9.
— Ты вспотела, — Чонгук хмурится, а может, и нет.
Слышу хруст ветки. Значит, кто-то подкрадывается к нам сзади. Приподнимаю брови и кошусь в ту сторону, Чон кивает. Мой час настал, а ему нужно добыть флаг. Хватаю его за пейнтбольный комбинезон и, развернув вокруг себя, прижимаю к дереву.
— Что ты... — начинает говорить он у меня за спиной, но я оглядываю местность, ищу, где засада.
Я – Лара Крофт, поднимающая оружие, с глазами, пылающими жаждой возмездия. Вижу за бочками вражеский локоть.
— Иди! — кричу я, перебираю пальцами в толстых перчатках, нащупывая курок, — Я тебя прикрою!
И вдруг это случилось. Бах, бах, бах! Меня пронзает боль – руки, ноги, живот, грудь. Я вою, но выстрелы не прекращаются, я вся забрызгана белым. Это беспощадное убийство. Чонгук аккуратно разворачивает нас и прикрывает меня от выстрелов своим телом. Я чувствую, как он вздрагивает от все новых и новых пуль, рука его приподнимается и обхватывает мою голову. Вот бы остановить время и немного поспать прямо здесь.
Чон поворачивает голову и сердито кричит на нашего убийцу. Выстрелы прекращаются, и я слышу триумфальный клич Саймона, он стоит наверху пригорка и размахивает флагом. Черт бы его побрал! Это была моя работа, и он не дал мне ее сделать.
— Ты должен был уйти. Я прикрывала тебя. Теперь мы проиграли, — меня едва не валит с ног новый приступ тошноты.
— Прости-и-и, — саркастически говорит Чонгук.
К нам подходит Роб с опущенным пистолетом. Я тихо хнычу. Боль пульсирует по всему телу.
— Прости, Лиса. Мне очень жаль. Я слегка... перевозбудился. Слишком много играю в компьютерные игры, — видя выражение лица Чонгука, Роб делает несколько шагов назад.
— Ты на самом деле сделал ей больно! — рявкает на него Чон, и я чувствую, как он поддерживает мою голову рукой и продолжает прижимать меня к дереву, обхватив мои колени своими. Смотрю влево, там Мэрион, она разглядывает нас в бинокль. Потом опускает его и что-то записывает в планшете, губы ее усмехаются.
— Пусти! — Я толкаю его изо всех сил.
Тело у него большое и тяжелое, а мне так жарко, что хочется сорвать с себя одежду и окунуться в холодную краску. Мы все, немного запыхавшись, возвращаемся на стартовую площадку под балконом. Я прихрамываю, и Чонгук бесцеремонно берет меня под руку, вероятно, чтобы я шла побыстрее. Вижу наверху Дженни, она опускает солнцезащитные очки. Я машу ей, как бедный котенок из мультфильма, – ой, ой, ой!
Потерь много. Люди стонут и осторожно потирают запачканные краской части тел. В воображении заново проигрываются сцены баталий. Оглядываю себя и вижу, что спереди я почти целиком залита краской. У Чона грудь в порядке, но на спине сплошь краска. Что доказывает, какие мы разные.
Когда я стаскиваю с себя шлем и перчатки, он передает мне свой планшет со списком команд и бутылку воды. Я подношу ее к губам и опустошаю, почти не заметив как. Ощущения странные. Чонгук спрашивает сержанта Пейнтбола, есть ли у них аспирин.
Дэнни пробирается ко мне мимо наших павших товарищей. Я прекрасно понимаю, как отвратительно должна выглядеть. Он смотрит на меня спереди:
— Ух!
— Я один сплошной синяк.
— Отомстить за тебя?
— А то, это было бы здорово. Роб из общего отдела любит пускать в ход оружие.
— Считай, о нем уже позаботились. Как же так, Чонгук? Ты прострелил мне ногу, а я был совершенно в другой игре.
— Прости, я перепутал, — говорит тот, но в его тоне сквозит неискренность.
Дэнни притеняет глаза ладонью, а Чон ухмыляется, глядя в небо. Наши коллеги ходят туда-сюда и машут руками, измазанные краской и страдающие от боли, не зная, что делать дальше. Ситуация быстро разлаживается. Я смотрю в листок на планшете. Вижу, что Чонгук записал меня в одну с ним команду на каждую игру, возможно по требованию Руби. Она ничего не узнает. Пусть себе разгадывает задачки судоку на балконе. Быстро беру карандаш и вношу в список изменения, прежде чем назвать составы следующих команд. Народ сбивается в кучу и жалуется.
