Вот посмотри. Проект приюта Святой Ирины.

- Кого?!

- Святой Ирины. А что тебя не устраивает, тетушка?

Вот теперь Софья явно ехидничала - и царевна не упустила свой шанс.

- А чего ж не Святой Софии?

И вдруг увидела на лице девочки искреннюю и светлую улыбку.

- Мне Алешка пообещал, когда захватим Константинополь - он в мою честь обратно Святую Софию наименует. А на мелочи я не размениваюсь.

Что могла сказать на это царевна?

- Ну и нахалка ж ты, племянница!

- На том стоим и движемся. Ты не отвлекайся, сюда смотри. Здания построим, это недорого. Все остальное тоже будет, пусть батюшка с боярами поговорит. Ты прикинь, что надобно, а уж потом сядем вместе, составим список, с кого что трясти. С кого шерсть, с кого рыбу...

- Дадут?

- Не дадут - стрясем шкуру.

Судя по лицу Софьи и многозначительной ухмылочке - стрясет. Причем три шкуры, а четвертую еще и отрастить побыстрее потребует.

- И подумай, кто тебе надобен из учителей.

- Из кого?

- Тетка Ирина, ну рассуди сама. Женщины. Кто и с детьми. То есть потребны отдельные помещения для детей - их чему-то учить, хоть бы и грамоте, чтобы не носились целый день, да и самих женщин обучать - они ж отвыкли от нашего уклада. Будем их пристраивать, для начала - можно служанками, а лучше - замуж выдавать.

- За кого, Соня?!

У царевны голова шла кругом, но племянница и не думала теряться.

- Как - за кого? Пленные обратно пойдут - это раз. Воины, опять же... за кого отдать - найдется. Но я с этим не справлюсь, и без того много тяну.

- Интересно, что такого ты тянешь?

- Ирина, тебе ведь это не интересно. Так что давай - садись и начинай работать. С планом ко мне, от меня - к отцу, а там и работать. Здание уже строится.

- Где?

- Рядом с Белопесоцким монастырем.

- Это ж далеко!

- Да вовсе нет. И тебе туда не пешком идти, довезут. Зато монастырь рядом, деревни, опять же, с продуктами полегче, а с рабочей силой подешевле. Да и удобно там, Ока рядом...

- Из Кремля уехать...

- Так и я здесь не сижу. Зато сама себя хозяйка. Кто тебе возразить посмеет?

Ирина задумалась.

- Время на размышления у меня есть?

- Дней десять. Потом предложу тетке Татьяне. Хоть и не хочется ее отпускать, но она-то уж порядок наведет.

Зная сестру, Ирина в этом и не сомневалась. Еще как наведет.

- Я подумаю...

Ирина и не замечала, как придвигает к себе поближе драгоценные листки.

Уходя, Софья усмехалась. Клюнула?

Еще как, наживка аж из попы торчит! А пусть!

Ей не разорваться, а у тетки Ирины и сил, и времени навалом. Справится, никуда не денется.

Да и о людях позаботиться надобно.

А еще...

Цинично звучит?

Тем не менее, власть крепка тогда, когда народ ее любит. И ежели прибавится еще пара тысяч, а то и десятков тысяч человек, на которых власть будет опираться, - тем лучше.

Софья помнила Медный бунт. А еще понимала, что для осуществления ее планов людям придется потуже затянуть пояса и крепиться. И мало ли какие найдутся смутьяны?

Ей же хотелось, чтобы рядом с каждым смутьяном в какой-то момент появился человек, который рявкнет: «Ах ты... Да я царевичу жизнью обязан! А ты!!!» или «Да моя жена в приюте у самой царевны воспитывалась! А ты!!!» И - в зубы. И никак иначе.

Справится ли она?

Но если не делать, то чего и спрашивать?
* * *

Марфа бросилась брату на шею, позабыв про все церемониалы. Расцеловала, всхлипнула...

- Алешенька! Я знала, знала, что ты придешь!

- Конечно, а как же иначе?

- А тут некоторые говорили, что русские нам в спину ударят! Представляешь, какова наглость?

Алексей вскинул брови, взглянул на зятя.

- Вот как?

Михайло усмехнулся.

- Несколько лет войны так легко не избыть.

- И то верно... Михайло, отдай мне тех говорунов? Пойдут с войском, сами проверят, чтоб мы до турок дошли? Лишь бы не сбежали по дороге?

- Договорились. К вечеру будут готовы, завтра с тобой выступят. А покамест - прошу ко мне, переговорим без лишних глаз.

Марфа к лишним глазам не причислялась. И восторженно ахнула, когда Алексей достал из кармана небольшой мешочек - и на стол покатились крупные изумруды. Пусть пока и не обработанные.

- Бог мой!

Алексей протянул мешочек зятю. Михайло непонимающе взял, взвесил на руке, оценил камни...

- Это на оружие и припасы. Денег в казне нет, но эти игрушки всеми ценятся, под них можно получить большую сумму...

Михайло кивнул.

- Да, ростовщики охотно их примут...

- Вот и отлично. Мне нужна еще провизия, лошадей надо бы заменить кое-каких... ну а остальное - направляй за нами.

Михайло кивнул. Тиски, сдавливающие сердце, чуть приразжались. Есть люди, есть деньги... На эти изумруды можно еще полк снарядить. Даже два...

- Передай царю мою благодарность...

- Я-то передам. Но он тоже просил передать, что лучшей благодарности, чем счастье дочери, - для него на свете нету.

Марфа усмехнулась, так, чтобы мужчины не видели. На лбу у Михайлы крупными буквами было написано: «Какое счастье, что я на ней женился!».

От пира в честь царевича Алексей Алексеевич отказался, самых непонятливых шляхтичей пригласил с собой на войну, заявив, что плевал на всех оскорбленных разом. Дуэль? Дуэли - это пошлость, особенно в военное время. Даже - измена государственная, враг к границам идет, а вы защитников отечества убивать вздумали? Вы лучше за родную землю кровь проливайте, а не друг в друга острыми железками тыкайте. Тоже мне - честь нашли! Делом займитесь, р-раздяи!

Вышло достаточно убедительно, тем более что казаки в охране весьма недовольно поглядывали по сторонам и поигрывали кнутами.

А на следующее утро войско тронулось в поход к Каменцу.

Турки?

Татары?

Враг известный и привычный. Даст Бог - одолеем супостата.

* * *

Ровно через три дня царевна Ирина дала Софье свое согласие. И тут же получила по полной программе.

Двух девушек-порученок для самых важных дел.

Деньги.

Несколько строительных бригад - бери и отправляйся на место. Стройматериалы подвезут, но только то, чего рядом не найти. И смотри, контролируй... Девушки?

А ты прислушивайся, они плохого не посоветуют. Не сможешь справиться? Пиши. Приеду, помогу.

Да нет, тетя, я не самоуверенна, просто хорошо знаю, что такое строительство. Помни, что ты царевна, и не давай себя унижать.

С тобой еще казаков отправим, для безопасности... да и в монастыре тебе подмога будет. Там сейчас есть такая мать Манефа, вот с ней переговори, она кого хочешь построит.

И чтобы я не слышала про неподобающее поведение. Не подобает? Так сиди в тереме, пока не полиняешь!

Нет?

Тогда действуй. Ты царевна, тебе и карты в руки. Для всех ты на богомолье в монастыре. Почему этот монастырь? Да потому, что Ока рядышком, а там и Дон. Людям удобно будет на кораблях, на плотах прямо до места добираться. Не пешком же через всю Русь топать?

То-то же...

Действуй, тетя.

С тем Ирина и укатила в Белопесоцкий монастырь, попрощавшись с братом. Хотя Алексей Михайлович вроде как и не против был... Ну да, новшество. Но ему-то все преподнесли своеобразно, сказав, что царевна просто помолиться поедет, ну и икону с нее напишут или еще что...

Про руководство проектом Софья промолчала, а царь и не спросил. А чего ему? У него жена, ребенок, опять же, бояре что-то вякают, царевич старший в поход отправился... О другом голова болит. Так что Ирина фактически получила карт-бланш на свои действия, хоть такого слова и не знала.

Да и не хотелось царю вникать глубоко, был грех. А зачем? Вникать - это потом что-то делать надобно, как-то реагировать. А позиция «трех обезьянок» - она иногда выгоднее. Да, супротив обычая. Но ежели на пользу делу, то, может, и стоит в сторону-то поглядеть? Уж сколько бед царю те обычаи доставляли - и сказать нельзя. Бояр от кормушки оттерли? Тоже неплохо, перетопчутся. Хоть где-то воровать не будут. Сестра к делу приставлена?

Так это и вовсе радость, что Аринушка не горюет больше в тереме. Одним словом - со всех сторон хорошо, а стало быть - всех шептунов и наушников - гнать! Можно - палкой.

Приют для детей начинал строиться.

* * *

Ян Собесский тем временем занимался укреплениями. Каменец состоял из Старого и Нового города плюс несколько укреплений. И взять Старый город было сложнее. Вот Новый...

Раньше - нет, раньше с ним бы не справились, но пушки и бомбы сильно подорвали доверие к надежности крепостей.

Что ж, оставалось собрать ополченцев, расставить на стены своих людей, кого куда - и кое-что провести в Новом городе. Сделать сюрприз людям.

Старый-то на каменном основании, да рвом окружен... ров, конечно, можно осушить. Но Новый город взять проще, и из него ударить уже по Старому. Он бы так и сделал - и не стоит считать турок глупее себя.

А вот готовиться - стоит.

И Ян гонял всех в хвост и гриву, понимая, что не успевает многого, но тем не менее, это надо, надо, обязательно надо сделать.

И сделал.

Впрочем, одним укреплением стен Ян Собесский не ограничился.

Под командованием его были и легкие войска, кавалерия, которой было под силу многое. И в городе от них было мало прока. Собесский, недолго думая, отпустил кавалерию с наказом не давать спуску врагу. Беспокоить и беспокоить его, неустанно и неусыпно, дабы турки и в кусты меньше чем по десятку не ходили...

Чай, ляхам на своей земле все углы ведомы, а вот татары здесь чужие. Так пусть летят стрелы, свистят пули, а откуда... прилетела, ударила - и бог весть.

Почти тысячу кавалеристов разбили на десять соединений, назначили их командирами самых осторожных и повелели идти и тревожить турецкое войско, день за днем, час за часом, чтобы не ведали они покоя на чужой земле, но в драку не вступать.

Отходить, рассыпаться, прятаться - и опять подходить - и уничтожать захватчиков, как бешеных собак.

Даже когда встанут они под стенами Каменца, не давать им спуску. В единый отряд не соединяться, потому как тысяче человек двигаться сложнее, а подстеречь и найти их легче. А вот ежели падет Новый город - тогда идти вперед.

Кроме того, хитрый Лянцкоронский потребовал несколько старых пушек со стены. Не хотел Собесский сначала их отдавать - пусть и мало толку, но все ж пригодиться могут. А потом, выслушав идею хитроумного Иеронима, улыбнулся и согласился. А ведь может и сработать. И заказ кузнецам сделал срочный. И работали люди день и ночь, пока на руках у пана Володыевского не оказалось все, до последней детальки.

А еще уговорились о сигналах флагами и цветными огнями, кои будут подавать из города отрядам, да и друг другу.

Люди ушли.

Впрочем, не все ушли тревожить турок. Кое-кто остался, чтобы постоянно патрулировать окрестности. Две сотни всадников.

Не верили ни Собесский, ни Володыевский в людскую честность - и знали, что коли прознают турки об их приготовлениях - многое насмарку пойдет. Людскими жизнями заплатить придется, а кровь не водица. А потому - смерть всем перебежчикам.

Был разработан план - и Собесский, с вдохновением отчаяния, принялся превращать Новый город в смертоносную ловушку. Он укреплял стены снаружи так, чтобы те выглядели грозно, но кое-где специально оставлял едва заметные опытному взгляду бреши. Пусть рвутся там, где ему будет удобнее.

А еще...

Коли враг прорвется в Новый город - надобно будет ему отрезать дорогу в Старый. Благо есть и порох, и бомбы, сложить все в нужном месте, да и подорвать, когда пора настанет.

Четыре человека знали о том плане. Сам Собесский, Володыевский, да еще капитан Ян Букар и Владислав Вонсович. Любой из них четверых, кто уцелеет, в должный миг обязался поджечь заклад - и пусть погребет и их под обломками крепости, но и врагов они с собой на тот свет заберут.

Было все заложено таким образом, чтобы при взрыве камни перекрыли дорогу к мосту в Старый город и разбирать их пришлось долго, даже ежели просто взрывать.

Мужчины готовились к смерти. И единственное, что огорчало их, - жены не собирались уходить, спасая свои жизни.

- Пусть лучше меня рядом с тобой положат, чем без тебя век доживать, - просто высказалась Барбара. О ее любви к пану в городе только слепой и глухой не знал, но и осудить ни у кого язык не поворачивался. О том, что пани Кристина уехала, бросив мужа, да и родных, на произвол судьбы, - тоже знали и осуждали негодяйку. А Бася...

Она жила с матерью Ежи Володыевского, ротмистр как мог берег ее репутацию, и все знали, что между ними ничего не было - только любовь. А такому не завидуют. На такое стараются даже не смотреть, как на солнце - тут и ослепнуть можно.

К тому же и остальные женщины были согласны с ней. Они отлично знали, что могут потерять и мужей своих, и свободу, и честь, и саму жизнь, но готовы были на любой риск ради любимых.

Пусть смерть. Но вечность врозь - страшнее.

* * *

Воин Афанасьевич смотрел прищуренными глазами на стены Азова.

Уж сколько раз его брать пытались. Последний раз тридцать лет назад захватили его казаки, да не удержали, откатиться пришлось. А в этот раз государь отступать не намерен.

Не Алексей Михайлович, так Алексей Алексеевич. Не отдадут.

И то верно - сколько ж можно! Хватит татарве пить кровь православную!

- Смотришь?

Воин Алексеевич обернулся.

Григорий Григорьевич Ромодановский смотрел на него пристально, серьезно...

- Как крепость брать будем?

Как обычно брались крепости?

Обычно делался подкоп под стену, в него закладывалась мина, причем защитники всячески старались этому помешать, а уж здесь-то...

Казаки тут несколько лет просидели, не сдались, татары тоже могут. Эвон, со стен зубы скалят. Ну да есть и на них управа. Еще как есть...

Воин посмотрел на боярина Ромодановского.

- Нам надобно только под стену подобраться, а там уж взрыв такой будет...

- Подкоп сделать?

- Нет, боярин. Ни к чему это.

Григорий Ромодановский вскинул брови.

- Просто бочонок с порохом подкатить? Да здесь их и двух десятков не хватит, ты на стены посмотри!

