«Центр трудных подростков».
Утро в Москве обычно начинается с яркого солнца, которое пробивается сквозь облака и освещает улицы города. Воздух наполняется приятным запахом цветов и зелени, а птицы начинают распевать свои песни. Люди выходят на улицу, наслаждаясь теплыми лучами солнца и свежим утренним воздухом. Улицы заполняются жизнью, люди спешат на работу или прогулку. У меня же это не вызывает определенной радости, скорее, хочется умереть или исчезнуть из этого гнилого мира.
Сквозь прозрачную шторку в моей комнате пробивались яркие, теплые лучики солнца, заставляя меня морщиться и постепенно просыпаться. Вставать абсолютно не хотелось. Укутавшись в одеяло с головой, я попыталась еще раз уснуть, лишь бы не думать о сегодняшнем дне. Сука, не хочу я никуда идти.
Но недолго мне пришлось расслабляться. Услышав возню за своей дверью, я заткнула уши руками и тяжело выдохнула.
Через минуту в комнату залетела мать, громко открывая скрипящую дверь. Именно в эти моменты я жалею, что когда-то в пьяном бреду выбила нахер дверной замок. Мать, не думая, с силой стянула с меня одеяло, оставляя меня лежать в ночном белье. Застонав, я накинула на голову подушку, прижимая ее все сильнее.
— Быстро поднялась с кровати. — высказалась мать, по звуку открывая в комнате форточку.
— Иначе что? — раздраженно промычала я в подушку.
— Иначе через минуту я буду стаскивать тебя за ноги. И мне будет абсолютно похеру, поняла? — ответила та, выходя из моей комнаты.
Когда я услышала, что дверь в комнату закрылась, я выкинула подушку на пол и переместилась в сидячее положение. Господи, была бы моя воля, разнесла бы тут все к чертям собачьим, но мне тут еще жить. Подтянувшись, я спрыгнула с кровати, вставая босыми ногами на холодный пол.
Кинув взгляд на туалетный столик, я увидела себя в отражении зеркала. Выглядела я, мягко говоря, хреново. Пару синяков на коленках, ссадины на руках и до сих пор расцарапанный правый висок. Закатив глаза, я, медленно топая, отправилась в ванную комнату. Хотелось смыть с себя всю грязь и надоедливые мысли, чтобы начать день хоть немного с чистого листа.
Горячие струйки воды заставляли покрыться мурашками от наслаждения. Я чувствовала, что постепенно все плохое смывается, оставляя лишь безразличие. Я намыливала тело, протирая мягкой мочалкой свои ушибы и ссадины, которые от прикосновения начинали щипать и неприятно покалывать. Висок щипал больше всего, ведь мне по большей части пытались выколоть глаз, но промазали, и расцарапали висок. Ситуация была, безусловно, страшная, но меня очень даже веселила.
Закончив с водными процедурами, я замотала тело в полотенце и пошла до своей комнаты, полностью игнорируя мать, проходящую мимо. Я не забыла про ее пощечину и, наверное, вряд ли забуду. Она даже не удосужилась извиниться, хотя не думаю, что ее это волнует.
Откинув полотенце, я надела новое, чистое, кружевное белье. Сразу натянув колготки в сеточку, я принялась искать, что же надеть дальше. Одежда была разбросана по всему шкафу, поэтому что-то дельное искать было проблематично.
В итоге я остановилась на ядерно-зеленом, коротком топе, на который накинула сетчатую накидку. Натянула на себя юбку-шорты — черного цвета и на ноги решила обуть обычные, черные кеды.
Закончив с образом, я уселась за туалетный столик, чтобы немного накраситься. Нанесла на нижнее веко яркие зеленые тени и растушевала. Сделала из блестящих, маленьких страз две стрелочки и нанесла на губы бесцветный блеск.
Когда я подкрашивала ресницы, услышала, как дверь в мою комнату снова открывается. Не обратив на это абсолютно никакого внимания, я продолжила заниматься делом.
