Глава 25. Падение и исповедь
Ты выходишь из ангара, ноги уже не слушаются — как будто кто-то вырвал из тебя опору и выпустил на волю усталость и страх. Воздух режет грудь; над головой сгущаются тучи, и первые капли дождя падают плотным занавесом. Ты идёшь пару шагов — и всё. Земля будто уходит из-под ног: мир расплывается, звук отдаляется, и ты падаешь лицом в холодную лужу. Тело отключается молнией — ни крика, ни мысли, только влажная темнота и запах мокрого бетона.
Дождь хлестал по плечам, превращая ткань рубашки в тяжёлый лоскут; по лицу текли слёзы, смешанные с дождевой водой, и в них было всё: раскаяние, страх, боль, любовь. Ты не знаешь, сколько прошло времени, когда чьи-то крепкие руки подхватили тебя и подняли, но голос — один голос — прорезал сумрак, холодный и одновременно полный странной, противоречивой торопливости:
— Она жива? — кто-то кричит, и в голосе слышится страх, который ты знала лучше многих — его страх от потери.
Рваные шаги, металл машины, визг шин по мокрому асфальту. Мир сжался в концентрированную точку — и ты уже не осознаёшь, как тебя поднимают, укладывают на сиденье, слышишь только один ритм: его дыхание, урчание мотора, нервный приказ охране. Резко, слишком быстро — и машина несётся сквозь дождь. Ты теряешься между сознанием и пустотой, пока вокруг не остаётся только одно имя:
— Винни! — шепчешь ты, прежде чем все звуки поглотит тишина.
Когда ты открываешь глаза, свет в комнате мягкий, тёплый, и постель пахнет его курткой. Голова раскалывается как от старой раны, но в груди странная дрожь — ты уже не на холодном асфальте. Он сидит рядом, плечи огромные, лицо полутора в тени лампы. Его взгляд — такой же, как всегда: тяжёлый, будто весом его сомнений. Но в нем есть и нечто иное — бесконечное напряжение, которое ты ощущала всю дорогу: боязнь, что тебя не вернуть; страх за тебя; неосознанная надежда.
Ты поднимаешь руку, губы шепчут простое, но бесконечно важное:
— Я... я жива.
Он не отвечает сразу. В руках у него мокрый платок; он осторожно проводит им по твоему лицу, будто боится прикоснуться слишком сильно. Тишина тянется, и ты понимаешь — сейчас можно сказать всё, или никогда.
Собирая в кулак последние силы, ты начинаешь говорить. Слова вырываются рвано, как будто каждая фраза режет тебя сильнее:
— Винни... я должна тебе сказать правду. Я скрывала это. Я работала в полиции. Я приходила к тебе по делу. Я — шпион, и это было неправильно. Я... — голос дрожит, слова путаются — — я не дала ни одного показания против тебя. Я никогда не выдала никого твоего. Я влюбилась в тебя. Быстро. Страшно. Я боялась признаться сначала самой себе. Я мучилась: долг и чувство — я рвала себя на части. Я врала всем — куратору, людям на работе, себе. Я не рассказала ничего. Я ушла со скандалом, потому что не могла жить с двойной жизнью. Я ушла ради тебя. Проверь где угодно — ты не найдёшь моих отчётов. Я больше не числюсь в списках. Я бросила всё... ради возможности быть с тобой.
Ты замираешь, рвёшь голос; в груди гудит острое сожаление, и ты чувствуешь, как слова выплёскиваются из тебя, словно это последний шанс:
— Я знаю, что опозорила тебя. Знаю, что стал для тебя посмешищем. Я прокляну себя тысячу раз за то, что причинила тебе боль. Я проклинаю ту минуту, когда согласилась на это задание. Я проклинаю тех, кто послал меня. Но больше всего я проклинаю себя за то, что не была честна с тобой с самого начала. Я хочу, чтобы ты знал: я выбрала тебя. Я хочу твоего доверия. Я хочу, чтобы ты верил мне. Я хочу, чтобы ты прикрыл меня своим щитом, а не бросал меня в огонь. Я люблю тебя. Больно, глупо, до безумия. Я боюсь потерять тебя. Прости меня. Простить себе я не могу, но прошу тебя — дай мне шанс. Дай мне хотя бы пытаться заслужить твоё доверие.
Слёзы срываются с губ, ты задыхаешься, и кажется, что твоя душа вываливается наружу и обнажается до костей. Ты ждёшь взрыва — крика, насмешки, удара. Ждёшь, что услышишь то, что он сказал в ангаре — слова, что разбили тебя в клочья. Но вместо этого он резко встаёт, подходит, и его руки, не спрашивая, обнимают тебя так, что ты чувствуешь каждый изгиб его тела. Его дыхание — горячее и сбивчивое — глухо ломает тишину.
— Ты свела меня с ума, — слышишь ты сквозь его шёпот. Голос дрожит, в нём смешалась ярость и невероятная горечь. — Ты — наказание и благословение одновременно.
Он сжимает тебя сильнее, и ты чувствуешь, как под его прикосновением рушится лед, который набрала его злость. Но затем отпускает, отстраняется на шаг, глаза полны бурного шторма:
— Ты знаешь, что цена за предательство — смерть, — говорит он тихо. — Ты знала правила. И я... я заплатил цену: поверил. Я рисковал всем ради тебя. Так почему я должен доверять словам после всего этого?
Ты проглатываешь крик. Сердце ломается — но где-то глубоко внутри слышится тихая нить: он всё ещё рядом. И он отвечает, но не словами прощения. Его пальцы грубо проводят по твоему лицу, смывая следы дождя:
— Я не обещаю ничего. Но... — он прерывается, и в голосе появляется слабая рана, почти ласка. — Я не дам им сделать с тобой то, что сделали бы другим. Пока я дышу — тебе не причинят вреда. Но ты заплатишь. За всё. Я не знаю, что значит «прощаю», но я знаю одно: ты будешь под моим контролем. И если ты предашь меня — я сам тебя накажу.
Ты чувствуешь, как в груди снова вспыхивает надежда и страх одновременно. Это не обещание счастья, это не возвращение прежнего мира — это новая договорённость, где доверие надо заново заработать кровью и временем. Ты киваешь, потому что понимаешь: это ближе к правде, чем иллюзии.
Он наклоняется и касается твои губ — короткий поцелуй, не страстный, а звериный, как клятва. Он отпускает тебя, и ты чувствуешь укол одиночества и безопасности одновременно: он рядом, но он больше не тот человек, который закроет глаза на всё. Он стал тем, кто разделит с тобой и правду, и наказание.
Ты лежишь в его руках и растворяешься в этом смешанном ощущении: любви, боли, мщения и спасения. Дождь за стенами гремит, словно подтверждает то, что уже произошло: теперь между вами — новая реальность, где слова имеют цену, а доверие — самый дорогой из даров.