Воин Афанасьевич замотал головой.

- Нет. После того, как наш порох рванет - тут телегами заезжать можно будет. Надобно ров закидать...

- Да и не только. Пушки нацелить, людей расставить...

Воин Афанасьевич кивнул.

- Я сейчас спрошу, как быстро все можно будет подготовить, - и вернусь.

Григорий ждал, разглядывая стены Азова. Толстые. Основательные. Да еще и полоса укреплений перед ним.

Порохом тут не поможешь. Что он - ранее не воевал? Не знал боярин таких слов, как «фугасность» и «бризантность», их вообще во всем мире знала только Софья - и не делилась знаниями. Но динамит был во много раз сильнее пороха. Ежели что...

Только Ромодановский об этом не знал - и не верил. Не бывает такого, никак не бывает. Но чего уж спорить?

Воин вернулся достаточно быстро.

- Поговорил я, боярин. Вот, смотри. Есть тот участок стены между двумя башнями. Ежели ров закидать фашинами, пробежать по ним да под стену подобраться - а там наш порох поджечь, туда можно будет на упряжке заезжать.

- Ой ли?

Сомневался Ромодановский не напрасно. Прочная каменная стена, да к тому же не одинарная, а двойная - с земляной насыпью между ними - под такую надо подкоп делать и мину закладывать. Но опять же, копать глубоко придется, а турки далеко не идиоты, с таким давно справляться умеют. Не говоря уж о том, что двор Азова внутри повыше основания стен снаружи.

Так что в чудо-взрывчатку Ромодановский как-то не верил.

- Так что ты делать хочешь?

Ордин-Нащокин ухмыльнулся.

- Вот смотри. Сейчас приступ объявим, чтобы дорогу себе расчистить. Турки, конечно, нам так просто не уступят, да они нас тут и не ожидали. Не будут они головы класть непонятно за что, тем более что осень скоро. Им время бы протянуть...

- И то верно. И?

- Сейчас ты сделаешь вид, что уехал. Я якобы штурм начну, потом мы откатимся - главное, чтобы дорога к крепости свободна была. Опять же, стену обстреляем...

- Зачем?

- Чтобы потом в получившуюся выбоину нашу мину заложить.

Ромодановский только головой покачал.

- Долго стрелять будешь...

- Да нам много не надобно. Ночью, в волчий час все по-тихому потом сделаем.

Григорий только рукой махнул. А и ладно!

Получится что у Ордина-Нащокина - на двоих успех разделят.

Не получится?

Так он сам предложил Григорию сделать вид, что своевольство это без его ведома учинено... на Воина гнев царский и падет. Что он теряет?

- На приступ?

- А чего время зря терять?

- Ну тогда командуй. Я пойду, по окрестностям проедусь, к обозу, опять же...

- А я командую. Перед рассветом, этой же ночью разбудим всех тихо, построим - и рванем. А там уж и на решительный штурм.

- Так ты в этом уверен...

- Григорий, ты просто попробуй. Не получится - так мы ничего и не теряем. Получится - будем радоваться.

Григорий кивнул. Честно говоря, в чудодейственный порох, который взрывается в несколько раз сильнее, он не особо верил. Но не ругаться же сразу?

Пусть сначала Ордин-Нащокин свое чудо-средство попробует, а там можно будет и правильную осаду разворачивать. Вал насыпать, ров засыпать, подкопы вырыть...

Глупо, конечно, не успев под стены прийти, штурм затевать, а вдруг что и получится? Уж сегодня от них точно решительных действий не ждут. Вот потом куда как лучше приготовятся. А сегодня... вроде как пришли, получили по носу - и откатились. Безумие, конечно, но...

* * *

Паша Селим, комендант Азова, смотрел со стены на русских! Смотрел свысока, только что не поплевывал. Давно дозоры о них донесли, ничего нового он не увидел.

Явились, не запылились!

Время вот неудачное выбрали! Был бы в Крыму сейчас хан - погнали бы они этих русских свиней нагайками на рынки рабские.

Так уж повелось, что для татар, да и для турок, испокон веку соседи-русичи были просто источником бесплатной рабочей силы. Ну и светловолосых белокожих красавиц, за которых так дорого давали на турецких рынках. Но опасаться их?

Тем более за неприступными бастионами Азова?

К сожалению, хана сейчас нет, да и в крепости не так чтобы много войска - около двух тысяч да мирного народа пара тысяч человек. А потому прогнать русских собак не выйдет, но и у них ничего не получится. Одолеть Азов?

Глупость какая! Здесь полтысячи храбрых татарских воинов, полторы тысячи янычар, не меньше пяти сотен татарских конников бродят в окрестностях... Рано или поздно они уберутся восвояси, тем более что в гавани стоит несколько десятков кораблей, а эти даже без судов... Да на что они рассчитывают?

Как только начнется осада - конница будет трепать их со всех сторон, да и Азов так быстро не сдастся. А там и подкрепление подойдет...

Глупцы, как есть глупцы!

Не говоря уж о том, что до зимы Азов не взять, а какая осада зимой? Уйдут они отсюда через пару месяцев, как есть уйдут!

А что это они делают?

Селим смотрел - и не мог понять, что происходит.

Русские споро расставляли пушки, разбивали лагерь... они надеются разрушить стену стрельбой? При том, что стена чуть ли не в человеческий рост толщиной, даже и поболее, и ров под ней выкопан, и вал насыпан...

Смешно!

Русские все-таки глупы! Самое лучшее, что у них есть, - это их женщины. Вот и сейчас глаза паши затуманились, он вспомнил русскую красавицу Лейлу, которая сейчас была его любимой наложницей... определенно, сегодня он пораньше отправится к ней, жаль, что нельзя прямо сейчас...

- Что они собираются делать?

Чорбаджи янычар смотрел вниз со стены. Селим пожал плечами.

- Русские глупы, Арслан-бей. Сейчас они обстреляют стену - и поймут, что она неприступна.

- Посмотрим. Не нравится мне их уверенность. А это что?

Селим вгляделся внимательнее.

М-да, было чему удивляться.

Рядом с боярами стояли трое юношей лет пятнадцати. В простых серых кафтанах, с вышитым на груди золотистыми нитками знаком лошади, стояли, смотрели на крепость так, словно оценивали ее, переговаривались между собой и с боярами как с равными. И бояре, вместо того чтобы плетями отходить негодяев, слушают их, кивают, отдают приказы... далековато, не услышать, о чем речь идет.

Ничего не понятно.

Потом стало еще непонятнее. Один из бояр развернулся и уехал, второй отдал приказ штурмовать, а мальчишки остались стоять, где и стояли. Впрочем, Селим уже на них внимания не обращал - не до того.

Русские шли к стенам.

Честно говоря, сейчас основной их целью был не Азов, нет.

Но надо было набросать в ров всякой дряни, чтоб ночью пройти беспрепятственно, - это первое. Опять же, вал. Не ночью ж его штурмовать, чтобы с шумом да грохотом. Да и под стену надобно дойти, посмотреть, обстрелять...

Били барабаны, стреляли пушки, люди шли к стенам...

На две башни, кои турки построили на берегу Дона - так называемые каланчи, и на форт Лютик внимания пока никто не обращал. Рано.

Ежели Азов падет - эти сами сдадутся.

* * *

Штурм начался с обстрела. Батареи упорно лупили по стене, вызывая у турок в лучшем случае злорадный хохот. Чтобы ядра попали во внутренний двор крепости, требовалось поднять пушки, а когда это сделать, коли едва подошли?

Ни насыпь не насыпали, ни пристрелялись толком, одно слово - русские!

Все у них бестолково, все тяп-ляп...

Селиму даже и утруждаться не пришлось - так, сбросили на этих свиней пару бревен со стены да несколько камней - они и отхлынули. Потом, правда, опять придвинулись, ну да камней в крепости хватает...

И не обратил внимания паша на то, что пушки выбили из стены несколько камней - несколько пушек лупили точно в одно место, а остальные - по всей стене для отвлечения внимания.

Не обратил он внимания и на то, что ров в нескольких местах был заложен фашинами, а в одном месте еще и землей как следует засыпан и по насыпи протоптана удобная дорожка. Это все как раз ерунда.

Не в десятке ж мест...

Да и когда русские под вечер от стен откатились, толком было ничего не углядеть. Потери, конечно, у них были, но небольшие - пара сотен, что ли?

У турок и того не было.

И уж конечно паша отродясь бы не вспомнил про непонятных мальчишек. Поехал домой да спать лег - завтра предстоял тяжелый день. Явно эти христианские собаки не успокоятся. Даже наложницу к себе не позвал - не до глупой девки. Отдохнуть бы...

А тем временем на землю опустилась ночь, и пришел самый темный час волка.

Час перед рассветом.

* * *

Петька смотрел на друзей чуть насмешливо.

Идти под стену предстояло именно ему, он вытащил короткую соломинку. Федька и Сенька оставались в безопасности, а вот он - пойдет. И с ним небольшие просмоленные бочонки общим числом шесть штук.

Одного боялся их динамит - воды и сырости, а потому требовалось его неусыпно охранять и беречь. От дождя, росы, влаги...

Вот мальчишки и трудились всю дорогу. И сейчас, проверив взрывчатку, Петька был уверен - рванет так, что у чертей потолок обвалится. Сегодня, перед рассветом...

Оставалось осторожно подхватить детонатор, сделанный в той же царевичевой школе, заправить его внутрь бочонка, а там... один рванет - второй подхватит. Тут главное - правильно заложить и самому удрать успеть...

Воин Афанасьевич смотрел на мальчишек...

- Петь, может, лучше ты кому объяснишь?

- Никак нельзя, дядька Воин, - уже в третий раз ответил мальчишка. - Ежели кто что не так сделает, нам потом на вторую попытку пороха точно не хватит, а долго здесь сидеть мы себе позволить никак не можем...

Не могли, то и верно.

- Царевич мне голову за вас снимет...

Петька чуть потупился.

- Дядька Воин, он ведь все поймет. Государь знает...

- Мальчишки, - проворчал в очередной раз мужчина. И подумал, что коли б не Алексей Алексеевич - не было б его здесь. Кто б ему еще поверил? А он доверился. И вот теперь царевич верит этим мальчишкам. А его дело - помочь. И в свою очередь, поверить в их дело...

- Бред это, - буркнул Григорий Григорьевич, появляясь из темноты. И все же, хоть бред, хоть не бред, а пушки были нацелены, пушкари готовы, люди построены...

- Ну, коли ничего не получится, продолжим, как и планировали. Чего уж страшного? А вдруг выйдет?

- А вдруг не выйдет...

Воин пожал плечами.

- Уж коли царевич им верит?

- Ладно...

Григорий Ромодановский, честно говоря, во всю эту затею с каким-то новым порохом не верил ни разу. Ну о чем тут речь? Не бывает такого, чтобы порох стену снес! Да еще такую!

Не бывает!

А, ладно! Что они теряют, ежели раз попробуют?

- Кто пойдет?

- Вот.

Петька смотрел чуть смущенно. За его спиной стояли еще два десятка человек. Все как на подбор - здоровые, сильные, ловкие, мальчишка на их фоне просто терялся.

- Мальца-то зачем?

- Ты не волнуйся за него, Григорий. Он-то как раз главным и будет.

Ромодановский зло фыркнул и ушел в темноту.

Воин Афанасьевич вздохнул, а потом крепко обнял мальчишку за плечи, перекрестил...

- Ну, с богом, конек троянский.

Турки даже ничего и не услышали толком.

С одной стороны, после дневного штурма, они подвоха и не ожидали. С другой же...

Люди были одеты в темное, старались не шуметь, а дорожка была заранее примечена. Пробежаться по ней - милое дело, даже с грузом на плечах. Ну так и груз не то чтобы сильно тяжелый.

Все они знали, куда идут, зачем идут, отлично понимали, что могут не вернуться... знать, такова судьба солдатская.

У Петьки сердце колотилось где-то глубоко в горле, и он часто сглатывал.

Только бы получилось! Только бы...

Не думал мальчишка, что может стать героем - или лечь этой ночью под стенами Азова, ни секунды не думал. Другие были у него мысли.

И о царевиче, который в них верит.

И о чудодейственном снадобье, кое испытывали они на полигоне и хорошо знали его силу.

И о православных людях, которые полягут под этими стенами, коли он свой долг выполнить не сумеет. Сейчас он почти ненавидел эту крепость!

Запал Петька никому не доверил. У сердца держал, запалов у них три штуки и было-то, случись что - новых взять неоткуда...

По фашинам ему тоже пробежать не доверили, дядька Василий подхватил мальчишку на руки и перенес через ров. Взбежать на вал тоже несложно было - груз не тяжел, а турки их даже не услышали. Не ждали они подвоха. Ну не подрывают так стены! Не подрывают!

Наглость мальчишек была просто потрясающей.

Стены двойные?

Отлично! Значит, из наружной надобно хоть пару камней у основания выбить, это пушкари сделать могут. У самой земли, у основания.

Несложно?

А чего сложного, коли десятком пушек в одно место бить? Поневоле несколько камней да выбьешь! Так оно и вышло - четыре камня выбили, земля высыпалась, хоть и немного, ну да четыре человека с лопатами быстро нишу расширили. Немного, да много и не надо, только чтобы бочоночки поместились. Конечно, завтра турки эту стену с другой стороны укреплять примутся, да только поздно уже. В темноте к тем пушкам другие перетащили, направили на нужный участок, как только взрыв грянет - пушки по тому же участку садить начнут...

Коли правильно все сделано будет - насыпь образуется, а уж по ней в Азов попасть - можно.

Людей жалко, тем на сон да еду не больше пяти часов отвелось... с другой стороны, они перед этим переходом специально отоспались, отдохнули, остановились в нескольких часах пути от Азова, чтобы люди в себя пришли, а уж потом и...

Так что сейчас шансы были.

Бочонки старательно укладывали в основание стены. Не так уж глуп был царевич: когда на полигоне динамит испытывали - попросил построить пусть не копию стены, но вот именно так - камни, земля, камни... на ней и испытали.

Затем и камней со стены ждали - заложить снаружи, пусть вся сила внутрь пойдет...

А что?

Не самим же тащить? А тут как хорошо, все уже валяется, камни хоть и не настолько крупные, как хотелось бы, но пара человек поднимет...

Петька руководил в основном жестами. Понимали ли его?

Вполне. Он с Воином Афанасьевичем пару раз по дороге переговорил - и солдаты потренировались несколько раз на привале. Именно эти. На бочонках с водой для пущей достоверности.

Не ронять, уложить, как надобно; пока одни укладывают, остальные подтаскивают примеченные днем камни - и закладывают мину.