— Ты когда-нибудь будешь нормально одеваться? — спросила мать, облокотившись об дверь.
— Да, когда рак на горе свиснет. Или когда ты прекратишь врываться в мою комнату без моего позволения. — съязвила я, смотря на нее через зеркало.
— Опять огрызаешься со мной? — спросила та, выпрямившись.
— А что? Снова подойдешь и ударишь?
Она, постояв несколько секунд, развернулась и с грохотом захлопнула мою дверь. Я лишь на это улыбнулась и, отодвинувшись на стуле, осмотрела себя в зеркале.
Высушив на скорую руку волосы, я выпустила на лицо челку-шторку и сделала две гульки, которые закрепила разноцветными заколочками.
Образ, в принципе, понравился и я, в хорошем настроении, закинув в сумочку все самое нужно, выбежала из квартиры, не сказав ни слова. На самом деле, я бы полностью забила хер и даже не рыпалась в этот чертов центр, если бы мать не запугивала меня ментовкой, из-за которой ситуация моя и так себе.
Вызвав такси, я указала нужный мне адрес. Пока я ехала, я думала, куда моя жизнь меня заведет. Что еще может произойти, что окончательно меня сломает? Я ведь и так держусь еле еле, но что-то заставляет меня держаться. Может, надежда?
Я сжимала в руках телефон, экран которого высвечивал такое родное, но одновременно и чужое слово «Отец». Я снова метаюсь между двумя вариантами «снова попытаться дозвониться» или «забить и принять, что он не ответит». Сердце сжималось с каждым разом, как я пыталась услышать его голос. Я чувствовала себя навязчивой, понимала, что я ему не нужна, но почему-то продолжала добиваться того, чтобы хотя бы услышать его голос.
Коснувшись значка вызова, я поднесла телефон к уху. Послышались гудки... Долгие и тяжелые. Спустя пять гудков я поняла, что не было никакого смысла. Резко сбросив трубку, я устремила взгляд в окно, сдерживая подступающие слезы. Во всем этом не было смысла.
Спустя пол часа я сидела в чужом кабинете. Воздух был пропитан тяжестью, мне совершенно здесь не нравилось. Войдя в здание, меня перехватил некий мужчина, который после представился Германом Алексеевичем, заместителем директора «Центра трудных подростков». Ну и название, конечно, у центра. Он провел меня до кабинета директора и оставил ждать. Я уселась на стул, осматривая все вокруг.
По ярко-красному пиджачку, висящему на кресле и резкому аромату навязчивых духов я сразу смогла сделать вывод, что директор этого центра — женщина. И я не ошиблась. Спустя несколько минут в кабинет грациозной походкой влетела женщина, держа в руках какие-то бумажки. Оставив возле меня резкий запах духов, я поморщилась. Она присела за стол, поднимая свой взгляд на меня. Я сидела абсолютно расслабленно, в глазах не было ни капли страха.
— Ну, здравствуй. Тебя, как я понимаю, зовут Розова Алия Андреевна. Верно? — спросила та, натянуто улыбаясь.
— Я так понимаю, я здесь надолго? — спросила я, оставив ее вопрос без ответа.
— К-хм, ну, это уже зависит от тебя. Кто-то задерживается годами, а кто-то месяцами, — говорила она, рассматривая все те же бумажки. — Меня зовут Брохман Александра Петровна, я директор «Центра трудных подростков».
— Ну, это я уже поняла, — ответила я, закидывая ногу на ногу. — Так, сколько мне здесь торчать?
Она полистала бумажки, вчитываясь в слова. Через пару минут она отложила их в сторону. Сложив руки в замок, она набрала в легкие по-больше воздуха.
