Поцелуй врага

— Галатея, дорогая, как ты?

Мягкий, волнительно дрожащий голос тёти Оливии прорезал тишину палаты, окутанной ароматом сушёной лаванды и целебных трав. Она склонилась над бледной фигурой девушки, чьё лицо было бледнее подушки, на которой покоились её напряжённые черты. Леди Оливия затаила дыхание, когда увидела, как дрогнули длинные ресницы племянницы. Янтарные глаза Галатеи, обычно сияющие как полуденное солнце, теперь были затуманены болью и бессилием.

— Тётя?.. — едва слышно, будто сквозь вату. — Тетушка... забери меня отсюда! Пожалуйста... пожалуйста... я не могу больше...

Руки Галатеи с неожиданной силой сжали безупречно ухоженные пальцы леди Оливии, словно та была единственным якорем в бушующем море страха и истощения. Всё её тело дрожало, тонкое, словно стеклянное, готовое разбиться от малейшего прикосновения. Взгляд метался — по потолку, по окну, по швам простыней — лишь бы не встречаться с реальностью.

— О, дитя моё, ты нас так напугала, — прошептала Оливия, прижимая прохладную ладонь к раскаленному лбу племянницы. — Ты должна думать о себе. О своём здоровье. Я уже всё уладила с директором. Мы переводим тебя в класс леди Амальтии. Выпускной, спокойный. Ты проведёшь там два месяца. Тебе нужно восстановиться.

Словно прорвавшись сквозь толщу тревог, Галатея на мгновение обмякла, уронив голову на подушки. На лице её проступила слабая, болезненная улыбка, такая, как бывает после долгих слёз. Она кивнула еле заметно и прошептала:

— Спасибо...

Но покой длился недолго.

— Деточка... — голос тёти внезапно натянулся, стал жёстче, от чего воздух в палате сразу изменился, как будто над кроватью пронёсся резкий порыв ветра. — Что у тебя с Райденом Вальмонтрейном?

Галатея зарылась лицом в подушки, и в следующую секунду тишину разорвал горький смех — сдавленный, хриплый, будто рождённый из самых глубин груди. Он перешёл в дрожащую истерику, и Оливия в панике кинулась к дверям, зовя врача. Но всё было бесполезно: девушка всхлипывала и смеялась одновременно, как человек, сорвавшийся с краешка безумия.

И тут...

Дверь открылась.

В палату вошёл он.

Вальмонтрейн. В своём безукоризненном чёрном мундире, с гладко зачёсанными тёмными волосами и ледяным взглядом, в котором не было ни капли участия. Галатея замолкла, как будто в один миг задохнулась. Его глаза — стальные, режущие — упали на неё с холодной, уничтожающей пренебрежительностью.

— Так от чего, вы говорите, был обморок? — сухо осведомился он у всё ещё пребывающей в замешательстве Оливии.

— Ах, Райден, вы ведь не знаете... — торопливо защебетала тётушка, голос её звучал на октаву выше обычного. — В детстве Галатея... с ней произошло ужасное происшествие. Нападение тигра. Её тогда спас смотритель — прикрыл собой, представляете? Кровь, много крови, крики... С тех пор у девочки приступы при виде крови. И переутомление, конечно. Всё это в совокупности...

Он взглянул на Галатею. Она не выдержала — отвела глаза.

— Я уверен, — сказал он с кристальной вежливостью, — что перевод в другой класс скажется на её оценках, думаю, ей лучше остаться в своем классе.

— Благодарю, Райден, — леди Оливия сложила руки, словно собиралась аплодировать, — но, боюсь, решение уже принято. Ей нужен отдых.

Он кивнул и, не удостоив Галатею больше ни словом, ни взглядом, вышел. Холодно, беззвучно, как тень, растворившаяся за дверью.

Оливия посмотрела на племянницу. Та лежала, не двигаясь, словно только что вынесли из боя. И было в этом молчании больше, чем во всех объяснениях — боль, унижение, страх, и ещё что-то... сломленное.

— Сколько я спала? — тихо спросила Галатея, наконец обретя голос.

— Почти сутки, — вздохнула Оливия и села рядом. — Дорогая, только не забывай: для твоего будущего мужа очень важно, чтобы ты окончила Академию с отличием.

Вот так всегда. Для тётушки важнее всего — не душа девочки, не её страдания, а удобство для будущего зятя. Как будто сама Галатея — лишь красивый трофей.

— Я постараюсь, — ровно сказала она. — Я могу встать?

— Нет, до завтра отдыхай. Я приеду через два месяца... возможно.

Оливия ушла, не обернувшись. Галатея смотрела ей вслед с невидящим взглядом. А потом... плакала. Долго. Беззвучно, но мучительно. До ночи. Еду она так и не тронула. А потом лежала под одеялом, уставившись в чёрное небо за окном, усыпанное звёздами, и думала: как же хорошо было бы исчезнуть.

Едва забрезжил рассвет, Галатея сбросила с себя остатки сна, надела форму и, не дожидаясь разрешения, покинула медотделение. Она ощущала себя хрупкой, как стекло, но вымытая и одетая, словно снова обретала лицо. А в голове — снова и снова сцена из детства. Чёрный тигр. Кровь. Крик. Ужас...

