Глава 1. Затишье перед бурей.
«Те, кого мы любим, никогда не уходят по-настоящему. Они живут в наших сердцах, в наших воспоминаниях, в каждом нашем шаге.» - Дж. К. Роулинг
- Ты слушаешь меня? Опять где-то в облаках витаешь.
- Что? Прости, кажется я и вправду сильно задумалась, - сказала девушка и мягко улыбнулась.
Машина без спешки двигалась по вечернему Токио, позволяя разглядывать пейзажи за окном. Последние дни весны были необычайно теплыми, словно лето все подгоняло и подгоняло ее в спину, умоляя скорее дать ему волю раскинуть знойные объятия. Нежное солнце лизнуло город своим последним лучом и скрылось за горизонтом. В старенькой тойоте было душновато из-за отсутствия кондиционера и играла приятная музыка по радио. На водительском сиденье расположился низенький мужчина пятидесяти лет с заметной сединой в волосах. Одной рукой он держал руль, а другой постукивал в такт мелодии по подлокотнику. Его довольное лицо часто поглядывало через зеркало заднего вида на двух девушек на пассажирском сиденье. С каждым разом его глаза выглядели все более и более азартно-веселыми.
- Мэй, ты не представляешь какой сюрприз мы тебе приготовили! - не выдержав, сказал он.
- Тадао, ты совсем не умеешь хранить секреты, - нежно упрекнула его женщина, расположившаяся на сиденье рядом. - Солнце, твой отец такой нетерпеливый, не слушай его лучше.
В машине зазвучал приятный смех. Женщина коснулась руки своего мужа и улыбнулась. Мэй рассматривала каждого члена семьи и про себя думала о том, насколько ей повезло. Ее отец прибавил громкости на магнитоле и стал подпевать. Честно говоря, слуха у него не было совсем, но это никому и не мешало. Отец Мэй был человеком, который не просто обеспечивал свою семью, но делал её мир теплым и полным уюта. Он никогда не терял терпение, даже в сложных ситуациях, всегда находил способ поддержать и дать дочерям чувство безопасности. Его голос звучал мягко, но уверенно, и его слова всегда несли спокойствие.
Он верил в справедливость, учил Мэй и её сестру тому, что правда всегда важнее выгоды, что добро не бывает слабостью. Он запоминал мелочи: вкус чая, который они любили, песни, которые пели, и истории, которые заставляли их смеяться. Его руки были крепкими, но нежными, а взгляд - глубоким, наполненным любовью. Он говорил с дочерьми так, будто каждая их мысль имела значение, будто всё, о чём они мечтали обязательно станет реальностью. И этот мужчина ради них готов был пойти на все.
Тадао и Мори были не просто супругами - их души переплелись задолго до того, как они дали друг другу клятвы. Познакомившись в пятнадцать, они выросли вместе, переживая юношеские радости и разочарования. Их любовь не ослабла с годами, и к восемнадцати пара приняла решение связать свои жизни навечно.
Он преподавал в старшей школе, учил подростков математике. Она работала в детской больнице, окружая заботой тех, кто нуждался в ней больше всего. Но сколько бы тепла они ни дарили другим, их собственные мечты оставались несбыточными - годы попыток завести ребенка не приносили плодов.
Отчаяние постепенно заполняло их сердца, но Мори чувствовала - надежда ещё не угасла. В один зимний вечер, когда метель за окном тихо кружила белые хлопья, они сидели у камина, грея руки о чашки горячего шоколада. Они не нуждались в постороннем шуме - ни радио, ни телевизор не могли заменить им тихое, наполненное любовью присутствие друг друга.
Внезапно Мори поднялась. Медленно подошла к окну, провела пальцами по холодному стеклу, наблюдая, как снежинки танцуют в лунном свете. Она глубоко вдохнула, словно что-то почувствовав, и прошептала: «Ее будут звать Ким».
В этот миг она знала, что жизнь внутри неё уже зародилась. Их долгие ожидания, их вера, их любовь не были напрасны.
- Ким, прости, ты что-то говорила.
- Сегодня ты наконец-то стала по-настоящему взрослой и скоро покинешь нашу семью. Я очень горжусь тобой, что ты смогла поступить в университет заграницей, но как же я буду скучать по тебе! - сказала девушка, ее глаза наполнились блеском. - Тебе исполнилось уже восемнадцать лет, а я помню тебя еще такой крохой... Так не хочу тебя отпускать!
- Ты что плачешь, дурочка? Я же не навсегда уезжаю! Вот получу высшее образование, стану великим дизайнером и вернусь к вам обязательно! - сказала Мэй в попытках успокоить старшую сестру. - Тем более, что уеду я только через месяц, так что успею еще тебе надоесть.