— Вообщем, хочешь, чтобы мы поговорили прямо — поговорим прямо, — начала она, а я подалась чуть вперед. — Я изучила твою характеристику. Неоднократные драки со сверстницами, распитие спиртных напитков, употребление наркотических веществ и ссоры с матерью. У тебя целый набор, Алия. Сюда ходят ребята только с какой-нибудь одной твоей проблемой.
Я запрокинула голову вверх, истерично рассмеявшись. Сжала до скрежета подлокотники стула и снова устремила взгляд на Александру Петровну.
— Наркотики я уже давно не употребляю. Спиртные напитки, бывает, употребляю, но не в огромных количествах. А насчет драк, так это было в школе и все. — пыталась оправдаться я.
— Твои ссадины и царапины говорят о другом. Я знаю про недавнюю драку с девочкой у ночного клуба. Припоминаешь, может, что-то подобное? — спросила она, смотря мне в глаза. Я понимала, что врать бесполезно.
Неужели еще одной проблемой больше? Мозгоправов мне еще в жизни не хватало, твою мать.
— Послушай, ты будешь посещать центр каждый будний день. Если у тебя будет три пропуска без уважительной причины — сообщим в полицию, — говорила она, а перекашивало меня. — Добавочных проблем, я думаю, тебе не нужно. Не переживай, когда ты исправишься и приемная комиссия подтвердит, что это действительно так, ты будешь свободна, милая.
— Я здесь что, уличный зверек, которого могут запихивать куда угодно без его согласия? — нахмурив брови, спросила я.
— Пока ты несовершеннолетняя — да. Надеюсь, ты меня услышала и будешь сотрудничать.
Я, недовольно отодвинув стул, поднялась и направилась к двери, но на половине пути меня остановил голос.
— Ах, да. Ты будешь находиться в группе «Б» и у них... — протянув последнее слово, Александра Петровна полезла, видимо, в расписание. — У них сейчас психология. Преподаватель Эдуард Валентинович. Ступай в актовый зал на втором этаже.
Дослушав ее, я, не попрощавшись, захлопнула дверь и пошла на поиски гребаного актового зала. Как бы мне этого не хотелось, придется. Мать всему поспособствовала — конечно. Только на подобное она способна, больше ни на что.
Поднявшись на второй этаж, я заприметила, что в центре достаточно много подростков, хотя я о нем никогда не слышала. Не сказать, что центр меня заинтересовал, но точно удивил.
Найдя большую дверь с надписью «Актовый зал», я, открыв ее, услышала голос, по всей видимости, Эдуарда Валентиновича. Все стихли, как я вошла внутрь и захлопнула дверь. Свет внутри был тусклый, из-за чего практически ничего не было видно. Подняв взгляд, я увидела большой экран, на котором показывалось какое-то произведение. Усмехнувшись, я, без дозволения, отправилась на заднее сидение, подальше от остальных.
— Ой, а ты ведь новенькая? Да? — послышалось от препода, который поставил произведение на паузу.
Он включил свет, который помог мне разглядеть все помещение и людей, сидящих на сидениях спереди. Все обернулись на меня, как на новый экспонат, но я смотрела прямо на преподавателя.
— Новенькая, старенькая, называйте как хотите. Я здесь надолго не задержусь. — съязвила я, борясь с чувством подступающей злости.
— Конечно, не задержишься. Исправишься и выпустишься! Не хочешь о себе рассказать? — спросил Эдуард Валентинович, поднимаясь выше.
— А зачем? Кому надо, сами спросят, — ответила я, поймав взгляд худощавого, нелепого паренька, рассматривающего меня. — И я не на трассе, чтобы рассматривать меня, ясно? — спросила я, смотря на него и он сразу же отвернулся.
— К-хм, м-да, ладненько! Если тебя будет что-то беспокоить, можешь ко мне обращаться! — выкрикнул преподаватель, возвращаясь к произведению и заглушая свет.
Я же уставилась в телефон, закидывая ноги на передние сидения. Сколько же мне придется здесь мучаться?