— Погоди, сейчас принесут аптечку. Ты лучше посиди в сторонке остальную часть вечера. С тобой что-то не так, — говорит Чон.
Я снова смотрю вверх на Дженни, а потом обвожу взглядом всех вокруг. Скоро я, вероятно, встану во главе этого сборища. Нынешний вечер – хорошая проверка, тут нет сомнений. И я не собираюсь проявлять слабость.
— Ага, ты говорил мне это со дня нашей встречи. Наслаждайся окончанием вечера, — я не оглядываясь ухожу к своей новой команде.
Кажется, это самый длинный вечер за всю мою жизнь, но в то же время он пролетает как молния. Ощущение, что за тобой все время следят, напрягает нервы, и в нашей маленькой команде мгновенно завязываются крепкие узы. Я толкаю Квинтуса из отдела по работе с дебиторскими задолженностями в укрытие, а нас сверху поливают розовые пули.
— Давай! Давай! — ору я, как спецназовский взводный, а Бриджит тем временем на корточках подкрадывается к флагу, брызги краски фонтанчиками взлетают вверх у ее пяток.
Насколько я не в себе, становится ясно во время третьей смены команд, после того как я схватила флаг. Знаю, это крайне печально, но, честно говоря, я ощутила такой триумф, будто покорила Эверест. Мои товарищи по команде закричали, а баскетболистка Саманта – из кимовцев – подхватила меня с земли и закружила. Я немного срыгнула.
Руки у меня трясутся от напряжения, пистолет держать тяжело. Все кажется немного нереальным, как будто в любой момент я очнусь от дурного послеобеденного сна. Небо раскинулось над головой серебристо-белым куполом.
Смотрю на окружающие меня блестящие от пота лица. И чувствую такое родство с этими людьми. Вот дженовцев хлопает ладонью в ладонь кимовец, и оба разражаются хохотом. Мы вместе. Может, идея Чонгука устроить эту игру была вовсе не плоха. Может, единственное, что способно по-настоящему объединить людей, – это боль и схватка. Соперничество и состязание. Может, главное – пережить что-нибудь вместе.
А где же все-таки сам Чонгук? В продолжение остальной части вечера я вижу его разве что во время смены команд. При взгляде на каждого крадущегося между деревьями человека глаза играют со мной шутки. Я вижу очертания плеч Чона, изгиб его спины. Но потом моргаю, и это оказывается кто-то другой.
Я жду одного фатального выстрела. Красного пятна на месте сердца.
— Где Чонгук? — спрашиваю я судей, но те пожимают плечами, — Где Чонгук? — задаю я вопрос всем, кто попадается на пути, — Где Чонгук?
Ответы становятся какими-то отрывистыми и раздраженными.
Хватаюсь за свой пейнтбольный костюм, несмотря на ритмичные хлопки и треск оживленной перестрелки вокруг. Безуспешно пытаюсь оттянуть воротник-стойку – прохладному воздуху подставляется всего полдюйма потной кожи. Потом меня выворачивает. Там ничего, кроме воды и чая. Мне сегодня не хотелось ни обедать, ни завтракать. Забрасываю блевоту песком и вытираю рот тыльной стороной ладони. Планета вращается слишком быстро, так что я держусь за дерево.
Воздух становится прохладнее, звучит финальный рожок, и мы все устало бредем обратно к главному штабу. Все явно утомлены. Пока мы снимаем костюмы, царит суматоха. Каждый на что-нибудь жалуется. У сержанта Пейнтбола такой вид, будто он оценивает свои шансы остаться в живых. Чон стоит, уперев одну руку в бедро, и я инстинктивно поднимаю пистолет. Момент настал.
Лиса против Чонгука, тотальное уничтожение.
Он подходит ко мне и забирает оружие с абсолютно невозмутимым видом, моя боевая стойка его не смущает. Я стаскиваю шлем. Он встает позади меня, его пальцы скользят по моему взмокшему загривку. Это все равно что прикоснуться к проводу под напряжением, и я как-то странно рыгаю. Чонгук берется за замочек молнии на спинке моего костюма и резким движением опускает его вниз. Я прыгаю на одной ноге, чтобы снять комбинезон, и откидываю в сторону руки Чона.
— Ты нездорова, — ставит диагноз он.