И тут — стук.

— Галатея! Это мы! — весёлые, звонкие голоса, будто первые весенние капли.

Одетт и Адель ворвались в комнату с потоком света и дружеской энергии. Обе — старшекурсницы, двадцатилетние, зрелые, яркие, но с Галатеей обращались, как с ровней, даже как с младшей сестрой.

— Леди Амальтия сказала, ты с нами теперь! — воскликнула Адель.

— Учебники принесла! А сидеть будешь рядом со мной, — засмеялась Одетт, уже схватив расчёску и заботливо прикасаясь к влажным волосам Галатеи. — Надо навести красоту. Пусть все обзавидуются.

Пока одна делала причёску, другая ловко паковала сумку. Смех, щебетание, тепло — всё это развеяло тяжесть в груди девушки. В столовую они шли весёлой компанией, и Адель, подмигнув, прошептала:

— Мы решили — от Райдена тебя теперь защищаем. Девичий совет постановил: хватит ему всё портить. Он перегнул палку. Леди Аманду довёл до слёз, а потом... ты. Всё, довольно. Настало время отпора.

Галатея впервые за два дня улыбнулась. Настояще. Пусть мир её снова сломан — но она не одна.

Райден Вальмонтрейн ненавидел проигрывать. Сам факт чьей-либо победы над ним — пусть даже в словах, в решениях, в полунамёках — вызывал в его душе ярость, подобную бушующей буре в сердце вулкана. Но теперь... теперь он был вынужден склонить голову. Директор, обычно идущий навстречу всем его инициативам, на этот раз оказался непреклонен.

— «Леди Оливия настаивает на переводе леди Галатеи в отделение леди Амальтии. У девушки был серьёзный нервный шок, и я, как директор, не могу с этим не считаться. К тому же... с большим трудом мне удалось скрыть ваше участие в этом инциденте» — сказал он сухо, со сдержанным упрёком в голосе, и тем самым поставил точку.

Не запятую. Не тире. А точку.

Король смерти вышел из кабинета с лицом, застывшим в мраморной маске. Ни один мускул не дрогнул, но внутри него бушевало пламя. Он сжимал зубы, кулаки, мысли. И, шаг за шагом, с привычной плавной грацией, пошёл по коридорам Академии, которые молча пустели при его приближении. Как будто сама тьма проходила сквозь них — холодная, пронзительная, ледяная.

Но внутри его груди уже давно не жила ледяная пустота. Там, где прежде обитала безмятежная отстранённость, теперь всё сильнее клокотало странное чувство, похожее на тоску. На гнев. На вину. На всё сразу. Сутки. Сутки! Он провёл у дверей её палаты, не отходя от неё ни на шаг. Он не ел. Он не спал. Он даже не разговаривал ни с кем, кроме врача.

А Галатея всё не просыпалась.

Врач уверял, что это просто глубокий сон. Тело истощено, нервы обнажены. Всё пройдёт. Райден кивал. Но внутри него всё орало: «Проснись! Проснись, проклятая упрямая девчонка! Посмотри на меня!»

Но она спала.

И только тогда он понял — по-настоящему понял, — как сильно присутствие этой девушки проникло в каждую клетку его души. Без её насмешливого взгляда, без её нежной, почти невесомой походки, без светлых волос, сплетённых в аккуратную косу, — Академия стала просто зданием. Каменным склепом. Безликим адом.

Когда он вернулся в класс, сердце его глухо ударило, стоило ему увидеть пустующее место у окна — её место. Возле этого окна она всегда садилась — со своими аккуратными тетрадями, увлечённо глядя на преподавателя, и лишь изредка бросая на него колкие взгляды, которые он научился ценить больше любого восхищения. Два месяца... Это были слова, достойные проклятия.

Он сел, хмуро опустив взгляд. Его лицо по-прежнему оставалось идеальной маской отрешённого аристократа, но в глубине серых глаз бушевала гроза.

«Она ушла... А я даже не смог остановить её...»

Внутренне он чувствовал себя разбитым. Уязвлённым. Опустошённым. Его взгляд скользнул по одноклассникам, и те поспешно отвели глаза, пряча восхищение и страх. Ни один не осмелился произнести слова обвинения. Ни один не посмел заговорить о случившемся. И в этом была не победа — в этом была суть его одиночества.

«Трусы... Она — единственная. Единственная, кто осмелилась бросить мне вызов... Кто не побоялась стать моей противоположностью. Моя противоположность... моя единственная» — с болезненной ясностью подумал он.

Он вспомнил, как впервые увидел её. Тогда она была худенькой, неловкой, с огромными сияющими глазами и смущённой, но упрямой улыбкой. Девочка, как солнечный лучик, вломившийся в его мрачный мир, освещая его — и раздражая.

С тех пор всё изменилось. Он сам изменился. Он стал чаще бывать в Академии, стал более внимательным к занятиям, стал одержим... одним-единственным присутствием в этом здании. Своим отражением, своим антагонистом, своим светом.

