6
31 декабря. Вечер.
Квартира Макса выглядела совсем иначе, чем в обычные дни. В углу стояла высокая ёлка, вся в огнях, с золотыми и серебряными шарами. Я до сих пор не верила, что мы вместе наряжали её час назад: я развешивала игрушки, а он ворчал, что «это ерунда», но всё равно помогал, притворяясь, будто ему всё равно.
Я смеялась, когда он упрямо пытался закрепить звезду на верхушке. В итоге он просто взял табурет одной рукой, а другой удерживал меня за талию, пока я вставала и ставила звезду. Это было смешно и по-домашнему — впервые я чувствовала праздник не как чужую картинку, а как что-то своё.
На столе уже стояла еда: простая, но уютная. Макс сказал, что не любит больших застолий, но согласился на шампанское и пару традиционных блюд.
Я села на диван, обняв колени и любуясь огнями на ёлке.
— Никогда не думала, что встречу Новый год так, — призналась я тихо.
Макс подошёл, сел рядом. Его рука привычно легла мне на плечи.
— А как думала?
Я пожала плечами.
— В одиночестве. Как всегда.
Он посмотрел на меня долго и серьёзно.
— В этом году всё будет иначе.
Его голос прозвучал так твёрдо, что у меня перехватило дыхание. Я повернулась к нему, и в его глазах отражался свет гирлянды. Взгляд был пронизывающий, но тёплый.
За окном гремели первые салюты, но для меня мир сузился до этого дивана, до его руки на моём плече и до ощущения, что впереди действительно может быть что-то новое.
Часы на стене показывали без пяти двенадцать. Квартира была залита мягким светом гирлянд, а за окнами то и дело взрывались первые салюты. Я сидела на диване с бокалом шампанского в руках, а сердце стучало быстрее, чем обычно — от предвкушения и от того, что этот вечер я встречала не одна.
Макс сел рядом, положив руку на спинку дивана так, что его пальцы почти касались моих волос. В другой руке у него был бокал. Он выглядел спокойным, но я чувствовала — внутри у него тоже что-то кипело.
— Скоро двенадцать, — сказала я, чтобы нарушить тишину.
— Знаю, — ответил он, глядя на меня, а не на часы.
Секунды тянулись. Я чувствовала его взгляд так сильно, что даже шампанское казалось горячим в ладонях.
— У тебя есть желание? — спросил он вдруг.
Я смущённо улыбнулась.
— Обычно желания не сбываются.
— Обычно люди загадывают ерунду, — спокойно сказал он. — Но если хочешь чего-то по-настоящему — нужно не загадывать, а брать.
Я посмотрела на него. В его глазах отражались огни ёлки, и в этот момент он казался ещё ближе, чем обычно.
Часы начали отсчёт. Десять... девять... восемь...
Мы подняли бокалы. Я видела, как он не сводит с меня взгляда, и сердце билось так, что слова застряли в горле.
Три... два... один...
За окном взорвался фейерверк. Мы чокнулись бокалами.
— С Новым годом, Мишель, — сказал он низко, почти шёпотом.
— С Новым годом, Макс... — ответила я, и в этот момент почувствовала, что в моей жизни действительно начался новый отсчёт.
Салюты разрывали небо за окнами, окрашивая комнату вспышками красного и золотого света. Мы всё ещё держали бокалы, но я чувствовала — моё дыхание сбилось, сердце билось слишком быстро.
Макс не отвёл взгляда, даже когда мы сделали первый глоток шампанского. Он поставил бокал на столик, наклонился ближе, и в его глазах не было ни капли сомнений.
— Новый год — новые правила, — сказал он низко, почти шепча.
И прежде чем я успела что-то ответить, его губы накрыли мои. Поцелуй был резким, требовательным, полным силы, как и он сам. Я замерла на секунду, а потом почувствовала, как внутри всё загорается, и сама ответила, вцепившись пальцами в его футболку.
Он прижал меня ближе, его рука скользнула по моей талии, и весь мир исчез. Не было ни салютов, ни часов, ни времени — только он и я.
Поцелуй длился дольше, чем я ожидала, и когда он наконец отстранился, его дыхание было тяжёлым. Лоб он оставил рядом с моим, взгляд пронзительный, горячий.
— Теперь ты моя часть этого года, — произнёс он твёрдо. — И я не собираюсь отпускать.
Я не смогла ответить. Только улыбнулась, прижимаясь к нему ближе, и в этот момент поняла — этот Новый год действительно стал началом чего-то нового.
