Глава 16
ЧОНГУК.
Полтора года назад.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Один ее взгляд, и я пропал.
Воздух меняется. Мир будто начинает вращаться медленнее, а между ударами сердца наступает долгая пауза.
Впервые увидев ее лицо, я будто получаю удар в живот, от которого все внутри переворачивается, сжимается, и выворачивается наизнанку.
Высокие скулы под ореховыми глазами, в которых то вспыхивает зелень, то исчезает в зависимости от освещения. Густые брови, бронзовая кожа и копна волос, которую хочу немедленно намотать на кулак.
Она красивее, чем могло бы нарисовать мое воображение. Такая красота существует только в умах великих художников, которым поручено передать ее величие на холсте, чтобы обычные смертные могли взирать на нее с благоговением.
Но она не Венера и не Афродита. Она настоящая.
И идеально ложится в мои объятия. Я бы не сказал, что прежние женщины не подходили, но теперь, когда держу ее, понимаю, каково это, когда все встает на свои места.
Это другое. Потому что теперь знаю, каково это держать ту, которая создана для места рядом со мной. Уверенность, что она предназначена быть в моих объятиях, мгновенно проникает под кожу.
— Что тут сказать, я просто жажду внимания, — бросает она с усмешкой, а ее полные губы, теперь окрашенные в аппетитный оттенок красного, выглядят так, будто просят быть укушенными.
— Ты уже получила мое внимание, cara mia. С того самого момента, как вошла в этот клуб.
Она вздрагивает, глаза расширяются.
— Правда? — Она кокетливо смотрит на меня из-под ресниц. — И что мне даст твое внимание?
Я прижимаю ее к стене и упираюсь ладонями по обе стороны от нее. Самодовольная ухмылка появляется на моих губах, подстегнутая ее игривым тоном.
— Мою вечную преданность, разумеется.
— А что мне делать с вечной преданностью таинственного незнакомца в маске?
Издаю низкий, хриплый звук.
— Такая опасная женщина, как ты, могла бы использовать ее, чтобы поставить меня на колени.
— Опасная? — смеется она, и по смеху ясно, что прекрасно понимает, как действует на мужчин. — Я всего лишь девушка. Вряд ли опасна. Это ты прячешь свое лицо.
— Нет ничего опаснее красивой женщины, — мурлычу я. — А ты, cara, самая красивая женщина, которую когда-либо видел. -
На ее щеках появляется прелестный румянец.
— Ловко сказано.
Уголки моих губ изгибаются в усмешке.
— Я тоже так думаю.
— Ты всегда так напорист с девушками, которых пытаешься соблазнить? Или сегодня просто отыгрываешь роль, Призрак? — дразнит она.
Я провожу тыльной стороной пальцев по линии ее челюсти.
— Это не игра. Хотя я никогда не понимал, почему Призрак так одержим Кристиной. До этого момента. — Я заворожен едва заметным дрожанием ее нижней губы от моего прикосновения.
— У меня есть только эта ночь, — голос хриплый, шероховатый, пропитанный отчаянием. — Завтра я возвращаюсь в Рим.
Она надувает ярко-красные губки, выпячивая их, и это невинное движение заставляет мой твердый член болезненно дернуться.
— Жаль.
— Ночь еще не закончилась, cara, и я настроен на кое-что рискованное.
Ее ладони ложатся мне на грудь и медленно, откровенно соблазнительно скользят по торсу.
— Насколько рискованное?
— Настолько, что вещи, которые с тобой сделаю до сих пор запрещены в большинстве стран мира. — Поднимаю ее подбородок, провожу большим пальцем по нижней губе. — Еще пару минут назад твои губы не были красными.
Она томно улыбается.
— Да, не были. Я надеялась, что кто-то докажет свою вечную преданность, оценив их по достоинству.
Я ощущаю, как мои зрачки расширяются, пока смотрю на ее губы.
— О, я точно оценил.
— А какой у тебя любимый фрукт?
Я приподнимаю бровь.
— Зимой клементины, а летом... наверное, выбираю между черникой и вишней.
— Как удачно, — произносит она с хитрым блеском в глазах.
— Что именно?
— Моя помада, — она выразительно складывает губы, размазывая помаду по губам.
— Со вкусом вишни.
С рыком зарываюсь рукой в ее волосы, запрокидываю голову и впиваюсь в губы. Вишня взрывается сладким, терпким вкусом на моем языке. Похоть вспыхивает, как пламя, и бурлит в крови, пока наши языки переплетаются в жадном поцелуе.