Я уклончиво пожимаю плечами и, виляя бедрами, поднимаюсь по лестнице к ожидающим развязки Джейн и Толстому Коротышке Бинху.
— Похоже, получилась отличная командная работа, — говорит Дженни.
Мы издаем слабое «у-р-ра-а!», подбадривая друг друга. Я приподнимаю край футболки. Синяки побагровели. От запаха кофе меня начинает подташнивать. Я подхожу к краю балкона. Чонгук слишком долго заправлял этим маленьким шоу. Надо спасать ситуацию.
— Могу я пригласить наших четырех судей подняться и обсудить примеры командной работы и проявлений отваги, которые они отметили?
Судьи высказывают свои соображения, я пытаюсь собрать их мнения воедино. Очевидно, Сьюзи устроила суматоху, позволив своему товарищу по команде поскользнуться и добыть флаг.
— Я за это получила четыре пули! — кричит Сьюзи, потирая бедро и морщась.
— Но ты получила их ради команды, — говорит мистер Ким, выводя себя из ступора, который, как я начинаю подозревать, вызван прописанными ему таблетками, — Хорошая работа, юная леди.
— А что касается храбрости, — говорит Мэрион, и у меня появляется тяжесть в животе, — Малышка Лиса совершила нечто выдающееся.
Поднимается шум радостных возгласов, я машу рукой, чтобы утихомирились. Если еще кто-нибудь назовет меня маленькой, крошкой, смешной малышкой, я испробую на нем какой-нибудь прием карате.
— Она приняла на себя не меньше десяти выстрелов, защищая коллегу от человека, который немного перешел границы. Он останется неназванным, — Мэрион в упор смотрит на Роба, тот опускает голову, как виноватая псина.
Другие люди хмуро смотрят на него.
— Она встала впереди своего коллеги с раскинутыми в стороны руками и готова была защищать его до самой смерти! — Мэрион изображает мои действия: руки прямые, как у пугала, тело вздрагивает от выстрелов. Она хорошая актриса.
— И к своему удивлению, я заметила, что защищала Лиса не кого-нибудь, а Чон Чонгука!
Раздается дружный смех. Люди весело переглядываются, две девицы из отдела кадров даже толкают друг дружку локтями.
— Но... но потом! Он развернул ее вокруг себя, чтобы защитить, и получил выстрел в спину! Защитить ее! Это было действительно нечто.
Забавный факт: в обеденный перерыв Мэрион читает на кухне любовные романы. Я ловлю взгляд Чонгука, он грубо вытирает лоб рукой.
— Похоже, пейнтбол сегодня свел нас всех вместе, — с трудом выговариваю я, и все аплодируют.
Если бы это была сцена из телесериала, то мы только что подошли к точке, за которой следует моральный вывод: перестаньте ненавидеть друг друга. Дженни довольна, губы ее изогнуты в понимающей улыбке.
Оплачиваемый отгул отдан Сьюзи, и она с глубоким поклоном получает свой шуточный наградной сертификат. Дебора сделала несколько удачных снимков этого момента. Я прошу ее прислать их мне по электронной почте, чтобы подготовить информационное письмо для сотрудников.
РубиДжейн хватает меня за локоть:
— Не забудь, в понедельник меня не будет. Я медитирую под деревом.
Все направляются к автобусу, и мне очень радостно видеть, что теперь довольно трудно определить, кто из нас дженовец, а кто кимовец. У всех вид пассажиров, вместе переживших крушение поезда; грязная одежда и вспотевшие, красные лбы. У большинства женщин под глазами темные круги от размазавшейся туши, как у панд. Несмотря на физический дискомфорт, возникло некое новое ощущение товарищества.
Руби и мистер Ким укатывают, рванув с места, как психованные гонщики. Нескольких человек забирают супруги, поднимается кутерьма – машины выворачивают со стоянки и разъезжаются, пыль стоит столбом. Мы подходим к автобусу. Женщина-водитель откладывает газету и открывает дверь.
— Пожалуйста, подождите несколько минут, — говорю я ей и трусцой бегу назад – в штаб. Заскакиваю в туалет, и меня сильно рвет. Не успеваю я увериться, что больше позывов к рвоте не будет, потому что меня вывернуло до полного опорожнения внутренностей, раздается резкий стук в дверь. Есть только один человек, который мог бы стучать с таким нетерпением и вкладывать в свой стук столько раздражения.
— Уходи, — говорю я ему.
— Это Джошуа.
