Над Т/и издеваються.
Майки
Майки сидел молча, уставившись в одну точку, когда ты ему рассказала.
Слова ты говорила тихо, почти шёпотом, а он... не сказал ничего.
Сначала.
— Над тобой... издеваются?
Ты кивнула. Его взгляд был пустым. Но не холодным — мёртвым.
Как тишина перед тем, как небо разрывает гром.
— Кто?
— Это не важно...
— Назови имена.
— Майки, прошу, я не хочу...
Он поднялся. Медленно. Его шаги были лёгкими, почти невесомыми. Но воздух вокруг будто потяжелел.
— Я не потерплю, чтобы кого-то, кто дорог мне... трогали.
— Те, кто это сделал... они уже мертвы. Просто ещё не поняли этого.
Ты потянулась к нему, попыталась остановить, но он уже был где-то далеко — в своей тени.
— Я разберусь. А ты... больше не плачь. Никогда.
— Ты моя. А моих никто не ломает.
Кенчин
Ты рассказала всё Кену. Он не перебивал. Только сжал кулаки, когда услышал слова издеваются и не дают покоя.
— Сколько это продолжается?
— Долго...
Он медленно выдохнул, чтобы не сорваться. В его глазах — чистая ярость, удерживаемая железной волей.
— Почему сразу не сказала?
— Я не хотела втягивать тебя...
— Т/и, послушай.
— Если кто-то даже дотронулся до тебя, чтобы причинить боль — он уже перешёл грань.
— И он узнает, что значит тронуть мою девушку.
— Кен...
— Нет. Тут без разговоров.
— Я не позволю, чтобы ты хоть один день провела в страхе. Я знаю, каково это — быть сломленным. Я не дам тебе пройти через это.
Он подошёл, обнял тебя крепко, почти до боли — как будто хотел передать тебе всю силу своего тела.
— Скажи, кто это. Я решу. По-мужски.
Баджи
Ты рассказала ему всё. Он слушал, нахмурившись, не перебивал ни на секунду.
Но чем дальше — тем сильнее дрожал его кулак на колене.
— Они... что?
— Это не важно. Я справляюсь.
— Не важно?
— Ты моя девушка. Моя.
— Если кто-то поднял руку или даже слово против тебя — это их последнее слово в жизни.
Он вскочил, скинул куртку и потянулся к телефону.
— Баджи, пожалуйста, не делай глупостей...
— Это не глупость. Это — справедливость.
— Ты могла сказать раньше. Я бы давно уже с ними разобрался.
— Они играли с огнём. Я — и есть этот чёртов огонь.
— Мне не нужно насилие...
— Мне тоже. Но знаешь, чего я не потерплю?
— Чтобы ты плакала в подушку, пока кто-то смеётся. Этого не будет. Никогда.
Он уже выходил, когда обернулся:
— Сиди дома. Всё решу. Обещаю.
Чифую
Ты сказала ему тихо, чуть дрожащим голосом. Он сразу замолчал.
Улыбка с его лица исчезла, будто кто-то щёлкнул выключатель.
— Что ты сказала?..
— Чифую... я не хотела, чтобы ты злился. Просто... это уже невыносимо.
— Они постоянно... унижают. Давят. Смеются.
Он резко встал, глаза потемнели.
— Почему ты молчала?
— Я не хотела делать хуже...
— Ты думаешь, хуже — это я, когда узнаю слишком поздно?
— Хуже — это ты, одна в этом дерьме. А я рядом и ни черта не вижу!
Ты сделала шаг к нему, но он уже доставал телефон.
— Чифую, не нужно...
— Нет. Теперь это моё дело. Они тронули тебя — и теперь будут отвечать.
— Я не прощаю таких вещей. Никогда.
Он был зол, но в этой ярости не было безумия — была решимость. Глухая, тяжёлая, опасная.
— А ты... больше никогда не скрывай от меня, что тебе больно. Мы партнёры, поняла?
Ты киваешь, и он обнимает тебя, как будто боится, что тебя снова кто-то отнимет.
Казутора
Ты рассказала всё осторожно, не зная, как он отреагирует. Казутора долго смотрел в одну точку. Слишком долго.
— Они... издевались?
— Да.
— Но это уже в прошлом... наверное.
— Наверное?
Он усмехнулся. Губы улыбаются — глаза мертвы.