Ее руки скользят по моему телу, так же отчаянно желая меня, как я ее. Хватаю за бедра, поднимаю и припечатываю к стене, прижимая своим телом. Она с радостным стоном выгибается навстречу, ее ноги обвивают мою талию, крепко сжимая.
И я едва не кончаю, когда она прижимается ко мне сильнее и начинает тереться своей пульсирующей киской о мой низ живота.
В этом поцелуе нет ничего чувственного. Это яростная атака, пропитанная отчаянием, и вишневой эйфорией, которая сводит с ума. Рычания удовольствия срываются с моих губ и тонут в ее жадном рту. Она впитывает все, что ей отдаю, встречая мой язык, пока руки сжимают мое лицо, а тело выгибается ко мне навстречу.
Она двигает бедрами, и срывающиеся с ее губ стоны становятся почти дикими, когда хватаю ее за задницу. Впиваясь пальцами в плоть, я притягиваю ее к своему твердому члену.
Из ее горла вырывается резкий вдох при первом же контакте, но она лишь на мгновение замирает, а потом лихорадочно начинает тереться об меня.
То, что между нами происходит, взрывоопасно, нужно лишь поднести спичку, чтобы все загорелось. Каждое ее прикосновение — вызов, провокация, которая еще больше заводит эту опасную игру.
Спустя несколько минут этого сумбурного, безумного поцелуя она мягко упирается в мою грудь и отстраняется. Воздух не стоит потери ее губ, поэтому тянусь за новым поцелуем, но она останавливает меня.
Ее бедра слегка покачиваются, когда плавно сползает по моему телу, снова вставая на ноги.
— Ну? — спрашивает она между хриплыми вдохами. — Я действительно на вкус как вишня?
— Нет, — рычу я. — На вкус ты моя.
В ее глазах сгущается тьма, и все же на губах появляется улыбка.
— Не рановато ли для таких заявлений, а?
Я медленно качаю головой, веки тяжелеют.
— Как только ты позволила мне взглянуть на тебя, стало слишком поздно.
— Я вряд ли могла тебя остановить.
— Нет. И это ты тоже не сможешь остановить.
— Это?
— Нас.
Я вновь впиваюсь в ее губы, поглощая любую попытку возразить.
Не хочу это слышать.
Ее пальцы отчаянно цепляются за мои волосы, пока она меня целует. Затем запускает руку глубже, и резко дергает за пряди, откидывая мою голову назад.
Из груди вырывается угрожающий рык, губы приоткрываются в диком оскале.
— Может, нам стоит остановиться, — задыхается она.
— Я не могу, — выдыхаю, прикусывая ее шею. — Теперь я понимаю, что чувствовал Адам, когда поддался искушению спелого яблока… отчаяние, в которое он впал, ради одного лишь вкуса. — Мой взгляд падает на ее припухшие губы. — Ты мой запретный плод, cara mia. Целовать тебя — это как поддаться первородному греху.
Я должен быть сильнее. Должен держаться подальше.
Но не могу. И не собираюсь.
В ее глазах вспыхивает новая волна желания, и в следующую секунду она бросается ко мне, обвивает руками шею и карабкается на меня, будто на дерево. Ее рот жадно ищет мой. Но этого мало. Просто целовать недостаточно.
Я борюсь с ее платьем, и это похоже на драку с десятком разъяренных птиц.
— Насколько тебе дорого это платье, cara? — шепчу ей на ухо.
— Очень. -
Черт.
— Разорви его, — шепчет она.
— Что?
Она издает очаровательно сердитый звук, когда отрываюсь от ее губ.
— Если оно мешает, то разорви его. Сейчас же. Пожалуйста.
Мои брови опускаются, а на губах появляется дерзкая улыбка. Она снова впивается в меня, жадно целуя, пока я сжимаю в кулаке охапку перьев и с силой срываю их с платья.
Она стонет мне в рот, возбужденная грубостью, и это разжигает мое удовольствие до новых высот. Я не склонен к насилию, но, черт возьми, обожаю жесткий секс. А если она тоже…
Хватаю ее за волосы, резко дергаю, проверяя, как она отреагирует на укус боли. И когда глаза закатываются, а с губ срывается сдавленный, полубезумный стон, я бросаюсь к ее шее.
Облизываю, кусаю, втягиваю каждый доступный дюйм кожи, пока вторая рука скользит под подол платья и поднимается по бедру.
Ее ноги сжимаются вокруг меня сильнее, когда пальцы скользят по внутренней стороне бедра и добираются до влажного центра. Ее губы приоткрываются, глаза открываются, находят мои, прикованные к ней.
Когда большим пальцем провожу по киске, она ахает мне в рот.