Ким улыбнулась, смахивая редкие и кристально чистые слёзы с глаз. Она была даром судьбы, воплощением мечты, которую её родители лелеяли годами. Но вместе с тем стала испытанием, трагедией для матери, чья любовь к дочери была запятнана воспоминаниями о страданиях.
Беременность оказалась тяжёлым испытанием, принесшим не только радость, но и мучительный путь восстановления. Несколько месяцев Мори была прикована к постели, без сил, лишённая возможности даже сделать шаг. Позже, с упорством, награжденным материнством, она училась ходить заново, словно сама только что родилась.
Но несмотря на всё, их счастье было абсолютным. Они с Тадао дорожили каждым мгновением, каждой улыбкой Ким, каждым её движением, будто оберегали не просто ребёнка, а чудо, которое далось им слишком дорогой ценой. Она была их единственной, их последней, их самой бесценной.
- Солнце, перелет скорее всего вымотал тебя, может поспишь пол часика? Мы скоро будем дома. Именинница должна сегодня вечером блистать ярче всех на празднике! Отдохни, наберись сил, - ласково сказала мама.
- Думаю ты права, мам. Прилягу тут сзади, не делай музыку тише, все в порядке.
Мэй прикрыла глаза, ощущая, как сестра бережно набросила на её плечи мягкую, тёплую кофту. Ткань впитывала остатки дневного волнения, согревая её лучше любых слов. Она чуть придвинулась ближе, положив голову на плечо Ким, слушая ровное, спокойное дыхание.
Она не спала, скорее, зависла где-то между явью и полудрёмой, позволяя воспоминаниям медленно растекаться в сознании. Сегодня она вернулась с собеседования в университете и впервые осознала: всё, о чём мечтала последние несколько лет, наконец стало реальным. Родители не были богаты, каждый шаг к её будущему требовал упорства. Оплата учёбы зависела от стипендии, а собственные силы - от непрерывной борьбы за место под солнцем. Но сегодняшний день был более, чем просто исполнение мечт. Сегодня ей исполнилось восемнадцать. Она стала настоящей взрослой, по документам, но пока ещё не по ощущениям.
Радость заполняла её до краёв, грея, словно пламя свечи. Её мир складывался удачно, точно по написанному сценарию. Но где-то в глубине души уже пробивалось тревожное осознание: вскоре она покинет эти стены, этот дом, эти тёплые вечера рядом с сестрой. И что тогда?Сон не шел, в голове мысли кружились сумасшедшим ураганом, сменяя одну другой: как ее примут в новом месте, с кем подружиться, как часто будет бывать дома и так далее. На лице расплылась улыбка. Через тридцать минут они должны были приехать к дому, по которому она так скучала последнюю неделю. За окном автомобиля стемнело, а на фоне лениво проносились крыши зданий, фонари и редкие деревья.
Свист. Визг. Боль. Боль? Она бывает разная: физическая, моральная. Но как назвать то, что вобрало в себя и то, и то? Как назвать то, что наполняет тебя от макушки головы и до кончиков пальцев, не оставляя места другим чувствам? Бывает ли вообще такое, что тебе настолько больно, что кроме пустоты ты ничего и не ощущаешь? Может ли мир стать настолько тихим, что эта тишина не просто глушит звуки, но поглощает мысли, как вакуум, лишая даже самого тебя возможности понять, что ты ещё жив? Когда даже боль теряет свою форму, растворяясь в невыносимом молчании. Когда осознание приходит не через крик, а через жуткую, давящую паузу между ударами сердца. Поздно. Слишком поздно.
***
- Прости, мам, я снова разодрала колени, прямо как в детстве. В следующий раз я буду аккуратнее.
В воздухе густо висел едкий запах сажи и металла, впиваясь в кожу, в волосы, в лёгкие, отравляя их. Тело ломило так, будто внутри него больше не осталось целых костей, будто вся их прочность рассыпалась в осколки. Каждый неудачный вдох отзывался тупой болью в груди, словно в ней не осталось места для воздуха. Ночное небо озарилось красным светом где-то неподалеку, а после опустилась кромешная тьма. Тишина. Как же она ненавидит эту гнетущую тишину. Когда всё вокруг замирает, а мысли начинают звучать слишком громко. Когда собственный разум становится врагом. Её мозг давило, сжимало, как тиски. Будто ещё миг и его просто расплющит под тяжестью тех мыслей, которых она не хотела слышать. Но они никуда не исчезали. Потому что в этой мёртвой тишине нет спасения.
Надо взять себя в руки и подняться с этой ледяной земли. Легко об этом сказать и как же тяжело сделать. Падение со второго этажа в кусты дает о себе знать.