И ведь он пытался это отрицать. Пытался подавить. Он придумывал новые правила, закручивал гайки дисциплины, добивался ограничений. Но она... Она упрямо продолжала носить свою жёлтую ленточку, и каждый её шаг вызывал зависть. Вокруг неё всегда собирались люди, и он чувствовал, как его душу точит яд ревности.

А затем было лето. И она вернулась — уже не девочкой, а юной женщиной, уверенной, сияющей, чарующей. Он помнил, как впервые увидел её распущенные волосы, лёгкое платье, обрисовывающее стройную фигуру, и дерзкую улыбку на губах.

И в её глазах — снова вызов.

И тогда он окончательно понял. Всё изменилось после того поцелуя. Одного-единственного, необдуманного, бешеного, отчаянного. Он хотел сломать её. А она... раскрыла его.

Разоблачила. Проникла под кожу. Прямо в сердце.

Только поцелуй. И всё стало иначе.

Впервые за всё время обучения в Академии Вечного Света Галатея чувствовала себя по-настоящему легко. Свободно. Воздушно, как будто ей наконец-то позволили расправить крылья.

Занятия в отделении леди Амальтии пролетали незаметно, как одно яркое и бесконечно доброе утро. Учителя, прежде казавшиеся неприступными глыбами академической строгости, здесь позволяли себе даже шутить, рассказывали забавные эпизоды из собственной молодости, иногда спотыкались на словах и смеялись вместе с ученицами. Атмосфера этих классов была совершенно иная — не подавляюще-суровая, как в элитной группе, где правили холод и безапелляционная власть Студенческого совета, воплощённого в образе его неоспоримого лидера — Райдена Вальмонтрейна.

— Что загрустила, лучезарная? — Одетт, прелестная и бойкая блондинка, энергично плюхнулась рядом, вытеснив с места Адель и Алиру, которые дружно фыркнули, но покорно пересели. — Не грусти. Сегодня после занятий у нас будет тайное собрание. Объявим войну нашему общему врагу — Вальмонтрейну. Этот темноволосый дьявол столько девичьих сердец разбил, что можно было бы из их осколков выстроить башню до небес.
Она понизила голос до шёпота, заговорщически наклонившись ближе:
— Знаешь, у него есть правило — ни одна не остаётся рядом с ним больше одной ночи. И те, кто рискнул... те потом долго плачут, но говорят, что ночь с ним — будто прикосновение к раю. Только утром лучше сбежать, пока он спит, иначе пробуждение будет похожим на встречу с самим Владыкой Тьмы...

Галатея улыбнулась, но в уголках губ пряталась печаль.
— Всего одна ночь... Всего один поцелуй, — тихо, почти беззвучно прошептала она, и сердце сжалось в груди. Один-единственный поцелуй — и вся её хрупкая, выстроенная по кирпичикам система обороны рухнула в одночасье.

— Хорошо, что ты его не любишь, — усмехнулась Одетт, расправляя свои сияющие локоны. — Но мне кажется... Вальмонтрейн сам не понимает, что с ним происходит рядом с тобой. Может, он просто хочет подчинить, а может...
— Давай не будем о нём, — голос Галатеи звучал спокойно, но под этой поверхностью бушевал ураган. — У меня есть два месяца счастья. Я хочу прожить их, не вспоминая, что они когда-нибудь закончатся.

«И никто, никогда не узнает, — с горечью подумала она, — что Райден Вальмонтрейн, король смерти, был первым, кто коснулся моих губ. И что это было... восхитительно».

— Не переживай, — Одетт игриво подмигнула. — Мы своих в обиду не даём. Особенно теперь, когда ты под нашей защитой. Здесь он тебя не достанет. Слишком много девушек жаждут ему отомстить — и мы однажды устроим это весело.

Галатея расцвела в ответ — здесь её действительно любили. В этих стенах не было враждебности, презрения, скрытых насмешек. Её принимали такой, какая она есть. И, возможно, именно потому, что она сама никогда не судила, всегда умела искренне восхищаться, всегда была готова выслушать, помочь, поддержать. И это возвращалось к ней — добрыми взглядами, светлыми улыбками, дружескими подмигиваниями.

Когда прозвенел звонок, она подошла к лорду Алне, преподавателю словесности, чтобы узнать программу — курс отличался, и в направлении было много нового.
— Моя дорогая, — добродушно проговорил учитель, — вы едва вышли из больничного крыла. Не стоит сразу так перенапрягаться. Вот список от мастера Давиуса — изучите его, но не торопитесь. Вы и так уже сделали больше, чем от вас ожидали.

Она благодарно кивнула и, зажав в пальцах пергамент, направилась к двери, когда её опередила распахнувшаяся с грохотом створка и вбежала взволнованная Адель.
— Не выходи! Он там!

За ней влетели Алира, Антуанетта и Лусия. Не сговариваясь, девушки скоординировались мгновенно: Галатею спрятали между стеллажами, за занавесками, сами расселись по местам, открыли учебники и притворились, будто углублены в науку.

Дверь открылась.
В класс вошёл он.

Холод, будто северный ветер, пронёсся по помещению. Райден Вальмонтрейн оглядел комнату, и, казалось, даже цветы на подоконниках поникли под его взглядом.
— Где она? — спокойно, но с такой внутренней силой, что сердце Галатеи ударилось в грудную клетку с удвоенной яростью.