Я с жадностью поглощаю этот звук, втягивая ее нижнюю губу, прикусывая, пока пальцы ныряют под трусики и скользят по ее мокрой киске.
— Ты целуешься, как чертова хищница, cara. Как секс, обретающий форму. Трахая мой рот своим поцелуем. Я не могу дождаться, когда утащу тебя в отель. Засажу в тебя свой член и буду трахать, пока ты не забудешь, как тебя зовут.
На ее лбу появляется очаровательная, сексуально озадаченная морщинка.
— Я даже не знаю, как ты выглядишь.
Больше всего на свете хочу стереть все границы между нами, но не собираюсь снимать маску там, где Рокко может нас застать.
— Скоро увидишь, — хрипло шепчу я. — А пока можешь кончить на пальцы безликого незнакомца.
Ее зрачки расширяются, взгляд темнеет от моих грязных, полушепотом произнесенных слов. Но когда ввожу средний палец в ее тугую, горячую киску до самого конца, глаза распахиваются от шока и наслаждения.
— Проклятье… — стонет она, откидывая голову к стене.
Ее киска сжимается вокруг пальца, словно пытаясь удержать меня внутри.
Я зачарован открытым изгибом ее шеи, тем, как ей тяжело глотать, когда сгибаю палец и задеваю ту самую точку глубоко внутри.
Она дрожит, ее тело отвечает с такой остротой, будто каждое прикосновение — электрический разряд.
Ее дыхание замирает на губах, когда вынимаю палец, а затем громко вырывается из легких, когда ввожу сразу два.
Ее подбородок опускается, и глаза цвета осеннего леса, распахнутые от шока, находит мой.
— Давно никто не трахал пальцами твою тугую киску? — рычу, удивляясь, насколько грубым стал голос.
Она молча кивает, не в силах выговорить ни слова, и вздрагивает, когда ввожу пальцы до самого конца.
Затуманенный от желания взгляд находит мою ответную улыбку.
— Хорошо.
Сдавленные стоны, смешанные с бессвязными проклятьями, срываются с ее губ. Она зарывается лицом в мою шею, и кусает, вытягивая из меня гортанный стон. Чистое животное влечение, по-другому не описать эту неистовую, первобытную связь.
С каждым движением моих пальцев она дергается, извивается, а каждый толчок прижимает ее к моему твердому члену, снова и снова, пока не начинаю дышать так же тяжело, как и она.
Если бы ушел, так и не попробовав ее, я бы жил с этой неутоленной жаждой всю оставшуюся жизнь. С этим отсутствием… чего-то. С осознанием пустоты, которую не смог бы ни описать, ни объяснить, потому что никогда бы не узнал, что именно потерял.
Но теперь я знаю. Точно знаю, чего бы лишился. И не собираюсь упустить это.
Сегодня ночью я удовлетворю эту жажду до конца.
Слава гребаному Богу, что не остался в стороне.
Она напрягается, киска сжимается вокруг моих неумолимых толчков, но я не останавливаюсь, мои пальцы безжалостно жадные до ее оргазма.
— Еще, — выдыхает она.
— Еще, cara? — усмехаюсь. — Ты всегда такая ненасытная?
Она бездумно кивает, полностью потерявшись в ощущениях.
Наклоняюсь к ее уху, прикусываю мочку и шепчу:
— Хорошо, что я щедрый.
Разочарованный стон срывается с губ, когда опускаю ее на пол, но тут же превращается в удивленный вздох, когда сам опускаюсь на колени.
А затем, в восхищенный, дрожащий вдох, когда провожу языком по ее киске, начиная с того места, куда погрузил пальцы, до набухшего клитора, втягивая его в рот.
Вцепившись в мои волосы, растрепав прическу, она выгибает бедра к моему лицу, вырывая из меня довольное рычание.
Мой голос вибрирует прямо на ее клиторе, и от этого по ее телу проносится восхитительная дрожь, а потом она замирает. Словно поймана в моменте, прижатая к стене, рот приоткрыт от наслаждения, глаза зажмурены.
Я едва успеваю прижать ладонь к ее губам, чтобы заглушить звуки, которые вырываются из нее, прежде чем она взрывается на моих пальцах. Музыка гремит так громко, что легко бы заглушила ее крик, даже если бы кто-то оказался сейчас в коридоре. Но именно поэтому я их заглушаю — потому что когда услышу ее крики впервые, мне нужно слышать каждую нотку, каждый нюанс, каждую неровную интонацию, когда она распадается для меня на части. А не какую-то приглушенную имитацию.