Лопаты были опять схвачены - и камни принялись присыпать землей, чутко прислушиваясь к шумам на стене.

Но там было относительно тихо. Кто-то ходил дозором, но Петька следил строго и когда факельные огни направлялись к их участку стены, давал команду прижаться к земле и замереть.

Выручали темные одежды, в которых люди словно сливались с землей - и предрассветный час, в который внимание рассеяно. К тому же... ну кому придет в голову, что ночью, сразу же после неудавшегося штурма - и кто-то решит подрывать стену?

Чушь полнейшая, как говорил царевич.

Но пусть только сработает!

У верхнего бочонка оставили место для запала. Но это - в последнюю очередь.

Запал был самым простым. Красный фосфор[10 - Красный фосфор открыт в 1669 году, а учитывая, что в ту пору переписка была делом обычным, о нем могли знать и на Руси. Есть мнение, что Глауберу удавалось получить свободный хлор, соляную кислоту он точно исследовал, а щелочь вообще редкостью не была. Так что компоненты были, а уж сделать из них нечто взрывоопасное... дело техники.], бертолетова соль, хоть она так и не называлась, она пока еще никак не называлась и получалась пока в минимальных дозах, серная кислота - и пара минут. После чего следовал взрыв - и пошла цепная реакция.

Петька твердо знал - надо отсчитать до ста двадцати и падать. Открыть рот, заткнуть уши, закрыть голову чем-нибудь. Лучше, конечно, окопаться, потому как потом взрыв будет такой, что...

Солдаты, которые несли бочонки, уложили их, заложили камнями и уже дали деру из-под Азова. Темная масса нависала над мальчишкой, словно стараясь подавить его, насмехаясь, утверждая его ничтожество.

Петька, недолго думая, показал ей похабный жест и принялся устанавливать взрыватель... стоишь?

Так ляжешь, гада!

И не такие крепости видали, а и те брали!

Наверху, на стене, было тихо. И то сказать - никто ведь и не шумел. Двадцать человек - не пятьсот, даже не пятьдесят. Промчались - и нет их в ночи. Хрупнуло под сильными пальцами тонкое стекло, выступила капелька крови - оцарапался-таки, через край рубахи ломать надо было... Петька на пару секунд замешкался, слизнул с пальца выступившую капельку и только тогда рванул прочь.

Вслед за ним затопал дядька Василий.

Кажется, на стене что-то заметили, но это уже не имело никакого значения.

Десять - кислота потекла, скоро она достигнет смеси и пойдет реакция. Через сто десять секунд, а то и раньше тут начнется ад.

Двадцать секунд - Петька мухой слетает с вала.

Сорок секунд - на стене забегали, что-то делают. Заметили?

Вряд ли они что-то поймут, просто решили проверить. Нашумел кто-то...

Шестьдесят секунд - Петька мчится по фашинам что есть сил. Ноги вязнут, он оскальзывается, его подхватывает крепкая рука дядьки Василия - и почти выносит из вороха прутьев.

Восемьдесят секунд - ров прошли.

Сто секунд - они близко, еще так близко к стене, но...

Петька отлично помнит, что ему говорили.

Десять-двадцать секунд туда-сюда - это вполне нормально. Лучше упасть хоть куда, потому что взрыв - не игрушка.

И Петька падает за груду земли, понимая, что это лучше, чем ничего. Рядом с ним стоит дядька Василий, не понимая, в чем дело - и мальчишка подбивает его под колени, уворачиваясь от тяжелого тела и физически ощущая, как утекают последние секунды.

Совсем последние.

Сто десять.

Сто пятнадцать.

- Малец, ты чего...

Сто двадцать.

- Лежи!!! - орет что есть силы Петька, понимая, что если сейчас этот добрый великан встанет на колени или попробует уйти...

Сто двадцать пя...

Досчитать мальчишка не успевает, только открыть рот и зажать уши.

Взрыв гремит так, что с головы Ромодановского сбивает шапку и куда-то уносит. Воин Афанасьевич, заблаговременно зажавший уши, качает головой, благо рот и так открыт, шире некуда.

Красиво?

Нет. Красиво - это в кино. А вот в жизни это безумно страшно. Петька знает, что взрывов несколько, но для него они сливаются в один. Сверху наваливается тяжелое тело дядьки Василия, вдавливает в землю, преграждает доступ воздуха так, что мальчишка едва может выдохнуть.

На полигоне так не гремело, но там и доза была - если тысячная часть от сегодняшней. А сейчас он не пожалел динамита...

Страшно, Господи, помилуй мя, грешного...

Под стеной встает огненный столп. В стороны летят камни, земля, люди, наверное, кто-то кричит, но что можно услышать за этим?!

И когда оседает пыль от взрыва, становится видно иное.

Брешь в стене.

Даже не брешь, нет. Но внешняя стена разрушена, земля разлетелась, а внутренняя стена частично рухнула - и получился вал, по которому можно даже телегу в крепость завести. Воинов на стенах тоже не видно. Ранены? Оглушены? Растерялись? Да это уже и не важно!

Рядом торчат зубья камней, надо только ударить - и стена падет, а с ней и Азов. Такую брешь легко не заделать, даже если сразу же подогнать телеги с камнями. Да и кто этим будет заниматься? Там половину контузило, половину просто передавило, как цыплят...

Первым приходит в себя Воин Афанасьевич.

- ОГОНЬ!!!

Орет он так, что его слышно даже после взрыва. И пушкари открывают огонь по бреши, стремясь еще сильнее обрушить ее края.

Вторым приходит в себя Петька - и что есть сил принимается выползать из-под тяжелого тела.

- Дядька Василий!!! Очнись!!!

Бесполезно!

Судя по всему, мужчине досталось по голове кирпичом или чем-то вроде осколка стены. Вполне может быть, разлет был громадный. Петька кое-как обхватывает неподъемное тело за плечи и пытается оттащить его в сторону.

Бросить?

Спасаться самому?

Ему и в голову не приходит подобная мысль! Этот человек его собой закрыл, а он уйдет?

Да в царевичевой школе ему никто и руки не подаст...

- Петька, цел?!

Мальчишку подхватывают, как куклу, перекидывают через плечо...

Солдаты, которые ушли чуть раньше - им и досталось меньше, они были дальше. И сейчас вернулись за ними.

Двое подхватывают Петьку, двое - Василия - и все мчатся прочь, потому что сейчас начнется приступ - и оказаться на пути у атакующего войска никому не рекомендуется. Сметут.

Ночь озаряется светом, но защитникам крепости это уже не поможет.

Они ошеломлены, растеряны, они не ждали ничего подобного - а к бреши несутся русские, и остановить их уже нельзя, как нельзя остановить извержение вулкана.

Бой оказывается кровавым и коротким, скорее даже резней. Янычары почти все в казармах, те, что были на стене, - оглушены и растеряны, пушкари кто в шоке, кто контужен, да их и мало, никто ж не ждал нападения именно сегодня...

Так не воюют!

Впрочем, вот это Григория Ромодановского меньше всего заботило. А вот захват Азова за один день!

Да это же...

Такого еще не было! Никогда такого не было в истории!

А где Ордин-Нащокин?

Но мужчины нет рядом. Он оставил командование Ромодановскому и бежит куда-то в темноту... встречать?!

Ну да.

Это - взрывники... Саперы. Как говорил мальчишка, троянские кони.

Целы?

Мальчишку несут на руках, одного из мужчин тоже...

- Все живы?

- Дядька Воин, все хорошо! Только дядьку Василия камнем ушибло!

Детский голос вспарывает шум разгорающегося боя, словно ножом, и Ромодановский понимает, что с этими все обошлось. Вот и ладно.

А сейчас у него есть дело поважнее.

До утра Азов должен быть взят.

* * *

Воин Афанасьевич шел по улицам Азова вместе со своими людьми. Точно так же рубился в строю, точно так же стрелял, пачкал сапоги в крови - под ногами валялось... всякое.

Это - война.

Вот из какого-то дома вылетела полуголая девица. Мужчина перехватил ее и толкнул обратно.

- В дом, сука!

Церемониться не стоило - девица явно была татарской или турецкой крови. Черноволосая, черноглазая... Вылетевший вслед за ней мужчина получил саблей поперек шеи - и упал, заливая азовскую пыль горячей кровью.

Ничего.

Тридцать лет назад тут падали казаки, и христианская кровь навсегда впиталась в камни крепости. Сегодня просто все вернулось на круги своя.

Но этот новый порох - чудо. Жаль, пушку разорвет...

И мальчишка молодец. И дело сделал, и уцелел - Григорий обещал приглядеть и за мальчишками, и за их грузом. Теперь-то он с них глаз не спустит.

А сам Воин с удовольствием вызвался помахать саблей, сбросить напряжение... как-никак, он тоже сомневался. Получится ли, нет...

Еще как получилось!

Ошеломленные, испуганные, растерянные - мусульмане становились легкой добычей. Да татары всегда ей и были, а янычары...

Те, что были на стене, погибли в первые же минуты боя. Остальные же...

О каком сопротивлении могла идти речь? Казармы с янычарами просто расстреливали в упор, не особо жалея выбегающих оттуда людей. Любой, кто выходил на улицу, - убивался быстро и жестоко. В пролом втаскивали пушки, завалив ров чем попало, и стреляли, стреляли...

В гавани ударил тревожно колокол, но чему это могло помочь?

Команд на кораблях не было, они весело проводили время на берегу, и конечно, никаких разговоров о том, чтобы срочно выйти в море, просто не было.

От русских не ждали такой стремительности - потому и выигрыш был за ними. Один капитан попробовал-таки вывести свою галеру из гавани, но куда там! Ночью, в темноте, ничего не видя толком, да еще и впопыхах, он просто столкнулся с другой галерой и переломал половину весел.

К утру Азов был целиком во власти русских, а Ромодановский и Ордин-Нащокин подсчитывали трофеи.

Им досталось восемнадцать галер, две в плохом состоянии - остальные хоть сейчас в море, три десятка легких шлюпов и даже один фрегат. Не говоря уж о казне крепости - весьма неплохой. Были захвачены более тысячи пленных - было бы больше, но опьяневшие от крови воины не щадили никого - и освобождено порядка трех тысяч рабов и рабынь. Пленных загнали в несколько домов и на рабский рынок и теперь переписывали - кто, откуда, чем занимается...

За высокопоставленных взять выкуп. За бедноту вроде янычар...

Ну не отпускать же?

Пусть работают, крепость восстанавливают! Стену надобно заделать, и поскорее! Да и иные задумки есть.

Рабов также переписывали. Русичей отправят на Русь - нечего им здесь маяться. Остальных... - да туда же! Для начала! А там денег заработают и пусть себе катятся в свою неметчину или Венецию, откуда они родом, но не за казенный же счет!

Ромодановский отложил в сторону перо и посмотрел на Воина Афанасьевича.

- Не думал я, что такое возможно.

- А то и невозможно, - хитро усмехнулся мужчина.

- Вот как?

- Конечно! Не бывает такого, чтобы стены на воздух взлетали! Ты ж понимаешь...

- И никто ничего не видел. Но разговоры пойдут...

- Тех, кто был под стеной, я припугнул, они промолчат. Да и то - их в царевичеву школу скорее всего возьмут. На хозяйство али еще куда. Остальные же знать ничего и дальше не будут. Скажем, что Богу молились...

- Богохульствуешь.

- Не-а. Разве Бог не даровал нам победу?

Ромодановский дернул плечом.

- Это-то мы скажем. А мне можешь правду рассказать? Откуда такое чудо?

- В царевичевой школе изобрели, - выдал Воин «тайну». Чего уж тут таить, когда все на виду, все на глазах... Кому другому можно бы и солгать, но Ромодановский знать может. Мужик он умный и серьезный. И Русь любит без меры и памяти - иным у него бы и поучиться не грех.

- И кто?

- Сам точно не знаю. То у царевича спросить надобно, но ученых туда много приглашают. Недавно, эвон, аж из Гамбурга какой-то купец приехал. Вроде как он еще и алхимией занялся и что-то интересное получил...[11 - Хенниг Бранд первый получил белый фосфор и даже показывал фокусы с ним - благо, светящееся вещество. А потом уж секрет разошелся по миру.]

- В кои-то веки они не просто о философии рассуждают, но и дело делают. А мальчишка хорош...

- Я ж там постоянно. Ты мне поверь, Григорий, лет через десять таких ребят много будет...

- Нам, старикам, останется только в гроб укладываться?

Воин фыркнул.

- Я бы погодил. Вот ежели Керчь возьмем, тогда и помирать не жалко.

- А коли удержим ее - так вдвойне. А ведь можем...

- Нас там никто не ждет...

- Да я и сам не ждал бы. Мы должны были в Азов упереться, осаждать его, и разве только года через два...

Ответом была насмешливая улыбка. Ну да. Какие два года, когда вот они - сидят и до Азовского моря - пешком дойти. Можно ноги в нем помыть, коли такая фантазия промелькнет.

- А какие у нас потери?

- Человек пятьдесят, не больше.

Воин кивнул.

- Многовато, конечно, ну да ладно. Выслушаешь, о чем царевич попросил?

Григорий кивнул. Теперь-то конечно, выслушает. Как не прислушаться к человеку, который такое может придумать? Хорошего наследника государь вырастил, замечательного просто.

- Он просил разбить наших людей на отряды - по сто-двести человек и пустить прочесывать степь. Находят татарское селение - и зачищают.

- Это как?

- Мужчин, кто за оружие схватится, - убить. Кто не схватится - в плен. Женщин и детей также в плен.

- И что с ними делать?

- Так с нами и калмыки идут, и башкиры - вот коли им понадобятся эти твари, пусть к себе и забирают. А коли нет - гнать их с полуострова поганой метлой... кто останется.

- Останется?

Воин чуть покривил губы.

- Государь царевич - добрый, да мальчик он еще. Как представил, что селения вырезать придется...

- Не видел он селений, в которые эти твари приходили. Как там воронье пирует, не видел.

- Молод он. И что?

Григорий опустил глаза. Да, молод. И милосердие пока царевичу не в укор.

- Молодость - это такой недостаток, который со временем проходит, - усмехнулся Ордин-Нащокин. - А пока... ты ж знаешь, что в каждом селении этих тварей есть по нескольку десятков рабов.

- И?

- Вот им и поручить решать судьбу своих бывших хозяев.

Ромодановский хмыкнул.

А почему нет? Именно рабы и разберут, кто плохой, кто хороший, кто жить достоин, а кого придавить бы...

- Я сегодня приказ отдам. А нам надобно здесь укрепиться - оставлю тысяч пять, пусть работают...

- А остальные?

Ромодановский хитро прищурился.

- Сколько мы кораблей захватили?

- Да немало. И что?

