библиотека
Комната была наполнена молчанием. Из-за окон лился бледный свет рассвета, окрашивая всё в холодный серо-голубой. Курсед сидел на полу, прислонившись к кровати, рядом — Акума. Их плечи едва касались.
Курсед смотрел в пол. Пальцы сцеплены, ногти почти врезались в ладони — не от злости, от напряжения.
— Мне страшно, — наконец выдохнул он. Голос был глухой, будто вырванный из глубины. — Потому что я никогда не думал… что смогу так чувствовать. К кому-то. К тебе.
Акума медленно повернул голову, но ничего не сказал. Он ждал. Без давления. Просто — был рядом.
Курсед продолжил, тише:
— Это как будто что-то внутри меня сломалось. И в этом обломке… ты. Я злюсь. Боюсь. Но всё равно ищу тебя глазами. Всегда.
Акума чуть выдохнул. Сдвинулся ближе, осторожно. Его тонкие пальцы дрожали, когда он поднял руку и кончиками пальцев коснулся подбородка Курседа, словно спрашивал разрешения. Курсед не отстранился. Только поднял взгляд — и в нём не было страха, только ранимое ожидание.
Акума склонился ближе. Медленно, неуверенно. И осторожно, почти незаметно, коснулся его губ. Поцелуй был мягкий, тихий — как утешение, как извинение, как просьба: не отталкивай.
И Курсед не оттолкнул.
Он закрыл глаза. Его пальцы разжались. Он позволил себе почувствовать — впервые без страха, без борьбы.
Акума отстранился, но остался близко, их лбы почти соприкасались. Он тихо сказал:
— Я тоже чувствую это, Курсед. И я здесь. Если ты позволишь.
Курсед кивнул, медленно. Слов не нужно было.
Он уже позволил.
Поцелуй растворился в воздухе, как дыхание в мороз. Тишина снова легла между ними, но уже иная — мягкая, теплая, наполненная чем-то новым.
Курсед смотрел в лицо Акумы, и его взгляд был непривычно спокойным. Уверенным. Как будто этот шаг — признание, прикосновение, — наконец расставил всё по местам. Он поднял руки и аккуратно обнял Акуму за талию. Акума чуть вздрогнул от неожиданности, но не отстранился.
— Давай… — тихо прошептал Курсед, — просто… побудем рядом.
медленно, без резких движений, уложил Акуму на кровать, придерживая его, будто что-то хрупкое, не до конца уверенное в себе. Сам навис над ним, опираясь на ладони по бокам от головы.
Акума широко раскрыл глаза, щеки вспыхнули — щеки, уши, даже шея порозовели. Он был весь в этом молчаливом стыде и нежности, и в мыслях у него всё зашумело.
Блять.
Это было первое слово, сорвавшееся у него в голове. Не грубое — просто самое честное. Блять, это всё по-настоящему? Он… он прямо сейчас здесь? Он надо мной, смотрит так, будто… будто правда что-то чувствует?
Тысячи слов крутились в голове. Я думал об этом вечерами. Придумывал. Представлял. Не верил, что когда-либо это может стать реальностью. А теперь… он рядом. Он — рядом. Его руки тёплые. Его взгляд не отталкивает. Он не боится меня.
— Ты… — начал Акума, голос был тише шепота, — правда хочешь быть рядом со мной?..
Курсед не ответил словами. Он просто склонился ближе, лбом коснувшись его лба. Закрыл глаза. И прошептал:
— Да. Больше, чем могу объяснить.
Акума сжался на миг, но потом его ладони поднялись и легли на грудь Курседа — почти неуверенно, но с доверием. Он снова вспыхнул, но теперь не пытался спрятаться. Он просто тихо улыбнулся. И закрыл глаза, чувствуя, как за долгое время — всё в груди становится чуть легче.
Лёгкое дыхание, тихие прикосновения, всё было будто в замедленной съёмке. Акума лежал под ним, не сопротивлялся, наоборот — его глаза были полны странной, тихой нежности и страха, который, кажется, наконец начал таять.
Но внезапно — стук в дверь.
Курсед вздрогнул всем телом, резко обернулся, будто кто-то вырвал его из сна. Акума тоже чуть приподнялся, лицо моментально стало тревожным. Момент исчез — словно его и не было. Осталась только тишина и ощущение, что воздух в комнате стал плотнее.
— Курсед? — раздался знакомый девичий голос. — Ты тут? Это я. Ты вчера мои наушники забыл отдать, помнишь?..
Сердце Курседа будто ударилось о грудную клетку. Он не ответил сразу. Смотрел в сторону двери, сжав зубы, подбородок дрогнул.
Серьёзно? Сейчас? — мысли колотились в голове. — Именно в эту грёбаную минуту?
Он даже не сразу понял, что слегка сжал простыню у бедра Акумы, как будто хватаясь за реальность, которая снова выскальзывает.
