Не готов...
Хан отвёл взгляд, резко встав, будто внезапно вспомнив, где находится. Его дыхание сбилось, пальцы сжались в кулаки. Минхо всё ещё стоял перед ним, не двигаясь — словно боялся спугнуть что-то хрупкое, что только что родилось между ними.
— Нет... — выдохнул Хан, качая головой. Его голос был тихим, но в нём звучала боль. — Ты не можешь просто появиться вот так... после всего.
Минхо сделал шаг ближе, но Хан отступил.
— Не надо, — добавил он, почти шёпотом. — Пожалуйста.
Между ними повисло напряжение, как натянутая струна — ещё чуть-чуть, и она сорвётся. Минхо остановился, не зная, что сказать. Он смотрел на Хана, в глазах — неуверенность и страх потерять его снова.
— Я просто... я хотел, чтобы ты знал, — прошептал он, — я не переставал думать о тебе. Ни на секунду.
Хан опустил голову. Его губы дрогнули, словно он хотел что-то сказать — но не смог. Он чувствовал, как внутри всё пульсирует от жара и тревоги. Эти слова были тем, чего он так давно ждал... и тем, чего боялся больше всего.
Он поднял взгляд — и в глазах блеснуло что-то, похожее на слёзы.
— Не сейчас, Минхо, — сказал он. — Я... я не знаю, как с этим быть.
Минхо молчал. Он понял. Это не «нет». Это — «пока не могу».
Минхо стоял несколько секунд, будто борясь с собой, а потом медленно кивнул. Его губы чуть дрогнули — не в улыбке, а в попытке сдержать что-то, что грозило прорваться наружу.
— Хорошо, — сказал он тихо, почти неслышно. — Я подожду. Сколько нужно.
Он смотрел на Хана с таким видом, будто видел в нём всё, что ему когда-либо было дорого, — и всё, что он боится потерять. А потом... просто развернулся и вышел. Дверь закрылась за ним мягко, почти бережно, словно даже она знала, что нельзя шуметь в такие моменты.
Хан остался стоять посреди комнаты. Его плечи дрожали, дыхание всё ещё сбивалось. Он чувствовал, как будто что-то внутри него сдвинулось, надломилось... но не сломалось. Просто стало другим.
Он сел обратно на кровать. Музыка за стеной продолжала играть, мир жил своей жизнью, а он сидел там — с бешено бьющимся сердцем и мыслью, которую не мог выбросить из головы:
Он всё ещё меня любит. И я... я не знаю, что с этим делать.
Хан сидел на краю кровати, облокотившись на колени и уставившись в одну точку. Комната наполнялась мягким светом из-за приглушённой лампы, музыка с вечеринки доносилась сюда уже почти как шум из другого мира. Здесь всё было слишком тихо — особенно после всего, что только что произошло.
Он сжал пальцы в кулаки. Всё, что случилось за последние полчаса, будто закружилось в его голове ураганом: стекло, кровь, Феликс, Хёнджин, потеря сознания... и Минхо. Особенно Минхо. Его дыхание, его губы, его руки. И то, как он смотрел — с этим ужасом, с болью, с любовью, которую Хан не хотел видеть, не хотел признавать. Он знал, что если признает — ему придётся столкнуться с тем, от чего он так долго бежал.
"Я подожду. Сколько нужно."
Эти слова застряли в голове, будто заикарились глубоко в груди, под рёбрами. Они звучали с неожиданной лёгкостью — как что-то очевидное. Но именно это и пугало. Потому что это был не Минхо, которого он знал раньше. Не тот холодный, язвительный Минхо, которого он пытался ненавидеть. Это был кто-то другой. Кто-то, кто, возможно, всегда был, но прятался.
Хан тряхнул головой. Он не хотел об этом думать. Всё было слишком сложно. Слишком остро. Он не хотел впускать это чувство обратно — не после всего, что было.
Дверь в комнату тихонько приоткрылась, и внутрь заглянул Феликс. Он посмотрел на друга внимательно, взглядом, в котором читалось всё: тревога, сочувствие... понимание.