- Сейчас по степи идти - глупее не придумаешь. Нет уж, пускай башкиры по ней скачут, татарские стойбища разоряют, ежели отряд небольшой - им и вернуться есть куда, опять же, из-под пала уйти легко. Сам знаешь, коли эта татарва степь запалит...

- Да уж знаю.

- Вот и смотри. Галеры, фрегат... сможем мы пройти к Керчи, а там высадиться?

- По морю?!

- А чего ж нет? Казаки вон по Дону ходят, а мы по Азовскому пройдем, осторожненько, вдоль берега...

- Заметят.

- А мы турецкие флаги поднимем. Сам понимаешь, до Перекопа еще дойти надобно. А вот ежели мы Керчь возьмем да потом туркам в спину и ударим...

- А возьмем ли?

- Тут вопрос иначе стоит. Сможет ли царевичево зелье и стены Керчи вот так снести?

- Надо с мальчишками поговорить. Но думаю, что сможет.

- Позвать кого из них, поговорить...

Призванный пред светлые боярские очи Сенька особо не мялся. А что - бояре? Он с государем наследником за одним столом сиживал!

Корабли?

Эм-м-м... вопрос сложный. Но ежели отвести под хранение каюту, а не трюм, ну и конечно, им бдеть беспрестанно, укутать бочонки в просмоленную парусину, завернуть в ткань, чтобы вода уж точно не попала...

Тогда шансы довезти зелье неиспорченным - есть.

Снесет ли стены?

Да ежели побольше положить - так их к Перекопу унесет, в Константинополе у турецкого народу шапки с голов посбивает! Только вот в другом беда. А хватит ли сил?

На этом мужчины выставили мальчишку из покоев и принялись считать.

Выходило, что все войско не перевезешь, в лучшем случае, набив до отказа корабли и посадив воинов на весла - третью часть. Хватит ли этого?

Обычно в Керчи больше трех-четырех тысяч человек и не было. Но там крепкие стены. Там береговые батареи. Там все, чтобы затруднить проход судам. А им-то проходить и не надобно. Им надо сквозануть вдоль берега, высадиться где поближе - и брать ее с суши. Оттуда-то Керчь и не укрепляли сильно. С имеющимся огненное зелье справится, а овладев этими двумя точками, можно будет и иначе с турками поговорить. Да и Крым зачистить от татарвы, и Перекоп взять...

Проблема в другом. Можно посадить русских на весла, но среди них нет умелых моряков. Капитан, штурман, боцман - мимо этих на корабле не пройдешь. Хотя, возможно, такие найдутся на галерах, среди рабов, и пожелают поквитаться с турками? Особенно при условии вознаграждения за труды?

Мужчины переглянулись. Безумный план на глазах становился все более серьезным.

* * *

Турецкое войско целиком еще не подошло, но отдельные соединения уже пытались пройти по польской земле. Уже разбиты были несколько отрядов польских татар, уже разнесли в клочья несколько чамбулов - и уже пару раз перехватили казачьи разъезды подлеца Дорошенко, коего Собесский обещал лично на кол посадить, ежели будет судьба благосклонна. Тысяча человек - большая сила, особенно когда они хорошо вооружены и им помогает каждый человек в окрестностях. Соединения то расходились, то сходились опять, рыскали по дорогам, разбивали отдельные отряды, теряя своих и захватывая в плен чужих, а то и поливая кровью правоверных мусульман родную землю...

Пощады не просили и не давали, отчетливо понимая, что речь сейчас идет не о простой стычке - каждый убитый противник сейчас - это пусть крохотное, но ослабление вражеского войска.

И поляки дрались не за страх, а за совесть.

Впрочем, страх тоже присутствовал. Командирами сотен были поставлены доверенные люди Собесского, а Ян отчетливо пообещал повесить каждого пятого из сотни, коли глупость да гордыня им разум затуманят.

Слов на ветер он не бросал, а потому люди слушались.

И летели, летели донесения в Каменец, а оттуда - королю, в Краков.

Ну а то, что по дороге читал их и Алексей Алексеевич - и говорить не стоит. Впервые чуть ли не за сто лет две страны решили стоять плечом к плечу перед лицом более грозной опасности - и мешать королевской воле никто не осмеливался.

Русское войско спешило к Каменцу на помощь тем, кого в хвост и в гриву колошматили в недавней войне.

Да, бывает и так - распри волков забываются перед лицом медведя. И отступать волки не собирались. Логово с детенышами и самками за спиной... сдохнуть самим, но сомкнув зубы на горле врага.

Такие настроения ходили тогда в польском воинстве.

* * *

Паша Селим смотрел мрачно и зло. А чего ему было радоваться?

Сидит он связанный, в крепости, которая еще вчера его была, перед ним сидят русичи - боярин сидит, и рядом с боярином - отрок в простой одеже. И смотрят на него оба так, что рука сама к плети тянется - отходить наглого раба.

Только вот не рабы то. И плети нет.

И лицо горит с одной стороны.

Когда штурм начался, он дома был. Там его и настигли русские, а когда вязать стали - на лестницу Лейла выбежала. Как узнала, что взят Азов, - на шею первому же солдату кинулась, дрянь такая! В ладоши захлопала!

Он ли ее не холил, не лелеял?! Любимая наложница, с собой взятая... И что? Кинулась на него эта мерзавка, когда уводили, когтями по лицу так проехалась, что кровь потоком хлынула, едва оттащить успели.

Гадюка!

Нельзя русичей в плен брать, надо их уничтожать сразу. Даже самые покорные из них - все равно кинуться могут. Дикого барса не приручишь. Ничего, впредь он умнее будет!

А как пела. Мерзавка! Что угодно моему господину, в моей жизни и смерти волен только мой господин...

Почему-то именно предательство и ненависть покорной еще вчера женщины ранили обиднее всего. Не захват крепости, хотя Селим и понимал, что может не сносить головы, военная удача - вещь хрупкая. Не плен - все равно есть у него деньги на выкуп. А вот это дикое ликование в голубых глазах - свободна! И такая же дикая ненависть, на него обращенная. Ведь ни в чем отказа не было, в жемчуга одевалась, а на родине, небось, сопли подолом вытирала, зимой и летом в лаптях бегала... дрянь!

Боярин произнес несколько слов, кивнул мальчишке - мол, переводи - и тот вдруг заговорил по-турецки, да как! Чисто, отчетливо, не знай паша, что перед ним русский сидит - решил бы, что в Стамбуле оказался. Даже говор похож...

- Вы ли Селим-паша, комендант Азова?

- Я.

Отпираться было глупо, молчать - тоже.

- Боярин Григорий Григорьевич Ромодановский извещает вас, что отныне вы - русский пленник.

- Скажи боярину - я заплачу за свою свободу.

Мальчишка послушно перевел. И Селим увидел, как боярин... покачал головой?! Он - отказывается от денег?! Что происходит?!

- Пока вы будете пленным в крепости. Позднее, возможно, мы вас обменяем на кого-то из русских, - перевел мальчишка.

- Да я... - Паша даже задохнулся от возмущения. Его брат женат на двоюродной сестре великого визиря, он не абы кто в Османской империи, и его - держать в темнице? Как какого-то раба?

- Сколько человек было под вашим командованием?

- Тысяча янычар. Татарские конники...

- Сейчас мы отправимся к сторожевым башням. Не хотим класть людей, поэтому вы прикажете им сдаться.

- А коли нет?

- А коли железом каленым погреем? Али иголки под ногти загоним? Пытать человека долго можно. Все равно ведь сдадутся, но пользы от этого ни вам, ни им не будет. Так что уговаривайте лучше.

Селим угрюмо отвечал на вопросы. Будущее было безрадостным.

* * *

Степан Разин нервничал. Хоть он такого слова и не знал, да и вообще - казачий атаман - не трепетная девица, а все ж таки не на месте сердце было, ой не на месте.

Так уж повелось, что основные вопросы у казаков решались сходкой, на которой право голоса имели только самые уважаемые, самые почтенные казаки. Кто-то уж и правнуков понянчить успел...

Старики.

Память, честь и совесть станицы.

Вот сейчас с ними и предстояло говорить Степану.

Не может им всем по душе быть Дорошенко, тем более что он под турецкую руку подался. Ой, не может.

Только вот и Москва казакам не по душе. Хлеб сеять не дают, да и вообще - коли к человеку как к собаке относиться, что ж удивляться, что вас за руку цапнут?

Границы защищай, а на двор - не ходи, кого получше найдем. Конечно, казакам это не нравилось. И бунты были, и восстания, да и вообще - с Дона выдачи нет. Кто сюда только не бежал.

Только вот...

С Москвой-то вера одна - православные христиане.

А с турками?

Долго ли те ждать будут, чтобы из казаков новых янычар понаделать?

Ой ли...

Да и с Москвой все уже не так просто. Коли б как раньше было - так лучше головой об лед, все едино. А сейчас, когда Алексей Алексеевич потихоньку начинает в свои руки власть прибирать - вольготно казакам стало. Даже не так.

Не вольготно, нет. Нет у них такого права - творить, что душеньке угодно. Спросит царевич с любого за безобразия - и строго спросит. Казак там, не казак...

Напроказил? Отвечай!

Да не просто так, а как на Дону полагается. Девку спортил?

Женись.

Ограбил кого - или убил, ровно тать ночной?

Пожалуй под плети. И не жди пощады.

Только вот и клепать на своих людей царевич никому не позволял. Памятен был Стеньке случай, когда пал в ноги царевичу купец. Дочку его, которая с вечерни шла, снасильничали. Кто?

Да вроде как трое казаков. Прибежала она в растерзанной рубахе, простоволосая, позор в дом принесла... смилуйся, государь-царевич, выдай татей головой.

Кого выдать?

Так, на кого дочка укажет.

Та и указала. Выстроили перед девкой казаков в ряд, она пальчиком ткнула...

Кто другой и разбираться бы не стал. Алексей же Алексеевич принялся сам девице вопросы задавать, потом на место проехал, потом казаков опросил... не было одного из них, Богдашки, на ту пору на Москве, никак он снасильничать не мог. Ошиблась?

Али оговорила?

Продолжили дознание - и оказалось, что был у девицы мил-дружок. То у них все тишь да гладь была, а потом поняла дурочка, что затяжелела, ну и призналась милому. А тот ее взял - да и избил. Плод-то она скинула, чудом домой доползла, да и наплела с три вороха небылиц. И про казаков наплела.

Царевич тогда осерчал. Приказал купцу самому с дочкой своей разбираться, милому дружку - жениться на девке а, кроме того, им совместно поставить казакам полсотни пищалей. За обиду и поклеп. И горе им, коли пищали плохие окажутся.

Вот это было правильно и честно. И Степан искренне надеялся убедить станицы перейти под руку Алексея Алексеевича Романова. То есть сначала - под его лично руку, выбрать его гетманом, а уж потом к Романову.

А что?

Чем он не гетман Правобережной Украины? Опять же, коли Правобережная Украина под него пойдет, там можно и с Левобережной потолковать. А там и до Запорожья очередь дойдет!

Гетман всей Украины Степан Разин! Звучит?

А ему надобно, еще как надобно! Его Татьяна ждет, а она ведь царская дочь, ее абы за кого не отдадут. Мало ли, что он сейчас атаман? Больше надо!

- Степа, старики собираться начали. - Старый друг Остап заглянул в хату. Степан вздохнул, без нужды поправил воротник рубахи, ставший вдруг очень тесным, - и шагнул вперед. Надо старших уважить. Не они его - он их ждать должен.

* * *

Григорий Ромодановский смотрел на Ордина-Нащокина серьезно.

- На, письмо прочти. Я тут государю нашему, Алексею свет Михайловичу отписал, что наш теперь Азов, и крепостцы обе наши...

Воин Афанасьевич взял лист дорогого пергамента, пробежал глазами.

Да, Ромодановский не солгал ни в чем. Так честно и написал, что ими было предпринято два штурма - и в результате второго удалось проникнуть в Азов. А две крепостцы на берегу Дона, между которыми протягивалась цепь, чтобы там корабли не ходили...

Стоило Азов взять, как там турки сами сдались.

А куда они?

Без помощи, без поддержки, без... да безо всего, отрезанные от любой помощи? Их и просто голодом заморить несложно. И турки это понимали лучше остальных, а потому...

Ромодановский честно писал, что Ордин-Нащокин оказал неоценимую помощь, хвалил его всячески, подчеркивал, что без него не справился бы. Что ж, все честно. Так и договаривались, чтобы царевичевых воспитанников не светить лишний раз, государь царевич особливо о том просил.

Дочитав, Воин Афанасьевич поднял глаза на боярина.

- Благодарствую за ласку, за честь...

- Не скоморошествуй.

Ромодановский самолично свернул свиток, накапал сургуча, запечатал, потом уложил еще в несколько пакетов - и при Воине Афанасьевиче отдал гонцу. И только потом опять обратил внимание на собеседника.

- Можешь ты царевичу отписать?

- Могу. О чем?

- Зимовать мы здесь будем, на Керчь только весной идти можно, а покамест будем степь от поганых чистить да православных людей из рабства вызволять. Хотелось бы побольше сего зелья чудного, да ко времени. Чтобы шли мы вооруженными.

Воин Афанасьевич задумался.

- Отпишу, конечно. Только зелья немного, а людей, кои с ним работать обучены, и того менее.

- А сколько ни даст - все равно в ножки поклонюсь. Да и ребят его принял бы с удовольствием.

- А ведь хорошие ребята, а?

- Что есть - то есть. Умные, неболтливые, исполнительные... молодец Алексей Алексеевич.

Воин Афанасьевич чуть улыбнулся краешками губ.

Молодец?

Вот именно. И верных людей у него много будет, ой много. Он - из первых. И дай Бог.

* * *
Тимофей Васильевич Тургенев, воевода Царицынский, сын боярский, читал грамотку от государя.

И только головой качал в изумлении. Государь писал, что поход на Крым начался и, стало быть, пойдут оттуда пленные христиане.

А потому Тимофею надлежит построить для них приюты. А еще - разобраться с бумагами, кои ему отдельно доставят. Будем Волгу с Доном каналом соединять. А удобнее всего это начинать из Царицына.

Мужчина только головой покачал.

Эвон как государь размахнулся!

А и то верно!

Коли удастся пленных освободить, куда им идти-то? Ни кола, ни двора... на дорогах разбойничать?

Нет, это дело нехорошее. А царь их к делу приставит. Опять же, канал между Волгой и Доном - это важно. Это нужно. Это большие деньги принести может, особливо ежели Азов взять удастся. Но государь приказывает так, словно все сделано будет.

А ему-то что судить?

Глупостью Тимофей не отличался. Скорее наоборот, воевать он не любил, а вот в купеческих делах рассуждал споро.