— Я… — начал он, сам не зная, кому обращается. Себе? Акуме? Одногруппнице за дверью?
Он резко встал с кровати, но потом замер у края, бросив быстрый взгляд на Акуму.
Акума сидел, поджав ноги, с опущенным взглядом. Он не говорил ни слова, но в его глазах снова появилась та тень — страх, что сейчас всё закончится. Что это было только мгновение,
ошибка, случайность.
Курсед провёл рукой по лицу, коротко выдохнул сквозь зубы. Повернулся к двери.
— Ща, минуту! — крикнул он резко, с раздражением, даже не пытаясь скрывать тон.
Обернулся ещё раз. Сделал шаг обратно к кровати, опустился на колено. Взял лицо Акумы в ладони, осторожно, будто опасался, что тот исчезнет.
— Я… скоро вернусь. Не думай, что это было "просто так", ясно?
Акума посмотрел на него и чуть заметно кивнул. Его губы дрогнули в попытке улыбки. Всё внутри него гудело: тревога, надежда, пульс. Но он остался.
А Курсед — открыл дверь.
И впервые за долгое время захотел, чтобы кто-то ушёл быстро
Акума остался один в комнате. Щёлкнул замок двери, и шаги Курседа растворились где-то за пределами, оставляя за собой тишину — но не ту, уютную, в которой дышишь свободно, а тишину с привкусом боли.
Он медленно сел на кровати, подогнул ноги и крепко прижал их к себе, почти машинально. Глаза слегка дрожали, дыхание сбилось. Он тихо выдохнул, почти шепотом, будто сам себе:
— Всё в порядке... всё в порядке...
Но в горле стоял ком.
Руки сжались в одеяло, пальцы вцепились, как будто от этого зависела его устойчивость. Пальцы побелели от усилия.
Как тогда.
Снова в памяти всплыло лицо матери — её редкие взгляды, как тёплое солнце, которое светит на секунду. Он тогда только начинал понимать, что значит "любовь", "внимание", "забота". Каждый раз, когда она наконец обращала на него взгляд, будто слышала, как он зовёт её...
Но потом — стук в дверь. Чужие мужские голоса. И она исчезала. Снова. И снова. И снова.
Словно он был чем-то временным. Маленьким перерывом между другими, более важными людьми.
Он закрыл лицо ладонями. Глаза жгло. Дышать становилось тяжелее.
Он не хотел думать, что это похоже. Он знал, что Курсед другой, но в голове эти вещи пересекались, прочно, глубоко. Страх — иррациональный, бессмысленный — прорастал в груди.
"Может, это была только секунда… всего лишь секунда, как тогда," — пронеслось в голове.
Он глубже вдохнул, попытался успокоиться. Он больше не был тем мальчиком. Он не в той квартире. Это не мать. Это не те мужчины. Это…
Курсед.
И именно поэтому всё страшнее.
Курсед захлопнул дверь чуть громче, чем собирался. Возвращаясь в комнату, он всё ещё злился — на одногруппницу, на глупую ситуацию, на самого себя. Он чувствовал, как момент с Акумой ускользает сквозь пальцы, как вода.
— Извини, — начал он, подходя к кровати, — я не…
Но слова оборвались.
Акума сидел сгорбившись на краю кровати. Его пальцы сжимали одеяло, белые от напряжения. Плечи подрагивали. Лицо было закрыто ладонями, дыхание — неглубокое, сбитое, почти как в ту ночь. Та же дрожь. Та же хрупкость.
— …Акума?
Тишина.
Курсед подошёл ближе, на миг не решаясь прикасаться. Что-то внутри него болезненно сжалось — не от жалости, нет. От страха. Потому что он видел: Акума снова где-то далеко. Не в комнате. Не рядом.
Он сел рядом на край кровати и медленно, очень осторожно, коснулся его руки.
— Я здесь… — выдохнул Курсед, сдерживая собственную панику. — Слышишь? Я здесь. Не ушёл. Просто... просто дверь, просто наушники. Всё хорошо.
Пальцы Акумы дрогнули. Он не ответил, но слегка повернул голову, будто проверяя — правда ли это. Правда ли не ушёл?
Курсед провёл ладонью по его волосам — мокрым от пота или слёз — и обнял за плечи, притянул к себе. Акума позволил. Его тело будто обмякло, но внутри всё ещё тряслось. Он положил лоб Курседу на грудь и тихо прошептал:
— Прости… я не хотел… это просто…
— Не надо извиняться, — Курсед прервал его, обнимая крепче. — Не надо, Акума. Это не ты виноват. Просто скажи, что с тобой.
Акума молчал. Несколько секунд. Или минут. А потом тихо, почти неслышно:
— Я просто… боюсь, когда уходит кто-то важный. Даже на минуту.