— Она — это кто? — Одетт, хоть и напряглась, держалась гордо.

— Мне хотелось бы видеть Галатею Лаурескан. Вас не затруднит сообщить мне, где она находится?

— Позвольте дать вам совет, милорд... — начала было девушка, но не успела.

— Я не интересовался вашим мнением, — ледяной голос обрезал её, как кинжал.

Одетт покраснела, отвернулась. Галатея едва не выскочила из укрытия, но голос Лусии остановил её:

— Галатея ушла с лордом Алне в Башню.

Райден кивнул и развернулся. Его чёрный плащ взметнулся в воздухе, и дверь за ним захлопнулась с гулким эхом.

— Как ты два года это выдержала?! — разрыдалась Одетт, когда тишина в классе стала безопасной. — Его взгляд... это пытка!
— Плакала. По ночам. В подушку, — просто ответила Галатея. — А утром вставала раньше всех, чтобы повторить уроки и не дать ему повода унизить меня перед классом.

— Ты плакала? — Алира смотрела на неё с изумлением. — А ведь ты всегда улыбалась... Мы тебе даже завидовали.

Галатея пожала плечами, всё так же мягко улыбаясь.
— «Улыбка — лучший способ решать проблемы». Так говорила моя тётушка, когда стала моей опекуншей. А теперь — пойдём. После обеда учёба, а вечером... прогуляемся! За яблоками!

Они засмеялись.
Далеко, у самого края парка, за старым лабиринтом, росло яблоневое дерево. Оно давало плоды только раз в год — и только один сорт: крупные, наливные, с лёгкой розовинкой по бокам. Любимые яблоки Галатеи.

Все прятали от него Галатею. Словно по невидимому приказу, целый мир сговорился, чтобы укрыть её от его глаз, от его голоса, от него самого. Даже преподаватели, которые едва осмеливались задерживать на нём взгляд, теперь внезапно вспоминали о профессиональной этике и молчаливо разводили руками, будто ничего не знали. И даже Сэм — его спарринг-партнёр, тот, кто тренировался с ним в поте лица, выносил удары, которых другой бы не пережил, — и он, встретившись с ним утром у входа в больничное отделение, избегал взгляда и тихо пробормотал, что не знает, где теперь её комната. Лгал. Конечно, лгал. И Райден знал это.

Он мог бы заставить его говорить. Достаточно было одного движения, одной вспышки гнева — и правда была бы вырвана, как сорняк из земли. Но Райден Вальмонтрейн никогда не пользовался силой в таких делах. Его голос, тихий и ровный, был куда страшнее любого крика. Взгляд, холодный, как лезвие меча, действовал на людей не хуже пытки. Все поддавались. Всегда. Все — кроме неё.

Сидя в кабинете собственного дома, в высоком кресле с резной спинкой, он бессильно склонился к окну, за которым медленно угасал закат. Небо, словно обиженное богами, пылало алыми, багровыми и сиреневыми оттенками, обещая холодную ночь. А она... она так и не пришла. Сегодня он снова ждал её в библиотеке — три долгих, изматывающих часа. Он уже знал, что не придёт, но ждал. До самого последнего луча солнца, пока его не выгнал оттуда старик библиотекарь, решив, что юный лорд перегрелся.

Он не мог думать ни о чём, кроме неё. Это было похоже на отравление. На тихое, коварное безумие.

— Лорд Райден, — негромко, почти шёпотом, позвала служанка, входя в комнату. В её руках дрожал серебряный поднос с одним-единственным листком.

На белоснежной бумаге были выведены аккуратные, почти женские буквы:

«Интересующая вас леди сегодня после заката будет в саду, возле старой яблони».

Губы Райдена изогнулись в улыбке. Опасной. Хищной. Такой, какой он не улыбался уже давно. Листочек был смят в его ладони с лёгким шелестом. Он не стал ни благодарить служанку, ни задавать вопросов. Вскочил и почти бегом покинул кабинет. Сердце билось глухо, сильно, как боевой барабан перед сражением.

Тем временем, в другом крыле Академии, совсем иная группа учащихся затевала свою маленькую авантюру.

— Тише, тише! — Алира, вся в смешках, помогала подруге выбраться в окно, сжимая в руках подол её платья. — Осторожно, Гал, ты же у нас как воздушная фея, не хватало только, чтобы ты улетела вниз!

На земле, среди кустов, трое юношей в тени деревьев поспешно соображали, как помочь девицам покинуть здание. Винсент уже удерживал лестницу, подмигивая Алире.

— Прыгай, моя звезда, — шептал он, раскинув руки. — Я поймаю тебя даже с небес.

Она хихикнула, но всё же прыгнула — с третьей ступеньки. И тут же наградила своего кавалера поцелуем, горячим, быстрым, но полным обещаний. Остальные девушки начали одна за другой спускаться, перебрасывая друг другу шутки и советы, как не порвать платье и не сломать каблук. Смешки, шорохи, приглушённый смех — всё это было похоже на сговор волшебных созданий, сбежавших от строгих нянек в ночь летнего безумия.