Канал?

Это работа, это деньги, это впоследствии много всего выгодного, тем паче тут государь цельный пакет с бумагами приложил...

Когда Тимофей в них разобрался, ему оставалось только головой покачать. Тут было проработано все. И длина, и устройство шлюзов, и постройка деревень вдоль канала...

А еще на строительстве предусматривалось использование пленных - тех не жалко, не свои же.

Тимофей не знал, что Софья предусматривала на строительстве канала еще и использование динамита. А что?

На строительстве Панамского канала можно, а тут нельзя?

Да без подручных средств тут придется пахать и пахать, не разгибая спины, еще и не одно поколение. Нет уж, ежели все правильно просчитать...

А вот это Софья как раз могла сделать. Профессия такая - строитель. Пусть она потом и ушла в бизнес, но вложенные в институте знания не забывала, да и переселение в тело ребенка позволило многое вспомнить и обновить.

Воеводе оставалось только качать головой. Но царь приказал...

А значит, надо начинать строить жилье для тех, кто прибудет, надо заготавливать продукты, надо прикупать одежду, надо...

Да много всего надо. По счастью, царь-батюшка, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, прислал и денег, и даже расписал, что и сколько может стоить, что понадобится, в каких количествах...

Слова «смета» Тимофей не знал. А Софья писала все очень примерно, реального масштаба она пока себе не представляла. Но на первое время сойдет, а потом будем посмотреть, и ежели что...

Вообще, строительство - отличная вещь. При условии неусыпного контроля за средствами и результатами, оно позволяет поднять и сельское хозяйство, и промышленность, и торговлю. Дай только время. А время пока было.

Чем они хуже турок? Селим, вон, сколько лет назад хотел то же самое сделать, просто силенок не хватило, ну так он и про динамит не знал, и вообще не на своей земле хозяйничал! А Софье и карты в руки. А точнее - ее брату. Царевичу, любимому уже всей землей православной. Чем не пиар-акция?

* * *

Француз Поль Мелье, марселец, смотрел на сидящего перед ним мужчину.

Высокий, лет сорока, глаза ясные, умные, волосы темные, одет, конечно, по-варварски, но, во имя Господа, где в этом кошмаре можно взять нормальную одежду? Кошмар именовался крепостью Азов, а Поль там оказался по воле случая.

Родившись в Марселе, Поль с малолетства бредил кораблями, и когда ему исполнилось десять, таки устроился юнгой на галеру. Потом было много всего.

И слезы, и трепки, и раны, но к тридцати годам мужчина стал боцманом, и видит Пресвятая Дева Мария, - хорошим боцманом. Хотел бы стать капитаном, да вот беда - для того свой корабль нужен. Или хотя бы дворянский титул. А коли нет у тебя ничего, кроме рук да головы светлой, высоко тебе не подняться. Хоть и думал Поль часто, что способен на большее, да кто ж даст?

И ходил он под командованием шевалье д'Лейна, откровенно говоря, дурака и пьяницы, на «Червонной Розе» по Средиземному морю. Не повезло.

Турки, будь они прокляты.

Налетели аж тремя галерами, взяли на абордаж... и те, кто выжил, позавидовали мертвым. Одно утешение было - что капитана положили в бою, туда ему за ребят и дорога была. Ведь был, был шанс выскочить, так нет же! Полез спьяну! Следующий год Поль провел прикованным к веслу турецкой галеры. Отвратительная пища, тухлая вода, бич надсмотрщика... ему хотелось умереть, но мужчина стискивал зубы. Самоубийство - грех, к тому же... вдруг его освободят или выкупят? Бывало всякое...

И его надежда сбылась.

Поль плохо представлял себе, что произошло, - он был прикован на галере. Просто среди ночи что-то громыхнуло, поднялось зарево на полнеба - и сгинуло, а потом, ближе к утру пришли русские. Всех расспросили - кто, откуда, чем занимался, переписали, расковали, перевязали раны, накормили и напоили, поселили в опустевшие дома по нескольку человек, чуть ли не десятком, но никто не протестовал. Буянить тоже никто не решался. Русские слыли дикарями, с которыми опасно связываться. Обидно ведь будет потерять жизнь на пороге свободы? Или ежели тебя медведям скормят, или в Сибирь отправят, а там такой холод, что вороны на лету падают...

К тому ж и правила поведения им объяснили достаточно быстро.

Сидеть и не дергаться. Тогда и жив останешься, и домой вернешься.

Одним словом - недавние узники сидели тихо аж два дня. На третий к ним в дом пришли. Молодой человек в странной одежде поинтересовался, есть ли среди спасенных моряки - и не желают ли господа поработать по специальности за хорошие деньги.

Конечно, Поль тут же сделал стойку.

В родном Марселе его ждала семья. И то, что отец попал на галеры, наверняка сильно ударило по бюджету. А дочкам нужно приданое...

Мужчина выслушал Поля, кивнул - и попросил его прийти к полудню на площадь. Там перед моряками и выступил boyarin Romodanovski. Как понял Поль - это нечто вроде графа или герцога, только на Руси.

Вот граф и разъяснил, что освобожденных, конечно, отправят домой, но будет это не сразу. Их надобно будет отправить вверх по Дону, затем по Волге до Риги - одним словом, это долго и дорого. Само собой, они ж не звери, чтобы людям не помочь, кто захочет - тех отправим. Но вот чтобы было проще и быстрее, не хотят ли господа помочь своим освободителям за хорошие деньги? В чем?

Есть корабли. Гребцами обеспечим. Нужны люди, чтобы провести корабли вдоль побережья. Куда?

Военная тайна. Опосля узнаете, но это не так далеко.

Сможете? Возьметесь?

Хорошо заплатим, поможем на родину вернуться, а кто остаться пожелает - так и тут поможем.

Долго Поль не раздумывал. И с подлыми язычниками поквитаться хотелось, и денег за это получить, да и Азовское море - это не Средиземное. К тому ж пойдет эскадра в несколько десятков кораблей, так что с пиратами разберемся.

Это, конечно, не прямо сейчас. Для начала надобно Азов за собой удержать, посмотреть, чем у турок война с ляхами кончится, стены укрепить, корабли сюда перегнать - есть они, просто быстро их сюда заполучить не выйдет, опять же, команды сбить...

Поль слушал со все возрастающим изумлением. И понимал - в этом году он домой не попадет. Но это-то ладно, он и вовсе не чаял в живых остаться.

А вот когда боярин сообщил, что сейчас ребята всех перепишут, кто пожелает остаться, жалованье им платить будут, да еще и часть жалованья постараются передать на родину, надобно только сказать, куда, кому и сколько... Тех, кто не захочет остаться, все равно отправлять домой будут, вот с ними и передадут. Так что пусть господа сами решают.

Вот тут изумление Поля достигло пика.

Но... а что он терял?

Остаться? Попробовать заработать у этих русских?

Надо попробовать! И после выступления Поль, не раздумывая, направился к одному из специально установленных на площади столов, за которыми сидели молодые, лет по пятнадцать-шестнадцать, мальчишки. Кстати - отлично говорящие по-латыни, по-аглицки, ну и по-французски тоже. Так что проблем с пониманием у Поля не возникло. А услышав о сумме жалованья, он окончательно решился.

Остаемся!

Надо ж туркам отплатить за все?

Еще как! Тем более - за хорошие деньги и с умными людьми.

* * *

Равиль смотрел на реку. Молодой татарин был красив, умен, силен и уже имел под своим началом отряд в два десятка воинов. Что ж удивительного, что его послали на разведку?

Завтра-послезавтра к Днестру подойдет авангард султанского воинства - и надобно было все проверить. Тихо ли, спокойно ли, нет ли засады...

То есть - сейчас мужчинам надо было переправиться через Днестр, проехаться по польской земле и вернуться назад.

А - не хотелось.

И так тишина стояла, разве что вскрикивала время от времени какая-то ночная птица.

Сейчас через реку, вымокнуть, потом еще там искать то, чего нету, потом обратно - опять вымокнуть... не хотелось. Днестр здесь был хоть и не сильно глубоким - пешему человеку по шею, но широким и достаточно коварным. Окатить водой могло только так.

Переправляться было необходимо...

- Кто-то шевелится? - подал голос один из воинов, вглядываясь в темноту.

Мужчины пригляделись...

Вшухххх!!!

Несколько стрел с наконечниками, обмотанными горящей паклей, прорезали воздух. Одна за другой.

И следом - полился настоящий смертельный дождь.

Хороший лучник может выпустить до десятка стрел в минуту. А вот хороших доспехов у татар не было.

Не так уж и много было бродов, по которым можно переправиться с войском именно на этом направлении. И устроить рядом с ними засады было несложно. Далеко не глупцом был пан Володыевский и понимал, что бить волка надобно, покамест он бежит по лесу, а не тогда, когда зверь уже пытается сомкнуть зубы у тебя на горле.

Посадить у каждого брода по десятку хороших лучников, приставить к ним по полусотне воинов для охраны - и готовить действительно серьезные засады, полагаясь на донесения своих шпионов.

А что еще оставалось делать?

Конечно, первые татарские дозоры пропустили. Но сегодня этого делать было никак нельзя. Оставались считаные часы до подхода турецкого авангарда, а сделать надо было еще очень много.

Равиль полег первым - поляки, как и все военные люди, сначала выбивали командующих. Кого-то понесли раненые и обожженные лошади, кто-то попал под стрелы... да не так и много татар было - для умелых лучников на хорошо подготовленной позиции на один зуб.

Впрочем, скоро, совсем скоро они должны будут сняться с места и уйти.

Здесь начнется иная война.

* * *

Второго августа султанское войско подошло к берегу Днестра. Теперь их сдерживал только Жванец. Захватить его, разбить Каменец-Подольский, а там идти полным ходом на Бучач и Львов. Казалось, никто и ничто не помешает этому плану...

Ан нет.

Первый удар ждал турок именно здесь. Тщательно подготовленный Володыевским, Собесским и Лянцкоронским.

Переправа...

Не то чтобы слишком узок был Днестр в этом месте, зато мелководен и небыстр, что позволяло людям легко переправить лошадей и самим на плотах переправиться без опасения.

Сидя на горячем жеребце, взирал на светлую речку сын Мерзифонлу Кара Мустафы паши - паша Мурад. Он желал лично наблюдать за переправой, видя, как неисчислимое войско переходит реку - и земля Польская дрожит под его ногами.

Кроме того, попросился он у отца сюда, чтобы показать свой ум и свои таланты. А то как же?

Он ведь тоже из семейства Кепрюлю и тоже может стать великим визирем. А для этого надобно прославить себя делами и иметь поддержку янычар.

Но начать придется здесь и сейчас, с татарами. А основные силы подойдут позднее.

Все-таки сто тысяч - громадное войско и в походе оно растягивается на километры.

Не знал паша того, что и за ним наблюдали, давно рассчитав, где будет он переходить, ибо брод этот был хотя и не единственным, но самым удобным из всех, что были в округе. А потом привезти сюда с десяток металлических пушек и пару десятков бронзовых, дешевых, обшитых кожей, которые легко было наклепать, но так же легко они и приходили в негодность, таких, что легко делались еще во время Тридцатилетней войны, замаскировать их в прибрежных кустах и поручить Казимиру Гумецкому, который ждал своего мига с нетерпением...

Вот и сейчас мужчина смотрел на юного турка со злорадной усмешкой человека, знающего более, чем тот... и это оправдалось.

Он ждал, пока в воду не вошло больше сотни человек, пока не начали грузить на плоты какое-то снаряжение, а вот потом...

Их пушки были установлены так, чтобы накрывать и берег, и реку...

А еще...

В реке густо были натыканы колья. Небольшие, длиной всего лишь с локоть - и не сразу же у берега, а поглубже, там, где течение Днестра скрывало опасность от людей. Но этого хватит с лихвой. Они как раз успели войти почти до кольев, почти, вот туда, еще чуть-чуть...

Достаточно!!!

Еще немного - и ловушка будет обнаружена, этого нельзя допустить.

Казимир сам лично навел дуло пушки на всадника, перекрестился, благочестиво возведя глаза к небу - и кивнул пушкарям.

- Огонь!

От похода этого ждали турки богатой добычи, светлокожих невольниц, огня, веселья и денег, взятых в захваченных городах. Но вот чего не ожидали они - это того, что с берега шарахнут по ним пушки. Картечью.

Скашивая, словно траву, животных, людей на плотах, сея панику и сумятицу.

Пушкари стреляли, как заранее договорено. Сначала две пушки, через минуту следующие две, и еще через минуту две... так было время и охладить, и перезарядить, хоть пушкари и с ног сбивались, да такая стрельба позволяла больше уничтожить супостатов.

Паша Мурад, командующий переправой, остался жив. Разброс у пушек был весьма велик, так что, как ни ругался Казимир, поминая каких-то чертей - турок остался невредим. А вот про остальных сказать этого было уже нельзя.

Алым окрасились воды Днестра в этот день...

Сминая и давя друг друга, бросились от берега татары.

Те же, кто решил броситься вперед и задавить дерзких негодяев, - напоролись на колья, и их добили следующими выстрелами. Благо давно было оговорено, кто и по каким участкам стреляет, даже пристрелялись разок, пока все чисто было.

Татары вообще не отличались храбростью, и неизвестно, от чего они пострадали больше, - от паники, распространившейся по рядам, или от пушек, а батарея вела свой огонь, покамест не кончились снаряды, и было их много. Кто уцелел - бросились от берега, давя своих же, внося беспорядок и сея смятение в рядах турецкого войска...

Не меньше тысячи людей полегло под огнем храбрецов.

Но вот все реже стреляла батарея, все меньше слышался басовитый пушечный рокот - и опять осмелели османы. А пуще того - паша Мурад.

Эти негодяи смеют противиться ЕМУ?!

Руке наместника Аллаха на земле?!

Да как они вообще смеют?!

Ему бы подождать, пока подойдут пушки, пока... но это ведь означало признаться в своей некомпетентности! Попросить помощи... нет, этого он не мог себе позволить. К тому же, татар ему жалко не было. А доложить, что они справились с засадой, - куда как более выгодно для карьеры, чем докладывать, что вот - мы тут сидим и вас ждем.

Кровь вскипела в жилах у мальчишки - и вторую атаку он возглавил сам.

Опять волна людей нахлынула на берег - и пушки молчали. И опять молчали они, пока не дошли враги до середины Днестра.

Ужасен был первый залп, но второй вышел еще страшнее.

Пушкари стреляли до тех пор, пока пушки не раскалились в их руках, стреляли, пока две пушки просто не вышли из строя - бронзовые стволы слишком быстро прогорали, стреляли...