Курсед закрыл глаза. Эта фраза — короткая, но она будто ударила его в самое сердце. Он провёл рукой по спине Акумы, медленно, успокаивающе.
— Я никуда не уйду. Слышишь? Ни на минуту. Если ты не захочешь.
После тревожного вечера, наполненного тишиной, прикосновениями и теплом, они легли рядом, укрывшись одним пледом. Акума медленно выровнял дыхание, прижимаясь лбом к шее Курседа, а тот обнимал его, будто боялся отпустить. И когда глаза Курседа начали закрываться, он понял: за долгое время он не чувствует пустоты
Утро. Быстрое. Неловкое. Но сдержанное спокойствие между ними сохранялось — почти хранимое взглядом.
Они дошли до университета вместе, но разошлись у входа, как будто невидимая рука подсказывала: "пока не время". Курсед пошёл на пару, Акума направился за книгами в библиотеку.
Курсед шёл по коридору, когда услышал резкий, мерзкий смех. Он обернулся — и замер.
У стены стоял Акума. Против него — какой-то парень из старших курсов. Лицо мерзко ухмыляющееся, голос громкий, насмешливый:
— А чё ты как девка, а? Чего молчишь? А? Бледный, как труп. Тебя кто влюбляться учил, извращенец?
Курсед почувствовал, как кровь в нём вскипает.
Парень сделал шаг ближе к Акуме. Тот молчал, опустив взгляд в пол. Плечи чуть дрожали. Он не отвечал, не сопротивлялся. Просто стоял.
— Ой, молчит. Ну, а если так? — С этими словами парень неожиданно швырнул ладонь вперёд, и пощёчина хлестнула по щеке Акумы.
Акума отшатнулся назад, ударился плечом о стену. Не вскрикнул. Только сжал пальцы и коснулся щеки — беззвучно, как будто без права на боль. Всё происходящее вокруг будто замерло: кто-то смотрел, кто-то прошёл мимо.
Но не Курсед.
Он сдвинулся мгновенно. Проталкиваясь сквозь толпу, рывком встал между Акумой и этим уродом. Глаза у него были тёмные, тяжёлые от злости. Он толкнул того в грудь с силой:
— Ты, блядь, охуел?
Парень захохотал было, но в глазах Курседа что-то остановило его.
— Это не твоё дело, Курсед. Или ты теперь с ним одного поля ягодка?
— Если это поле — человеческое, то да. А ты — просто трусливый кусок дерьма. Подходить с пощёчинами к тому, кто даже не дерётся? Сильный, да?
Он сделал шаг вперёд, будто готов был врезать, но Акума тихо коснулся его локтя.
— Не надо, — прошептал он.
Курсед стоял, дышал тяжело. Сжал кулаки так, что костяшки побелели. Потом повернулся к Акуме, и его взгляд стал мягче. Он молча взял его за руку и повёл прочь, не говоря ни слова.
Тишина библиотеки была глухой и прохладной — словно воздух затаил дыхание. Курсед тащил Акуму за руку чуть быстрее, чем следовало, его шаги были резкими, будто он боялся, что если замедлится, то сорвётся и разнесёт пол-универа. Они свернули за дальний ряд, туда, где никто не ходит — старые справочники и забытые научные тома.
И только там Курсед отпустил руку Акумы и, тяжело выдохнув, вдруг резко прижал его к книжному стеллажу. С глухим стуком книги чуть качнулись, но не упали.
— Сука... — прошептал Курсед почти беззвучно, глядя на покрасневшую щёку Акумы.
Он осторожно коснулся этой щеки ладонью, большим пальцем проводя по коже под глазом. Акума не отпрянул. Не вздрогнул. Он лишь смотрел на Курседа широко распахнутыми глазами, в которых горели тишина, усталость… и что-то ещё. Что-то слишком хрупкое.
— Ты... ты просто стоял, — сказал Курсед. — Почему ты ничего не сказал? Не ушёл? Почему ты позволяешь им...?
Акума тихо вздохнул.
— Потому что я привык, — сказал он. Голос был едва слышен. — Это… не новое для меняг. И это пройдет.
Курсед сжал челюсти. Его ладонь всё ещё лежала на щеке Акумы, теперь чуть сильнее. Он боялся обидеть, но ещё больше — потерять контроль.
— Нихрена не пройдет. Это не должно быть нормой. Ты не должен… — голос его сорвался, — ты не должен просто стоять и терпеть.
Акума опустил взгляд, тихо сказал:
— Но ты пришёл. Это уже не как раньше.
Курсед почувствовал, как у него будто что-то в груди сжалось. Он в упор смотрел на Акуму. И вдруг понял, что он сейчас не может отстраниться, не может сделать шаг назад. Он хотел его защитить. Хотел его прижать ближе. Хотел, чтобы никто никогда больше даже не смотрел на него с ненавистью.