— Самые вкусные яблоки — наверху, — важно объявил Сэм, таща лестницу через мягкий мрак сада. — С нижних только зубы ломать.

Смех и оживление сопровождали группу сквозь аллеи, пока в сумерках не вырисовалась тень старой, раскидистой яблони. Её широкие ветви, тёмные и серебристые от лунного света, тянулись в небо, будто в молитве к звёздам.

— Кто со мной? — спросил Сэм, поднимая лестницу.

— Я! — без колебаний откликнулась Галатея, смело вскидывая голову. Подол её платья зацепился за что-то, и она на мгновение замешкалась, но тут же выпрямилась и начала подниматься, придерживая ткань одной рукой.

— Я тоже! — закричала Одетт и ловко вскарабкалась следом, смеясь. — И мне самые-самые вкусные! Обязательно наливные и без червяков, пожалуйста!

— Стефан, ты идёшь за яблоками или за юбками? — поддразнила Антуанетта.

— Одно другому не мешает, — парировал он с лёгкой улыбкой и начал подниматься по лестнице. — Но если ревнуешь — поднимайся ко мне, красавица, место для тебя всегда есть!

— Размечтался! Нарви мне лучше пару приличных яблок и возвращайся, мой галантный лорд!

Смех, вздохи, шелест листвы — всё сливалось в очарование лунной ночи, словно сама природа благословляла их проказу.

Галатея, взобравшись на толстую ветвь, пошла по ней с осторожностью кошки. Платье трепетало вокруг ног, волосы путались в ветках. Она остановилась, вытянув руку к крупному, почти круглому яблоку.

— Кому первое яблочко? — с весёлым блеском в глазах спросила она. — Наливное... может, и с червячком внутри, но мы ведь оптимисты, правда?

Она сорвала фрукт, подняла его над головой — и в тот же миг резкий, знакомый голос расколол ночную идиллию, как удар молота по стеклу:

— Мне.

Яблоко выпало из её руки, словно испуганный зверёк.

Время замерло. Воздух словно выдохнулся. Ветви деревьев дрогнули, будто предчувствуя бурю. Галатея медленно обернулась, зная, кого увидит ещё до того, как глаза её опустятся вниз.

Факелы, несомненно принесённые кем-то из сопровождающих, уже разлили на траве и листьях золотистый свет, и он — Райден — стоял в центре круга света, как гость из легенды. Холодный, как северный ветер, прекрасный и страшный, как картина из древней книги. Его взгляд был обращён только к ней. Словно все остальные перестали существовать.

Сэм побледнел, сжавшись, будто готовясь к наказанию. По другую сторону ствола Одетт и Стефан обнялись крепче, инстинктивно, будто в поиске защиты.

И всё это время Галатея молчала. Сердце стучало в висках. Где-то в глубине души, в самом её центре, отозвался тихий, нечестный трепет: он пришёл.

— Приветствую вас, благородные лорды и леди. — Голос Райдена Вальмонтрейна разнёсся над садом, как выстрел, глубокий, спокойный, с ленивой усмешкой и ледяной, завораживающей вкрадчивостью. Он, как театральный демон, возник из темноты в обрамлении мерцающих огней — его свита держала высоко поднятые факелы, и их пламенное сияние отражалось в камнях дорожек, в листве, в зрачках застывших от страха студентов. Райден двигался неспешно, как хищник, которому некуда спешить — жертва уже в капкане.

— Как глава Студенческого совета, должен сказать: я поражён вашим поведением. И не сомневайтесь — о происшествии будет доложено преподавательскому составу.

Он говорил с холодной вежливостью и в то же время — с безжалостным торжеством. Он вкусил их страх и растерянность, смаковал каждое выражение лиц: вытянувшуюся маску вины у Сэма, затравленную улыбку у Одетт, показную дерзость у Антуанетты, резко сменившуюся паникой. Но ни одна из них не волновала его — его внимание было приковано к единственной.

Она была наверху. Галатея. И не спускалась. Упрямая, недосягаемая, его сияющая, сияющая девочка...

— Галатея, солнце моё, спускайся. Я тебя жду, — позвал он, поднимая голову, и в голосе его была ласка, угроза и нечто ещё — что-то странно интимное, вызывающее у слушающих чувство, будто они подсматривают за чем-то запретным.

Ответа не последовало. Только в листве наверху, в темнеющем полумраке, дрогнули ветви. Его Солнечная — и упрямится.

— Пока ты спускаешься, проведём подсчёт провинившихся, — продолжил он, насмешливо скользя взглядом по замершим фигурам. — Великолепные леди Одетт, Алира, Антуанетта, Лусия, Адриана, Ирен... И, конечно, ты, мой ангел. Винсент, выходи из кустов. Сэм, Стефан, прекратите изображать садовников. Спускайтесь — иначе я лично займусь вашим воспитанием.

Голос стал тише, но каждая его интонация — резала, как лезвие. Присутствующие зашевелились, как мыши в поле перед лисьей тенью. Даже Стефан — обычно легкомысленный и дерзкий — спустился с дерева с выражением обречённости.

Только она... не двигалась.

Райден склонил голову набок. Его губы искривила легкая, почти задумчивая полуулыбка.