И опять окрасились воды великой реки алым, и опять понесла она вниз тела людей и лошадей, и опять отхлынули враги. Кто-то умер от меткого выстрела, кого-то унесло вниз по течению... Опять замолчала батарея, стрелявшая до последнего, но теперь не торопились уже завоеватели на переправу, понимая, что и еще раз...

К тому же погиб и паша Мурад, который командовал атакой с берега. Казимиру удалось-таки достать его метким залпом - и камешек, ударивший в висок, положил конец блистательной карьере молодого полководца.

А третьего раза и не вышло.

Вопя и нахлестывая коней, вылетела из-за холмов татарская конница. Это молодой татарский мурза по имени Абузяр, поняв, что здесь переправиться не удастся, отдал приказ своим людям, взял три сотни всадников с собой и переправился выше по течению Днестра, где было неудобно, зато и их никто там не ждал.

Шестеро человек унесло вниз по течению, девять лошадей, но оставшиеся, движимые благородным чувством мести, взлетели на коней и помчались на врагов, мечтая разорвать и растерзать их...

Сейчас они сомнут дерзких, сейчас растопчут их копытами своих коней, даже не обагряя сабель...

Но что это?

Всего три человека стоят у пушек и смотрят так, словно это они - победители?

Но почему не бегут они, не кричат от ужаса, не умоляют пощадить их жалкие жизни? Абузяру задуматься бы над этим, но молодость не позволила ему усомниться в близкой победе.

Он первым подлетел к пушкарям, но сделать ничего не успел.

Старик, докуривавший трубку, усмехнулся - и сунул факел в груду заранее приготовленного пороха.

Взрыв был страшен.

Абузяр погиб на месте, как и еще более сотни татар. А оставшиеся были в таком жалком состоянии, что вряд ли смогли бы сражаться в ближайшее время. Их сильно посекло осколками картечи, коя еще оставалась, да и взорвавшиеся пушки - не подарок.

Погибли трое поляков, которые сами пожелали остаться на месте после того, как кончились заряды. Не желая губить людей понапрасну, Лянцкоронский предположил, что турки просто переправятся выше или ниже - и вырежут заставу. Перекрыть весь Днестр поляки не смогли бы, оборонять батарею - тоже возможности не было, так что же оставалось?

Да только одно.

Пару десятков человек вдоль берега, пару десятков лошадей к пушкарям, как только переправятся - батарею известить, кто захочет уйти - пусть уходят, кто решит остаться...

И решили. Остался старый Збышек, остались Янко и Михал. Все трое уже в той поре, когда снег обильно выпадает на волосы и сражаться уже нет сил, но и родную землю, и близких своих отдавать на поругание врагу нельзя... и сердце бьется, как у молодого.

А особливо весело было Михалу, у коего о позатом годе дочь умыкнули и продали, говорят, на турецком базаре. Вот за родное дитя и отплатил сейчас старый артиллерист. С лихвой отплатил, взяв вражеских жизней за свою поболее тысячи.

Все снаряды, которые оставались, весь порох... рвануло так, что черти в аду уважительно покачали головами - на что только не пойдут эти люди ради своей победы! Опять надобно дыру в крыше замазывать - весь ад с волос штукатурку стряхивает!

Заранее был подготовлен заряд, обложены мелким щебнем бочки с порохом, а рассчитать время горения фитиля для опытного пушкаря - задачка пустяковая.

В тот день переправа шла очень плохо. Подошли еще части, Днестр перешло не более семи тысяч человек, встали лагерем, кое-как похоронили убитых... настроение у всех было плохим. Еще воевать не начали, а уж такие потери?

Что-то дальше будет?

* * *

А дальше было вот что.

Подлесок, лощина, конница, предрассветный час, когда останавливается все, когда особенно темно и кажется, что день никогда не наступит, когда буйствует нечисть, а сон особенно крепок, когда голос говорящего человека разносится далеко вокруг, а потому говорит он очень тихо, но его все равно слышно, когда ночной ветер шепчет о страхе и крови...

Но сейчас шептал он совсем о другом. Да кто может понять речи вольного ветра?

А потому улетает он из лощины, в которой стоит почти мертвая тишина. Разве что чуть потрескивают факелы да иногда переступит с ноги на ногу, всхрапнув, какая-нибудь лошадь.

- Паны ясновельможные! Не для себя прошу - для родины нашей. Пусть не топчет вражеская нога ее землю! Коли нападем мы на супостата, так большой урон нанесем ему сейчас. Зарекутся басурмане приходить к нам, не станут ходить в набеги! Мы еще их змеиное гнездо выжжем. За матерей своих, за сестер, за жен и дочерей! Все ли готовы к бою?

Рева не было. Мужчины просто склоняли головы. Володыевский оглядывал их. Сегодня ему вести в бой почти тысячу человек, эту честь он выпросил у Собесского, упирая на то, что в городе покамест все и так идет неплохо, а ему бы хоть ненадолго на простор. Ян не стал спорить, но приказал вернуться. Он уже оценил по достоинству Ежи - как лихого рубаку и хорошего командира, но без сильных амбиций.

До последнего глядела Ежи вслед его любовь, его Басенька, но ни плакать, ни уговаривать рыцаря остаться даже и не пыталась. Понимала, что может, и послушается он ее, да горше смерти будет храбрецу подобная доля. И знал Ежи, что как только скроется с ее глаз отряд - пойдет она в костел и станет молиться денно и нощно, чтобы сберегла его Матерь Божия от пуль и сабель. Чтобы сохранила его любовь той, которая стала его дыханием, его сердцем, его верой и небом. Порознь они жить уже никогда не смогут - не живет разрубленное надвое тело...

Не столько ради родины шел он на бой, сколько ради любимой женщины, надеясь, что после войны и дети будут у них, и счастье, которого оба так жаждали - и не могли осознать в полной мере, пока родную землю сотрясали войны и невзгоды.

- Все ли знают свои задачи?

Мужчины закивали. Кое-кто проверил мешки у седел.

- Тогда - вперед!

Почти тысяча всадников ринулась волной на берег.

Турки, усталые после переправы, не успели оказать достойного сопротивления.

Не говоря уж о том, чтобы как следует обустроить лагерь. Пока подошли, пока переправились, костеря подлых ляхов на чем свет стоит и чистя переправу от кольев, пока похоронили своих мертвых - не оставлять же, чтобы зараза пошла, тут еще войску идти - да и не ждали они нападения. Просто не ждали. Разве бывает так, чтобы мышь на кошку кидалась?

К тому ж, переправились через реку больше татары, которые понадеялись на коней и свое чутье. Но зря...

Их топтали, рубили, жгли, молча - и это было страшно. Только сверкали в темноте белые зубы на выпачканных сажей лицах, сверкали сабли да развевались белые шарфы, повязанные на руку, дабы отличать своих от чужих.

Турки и татары кричали, бегали, пытались спрятаться в темноте - все было бесполезно. Только в паре мест вспыхнуло сопротивление, но кто мог противиться конникам, которых вел сам Ежи Володыевский?

Лихой пан был страшен. Он рубился с седла, как бог, разваливая противников от плеча до пояса, резал турок и татар, как баранов, - и никто не мог противостоять ему.

На противоположном берегу увидели, подняли тревогу, но поздно, слишком поздно... да и плоты покамест еще здесь...

Огня на них - и смолы! Пусть горят, пусть полыхают! Каждый день - наш!

- Огонь!!!

И громовой в ночной тиши сигнал, после которого ярко вспыхивают факелы.

Ежи знал, что захватить оружие или припасы не удастся. У них только одна возможность - налететь, ударить, пока не заговорили пушки, предусмотрительно выставленные турками на том берегу - и они торопились. И успевали, в последнюю минуту, но успевали...

Каждый кавалерист в эту ночь убил самое меньшее по три противника, а иные и поболее десятка. Кого стоптали конями, кого просто сбили с ног - никто не разбирался. Потому что на плоты, на шатры, на мешки летела заранее нарезанная веревка с кусками смолы - и вспыхивала ярким пламенем. И попробуй, потуши!

- Все назад!!! Отходим!!!

Володыевский кричал что есть силы - и держащийся рядом оруженосец тут же протрубил в рог, подавая сигнал, его подхватили другие рога - и вся масса конников хлынула прочь от потоптанного и поруганного лагеря, дорезая по дороге тех турок, которые попадались под копыта коней.

Они успели уйти в последний момент, когда заговорили турецкие пушки. На том берегу поняли, что беречь своих больше не стоит, они все равно погибают - и надо наносить хоть какой урон врагу. Именно потому поджигали в последний момент и только несколько десятков человек. И они тоже ушли без потерь. Напротив, турки нанесли себе большой урон своими же ядрами, не разобравшись, что врагов уже нет и мстить некому...

Из переправившихся через Днестр семи тысяч янычар в эту ночь в живых осталось не более полутора-двух тысяч - и то раненых, обожженных, измученных - негодных для боя.

И впервые султан задумался, стоит ли ему продолжать поход. Не успев переправиться, он потерял уже почти семь тысяч человек убитыми, пару тысяч ранеными и обожженными - и начал подозревать, что это только начало.

Но войско требовало добычи, татары требовали добычи - и ему приходилось двигаться вперед и только вперед.

А вдалеке, там, где не могла догнать отряд никакая погоня, у самого Жванецкого замка, пускали по кругу фляги с вином конники, делая по нескольку глотков за храброго пана Володыевского, с которым и в турецкий лагерь - и к чертям в зубы не страшно!

Ура пану Володыевскому!

* * *

- Душенька, счастье-то у нас какое!

Любушка поглядела на мужа. Веселый, глаза горят, улыбка до ушей - одно слово, что царь, а так - дитя малое.

- Что случилось, радость моя?

- Ромодановский Азов взял!

- Как?!!

Любушка ахнула от восторга. Она-то сейчас не могла, как ранее, ходить в тронный зал да из-за занавесочки все разговоры слушать, не до того ей было. Владимир, хоть и спокойным младенцем был, а все ж чадушко пока не оставишь, и полгодика ему еще не сравнялось. Поневоле рядом будешь.

Алексей Михайлович принялся рассказывать. Подробностей Григорий не написал, а отписал только, что Азов взят, что хорошо бы теперь весной и на Керчь пойти, и писал, что для того надобно.

- Хорошо-то как! Родной мой, а что теперь будет-то?

Алексей Михайлович чуть призадумался. Пожал плечами.

- Это во многом от поляков зависит. - Люба смотрела с таким интересом, что муж тут же принялся просвещать ее. Женщина старательно запоминала - для Софьи. Предательством она это не считала, ибо на своей шкуре поняла, что Софья плохого не сделает ни ей, ни мужу. А знать надо - мало ли кто государю в уши напоет? Он и поверит, а люди пострадают. Всем хорош ее Алешенька, да вот ведь беда - мягок он избыточно, к людям добр, иногда и хорошо это, а иногда и беда приключиться может.

По словам государя выходило, что коли победят поляки османов, отбросят со своей земли - тут уж надо будет всем миром подниматься - и бить басурман поганых! Да так, чтобы перья летели во все стороны! С Корибутом договариваться, с Римской империей, с Данией, Швецией, Францией... да со всеми! И - бить! Тогда и на Крым пойти можно. Пусть даже не поддержат Русь, войсками не помогут - не страшно сие, найдется, откуда войска взять. С теми же персами поговорить можно...

Лишь бы не мешали, а мешать-то и не будут. Не по душе никому османское чванство, да и откусить от них кое-что можно... Ослабевшую акулу рвать будут все и с удовольствием, коли и не разорвут, так ослабят.

А вот ежели победят турки...

Тогда куда как сложнее будет. Но все равно справимся, одолеем поганых! Просто повоевать придется намного дольше, а народишко и так недоволен. Едва из польской войны вынырнули...

Так что покамест отписать Ромодановскому, что все он правильно делает - и пусть продолжает степь щипать, своих выручать, татарские гнезда разорять... поделом им!

А дальше... посмотрим. Но готовиться будем к худшему.

Любаша слушала, запоминала и думала, что ей повезло.

Ее сын не должен узнать тяжесть короны. Дураки думают, что власть - в радость дается. Глупцы!

Нет, коли повезет ей - Алексей Алексеевич после отца царем станет, а Володя - при нем, братиком любимым останется. И не надобно малышу той власти, никак не надобно.

Ибо иго это из тех, что страшнее тернового венца.

* * *

А тем временем в крымской степи смотрел на небо пастушок Наиль.

Мальчишке и десяти лет не было. И сейчас пас он овец, смотрел на звезды и чувствовал себя несчастным.

А с чего тут быть счастливым? Семья бедная, отец его на соседа батрачит, мать с утра до ночи по хозяйству крутится, сам он пасет овец у Рашида, чтобы хоть с голоду не сдохнуть, шатер худой...

И что самое плохое - отец даже на войну не идет! Пошел бы - так, глядишь, коня бы пригнал, или деньгу привез, пленника привел, а лучше двух-трех. Вот у соседа целых шесть русских рабов живут, да две женщины, куда как хорошо...

Конечно, сам он может с утра до вечера только на диване лежать. Да еще махать плеткой. А что делать, ежели эти ленивые русские твари ничего сделать нормально не могут?

Да Аллах для того и предназначил русичей, чтобы они служили рабами для правоверных.

Вот когда он, Наиль, станет взрослым, он обязательно станет воином и пойдет в набег! Он докажет свое мужество и приволочет на аркане себе раба. А лучше нескольких, чтобы никогда больше самому не возиться с овцами.

Тупые грязные твари, почти как рабы...

И обязательно надо себе будет привести рабыню. Видел он такую у Шамиля - высокая, пышная, волосы светлые... жаль, глупа до невозможности, ни одного словечка не понимает, но для женщины это не так плохо. Чем красивее и глупее женщина, тем лучше.

Конечно, у него обязательно будет жена. А лучше - четыре жены, как завещал пророк. И штуки три наложниц, не меньше...

Размышления мальчишки прервал стук копыт.

Кто-то едет?

Да, наверное... Наиль лежал на земле, а по ней звуки далеко разносятся.

Пастушонок приподнялся на локте, вглядываясь в даль. Но в темноте видно было плохо, а потом что-то вспыхнуло на горизонте. Там, где стояло его селение.

Мальчишка подорвался с земли, вскочил, заметался, но из темноты на свет его маленького костерка вылетела стрела, клюнула парнишку в горло - и степная земля окрасилась алым.

Так и оборвалась жизнь великого воина...

Из темноты выехали несколько фигур, не обращая внимания на разбегающихся овец.

- Мальчишка совсем...

- Из волчат овцы не вырастают. Сам знаешь, чем позже тревога пойдет...

- Знаю.