Ее тело дергается в конвульсиях, остатки оргазма прокатываются сквозь нее — я все еще не отпускаю ее клитор, сжимая его губами.
Она обмякает, будто лишившись костей, когда поднимаюсь. Я подхватываю ее и прижимаю к своей груди.
Касаясь затылка, осторожно поднимаю ее лицо, заставляя посмотреть на меня.
Ее глаза медленно открываются, затуманенные, с трудом фокусируясь. Зрачки лениво сужаются, неторопливо обнажая завораживающий ореховый оттенок радужки.
Мои пальцы нежно скользят по ее виску.
— Знаешь, о чем я думал, когда смотрел, как ты танцуешь?
— «Как она так двигает бедрами?» — парирует она, прижимаясь ко мне.
Я тихо смеюсь, слегка касаясь ее щеки.
— О том, как твои волосы будут смотреться, раскинувшись по моей подушке. Мне не терпится это увидеть.
На ее щеках вспыхивает самый красивый румянец, что когда-либо видел. Тихо стону от того, что он делает со мной.
И тут одновременно происходят две вещи.
Энцо окликает меня, привлекая внимание с конца коридора.
А когда снова смотрю на нее, то ее глаза распахнуты. Пелена страсти рассеялась, сменившись осознанием реальность.
Нахмурившись, я оборачиваюсь к Энцо: — Что случилось?
— Он закончил встречу десять минут назад, — отвечает тот с явным намеком.
А это значит, что Рокко уже может бродить по коридорам в поисках очередного садистского развлечения.
Я молча киваю, принимая информацию. Энцо тут же исчезает из виду.
Поправив ее платье и трусики, отступаю ровно в тот момент, когда она мягко отталкивает меня.
— Мне нужно идти, cara.
— Мне тоже. Я… моя подруга. Я пришла сюда с подругой. Не могу поверить, что я… — Она озирается, на лице растерянность. — Она, должно быть, уже ищет меня.
Едва успеваю перехватить ее запястье, прежде чем она разворачивается, чтобы уйти.
Когда оборачивается, взгляд цепляется за мою руку, сжимающую ее запястье, а потом за ключ-карту, которую вкладываю в ладонь.
— Raffles Hotel. Я в пентхаусе. Приходи через час, когда попрощаешься с подругой.
На ее лице мелькает замешательство. Я слегка тяну за запястье, притягивая ближе. Она не сопротивляется и позволяет мне вернуть ее в свою орбиту. Ее взгляд смягчается, становится открытым, доверчивым. Внутри будто что-то срывается с цепи.
Потому что в том мире, из которого пришел, на людей так не смотрят. Я знаю, что такое ненависть, боль, страх, отвращение. Но чистая невинность и бескорыстная вера?
Черт, это как чужой язык.
— Я уезжаю завтра, — говорю, сжимая ее руку сильнее, отчаянно цепляясь. — Не заставляй меня покинуть страну, так и не попробовав тебя еще раз.
Она внимательно смотрит в мои глаза.
— При одном условии.
— Говори.
Она проводит большим пальцем по краю белой маски, ее взгляд следует за этим движением.
— Без маски.
Ленивая, уверенная улыбка растягивает мои губы.
— Я планирую оказаться у тебя между бедрами через тридцать секунд после того, как ты войдешь в номер. А маска будет мешать, если ты собираешься кататься на моем лице. Считай, вопрос решен.
Щеки заливаются румянцем, но в глазах читается нетерпеливое предвкушение.
Она останавливает меня, когда тянусь к завязке на затылке, чтобы снять маску.
— Не сейчас. Сохрани интригу на потом, Призрак.
— Ты же знаешь, что он был ужасно изуродован?
Она пожимает плечами.
— Шрамы меня не пугают.
Я тихо усмехаюсь.
— Принято к сведению.
Неохотно отпускаю ее запястье. Рука падает вдоль тела, пальцы крепко сжимают ключ-карту. Она разворачивается и уходит в противоположную сторону по коридору.
У вершины лестницы оборачивается, бросая взгляд через плечо. И у меня в груди все сжимается, когда ее губы медленно расплываются в улыбке.
— Ты ведь полностью разрушишь мою жизнь, правда?
Честность в моем голосе проникает под ее кожу.
— Я попытаюсь.
Она кусает губу, чуть наклоняет голову.
— Думаю, я хотела бы дать этому шанс. -
Эта связь нелогична. Такая сильная, и при этом возникшая из ничего.
— Пока, Призрак, — говорит она и исчезает вниз по лестнице, не дожидаясь ответа.
И только тогда осознаю, что она не назвала свое имя.
— Пока, pavona.
Но она уже ушла.