— Галате-е-е-я... — протянул он — и это имя в его устах зазвучало почти песней, маняще, опасно, как шёпот темного леса. — Милая, если ты боишься высоты... я поднимусь к тебе сам.

— Вальмонтрейн! — взвился в ответ её голос, злобный, дрожащий, и всё же такой прекрасный в своей горящей независимости. — Сделайте милость — провалитесь под землю! Вы вполне достойны Проклятых богов!

Внизу раздался шокированный смешок, кто-то ахнул, кто-то скрыл лицо руками — никто ещё никогда не говорил с Райденом так.

А он... засмеялся. Негромко. Низко. Густо.

— Как же я люблю тебя, моя дикарка...

Передав факел Эйду, Райден начал подниматься по лестнице. Его движения были грациозны и беззвучны, как у ночного хищника. Но, стоило ему ступить на ветку, как нечто пронеслось у виска — и Флокс, стоящий внизу, с матом схватился за голову.

— Галатея, — тяжело выдохнул Райден, качая головой, — мне снова придётся заняться твоим воспитанием.

Он сделал ещё шаг — и ещё один — прямо по ветвям, как по мраморной лестнице. Он был спокоен, сосредоточен и в то же время странно... жаждущий.

А она — стояла, как лесная нимфа, с распущенными волосами и сверкающими глазами. Испуганная, яростная, и до боли любимая.

— Не подходите ко мне, Вальмонтрейн! — прошипела она, как маленькая змея, изо всех сил пытаясь удержать равновесие и в то же время не выронить яблоко — её последнюю "защиту".

— Поздно, мой ангел... — Его голос стал мягким, но в этой мягкости было больше ужаса, чем в любой угрозе.

— Не подходите ко мне... — её голос сорвался на шёпот.

— Поздно... — эхом отозвался он и сделал рывок.

Яблоко полетело в него с силой, достойной метательницы ножей, но Райден увернулся — и в следующее мгновение обвил её рукой за талию.

Она вскрикнула, повиснув в его объятиях, как пойманная звезда. Он сидел на ветке, как на троне, небрежно, но крепко удерживая её одной рукой. Её ноги болтались в воздухе, волосы щекотали его щеку, дыхание сбивалось... А он просто смотрел на неё, с тем мучительным, яростным, нежным выражением, которое не могло принадлежать человеку.

— Отпустите меня немедленно! — Голос её дрожал от смеси страха, злости и уязвлённой гордости. В панике она попыталась разогнуть железное кольцо его руки, обвившее её талию, но Райден лишь рассмеялся, склонившись к её уху.

— Даже Проклятые боги не заставят меня это сделать! — воскликнул он, будто на театральной сцене, со всей пылкой ироничной патетикой, которой, как оказалось, он тоже обладал. — Ангел мой, как бы ни была ты прекрасна, крыльев за твоей изящной спинкой я не наблюдаю. Так стоит ли столь отчаянно просить, чтобы я тебя отпустил?

Смысл его слов дошёл до неё не сразу — сначала Галатея сжалась, возмущённая. А потом резко побледнела: она наконец осознала, на какой именно высоте оказалась. И как мало между ней и падением. Пальцы её ослабли, тело чуть дрогнуло, и в следующую секунду он крепче прижал её к себе, отступил к стволу дерева, прислонился спиной и заключил её в объятия уже обеими руками — надёжно, властно, нежно.

— Галатея... почему ты бежишь от меня? — Его голос, низкий, чуть хрипловатый, разливался по её коже, как жидкое пламя. Она вздрогнула, ощутив, как близко он оказался, и как его дыхание щекочет её шею. — Хочешь, я сам скажу тебе, почему ты убегаешь?

Она стиснула зубы, отводя взгляд, но вырываться больше не стала. Знала — он всё равно сильнее. Знала — переупрямить его невозможно. Она просто кивнула.

— Всё очень просто, Галатея, — продолжил он, и его губы почти касались мочки её уха. — Когда я тебя поцеловал... с нами что-то произошло. Что-то волшебное. Что-то такое, чего я никогда не испытывал прежде. Я понял, что хочу быть только с тобой. Теперь ты — моя, Галатея. Моя...

— Вот именно после подобных ваших заявлений мне и хочется бежать без оглядки! — процедила она холодно, но дрожь в её голосе уже была не от страха. Скорее, от эмоций, которые невозможно было удержать внутри.

— Но ты ответила на мой поцелуй, — мягко прошептал он, и она замерла. Боже, она действительно ответила — пусть и неосознанно, пусть и в порыве... но всё же. — Моя упрямая девочка... как же долго я не понимал, что ты дорога мне...

Он развернул её в своих объятиях, так легко, будто она весила не больше перышка, и, склонившись, завис в сантиметре от её губ. Чёрные глаза блестели в тени, в отблесках далёкого света — темные, как ночь, влекущие, как запретное желание. А в уголках губ появилась еле заметная, поразительно нежная улыбка.

— И?.. — Галатея прошептала это еле слышно, будто боясь нарушить магию момента.

— Что "и", Галатея? — Он криво усмехнулся, взгляд вдруг стал дерзким. — Ты сама запретила мне тебя целовать. Так что если хочешь поцелуя... попроси.