- Боже, надеюсь, что ничего не сломано, - вздохнула Мэй.
Девушка аккуратно пытается шевелить сначала пальцами, затем сгибать руки. Боль распространяется по всему ее телу словно тысячи иголок, когда дело доходит до ног. Сбрасывая с себя ветки и листья, она переворачивается на бок, слезы начинают литься из глаз, но Мэй не из тех, кто бросает что-то на пол пути. Окончательно перевернувшись на живот и переведя дыхание, девушка встает на колени.
- Сейчас бы не помешало подуть на мои ладошки, мам, все бы сразу зажило.
Лёгкие медленно заполняются кислородом, возвращая ей силу, будто разорванные части тела наконец начинают работать в едином ритме. Кровь сочится из порезов на руках и ногах, скатываясь густыми каплями, а занозы острым уколом напоминают о случившемся. Но она не отводит взгляда от ладоней, изучая каждую царапину, каждую открытую рану. В детстве её руки часто выглядели так же - исцарапанные, грубые, покрытые следами упорства. Каждый раз, когда она падала с велосипеда, шершавый асфальт оставлял свой отпечаток на коже. Мама тогда ворчала, мягко ругая её, просила больше не пытаться, не ронять себя снова на острые камни. Но Мэй знала: бросить - значит признать поражение.
Она не остановилась. Продолжала снова и снова, пусть локти горели от содранной кожи, пусть колени ломило от ударов. И однажды она всё же удержалась, нашла баланс, почувствовала, как ноги уверенно ведут её вперёд. Мама тогда тихо, нежно рассмеялась, с той бесконечной любовью, которой наполнены только самые ценные моменты. Она погладила её волосы и сказала: «Ты молодец, солнце»,
Ее улыбка всегда была такой красивой, аккуратной и подбадривающей. Мори никогда не плакала перед своей семьей, в тяжелые моменты уходила куда-нибудь, чтобы успокоиться. Объяснив это тем, что хочет, чтобы она всегда была позитивным отпечатком в мыслях близких ей людей. Так и было, когда Мэй рыдала уже невидимыми слезами отчаяния, она вспоминала только ее улыбку.
- Захватывающе, неужели через дверь было никак? - сказал парень в белой кофте с капюшоном, рассматривая девушку.
- Мне просто всегда было интересно, какого это - падать со второго этажа в кусты.
- И как? Кажется, не очень понравилось.
- Да ты что? - Мэй подняла на него взгляд, полный недоумения.
Парень шагнул ближе, и лунный свет заиграл на его светлых, слегка растрёпанных волосах, словно подчёркивая каждую прядь. Ухмылка медленно расползлась по его лицу - не издевательская, не приветственная, просто наблюдающая. Он стоял над ней, словно изучая, словно ждал, какое она примет решение: поднимется или останется лежать. Он не протянул руку. Даже не сделал движения, которое намекало бы на помощь.
- Ты что-то хочешь от меня? Еды? Денег? Меня? Давай говори прямо, день сегодня не очень и гадать я не собираюсь, - она аккуратно встала на ноги и стала отряхиваться.
Он удивленно поднял бровь, а затем стал осматривать ее с ног до головы. Какая-то неизвестная девушке цепочка мыслей пробежала в его голове.
- Просто не каждый день на моих глазах кто-то выпрыгивает из окна, а помещение за ним возгорается, - сказал он и спустя пару минут добавил, - Ты, видимо, тоже здесь впервые.
- Здесь - это где?
- Пока я и сам не знаю, что это за место, - парень достал из кармана револьвер и стал его осматривать. - Пока что слишком много вопросов.
Мэй даже не вздрогнула. После всего, что произошло, страх больше не впивается в кожу, не заставляет сердце колотиться судорожными ударами. Её эмоции стали приглушёнными, как звук, проходящий через толстое стекло - далёкими, отстранёнными, не имеющими той силы, что раньше. Она медленно привела себя в порядок, стряхивая с одежды пыль, поправляя волосы, словно этим могла вернуть хоть каплю контроля над происходящим. Затем, расправив плечи, вышла из кустов, шагнув на освещённую дорожку.
Парень стоял там, неподвижный, точно выжидающий. В тусклом свете его силуэт казался почти расслабленным, и в его спокойствии было что-то неправильно-безмятежное. Он не выглядел опасным. Не делал попыток напасть. Бежать сейчас? Нет, смысла нет. Возможно, даже стоит поговорить.
- Ты тоже был на «игре»?
- Да. Было забавно. Даже приз дали, - он покрутил револьвером.
Мэй выгнула бровь. Забавно? Почему-то ей перехотелось узнавать подробности.
- Ясно. Ладно, приятно было поболтать, мне пора домой.