— Я знаю, — меня снова тошнит.
— Ты больна. Я предупреждал тебя, — он легонько крутит дверную ручку.
— Я сама доберусь домой. Уходи.
Наступает тишина, и я делаю вывод, что он ушел к автобусу. Меня снова прополаскивает. Мою руки, прислонившись к раковине, водяные брызги пропитывают джинсы. Элвис влажно прилипает ко мне.
— Я больна, — говорю я своему отражению в зеркале.
У меня озноб, глаза блестят. Я сизо-серо-белая. Дверь с треском открывается, я пронзительно вскрикиваю от страха.
— Плохо дело, — брови Чона сходятся к переносице, — Ты неважно выглядишь.
Я едва могу сфокусировать взгляд. Пол ходит под ногами.
— Я не вынесу. Эта поездка на автобусе. Я не могу.
— Я позвоню Дженни. Пусть возвращается, она еще не могла далеко уехать.
— Нет-нет! Со мной все будет в порядке. Она едет в оздоровительный центр. Я могу сама о себе позаботиться.
Чонгук прислоняется к дверному косяку, на лбу у него собираются морщины.
Я привожу себя в чувство, набирая горсть холодной воды и выливая ее сзади себе на шею. Волосы выбились из узла и липнут к коже. Я споласкиваю рот.
— Ну вот, я в порядке.
По пути назад Чон защипывает двумя пальцами острый кончик моего локтя, как пакет мусора. Чувствую жадные взгляды, наблюдающие за нами сквозь тонированные стекла автобуса. Вспоминаю двух девушек, которые пихали одна другую локтями, и стряхиваю с себя руку Чонгука.
— Я могу оставить тебя здесь, а потом вернуться и забрать, но на это уйдет по крайней мере час.
— Ты? Вернешься и заберешь меня? Да я проведу здесь всю ночь.
— Эй, не говори так больше, ладно? — он раздражен.
— Ага-ага. Отдел кадров, — пошатываясь, я залезаю в автобус.
— О боже! — громко восклицает Мэрион, — Лиса, ты выглядишь ужасно.
— Лиса! — окликает меня Дэнни с задних рядов автобуса, — Я занял тебе место.
Он где-то так далеко, будто я смотрю на него в перевернутую обратным концом подзорную трубу. Если я сяду там, то заблюю всех, это точно. «Прости», – говорю я Дэнни одними губами, сажусь на переднее сиденье и закрываю глаза.
Чонгук прижимает тыльную сторону ладони к моему влажному лбу, и я шиплю:
— У тебя рука холодная.
— Нет, это ты вся горишь. Нужно вызвать врача.
— Сегодня пятница, уже вечер. Какие шансы, что это случится? Мне нужно лечь в постель.
Поездка до дому проходит скверно. Я поймана в ловушку бесконечного, ничем не примечательного временно́го интервала. Я жук в банке, которую трясет ребенок. Автобус качается, в нем жарко, душно, я ощущаю каждый толчок и поворот. Фокусируюсь на дыхании и на ощущении руки Чона, которая прижата к моей. На одном особенно резком вираже он подставляет плечо и поддерживает меня в вертикальном положении.
— Зачем? — бессмысленно спрашиваю я и чувствую, как он пожимает плечами.
Мы выгружаемся перед зданием «К и Д». Несколько женщин собираются вокруг меня, я пытаюсь понять, что они говорят. Чонгук держит меня за ворот влажной футболки и говорит им, что все в порядке.
Происходят оживленные дебаты с Дэнни, который все время спрашивает меня: «Ты уверена?»
— Конечно она уверена, твою мать! — громыхает Чон.
Потом мы остаемся одни.
— Ты поедешь на машине?
— Джерри нужны еще одни выходные. Механику. Я поеду на автобусе.
Он двигает меня вперед – тяжело дышащую, потную марионетку. Вкус на языке кислотный. Чон убирает руку с моей шеи и цепляется пальцем за шлевку сзади на моих джинсах, другой придерживает меня за локоть. Чувствую, как костяшка его пальца давит на точку над ложбинкой между ягодиц, и громко хохочу.
Ступени на подземной автостоянке крутые, и я останавливаюсь, но Чонгук толкает меня вперед, руки его напрягаются. Он чиркает пластиковым ключом по пропускному устройству, мы входим внутрь, и он аккуратно подводит меня к своей черной машине. Чувствую запах выхлопных газов и бензина. Чувствую все запахи. Сухо блюю за колонной. Джошуа озабоченно кладет руку между моими лопатками. Несколько раз поглаживает круговыми движениями. Меня сотрясает новый приступ рвоты.