Она отшатнулась, и её глаза вспыхнули гневом. Дальнейшее случилось почти мгновенно: хлёсткая пощёчина — звонкая, яркая. Он даже не отпрянул, только приподнял брови. И тут же — вторая. Бешеная, полная унижения и боли. Райден моргнул, но не рассердился — напротив, глаза его засверкали, и он рассмеялся, низко, звонко, искренне.

— Придётся тебя наказать, мой светлый демон, — прошептал он и, прежде чем она успела отступить, подхватил её, как ребёнка, и с невероятной лёгкостью перекинул через плечо. Она взвизгнула, изо всех сил ударила его кулачками по спине.

— Ты! Ты жалкий, ничтожный мерзавец! Поставь меня на землю, немедленно! — вопила она, извиваясь, как раненый дикий зверёк.

Райден, торжествующе ухмыляясь, уверенно спускался вниз, словно нес не бунтующую леди, а просто трофей воина. Вокруг толпа студентов, поражённая до немоты, расступалась, будто боялась стать следующей целью.

— Благородные лорды и леди, — с показным равнодушием произнёс он, даже не оглядываясь. — Вам не кажется, что пора по корпусам? Или хотите составить нам компанию у директора?

Когда последний шорох спешно покидающих поляну студентов стих, Райден опустил Галатею на землю. Она тут же отскочила, злая, взъерошенная, раскрасневшаяся — и такая прекрасная, что у него на миг перехватило дыхание.

— Так что ты там говорила, мой ангел? — с лукавой улыбкой спросил он, расправляя её взъерошенные локоны.

— Мы говорили... о поцелуе, — тихо ответила она, будто сквозь дыхание. — Я... я собиралась попросить тебя... поцеловать меня...

И прежде чем он успел осознать смысл её слов, Галатея сделала шаг вперёд, обвила руками его шею, прижалась — и сама поцеловала. Медленно. Нежно. Неуверенно, но с такой теплотой, что у Райдена перехватило дыхание. Он застонал, крепче сжал её талию, притянул к себе и ответил — горячо, властно, с жадностью, накопленной за все месяцы молчаливой одержимости ею.

Но вдруг она отстранилась, и в её глазах появилась странная, странная печаль.

— Моя сумка... — прошептала она. — Она там осталась... наверху. Ты принесёшь её?

Он посмотрел на неё внимательно, и что-то кольнуло в груди. Нечто странное. Она выглядела расстроенной, искренне огорчённой. Райден медленно кивнул, снова взобрался на дерево, ступая по ветвям уверенно и быстро. Но едва он добрался до места, где они стояли, внизу раздался громкий треск — и глухой удар. Галатея уронила лестницу.

— Лорд Вальмонтрейн! — её голос звенел от веселья и торжества. — Надеюсь, у вас есть крылья, потому что иначе спуститься вы не сможете!

Он замер, медленно выпрямился, и лицо его перекосила такая ярость, что дерево, казалось, содрогнулось. Но, несмотря на злость, он засмеялся.

— Поверить не могу, леди Лаурескан... Вы великолепная актриса. И, как я вижу, потрясающе умеете мстить.

Снизу раздался её лёгкий смех, и в темноте он услышал, как она поднимает с земли яблоко.

— Желаю приятной ночи, тёмный бог, — сказала она насмешливо. — Утром, надеюсь, вы подберёте подходящие объяснения для директора.

Он слышал, что она убегает, но не стал кричать ей вслед. Взбешённый Райден спокойно сел на ветку, стянул сапоги и скинул мундир. Всё это он с усмешкой сбросил вниз, внимательно посмотрел на дерево, примеряясь к стволу. Благо он был гладким, так как все нижние ветви садовники срезали, дабы студенты не взбирались на деревья. Райден собирался слезть и настигнуть мерзавку.

Галатея неслась по ночному саду, будто её преследовали тени из старинных легенд, закутанных в мрак и лунный свет. Сердце глухо стучало где-то в горле, дыхание сбивалось, лёгкие будто не могли вдохнуть достаточно воздуха. Издали перед ней мелькали силуэты с факелами — студенты, медленно, вальяжно удаляющиеся прочь от поляны, как участники некоего торжественного шествия. Понимая, что они успеют скрыться прежде, чем она добежит, Галатея сорвалась на крик:

— Стойте! Подождите! Ради всего святого, подождите!

Факелы замерли, а вместе с ними и их носители. Под удивлённые взгляды шайки короля смерти, возглавляемой Эйдом, девушка на всех парах домчалась до них и, почти теряя равновесие, опустилась на первую попавшуюся скамейку, обхватив грудь рукой, чтобы унять бешено колотящееся сердце.

— Благородные лорды, — прерывисто, сквозь дыхание проговорила она, — предлагаю вам сделку...

Эйд изогнул бровь, блеснув цепким, почти хищным взглядом:

— Сделку? Какую ещё сделку? И где, позволь спросить, твой... — начал он, но девушка резко перебила:

— Вы отпускаете нас с миром... а я не сообщаю директору, что лорд Райден Вальмонтрейн провёл ночь на дереве. В одиночестве. В весьма... живописном положении.