Она развернулась, будто отрезая этот момент от всего, что было до него. Её шаги были осторожными, но в каждом движении чувствовалась скрытая боль - не только физическая, но и та, что цеплялась где-то глубже, в усталости, в напряжении, в осознании реальности, которая больше не принадлежала ей. Лунный свет смазал контуры её фигуры, когда она начала удаляться, а позади остался взгляд, который не отпускал, не требовал остановиться, но и не позволял полностью исчезнуть. Парень молча смотрел в ее удаляющуюся спину, и когда расстояние между ними достигло несколько метров, сказал:
- Ну, попытай удачу.
Простояв так пару минут, он натянул на голову капюшон и пошел прочь от этого места.
***
Зал суда кажется стерильным. Белые стены, ровные ряды кресел, пустые взгляды тех, кто здесь не за правдой, а за формальностью. Они делают записи, передают друг другу документы, задают вопросы, на которые уже давно известны ответы. Голос судьи звучит отчуждённо, как будто он произносит не приговор, а очередную бюрократическую формулу.
- Суд постановляет...
Это не первое слушание. Не второе. Даже не десятое. Может быть, двадцатое. Может, сотое. Она уже не считает. Голоса судьи, адвокатов, прокуроров сливаются в одно и то же - холодное, беспристрастное, механическое. Вопросы задаются, но ответы давно потеряли смысл. Всё внутри неё выжжено. Эмоции исчезли, растворившись в безжалостном цикле однотипных заседаний. Теперь это просто процесс, скучная бумажная игра, где правда давно не имеет веса.
Свидетели? Ничего не видели.
Камеры? Именно в этот день не работали.
Факты? Больше не имеют значения.
Он сидит напротив неё - безмятежный, непробиваемый, окружённый тонким ароматом дорогого одеколона и шелестом выглаженной ткани. Костюм сидит идеально, каждая складка подчёркивает его уверенность - не ту, что приходит с правотой, а ту, что принадлежит тем, кого нельзя коснуться.
Его лицо лишено эмоций. Его взгляд не ищет оправданий. Его дыхание ровное, размеренное, словно весь этот процесс просто случайный эпизод, который не оставит даже следа в памяти.
Он знает, что ему ничего не угрожает. Не боится последствий. Не думает о чужой боли. Он никогда не думал. Потому что в этом мире есть те, для кого правда просто опция, не обязательная, не требующая наличия. А она смотрит на него и впервые чувствует не гнев, не отчаяние, не желание бороться. Только усталость. Потому что когда ты встречаешься взглядом с человеком, для которого справедливость пустое слово, ты понимаешь: «бесполезно».
- ...невиновен.
Одно слово. Одно чёткое, безапелляционное заявление, которое перечёркивает недели боли, рушит последние остатки справедливости, стирает надежду. Он выходит свободным, его шаги не дрогнули, дыхание ровное, взгляд скользит по залу, но не задерживается ни на ком. Он уже победил, ещё до того, как судья открыл рот. Деньги решают всё. Мэй не злится, потому что не осталось сил даже на гнев. Просто смотрит в последний раз на того, кто забрал у неё всё. А она остаётся.
Без правды.
Без смысла.
Без семьи.
И единственное, что заполняет её теперь - тишина. Та же, что глушила мысли в ту ночь, когда её мир был разорван. Та же, что сегодня убивает последние остатки веры. С того дня тишина перестала быть просто фоном. Она стала призраком, преследующим её в каждой минуте, в каждом углу, в каждом ночном часе, когда не было ни голосов, ни звуков, ни даже едва слышного дыхания чужого присутствия.
Тишина напоминала о том суде, о тех холодных словах, о безразличных лицах, о решении, которое стерло справедливость одним выверенным ударом в стол. Она больше не могла находиться в местах, где было слишком тихо - потому что именно там мысли начинали звучать громче всего. Именно там прошлое возвращалось не отдельными воспоминаниями, а безжалостной лавиной, лишенной конца.
Теперь она включала музыку просто для того, чтобы глушить пустоту, говорила больше, чем стоило, лишь бы звук её собственного голоса разбивал этот мёртвый вакуум вокруг. Даже дождь, раньше приносивший покой, теперь казался недостаточно громким. Потому что ничего не могло заглушить то безмолвие, которое поселилось внутри неё.
Теперь она точно знает, как устроен этот мир. Он не про справедливость. Он про тех, кто может позволить себе её не бояться. А ей уже нечего бояться. Когда терять нечего, остаётся только пустота, и она - удивительная вещь. Пустота не ломает. Она перерождает. Она меняет тебя, делая кем-то другим. Мэй еще не знает, как пустота поступит с ней. Но скоро узнает. Очень скоро.