— Странно...
— Обычно, когда кто-то трогает моих, он потом больше не трогает никого. Ни руками. Ни языком.
— Казутора...
— Не бойся.
— Я не собираюсь просто идти и бить их. Я сделаю хуже.
— Что ты имеешь в виду?
Он приблизился, склонился к тебе чуть ближе, и голос стал тише.
— Я сделаю так, что они сами начнут бояться дышать рядом с тобой.
— Я умею ломать. Не руками — страхом. И каждый из них это почувствует.
— Я не хочу, чтобы ты снова...
— Это не про месть. Это про то, что никто не имеет права делать тебе больно.
— Я — твоя защита. Не отказывайся от неё.
Он взял тебя за руку — спокойно, почти нежно. Но пальцы были натянуты, как струны. Он уже не отпускал.
Хакай
Ты рассказала сдержанно, почти безэмоционально. Он слушал молча. Лицо всё такое же спокойное, только руки дрожали.
— Хакай... это уже прошло. Почти.
— Кто?
— Это не важно. Я просто хотела, чтобы ты знал.
Он встал. Резко. И прошёлся по комнате, как будто пытается выговорить злость шагами.
— Я... не понимаю, как я не заметил.
— Почему ты терпела это одна?
— Потому что боялась... что ты сорвёшься.
— А я не хочу, чтобы ты снова причинил себе боль из-за других.
Он остановился. Медленно подошёл, обнял тебя, уткнулся лбом в твоё плечо.
— Я не позволю, чтобы тебя ломали. Никогда.
— Даже если для этого придётся сломать кого-то другого.
— Но... я сделаю это правильно. Не так, как раньше.
Ты почувствовала, как его объятия крепчают. Он дрожал — но не от страха. От сдерживаемой ярости.
— Я с тобой. И если они хоть раз посмотрят на тебя неправильно — я это увижу. И они об этом пожалеют.
Мицуя
Ты сказала ему всё, стараясь говорить спокойно. Он слушал внимательно, не перебивая ни на секунду. В его взгляде не было гнева — только холодная сосредоточенность.
— Они делали это долго?
— Да... но я не хотела втягивать тебя, ты и так много на себе тащишь.
— И что? Это не повод терпеть.
— Т/и... ты не просто часть моей жизни. Ты — моя семья. А свою семью я защищаю.
Он выпрямился, провёл рукой по волосам, лицо стало серьёзнее, чем обычно.
— Я не тот, кто решает проблемы кулаками первым.
— Но если это нужно, я буду не шить — а резать.
— Мицуя...
— Всё будет по-честному. Без беспредела.
— Но никто больше не посмеет даже намекнуть на то, чтобы обидеть тебя.
— Можешь положиться на меня. Как всегда.
Он наклонился, поцеловал тебя в лоб и мягко сказал:
— Спасибо, что рассказала. С этого момента ты — под полной защитой.
Ханма
Ты рассказала всё, и он... засмеялся.
— АХА-ХА! Серьёзно?! Они реально посмели поднять руки или язык на тебя?
Ты не понимала — он смеётся потому что злится, или потому что ему весело.
— Ханма, это не смешно.
Он вытер слезу от смеха, и в следующую секунду его лицо стало каменным.
— Нет. Это охренеть как не смешно.
— Просто я пытаюсь не слететь с катушек прямо сейчас.
— Я не хотела, чтобы ты влезал...
— Ты моя девушка.
— А те, кто трогает моё, подписывают себе смертный приговор.
Он медленно встал, потянулся, будто только что проснулся.
— Знаешь, что самое весёлое? Я даже не буду торопиться. Я сделаю всё... красиво. Со вкусом.
— Чтобы каждый раз, когда они увидят чёрную куртку или услышат моё имя — они начинали заикаться.
— Ханма, прошу тебя...
Он подошёл ближе, коснулся твоей щеки, голос стал ниже.
— Я не позволю, чтобы ты жила в страхе.
— Это не про месть. Это про порядок вещей. И они нарушили его.
Инуи
Ты рассказала всё спокойно. Он стоял с опущенной головой, молча.
— ...и это всё. Я не говорила раньше, потому что... боялась, что ты снова закроешься.
Он молчал ещё пару секунд. Потом выдохнул и поднял взгляд.
— Они... трогали тебя?