Такие дозоры были разосланы по степи в разные стороны с крепким наказом - уничтожать всех, кто встретится им на пути. В крайнем случае - брать в плен, но лучше, конечно, убивать. Пусть не летит молва от селения к селению, чем позже татарва спохватится, тем лучше будет.

Мальчишку, конечно, было жалко, но Ордин-Нащокин, не будь дурак, назначил в эти дозоры тех, кто хоть краем пострадал от набегов. У кого близких увели, дом сожгли...

Само собой, эти люди стреляли без размышлений и не оплакивали потом погибших от их руки.

А в селении творился ад. Или, как фыркнула бы Софья, - полноценная зачистка местности.

Русские войска на территории Крыма не ходили единым кулаком. Примерно десять тысяч человек были разбиты на соединения по триста-четыреста воинов. Двести калмыцких или башкирских конников, сто или двести пешцев. И задание было дано простое. Увидел селение татарское - сровняй его с землей.

Отряд в сто человек шел по улице, складывая в кучки всех, кто бросался на воинов с оружием в руках. Этих в плен не брали, не глядя - старик, женщина, ребенок... взял в руки оружие - сдохни. Поднял оружие на русского - тем более сдохни!

Если стрелецкие клинки не успевали, из темноты летели стрелы. Каждое селение сначала окружалось конными, а уж потом начиналась работа.

Мужчины связывались и укладывались ровными рядами. К ним присоединялись женщины, а там и дети. Малышей до пяти лет относили в отдельные телеги, не особенно разбирая, где дети богачей, где бедняков - ни к чему. Этих детей отвезут на Русь, где и воспитают православными. Это уже распорядился Ордин-Нащокин. Два года?

Да, малышня. Но почему бы и не взять чуть постарше? Много ли человек помнят свою жизнь до пяти лет?

Пленных освобождали, срывая с них ошейники и цепи. Впрочем, воспринимали это все по-разному. И иногда освобожденные русичи кидались на своих мучителей, да так, что воины и не думали их оттаскивать. В горло вцеплялись едва ли не зубами...

А поскольку до конвенций здесь еще не доросли, ратники и не думали останавливать бывших рабов. Они-то не всегда разберутся, а ежели этот человек такая сволочь - может, лучше ему и не жить?

Пусть рабы сами сведут счеты со своими мучителями - завоевателям работы меньше.

К рассвету все было закончено.

Пленные стояли отдельно, кто понурившись, кто ненавидяще сверкая глазами. Рабы споро грузили в телеги все ценное, что можно было найти в селении. Кому еще и знать, что где лежит, как не им? Потом дома подожгут и уйдут. И останется тут только пепел.

Скотина?

Всю с собой не заберешь, но кое-что можно. И пища, опять же...

Пленных допросить, рабам объяснить, что и как, проводить к тракту, а там уж дорога прямая. Пусть идут к Азову. А оттуда их направят дальше. Поднимутся по Дону, кто до Царицына, кто и еще повыше. Туда же и пленных. Но тех сразу примут в Царицыне и определят на строительство канала, нечего зря время терять. Хватит терпеть налеты из степи. Пришла пора поквитаться за разоренные русские селения, за убитых, за тех, кого в рабство увели...

Кажется, татары это понимали. И не ждали для себя ничего хорошего.

* * *

- Как дела, тетушка?

Софья смотрела на Ирину чуть насмешливо, даже дерзко, но на этот раз царевна не обиделась.

Как дела? Да уж было чем похвалиться.

- Первую партию вернувшихся примем легко. Человек пятьсот разместим...

- Тетя, мало! Их ведь не пятьсот будет! Их тысячи пойдут! Сколько эти твари на нашей земле разбойничали! Скольких в полон увели!

- Ты дослушай, племянница! Человек пятьсот - это только женщин и детей. С монахинями переговорено, по другим монастырям я приказала клич кинуть - будет кому и ухаживать, и успокаивать. Человек пятьсот расселим по домам в деревнях, а в казармах поместим только мужчин. Детям тоже место будет - строятся твои короба...

Софья кивнула. Она сама и нарисовала стандартный детский садик на сотню детей. Кухня, столовая, спальни казарменного типа, учебные классы... Да, для мастеров такой проект оказался новостью, но построить они его могли. Пусть пока строилось одно здание - Софья планировала построить их штук пять, чтобы делить детей по возрасту, а из садика направлять сразу в царевичеву школу. Кстати, надо еще одну школу построить, только более военного типа, но это чуть позднее. Сначала садики, а потом у нее еще года три-четыре будет. Зря, конечно, Ордин-Нащокин решил брать детей до пяти лет, но... теперь уж не перерешишь. Не топить же их в речке?

- Вот и отлично.

- Мужчин, я так понимаю...

- Кто захочет по домам - выдадим подъемные, и пусть идут. Кто не захочет - пусть отправляются на Волго-Дон.

- Легко ты царской казной распоряжаешься, племянница.

Софья только фыркнула.

- Тетя, так не царской, неуж ты не знаешь?

- Вот как?

- Царской казны тут третья часть, остальное из других источников идет. Алеша даром времени не терял, в Дьяково сидя, у него и корабли есть, и золото на Урале добывается, и изумруды недавно нашлись...

- А...

- А батюшка, конечно, об этом знает. Но сам сказал, что эти деньги не в казну пойдут, а на богоугодное дело. Не было их в казне - нечего и разворовывать. А то, эвон, Милославский, губы раскатал и ручки протянул...

Ирина покачала головой.

- Родня он тебе...

- И что? Коли родня, так тащить надо все, что гвоздями не приколочено? Нет уж, родня отдельно, казна отдельно, не то не напасешься.

Это Софья еще умолчала о том, как Иван Милославский пытался влезть в казну царевичевой школы под предлогом родственной помощи. Алексей ему тогда высказал много всего хорошего...

Иван, кстати, оказался понятливым и больше руки не тянул, поскольку про государеву казну разговора не было.

- Да, Соня, гляжу я на тебя и удивляюсь, откуда что берется?

- Тетя, так ты на себя погляди? То сидела смирно, а сейчас? Командуешь, вон, распоряжаешься...

Ирина потупила глаза. Ну да.

Командовала, распоряжалась - и прекрасно себя чувствовала. Властности у нее хватало, в бабку пошла, просто раньше реализоваться было негде. А сейчас-то...

К тому же Софья все устроила хитро. Для всех царевна Ирина на богомолье в монастыре, бояре не шумят, а она тут и за строительством надзирает, и с монахинями договаривается, и по деревням ездит, со старостами разговаривает... не подобает сие царской дочери?

Так ведь никто и не запретил. А нет запрета - нет проблемы.

А вот когда уже возвращенцы пойдут - тут и говорить что-либо поздно будет. Глядишь, еще и канонизируют тетку. А что? Чем не святая Ирина, помощница тех, кто на родную землю возвращается? Надобно это Аввакуму как-нибудь нашептать.

Конечно, царю пытались глаза открыть... но а ежели царь их открывать не хочет?

Хорошим фильтром служили и Милославские, и Любава, слаженно нашептывающие царю, что, дескать, бояре, дармоеды, вместо того чтобы зады толстые поднять да делом заняться, напраслину возводят! Вот где сейчас Ромодановский? Ордин-Нащокин? Стрешнев? Косагов? Хитрово? Где?!

Все на благо государства работают.

А эти...

Ух-х-х!

Так что Алексей Михайлович пребывал в спокойном расположении духа, не мешая своим родственникам творить добрые дела. Да и то сказать, ведь и верно - добрые! Не на вред же, все на пользу.

А что не подобает...

Это добро-то творить не подобает?! Пусть люди под заборами мрут или на большую дорогу выходят?!

Ну и гады ж вы, товарищи...

- А что с женщинами дальше будет? С детьми?

- С детьми - тут все понятно. Воспитывать будем. С женщинами... тетя, а ты представляешь, сколько нянек надо на сто детей? А на триста? Ежели у кого родные найдутся и пожелают принять к себе несчастную - порадуемся. А кто одинокий - тех пристраивать будем. И жилье найдется, и работа... кто-то в монастырь захочет - тоже препятствовать не станем. А кто и замуж выйдет.

- Да кто их возьмет, племянница?!

- Тетя, какого ты плохого мнения о людях. - Ухмылочка у Софьи была откровенно язвительной. - Вот ты представь. Людей освободили. Сначала им к Азову двигаться, потом от Азова вверх по реке домой ехать... мужчинам, женщинам, детям... неужто они за это время и словечком не перемолвятся? Попомни мои слова - кое-кто на строительство каналов семьями поедет.

- Ну ты и лиса, племяшка.

- Чем удобряли - то и выросло. Ну, поехали, покажешь мне, что и где готово, а то я на денек чудом вырвалась...

Ирина ожидала многого. И ругани, и споров, но Софья была на удивление деловита. Критиковала мало, но каждое ее замечание Ирине хотелось записать, да еще себя по лбу стукнуть. Не додуматься до такой мелочи!

Впрочем, пара девушек, которых для поручений выделила Софья, ходили за царевной хвостиком и все записывали к себе. Ирина решила просто взять у них вечером заметки.

Но наконец осмотр окончился и настало время поговорить и об иных делах.

- Племянница, а ежели я Дуняшу сюда заберу?

Софья пожала плечами.

- Тетя, мне не жалко, но ты можешь гарантировать ее примерное поведение? Что она ни в кого не влюбится, не сбежит, не устроит скандал - и таких «не» я тебе тысячу перечислю?

Ирина задумалась. За себя-то она была уверена, а вот Дуня...

- Не знаю, Сонюшка.

- Тогда подумай, стоит ли. За ее глупость ты отвечать будешь. Хочется тебе обратно в терем? А ведь случись скандал - я тебя отстоять не смогу, я не Алеша, ко мне батюшка так не прислушивается. Может и не помиловать.

В терем Ирине Михайловне не хотелось, так что тема была исчерпана.

А Софья была довольна теткой. Вот уж действительно - все беды от безделья. А дали Ирине возможность работать, дали развернуться - она и пашет трактором. Семьи нет, детей нет, в монастырь неохота... золотой кадр!

Пусть занимается приютами, пусть с детьми возится, полезной себя чувствует, пусть кому и крестной матерью станет... Софья была заранее согласна на многое.

Глупость растет на безделье.
* * *

Собесский был не то чтобы доволен. Для довольства ему не хватало армии в пятьдесят тысяч человек, орудий, припасов – да всего не хватало. Но сейчас они сделали максимум того, что могли сделать.

Теперь требовалось сковать турок боем под Жванцом, чтобы они не сразу двинулись на Каменец. Хотя бы ненадолго, хотя бы на чуть-чуть. И вот тут-то Собесский собирался использовать естественную полость под замком.

Пусть ворвутся, пусть…

Но на такое дело надо было посылать только добровольцев.

В Жванце сейчас никого не осталось, все, кто жил в нем, – сбежали в Каменец. Были только два отряда – один под командованием пана Ярмолинского, который сам вызвался возглавлять отчаянных вояк. И стояла там батарея под командованием Киприана Томашевича.

Всего-то три десятка пушек. Старых, чуть получше, чем те, которые взорвали на переправе, но все-таки не слишком хороших. Хотя и их Собесский отдавал чуть ли не со слезами.

Две сотни добровольцев. Два командира.

Знамя, гордо реющее над замком.

И понимание того, что никто живым отсюда не уйдет. Но они выиграют время, выиграют чьи-то жизни, оплатив их своими… пусть так.

Турки нахлынули на Жванец, подобно мощной приливной волне, – и были встречены картечными залпами со стен. В сложившейся ситуации картечь была лучшим выходом. Изготовить ее было несложно, разлеталась она далеко, калечила и убивала многих, тем более что турецкое войско было огромно – а как известно, страшнее смерти для воина только вид искалеченного, воющего от боли товарища. И понимание – что завтра, даже уже сегодня, это может быть с тобой. А еще – обоз, переполненный ранеными, загнивающие язвы, гангрена – не видели? И не дай бог увидеть, лучше уж честно грудью на меч, чем так мучиться.

А еще раненые требуют сил, внимания, лечения… не добивать же всех подряд?

Киприан смотрел со стены на наступление врага. На кружащихся под стенами конных татар Селима Гирея, на янычар, отмечал бунчуки, искал глазами хоть кого-то – и не находил.

Пушки размеренно стреляли, пока войско не раздалось в стороны и вперед не выехал мужчина на сером в яблоках коне с белым флагом в руке.

– Кто комендант крепости?

Прищуренными глазами смотрел на него Ярмолинский. Это был Фазыл Ахмед-паша. Да, можно бы снять его одним выстрелом, но сие бесчестьем будет.

Да и толку одного пашу убивать – тут другое надобно.

– Я, Юрий Ярмолинский, комендант замка!

Мужчина выпрямился над воротами замка, глядя гордо и насмешливо.

– Чего надобно?!

– Я Фазыл Ахмед-паша…

Титулы Ярмолинский не слушал. Неинтересно. Да и что может предложить ему этот турок, разодетый, как дорогая девка, и блестящий каменьями в перстнях?

Почетную сдачу?

Спасибо, не надобно!

Да неужели?

Ну да, султан, милостью Аллаха, не желает губить храбрых воинов и потому предлагает им открыть ворота крепости. Тогда он разрешит им выйти вместе с оружием и убраться на все четыре стороны.

Гневная волна поднялась в груди поляка.

– Да неужто, пан, ты сам согласился бы жить бесчестной собакой?!

Сказано было увесисто. Паша на миг вспыхнул от гнева, но решил попробовать продолжить уговоры. Опять же, надо дать войску время подойти под стены. Да, они сметут эту крепость с лица земли, но скольких потеряют при этом?

Пушки расположены удачно, а обойти ее и идти на Каменец тоже не выйдет. По ним просто будут бить со стен – и скольких они потеряют?

Слишком велико их войско, в обход его не поведешь – неудобно, лошади, пушки, обоз… а мимо – конечно, поляки воспользуются случаем.

Он бы непременно воспользовался.

– Ты сам видишь, ясновельможный пан, что нас здесь больше, чем листьев в лесу. Ты погибнешь без чести и без толка. Мы предлагаем почетную сдачу… Пока предлагаем! Даем вам час на размышление!

Ярмолинский кивнул и скрылся за зубцом стены.

– Ты им веришь?

Киприан стоял рядом. Юрий усмехнулся.

– Верить нехристю? Я еще с ума не сошел.

– Так что же…

– Проверь еще раз все заряды. А потом – скольких положим, те и наши!

Мужчины переглянулись – и Киприан поспешил вниз, в пещеру. Да, грех было не воспользоваться тем, что сама природа вложила им в руки. Протестовал, хотя и недолго, один Лянцкоронский, но потом махнул рукой.

Коли выживут – краше прежнего замок отстроят.