Он усаживает меня на пассажирское сиденье. Забрасывает на заднее сумку, о которой я и думать забыла. Заводит машину. Я мельком вижу свое отражение в боковом зеркале: голова свернута набок, на скулах – темные тени, тушь размазалась.
— Ну что? Тебя стошнит в машине, Печенька? — в его голосе не слышно ни нетерпения, ни раздражения. Он открывает окно с моей стороны на несколько дюймов.
— Нет. Может быть. Ну, вероятно.
— Используй вот это, если понадобится, — говорит он мне, подавая использованный стакан от кофе навынос. Включает задний ход, — Говори, куда ехать.
— Катись в ад! — я снова начинаю смеяться.
— Так вот, значит, откуда ты явилась.
— ...ткнись. Давай налево.
Я, как навигатор, провожу машину к дому, где живу. Глаза держу полуприкрытыми, считаю вдохи и выдохи, и меня не рвет. Это достижение.
— Здесь. Перед домом будет в самый раз.
Чонгук качает головой, и я, не в силах сопротивляться, показываю ему свое пустующее парковочное место. Ему приходится помочь мне вылезти из машины, и я повисаю на нем. Моя щека мигом ложится на что-то вроде его груди. Рука обнимает нечто вроде его талии.
Он нажимает кнопку, и вот мы уже стоим напротив друг друга в кабине лифта. Игра в гляделки перекрывается жарким, потливым воспоминанием о том последнем разе, когда мы делали это вместе.
— В тот день у тебя глаза были как у серийного убийцы, — должно быть, вместе со рвотой я изрыгнула из себя словесный фильтр.
— У тебя тоже.
— Мне нравится твоя футболка. Очень. Она на тебе отлично смотрится.
Чон озадаченно оглядывает себя:
— В ней нет ничего особенного. Мне... мне твоя тоже нравится. Она такая большая, как платье.
Двери лифта открываются. Я вываливаюсь наружу. К несчастью, Чон меня не оставляет.
— Здесь, — я прислоняюсь к двери своей квартиры.
Он находит ключи в моей сумке и отпирает дверь.
Никогда не видела человека, которому больше хотелось бы получить приглашение войти. Чонгук просовывает голову в дверной проем. Руки цепляются за косяк, будто он вот-вот ввалится внутрь.
— Это не то, чего я ожидал. Не так уж... цветасто.
— Спасибо тебе. Всего хорошего, — я проталкиваюсь на кухню и хватаю стакан. Потом пью прямо из-под крана.
— Думаю, мы могли бы найти клинику, которая работает в вечернее время, — произносит у меня за спиной Чон и забирает стакан, прежде чем я успеваю его уронить.
Он придвигает к стенке тостер и, чтобы заполнить неловкую паузу, складывает кухонное полотенце. Потом скребет ногтем приставшую к столешнице крошку. О боже, он из тех мужчин, которые любят чистоту! Ему хочется засучить рукава и начать мыть и чистить.
— Тут такой бардак, да? — я указываю на чашку с отпечатком помады на краю.
Он смотрит на нее с вожделением, и мы одновременно пытаемся разойтись в тесном пространстве.
— Позволь мне отвезти тебя к врачу.
— Мне нужно прилечь. И все.
— Может, позвонить кому-нибудь?
— Мне никто не нужен, — гордо заявляю я и протягиваю руку за ключами.
Чонгук держит их вне пределов досягаемости. Мне никто не нужен. Я позабочусь о себе сама. Справлюсь. Я одна в этом мире.
— Одна во всем мире? Как драматично! Схожу в аптеку и посмотрю, что я могу сделать для тебя.
— Конечно-конечно. Приятных выходных.
Когда дверь за ним прикрывается, я заново утверждаюсь в мысли, что моя квартира похожа на зону стихийного бедствия, загромождена вещами и, да, довольно бесцветна. Отец называет мою берлогу «и́глу». У меня не хватило времени, чтобы придать ей отпечаток моей личности. Я была слишком занята. Застекленный шкаф со смурфами занимает бóльшую часть стены в гостиной, но без подсветки он тонет в темноте. Слава богу, Чон ушел!