— Не физически. Но словами. Постоянно. Давили.
— Я думала, справлюсь. Но больше не могу.
— Ты не должна была терпеть.
— Особенно не одна.
— Я не хотела, чтобы в тебе опять включилась та старая боль.
— Ты только начал отпускать прошлое...
— Нет. Не важно, через что я прошёл.
— Ты — мой свет. Если кто-то посягает на этот свет... я снова стану тьмой. Без колебаний.
Он сделал шаг к тебе, сжал твою руку в своей.
— Я не позволю. Ни одному из них. Ни одному.
— И если для этого мне придётся вспомнить, каким я был... я вспомню. Ради тебя.
Ты обняла его, чувствуя, как он дрожит от еле сдерживаемой ярости. Но он не сорвётся. Пока.
Коконой
Ты сказала это тихо. Он сидел в полутьме, скрестив ноги, телефон в руке. Услышав твои слова, он замер. Не посмотрел на тебя сразу.
— Повтори.
— Надо мной... издеваются. Не физически. Но морально. Постоянно.
— Я устала. Я... не хотела, чтобы ты узнал, но я не справляюсь.
Он медленно положил телефон на стол. Поднял на тебя взгляд. В его глазах не было привычной усталой иронии — только ледяная тишина.
— Сколько?
— Долго. Несколько недель... месяцев.
— И ты молчала всё это время?
— Я боялась, что ты...
— Что я что?
— Устрою показательное уничтожение?
— ...Да.
Он встал. Очень медленно. Подошёл, обнял тебя за плечи, но руки дрожали — сдержанно, как будто в нём что-то копилось давно.
— Я не прощаю тех, кто трогает тех, кого я люблю.
— И я не из тех, кто даёт второй шанс. Даже не из тех, кто предупреждает.
Ты посмотрела на него, а он тихо добавил:
— Деньги решают многое. Но не всё. Есть вещи, которые я делаю сам.
— И это — одна из них.
— Коко, я не хочу, чтобы ты...
— Нет. Не проси меня не делать ничего.
— Потому что если бы ты знала, как мне было важно, чтобы ты чувствовала себя в безопасности рядом со мной... ты бы не скрывала.
Он провёл пальцами по твоей щеке и прошептал:
— Это была их последняя ошибка.
Ран
Ты рассказала Рану спокойно, но голос дрожал. Он выслушал тебя с лёгкой улыбкой, но его глаза стали заметно холоднее.
— Значит, они решили поиграть с тобой?
— Это не так страшно... просто морально давят. Слова. Намёки.
— Ммм...
— Странно. Я думал, что люди уже поняли — трогать то, что моё, опасно.
— Но, похоже, некоторые всё ещё не умеют ценить свои зубы.
— Ран...
Он прижал пальцы к виску, сделал шаг к тебе, опустился, чтобы говорить на уровне глаз.
— Знаешь, что меня бесит? Не то, что они на тебя давили. А то, что ты держала это в себе.
— Серьёзно, малышка. Я бы давно закрыл вопрос.
— Я не хотела, чтобы ты снес им головы...
— Смешная ты. Думаешь, я всегда это делаю руками?
Он усмехнулся, провёл пальцами по твоей щеке.
— Сегодня они спят спокойно. Завтра — начнут видеть меня во снах.
— Я аккуратно. Обещаю. Без крови. Почти.
Риндо
Когда ты сказала это Риндо, он сначала посмотрел на тебя, как будто не понял смысла. Потом его взгляд потемнел, челюсть напряглась.
— Они что сделали?
— Риндо, пожалуйста, не нужно сразу...
— Отвечай нормально.
— Они тебя трогали? Давили? Унижали?
— Словами. Давили морально.
Он выдохнул и встал, пошёл в сторону, будто пытается остудить себя.
— Люди, блин.
— Неужели правда думают, что слабость — это разрешение ломать других?
— Я не хотела, чтобы ты переживал.
— А ты думаешь, мне всё равно?
— Т/и, я не брат, не просто парень. Я твоя защита.
— Я не псих, как Санзу, не артист, как Ран. Но если кто-то причинил тебе боль — я это исправлю.
— Как?
— По-тихому.
— Я заставлю их пожалеть, что вообще открывали рот. Без громких сцен. Просто... методично.
Он обернулся и посмотрел на тебя серьёзно:
— А ты — больше никогда не держи это в себе. Договорились?