Повисла тишина. Кто-то даже кашлянул — не то от сдержанного смеха, не то от изумления. Галатея же поднялась, отряхнула платье и, очаровательно, по-настоящему опасно улыбнулась:

— Разве не равноценный обмен, милорды? Молчание — в обмен на честь и репутацию вашего командира.

— Ну... — нерешительно начал один из студентов.

— Ну именно сейчас, — продолжила она с лукавой искоркой, — лорду Райдену как никогда нужна ваша поддержка. И... лестница. Желательно высокая. И желательно — срочно.

Увидев, как на лице Эйда сменяется выражение, как плечи всей группы чуть напряглись, а затем внезапно — все, как по команде, рванулись обратно в сторону поляны, Галатея не сдержалась: запрокинула голову и звонко рассмеялась.

— А мне досталось яблоко, — радостно провозгласила она, крутанув его на пальце. — А теперь, милые дамы, ноги в руки! У нас не так много времени.

Алира не удержалась, поцеловала Винсента в щёку, и вся конспиративная группа разбежалась, как воробьи, при первых признаках опасности. Сэм и Стефан исчезли в сторону Башни, Винсент — в тени административного корпуса, а девушки, подбирая подолы, с диким гиканьем понеслись к своему зданию.

— Как же мы войдём?! — задыхаясь, выкрикнула Одетт.

— Через двери! — хрипло, но с торжеством отозвалась Галатея, не оборачиваясь.

Они почти добрались, когда Алира внезапно пискнула и рванула вперёд с нечеловеческой скоростью.

— Что там?! — спросила Одетт, но Галатея не стала смотреть назад. Внутри её разливался леденящий ужас, смешанный с какой-то обречённой решимостью — и, возможно, долей предвкушения.

Ступеньки под ногами дрожали. Девушки взбегали по ним, теряя шпильки, украшения и последние силы. Распахнутая дверь встретила их ночной прохладой и немым изумлением привратницы. Старушка застыла, глядя на эту вихревую кучу малахитовых платьев и разметавшихся кудрей, но Галатея, не давая себе ни секунды, обворожительно улыбнулась и — наконец — обернулась.

Он стоял там.

Белая рубашка, разорванная ветками, распахнута, открывая крепкую грудь. Пряди иссиня-чёрных волос падали на лоб и струились по плечам. Но взгляд... Его взгляд был, как буря в океане. В нём бушевала ярость, кипела обида, пульсировало что-то древнее, необузданное.

Он не произнёс ни слова. Просто стоял, словно тень, застывшая в трёх шагах от спасительного крыльца, и смотрел.

— Ну как, хорош, а? — прошептала Одетт, вцепившись подруге в руку. — Настоящий тёмный бог. Вальмонтрейн как с картины. Только вот... впервые вижу его таким.

— Каким? — лукаво отозвалась Галатея.

— Уделанным по полной, — прошептала подруга, и прыснула в ладошку. — Как ты его на дерево обратно загнала?

— Меня больше волнует, как он так быстро оттуда спустился, — задумчиво заметила Галатея, пряча улыбку.

Райден сделал шаг назад. Потом ещё один. И исчез во тьме, как растворившийся в собственных тенях демон. Но она знала — он не ушёл по-настоящему. Он наблюдал. И когда-нибудь предъявит счёт.

И не счёт за яблоки.

Спустя каких-то пять минут — семь растрёпанных девушек стояли, понурив головы, перед леди Амальтией.

— И как это понимать?.. — её голос был холоден, как северный лёд.

— Позвольте мне объяснить, — Галатея вышла вперёд. Её голос дрожал от усталости, но держался на нотке виноватой искренности. — Видите ли... За два года в Академии мне всё не хватало времени, чтобы попробовать плоды со старой яблони в саду. Вот и решилась. Одна боялась — а они... пошли со мной.

Леди Амальтия долго смотрела на неё, пристально, будто пыталась просканировать душу. А потом — вдруг — её лицо озарилось почти материнской теплотой.

— Леди Галатея... представляю, каково вам было в этом классе, рядом с этим... мрачным самодовольным Вальмонтрейном. Брр. Птенчик, вырвавшийся из гнезда, в которое его посадили насильно... Девушки, ступайте. Завтра — к мастеру Альсени, с лейками. Всё же — цветы тоже хотят ласки.

— Благодарим вас, леди Амальтия! — хором и с лёгким шоком поклонились девушки, и поспешили в сторону своих спален.

Утром Галатея приоткрыла дверь своей комнаты и замерла. На пороге, аккуратно сложенная, лежала её сумка. Она была до краёв набита яблоками — румяными, свежими, будто только сорванными с ветвей.

Сверху лежала сложенная вчетверо записка:

«Успел нарвать за ночь. Закончил как раз к приходу директора.
Лорд Р. Вальмонтрейн.»
И всё.

Она улыбнулась, взяла сумку и, не удержавшись, прижала к груди. Яблоки — что ж, яблоки были распределены по справедливости. Алира оставила пару для Винсента. Адель, почему-то хмурясь, отказалась и ушла сразу после занятий. Сам же Райден... исчез.