— Ты как? — спросил он, подходя ближе.
Хан медленно поднял на него взгляд.
— Не знаю, — честно ответил он, чуть хрипло. — Всё как-то... странно.
Феликс сел рядом, не говоря ни слова. Некоторое время они просто сидели, плечом к плечу, в тишине.
— Он спас тебя, — сказал Феликс наконец, осторожно. — Я думал... что мы теряем тебя. Он не раздумывал ни секунды.
Хан вздохнул, откидываясь назад. Он прикрыл глаза, устав от этих мыслей, от всего этого эмоционального кома, который скопился внутри него.
— Я не прошу его спасать меня. Я не прошу его ждать. Он сам всё делает.
Феликс тихо усмехнулся.
— Ты и правда думаешь, что это работает так?
Хан посмотрел на него с раздражением.
— Я не знаю, как это должно работать, Лис. Но я не могу... просто взять и простить всё, что было. Он же сам это разрушил. Всё, что у нас могло быть.
Феликс кивнул. Он понимал. Но он также знал, что сердце — упрямая штука. Оно не слушает логику.
— Может, ты и не можешь простить. Но ты не можешь и забыть. Это видно. Я тебя знаю, Хан. И я видел, как ты смотрел на него. Даже сейчас — ты дрожишь не от холода.
Хан хотел возразить. Хотел сказать, что Феликс всё не так понял. Но слова застряли в горле. Потому что Феликс был прав. Он действительно дрожал не от холода. И не от боли. А от чего-то более глубокого, более пугающего. От признания, которое он всё ещё не был готов произнести вслух.
— А если... — Хан сглотнул. — Если я не могу ему этого дать?
— Тебя?
— Себя, — прошептал он. — Целиком. Без остатка.
Феликс положил руку ему на плечо.
— Тогда не давай. Никто тебя не торопит. Он сказал: "Сколько нужно." Он знал, на что идёт. Он не просит тебя бежать к нему. Просто... не закрывай дверь, если ещё осталась хоть капля.
Хан снова замолчал.
Феликс встал, проведя рукой по его волосам.
— Я пойду вниз. Воздуха подыши. Подумай. Но не загоняй себя, ладно?
Он ушёл, и дверь за ним тихо закрылась.
Оставшись один, Хан потянулся к подоконнику, приоткрыл окно. Ветер ворвался в комнату свежим ночным дыханием. Где-то вдалеке смеялись гости, играла музыка, кто-то хлопал в ладоши. Жизнь продолжалась.
А он сидел здесь. Словно застывший в стекле.
Он всё ещё чувствовал его губы. Всё ещё ощущал, как его руки дрожали, когда Минхо держал его. Не как в первый раз, не как игру или мимолётность. А как будто держал что-то драгоценное. Хрупкое. Непростительное — но всё ещё любимое.
И в какой-то момент Хан прошептал сам себе:
— Почему ты всё ещё в моём сердце?..
И ответа не было.
Только лёгкий ветер и пульс в висках.
Ночь уже клонилась к утру, когда Хан и Феликс вышли из дома. Они молчали, усталость легла на плечи мягким грузом, и каждый шаг будто гасил шум внутри. Хан ссутулился чуть больше обычного, а Феликс не задавал лишних вопросов — просто шел рядом, тихо и стабильно, как якорь.
С улицы дом казался чужим, будто всё, что случилось внутри, осталось в другом измерении. Они свернули в сторону Ханова подъезда и растворились во тьме.
Минхо стоял на крыльце, в полутени, так и не выдав ни дыханием, ни шорохом, что наблюдает. Он не знал, зачем вышел следом. Просто... ноги сами понесли. Он смотрел, как фигуры Хана и Феликса исчезают за поворотом. В груди что-то сжалось — тихо, знакомо.
Он не окликнул. Не приблизился. Просто остался стоять в тишине, позволяя себе лишь одно — быть рядом, хоть и издалека.
Продолжение следует...
Ну что дождались?