Санзу
Ты сказала ему осторожно. Он в этот момент крутил нож между пальцами. Услышав, замер. Лезвие резко остановилось.
— Что ты сказала?
— Надо мной... издеваются. Давят. Оскорбляют.
Он поднял глаза. Его зрачки были расширены, голос стал тише, но злее.
— Кто?
— Санзу, я не хочу, чтобы ты...
— Кто?
Ты замолчала, и он усмехнулся. Но это была не весёлая усмешка. Это было безумие в чистом виде.
— Люди не понимают, как хрупки их жизни, пока кто-то не покажет.
— Хочешь — я сделаю это. Красиво. Или уродливо. На выбор.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты срывался.
Он приблизился, обнял тебя резко, прижал к себе.
— Они тронули тебя.
— А значит — они перешли границу, где закон заканчивается, а я начинаюсь.
— Санзу...
— Не бойся. Я не дам тебе сломаться.
— Но они... они будут бояться всего, что шевелится, после того, как я закончу.
Ты чувствовала, как его дыхание сбивается. Он не просто зол. Он на грани. И ради тебя он готов её пересечь.
Изана
Ты говорила спокойно, стараясь не показать, как тяжело. Он молчал. Просто смотрел на тебя. В его взгляде не было шока — только молчаливое бешенство, которое с каждой секундой нарастало.
— Над тобой... издеваются?
Ты кивнула. Он прижал пальцы к виску, как будто пытался сдержаться.
— Почему ты не сказала раньше?
— Потому что... я знала, что ты не сможешь спокойно на это смотреть.
Он усмехнулся. Горько.
— Конечно, не смогу.
— Я не умею просто смотреть, когда кого-то, кто мне дорог, ломают.
Он встал и медленно подошёл к тебе, заглянул прямо в глаза.
— Они сделали выбор.
— Они тронули мою.
— А значит — я уничтожу их так, как уничтожают тех, кто переступает черту.
— Изана, прошу...
— Нет. Не проси.
— Они уже подписали себе приговор. А ты... больше никогда не будешь одна в этом.
Он обнял тебя крепко. Его руки дрожали. Не от страха — от ярости, которую он сдерживал ради тебя.
Шиничиро
Ты сказала это тихо, будто стыдно. Он поставил чашку с чаем, сел ближе, внимательно посмотрел в глаза.
— Кто-то... обижал тебя?
— Да.
— Много слов, много давки. Я пыталась не обращать внимания, но...
Он сразу встал. Не грубо, не резко — просто решительно.
— Это нельзя оставлять. Ни на день, Т/и.
— Я не хотела втягивать тебя.
— Но ты уже втянула. Потому что ты не просто моя девушка — ты моё всё.
— И если кто-то осмелился причинить тебе боль — он будет иметь дело со мной. Не с Токман, не с уличной бандой. Со мной.
— Шини...
— Я взрослый человек, я не сорвусь в драку как подросток.
— Но я сделаю так, чтобы больше ни один человек не посмел говорить на тебя даже косо.
— Можешь в этом не сомневаться.
Он взял тебя за руку и мягко добавил:
— Ты со мной — значит, под защитой. Навсегда.
Вакаса
Ты сказала это Вакасе в момент тишины. Он только что закончил тренировку, дыхание ровное, плечи расслаблены. До того, как услышал.
— Они... что сделали?
— Просто психологически давили. Но сильно. И... это долго продолжается.
Он не ответил сразу. Улыбка исчезла. Он провёл рукой по волосам, облокотился на стену.
— Ха.
— Что ж... даже не знаю, злиться мне сейчас или смеяться.
— Не злись. Пожалуйста.
— Я просто хотела, чтобы ты знал. Не вмешивался.
— Поздно.
Он подошёл ближе, посмотрел тебе в глаза.
— Я прожил слишком много, чтобы смотреть на такие вещи со стороны.
— Кто бы это ни был — он обретёт очень тихую, но очень глубокую проблему в своей жизни.
— Я боюсь, что ты сделаешь что-то глупое.
— Нет. Я умный.
— А потому раздавлю их без шума и следа.
Он прижал тебя к себе, его голос стал мягким.
— Я всегда говорил: рядом со мной — безопасно.
— Я это не просто говорил. Я это обещал. И теперь сдержу.