Кровать моя выглядит так, будто я видела тревожный сексуальный сон, что верно. Простыни сбиты и смяты, а та сторона, где должен спать мужчина, завалена книгами. Из ящиков, как салат из бургера, торчат лямки нижнего белья и краешек трусов со смурфами. Беру с прикроватной тумбочки копию страницы из ежедневника Чонгука и прячу ее.
Принимаю душ: он восхитителен, мучителен, бесконечен. Делаю воду прохладной и ледяной. Потом включаю горячую и разогреваю себя изнутри. Ловлю ртом струйки. Выдавливаю себе на макушку горку шампуня и даю воде смыть его. Свидетельство того, что я, вероятно, близка к смерти, – отсутствие желания воспользоваться кондиционером для волос.
Голова идет кругом и полнится нелепыми образами. Я прислоняюсь к кафельной стенке и вспоминаю, каково это было – опираться спиной на дерево, когда Чон Чонгук прикрывал меня своим телом.
Наедине с собой я могу воображать что хочу, и мысли мои вовсе не прогрессивные, созвучные двадцать первому веку.
Это развратные, брутальные мысли пещерной женщины. В моих мечтаниях Чонгук наэлектризован животным инстинктом защищать меня, его большие руки с крепкими мышцами обхватили мое тело. Он принимает на себя все удары, и это его привилегия. Он напичкан по самое некуда природным супернаркотиком тестостероном.
Я завернулась в Чона и защищена от всех напастей, которые может послать мне мир. Всему болезненному или жестокому придется сперва пробиться сквозь него, прежде чем оно доберется до меня. И этого никогда не случится.
— Жива?
Я вскрикиваю, когда понимаю, что резонирующий голос звучит не в моем воображении, и вжимаюсь в кафель.
— Не входи! — дверь я закрыла. Спасибо вам, ангелы-хранители. Скрещиваю руки поверх частей тела, которые просвечивают на флюорографии.
— Конечно я не войду, — рычит Чонгук.
— Я совершенно голая. Синяки... — я акварель Моне, фиолетовые кувшинки плавают на зеленой воде. Он ничего не отвечает, — Ты иди. В гостиную.
Вытирание причиняет боль. Приоткрываю дверь ванной и слышу тишину. Семеню в спальню и нахожу белье – отвратительный бежевый лифчик, шорты и старый верх от пижамы с миленьким динозавром на нем, глаза его сонно полуприкрыты, а под ним написано: «Соннозавр».
Голая, одеваюсь, меня отделяет от Чона стена. Я люблю тебя, стена. Хорошая стена. Бросаюсь на постель, так что матрас жалобно взвизгивает, и больше ничего не слышу.
* * *
Просыпаюсь, как на вулкане.
— Нет! Нет!
— Я не отравлю тебя. Хватит кривиться, — рука Чонгука поддерживает меня за шею, а другая вкладывает мне в рот две пилюли. Я делаю глоток воды, после чего он меня отпускает.
— Мама всегда давала мне лимонад. И сидела со мной. Когда я просыпалась, она всегда была рядом. А твоя? — я говорю, как пятилетняя девочка.
— Мои родители были слишком заняты, работали сменами, следили за другими больными, так что на меня у них времени не оставалось.
— Врачи.
— Да, я был не в счет, — резкость тона выдает, что это болезненная тема.
Чувствую его руку у себя на лбу, пальцы легкие и напряженные.
— Давай измерим температуру.
— Я чувствую себя так глупо, — голос у меня искажен из-за термометра во рту.
Наверное, Чонгук купил его, потому что у меня градусника нет. Я переживаю момент, которому судьбой назначено стать самым неприятным воспоминанием в моей жизни.
— Ты никогда не позволишь мне забыть об этом, — вот что я пытаюсь сказать. Благодаря термометру получается какая-то невнятица, будто у меня контузия.
— Конечно позволю. Не сжуй термометр, — тихо отвечает он, вынимая градусник у меня изо рта, — Нельзя допускать, чтобы температура поднялась выше ста четырех.
В приглушенном вечернем свете глаза Чона стали темно-синими. Он смотрит на меня внимательно, почти как врач, а потом нежно проводит по моему лбу, уже не проверяя температуру, а просто так. Немного поправляет мою подушку. Глаза у него совсем не такие, какие я привыкла видеть.
— Ладно. Останься на минутку. Но если хочешь, можешь уходить.
— Лиса, я останусь.
Когда я наконец засыпаю, то снится мне Чонгук, сидящий на краю моей постели и наблюдающий за тем, как я сплю.