А коли нет…

Спустя час флаг был спущен.

А Юрий, вроде как скрипя зубами, торговался с пашой, прося забрать с собой пушки и крепостную казну.

Разумеется, Фазыл Ахмед-паша отказывал в этой просьбе, говоря, что жизнь – уже многое и что им оставляют личное оружие и дают уйти с миром.

Юрий настаивал, переговоры велись все ожесточеннее, а потом наконец Юрий бросил шапку под ноги, делая вид, что согласен на все, сгорел сарай – гори и хата – и распахнул ворота крепости.

Люди выходили один за другим, вроде бы задыхающиеся от стыда, сам Юрий вышел первым и встал перед пашой.

– Все ли здесь?

– Да уж все. Мы можем идти?

Фазыл Ахмед-паша кивнул, приказывая своим людям начать обследовать крепость. Но те, забежав внутрь, быстро обнаружили, что никого нет.

Зато…

Прямо в центре двора, видимо, брошенные в раздражении, лежали мешки с деньгами. И из них высыпалось серебро.

Про вход в пещеру рядовые солдаты не знали.

Зато…

Звон монет, торжествующие крики, возгласы… что еще надо, чтобы человек потерял над собой контроль?

Янычары и татары вперемешку ринулись во двор крепости, спеша наполнить карманы дармовым серебром.

К шуму и гаму прислушивался Киприан, сидя в своем убежище.

Пора?

Но знака еще нет…

Когда же?

* * *

Фазыл Ахмед-паша посмотрел на распахнутые ворота. Вот ведь собаки христианские!

То он взял бы казну, а теперь ее растащат по карманам – и ведь не тронешь коня, не взмахнешь плеткой. Не годится ему, визирю из знатного рода Кепрюлю, лаяться над добычей, как татарскому шакалу над падалью! Он подождет еще минут десять, а потом въедет в крепость как победитель – и над ней взовьется флаг Османов с тремя полумесяцами на зеленом фоне.

Поляки стояли с таким потерянным видом, что визирь невольно усмехнулся, тронул коня…

Он действительно въехал в крепость победителем – и вслед за ним въезжал его личный отряд, несколько сотен отборных янычар, цвет войска и его краса. Фазыл Ахмед был уверен, что его молодцы не уступают султанским. Он остановил коня во дворе, прямо посередине, там, где лежала казна, – и огляделся по сторонам.

Нет, много проблем ему бы этот замок не доставил, но к чему терять время и жизни правоверных?

Странно другое. Почему бросили казну во дворе?

И… что это? Что происходит?!

Это изумление и стало последним чувством в жизни визиря.

А тем временем турки с удивлением наблюдали, как три человека выхватили из-под кафтанов пистолеты.

Три выстрела прозвучали один за одним.

Дах!

Бах!

Да-дах!!!

Трое воинов упали как подкошенные. И турки схватились за сабли!

Убить, уничтожить негодяев! Их выпустили, а они еще и поднимают руку на воинов Аллаха?!

В порошок растереть мерзавцев!!!

Но прежде, чем кто-то опомнился, тяжело ухнуло в недрах скалы. И на глазах у изумленных турок, замок просто принялся складываться вовнутрь, рушиться, словно песочный домик, сломанный злым мальчишкой, проседать…

Никто не успел не то что выехать – поворотить коня.

Войско замерло в недоумении – и этим вторично воспользовался пан Володыевский.

Звонко запели рога – и на противника ринулась кавалерия.

Откуда они взялись?

Из-за холма. Рельеф местности был таков, что спрятать много не получалось, но сотни три-четыре – вполне. А остальное уже было оговорено и продумано.

Юрий должен был оставить во дворе крепости и пушки, и казну – чтобы крепость не осматривали тщательно. Ну кто будет лазить невесть по каким подвалам, когда вот она – добыча?!

А поляки, растерянные и злые, уходят, оставив все победоносному воинству правоверных?

А дальше все просто. Уж больно район удачный, грех не воспользоваться. Карст, мел, гипс, пещеры – как раз те породы, которые легко взорвать и легко пройти.

Заложить в пещеру под замком заряд побольше, правильно все рассчитать – и замок просто сложится со всеми, кто будет внутри. Что, собственно, и произошло.

А то, что Киприан настоял на своем непременном участии…

Война рождает мучеников и героев намного чаще, чем хотелось бы их близким. К тому же, именно он, как блестящий артиллерист, как инженер, мог правильно расставить заряды и оценить обстановку. Ведь если бы не получилось…

Но все получилось. И теперь пятьсот человек нещадно нахлестывали коней, гоня их на турецкое войско.

Ошеломленное.

Лишенное военачальника.

Впереди мчался пан Володыевский, и ярко блестела над его головой занесенная для удара сабля.

Развевались знамена… поляки были неудержимы.

Они врубились в турецкие ряды, как раскаленный нож в масло – и так же легко принялись проходить их, нещадно полосуя всех, до кого доберутся.

– Уррра-а-а!!!

– Матка Боска!!!

– Володыевский!!!

Слишком много поляков спрятать не удалось бы, поэтому остальные конные части спешили к ним на подмогу. Они еще только появились на горизонте, они летели, стремясь скорее ввязаться в битву…

И турки дрогнули.

Строй рассыпался, теряя всякое сходство с войсками, конные поворотили лошадей, нещадно нахлестывая их, стремясь добраться до своих, пешие в ужасе давили друг друга…

Кое-кто пытался организовать сопротивление, но куда там!

Когда войско превращается в стадо – оно затопчет любого.

И они топтали друг друга, рвали, едва не зубами, распихивали, стремясь добраться до Днестра, где переправлялось остальное воинство…

Там Володыевский их уже не преследовал, хотя и скрипел зубами. Сюда бы пушек – то-то веселье бы пошло. Но – нельзя.

Ладно.

Итак, авангард разбит, боевой дух османов хорошо подорван, теперь надо собрать своих – и в Каменец. Следующий бой будет уже под его стенами.

Не меньше десяти тысяч турок и трех сотен поляков остались в тот день у обрушенного жванецкого замка. Из добровольцев не выжил никто.

Они оказались в самой гуще схватки – и дрались отчаянно. Но выхода у них не было.

Уже поздно ночью поляки грузили своих на трофейные телеги, попутно добивая уцелевших турок. Не мародерствовали – не до того. Собирали только оружие, ловили коней, грузили ружья, вывезли два десятка трофейных пушек и большое количество пороха и смолы – крепость готовились осаждать и подорвать, коли ее сдавать откажутся.

Звезды слабо светили над полем боя, удивляясь людской кровожадности, но поляки работали как безумные.

Сегодня они отбросили турок, завтра уже здесь будет остальное войско. И пощады ждать им не придется.

Только перед рассветом печальный обоз двинулся к Каменцу. Почти сотня телег, лошади, всадники.

Отдельно, завернув в турецкое знамя и перекинув поперек седла, везли храброго пана Ярмолинского. Его, страшно израненного, нашли под грудой турецких тел – он оборонялся до последнего, а когда понял, что одолевают супостаты – поджег фитиль оставленной для себя гранаты и продолжал драться, пока взрыв не лишил его жизни.

Теперь он будет покоиться в Каменецкой часовне как герой. А там – и еще кто-то ляжет с ним рядом.

Но об этом пан Володыевский сейчас не думал.

Он мечтал, как подъедет к Каменцу, как будет махать со стены платочком его Басенька, а потом выбежит навстречу и пойдет рядом, взявшись за стремя, и все равно ей, что так не подобает, – потому что она будет смотреть на него и повторять самые лучшие для всех женщин мира слова.

Вернулся.

Живой…

Больше мужчине ничего и не надо было…

* * *

Ромодановский смотрел на бумаги и только изредка вздыхал.

Тяжела ты, ноша коменданта Азова. Если б кто знал, сколько проблем решать приходится, сколько всего разгребать…

Стену чинить, подземные ходы строить, корабли как-то осваивать, опять же, с пленными разбираться, с ручейком освобожденных, который потек из степи, – выпусти башкир на свободную охоту, так они и не такое устроят…

А еще есть местное население, которое пока тоже никуда не денешь… Ладно, денем. Просто на все и сразу рук не хватает, опять же, мужиков местных извели, а вот бабы…

Во-первых, пора бы им откушать то, чем русских рабынь пичкали. Во-вторых, у него тут тридцать тысяч мужиков. И как им без баб? Никак.

Без вина еще туда-сюда, а вот без баб – сложно. Чай, не янычары безбожные, у которых содомский грех, говорят, процветает пышным цветом.

Одним словом – рук не хватало, сил не хватало, помощников тоже не хватало…

И это несмотря на то что с войском шло тридцать царевичевых воспитанников, которые оказали незаменимую помощь во всех делах. Тут-то Ромодановский и оценил их.

Умны, вежливы, не просто делают, что прикажешь, а иногда и лучше делают. Более того, не стесняются и предложить, и свое мнение отстаивать. Грамотны, на нескольких языках разумеют, объясняться могут с кем угодно, а при засилье людей разной крови в стенах Азова это важно.

Да, умен царевич, очень умен. Хороших помощников себе растит.

Ромодановский отчетливо понимал, что коли б не мальчишки – он и к весне не управился бы. А так – постепенно, потихоньку, полегоньку и дела движутся. И хорошо движутся.

К этому моменту уже и стену заделали – пока еще не слишком хорошо, но с каждым днем становилось все лучше и лучше, – и с имеющимися пленными разобрались. Конница без устали шерстила степь – и в Азов тек ручеек пленных. Бывших хозяев под приглядом бывших рабов. Справедливости ради, до Азова доходили далеко не все татары. Нет никого страшнее раба, который получил свободу. Иногда бывало и так, что женщины-рабыни убивали своих бывших хозяев или хозяек. Что ж: как аукнется, так и откликнется.

Почему под стены Азова до сих пор не пришла армия татар?

Элита татарской армии ушла в поход вместе с Селимом, а оставшийся на хозяйстве Селямет не обладал блестящим умом брата. Зато точно понимал, что проиграет. Под Азовом можно было сидеть долго, но без тяжелых пушек, без турецких янычар все было обречено на неудачу изначально. Конницей крепостей не берут.

Вот на отряды, которые громили татарские селения, охоту начали, но пока не особо успешную. Конники против конников – выигрывает тот, кто держится настороже и лучше вооружен.

Петька неотлучно находился при боярине Ромодановском, сегодня была очередь троянских коньков. А что?

С динамитом – все, более нет его, взрыватели они отдали на хранение дядьке Воину, теперь работать надобно. По поручениям бегать, документы писать, здесь-то грамотность да знание языков и пригодятся. Опять же, вояки из них пока плохие, а подмогнуть все одно надобно.

Не привыкли царевичевы воспитанники без дела сидеть!

А пока есть время, Петька сидел прямо перед кабинетом Ромодановского и пытался разобраться в книге со сложной арабской вязью. Да, умел царевичев воспитанник читать по-арабски. Ибрагим научил.

Петька еще когда понял, что любые знания лишними не бывают, и сейчас восстанавливал в своей голове сложные слова, пытаясь понять, что говорит Меджнун своей возлюбленной Лейле…

– Сидишь, читаешь, отрок?

Петька вскинул голову. Рядом с ним стоял и пристально глядел в книгу сам боярин Ромодановский. Воевода…

– Да, батюшка боярин…

– Смотрю, язык-от не русский?

– Сие – арабская письменность, государь…

– Можешь называть меня дядькой Григорием. Как-никак, ты царевичев воспитанник, так что урона чести моей от этого не будет.

– Невместно мне то, батюшка боярин. Все ж ты знатного рода…

– А то не знаю я, что вы между собой говорите? – Ромодановский вдруг весело улыбнулся. – Вам ведь царевич вместо отца стал, так что еще кто выше – поглядеть надобно. Разве нет?

Петька тоже так считал. В голове мальчишки прочно засела мысль, что выше защитника земли Русской и чина-то нет! Бояре?

Ну и что?

Хорошо, когда они умные да дельные! А коли просто шум да лай от них идет великий? Нет уж, не по чинам польза для земли православной считается. Но боярина Ромодановского стоило уважать – дельный человек. Так что Петька был предельно вежлив.

Боярин же смотрел на мальчишку, словно в первый раз увидел.

И что?

Сидит отрок, лет ему где-то семнадцать, не более. Худой, как щепка, светлые волосы на солнце выгорели, глаза голубые, лицо серьезное, пальцы тонкие, но с мозолями. Может и перо, и меч держать. Одет очень просто, но добротно. Рубашка из хорошего полотна, кафтанчик теплый, не заплата на заплате, сапожки крепкие, ремень кожаный. На поясе метательные ножи, рядом сабля лежит – только руку протяни. Но главное – глаза.

Внимательные, цепкие, умные – но страха в них нет. И преклонения, раболепствования – тоже. Глядит пристально, оценивает собеседника, просчитывает, что от него ждать…

Таких на Москве не найдешь. Что ж с ними царевич такое делает?

Ответ был прост. Ребятам показали, что с ними может случиться, из грязи вытащили – и научили думать. Главное – думать.

– Смотрю, многое вы знаете?

– Так надобно, батюшка боярин. Что за радость в глупом человеке?

– И то верно. Скажи, отрок, а что ты дальше делать будешь?

Петька даже удивился.

– Что государь царевич прикажет – то и буду.

– А к кому другому на службу пойти у тебя желания нет?

Петька замотал головой.

– Нет, батюшка боярин. Государь нам честь оказал, негоже нам неблагодарными быть.

– Даже так?

Но сильно Ромодановский не удивился. Он уже пытался прощупать нескольких ребят, думая, что и сам бы от таких помощников не отказался. Бумаги вести, опять же, вороватая дворня и управляющие – вечная проблема…

– И никак иначе, батюшка боярин.

– А коли государь вам прикажет к кому другому на службу пойти?

– Мы все исполним, как приказано.

Петька смотрел честно и искренне. Ромодановский и предположить не мог, что этот разговор был предвиден заранее. Да, такие кадры – редкость. Да, их будут пытаться перевербовать. Но в головы ребятам все время обучения вкладывалась одна и та же мысль. Больше, чем от царевича, они нигде не получат. Даже если вначале им дадут золотой, то расплатиться за него потребуют изумрудом. А царевич их ценит, поощряет… а уж когда государем станет… Так что…

Не добившись ничего иного, Ромодановский похлопал парня по плечу и отошел. А в голове у боярина была одна мысль – а царевич-то непрост.

Порох этот чудной, помощники, выращенные из бросовых – иначе и не скажешь – детей…

Да. Своих внуков тоже стоит в царевичеву школу пристроить. Такое образование, да еще боярское происхождение… они далеко пойдут при новом царе.

Великая вещь – образование.