Пролог
ПРОШЛОЕ
Мама... Мама, пожалуйста...
Я стою на холодном асфальте, босыми ступнями на промокшем от дождя бетоне. В руках сжимаю плюшевого кролика с розовыми бантиками на ушах. Моя маленькая ладошка дрожит так сильно, что кажется — кролик сейчас выскользнет. Но я держу его изо всех сил, будто он — последняя ниточка, связывающая меня с нормальной жизнью.
Повсюду завывают сирены. Красные и синие вспышки полиции и скорой разрывают темноту ночи, как ножи. Воздух пахнет кровью, мокрым асфальтом и чем-то ещё — чем-то тяжёлым, горьким, от чего у меня кружится голова. Я прижимаю кролика к груди и делаю шаг вперёд, туда, где всё заканчивается.
Маму увозят.
Её тело, накрытое белой тканью, осторожно поднимают на носилки. Металлический скрежет тележки по бетону словно режет мне уши. Я вижу, как край простыни соскальзывает с руки мамы — бледной, неподвижной, неестественно холодной. Всё внутри меня вопит от ужаса, но я не могу издать ни звука.
Я бросаюсь вперёд.
— Мама! — мой крик срывается на всхлипы. — Мамочка, не уходи! Пожалуйста! Пожалуйста, вернись!
Я хватаю её за руку — холодную, тяжёлую, неподвижную, как кусок льда. Дрожащими пальцами цепляюсь за неё, изо всех сил, как будто моя сила сможет вернуть её обратно. Как будто если я буду держать достаточно крепко, мама проснётся, обнимет меня и скажет, что всё хорошо. Что это просто страшный сон.
Но она не двигается.
— Мама, пожалуйста... — я шепчу, срывая голос, чувствуя, как слёзы горячими дорожками катятся по моим щекам.
Рядом кто-то наклоняется. Папа. Его руки обхватывают меня, тёплые, сильные. Он что-то говорит, шепчет слова утешения, но я их не слышу — только тяжёлое биение своего сердца и собственные рыдания.
— Ноэль... милая, — шепчет он, прижимая меня к себе. — Она не вернётся...
Я вырываюсь, снова хватаясь за руку мамы, но папа мягко, но неумолимо оттягивает меня назад. Его руки дрожат, хоть он и пытается держаться. Я чувствую, как его сердце колотится так же быстро, как моё. Он прижимает меня к себе, закрывает собой весь мир, но я продолжаю всматриваться туда, где исчезает носилка с телом, укрытым белой тканью.
Мир рушится.
В одну ночь, в одно мгновение.
Я прижимаю плюшевого кролика к груди так сильно, что чувствую, как рвутся нитки. И шепчу сквозь слёзы, снова и снова:
— Мама, не уходи. Мама, пожалуйста...
Но никто меня не слышит.
И никто не возвращается.
НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Прошли годы.
Шрамы не исчезли — они лишь научились прятаться под кожей, там, где их никто не видел. Но я всё ещё помнила. Помнила холод её руки. Помнила, как пахла та ночь — кровь, дождь, отчаяние.
С тех пор я знала только одно: мир жесток. Он не жалеет тех, кто просит о пощаде. Он сминает слабых и выбрасывает их, как мусор.
Я обещала себе выжить. Найти виновных.
И заставить их заплатить.
И пусть я улыбалась, шутила, играла по чужим правилам — внутри меня всё ещё жила та маленькая девочка с плюшевым кроликом в руках, которая вцепилась в холодную руку матери и не хотела отпускать.
И ради неё я должна была дойти до конца.