Мы опустились обратно на диван. За окнами ещё гремели салюты, но в комнате стояла почти полная тишина. Только мерцание гирлянд на ёлке отражалось в его глазах.
Я сидела, прижавшись к нему, и чувствовала, как его рука уверенно обнимает меня за талию. Моё сердце никак не могло успокоиться после поцелуя.
— Странно... — прошептала я, нарушая тишину.
— Что? — его голос прозвучал низко, хрипло.
— Впервые Новый год не кажется пустым. Я чувствую, будто он и правда новый.
Он чуть усмехнулся, склонившись ближе.
— Потому что рядом есть кто-то, ради кого он имеет смысл.
Я замерла, слова застряли в горле. Он сказал это так просто, так уверенно, будто это был факт, а не признание.
Его губы снова накрыли мои, и весь мир исчез. Я слышала только своё сердцебиение и его дыхание. Поцелуй был жадным, настойчивым, будто он хотел доказать и себе, и мне, что не отпустит.
Я отвечала ему так же отчаянно, мои руки обвили его шею, пальцы запутались в волосах. Он прижал меня к дивану, и я почувствовала, как его тело давит на меня — тяжёлое, сильное, но в этом не было ни капли угрозы. Только защита и жгучее желание.
Его ладонь скользнула по моей талии, обрисовывая линию бедра, потом вернулась наверх, к плечу, будто он пытался запомнить каждую деталь моего тела через прикосновения. Я дрожала, но не от страха — от того жара, который вспыхивал всё сильнее.
Я отстранилась на секунду, жадно вдыхая воздух, но он тут же поймал мой подбородок пальцами и снова поцеловал. На этот раз медленнее, глубже, так, что у меня закружилась голова.
— Макс... — прошептала я сквозь поцелуй, — ты...
Он не дал договорить. Его губы снова накрыли мои, сильнее, резче. Он не просил разрешения — он брал, но в этом было что-то такое, от чего я только сильнее тянулась к нему.
Я почувствовала, как его рука сжала мою, переплела пальцы. Он держал меня крепко, будто боялся, что я исчезну.
Мы смеялись сквозь поцелуи, падали на подушки, снова притягивали друг друга. Его дыхание обжигало мою кожу, моё сердце колотилось в безумном ритме.
Всё слилось в одно: его руки, мои губы, наше дыхание. И в этот момент я поняла — так близко к другому человеку я никогда не была.
Он прижал лоб к моему, его голос был хриплым, низким, но каждое слово прожигало насквозь:
— Я не собираюсь тебя отпускать.
И я ответила поцелуем — единственным способом сказать, что я тоже не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.
Утро.
Я открыла глаза от мягкого света, пробивавшегося сквозь панорамные окна. Первое, что я почувствовала — тепло. Тепло пледа и его тела рядом.
Мы лежали на диване. Макс спал вполоборота ко мне, без футболки, его дыхание было спокойным и глубоким. Его рука всё ещё лежала на моей талии, будто даже во сне он не отпускал меня.
Я приподнялась, и только тогда заметила: плед едва прикрывал меня, а вокруг на полу — хаос. Джинсы, футболка, его чёрная кофта, мои вещи вперемешку. Щёки вспыхнули, когда я вспомнила ночь — как мы смеялись, как снова и снова тянулись друг к другу, не давая отдышаться.
Я осторожно потянулась за своей майкой, но Макс открыл глаза. Его взгляд сразу нашёл меня, серьёзный, но с лёгкой тенью усмешки.
— Утро, — сказал он хриплым голосом, всё ещё сонным.
— Доброе... — выдохнула я, пряча глаза под пледом.
Он чуть приподнялся на локте, окинул взглядом хаос вещей и вернулся ко мне.
— Похоже, мы хорошо встретили Новый год.
Я вспыхнула ещё сильнее.
— Ты невозможный.
— Я знаю, — спокойно ответил он и, не дав мне больше ничего сказать, притянул ближе и поцеловал. На этот раз мягко, медленно, будто смакуя сам момент.
Я закрыла глаза, и внутри разлилось то самое чувство: утро рядом с ним казалось новым началом.
Мы полежали ещё немного, пока за окнами стихал грохот ночных салютов. Но в какой-то момент Макс резко поднялся с дивана, потянулся, и я снова покраснела, заметив его обнажённую спину и плечи.
— Пора завтракать, — сказал он буднично, словно ничего особенного не произошло.
— Завтракать? — я приподнялась, всё ещё укрытая пледом. — Ты умеешь готовить?
Он бросил на меня короткий взгляд и хмыкнул.
— Достаточно, чтобы не умереть с голоду.
Я засмеялась и поднялась следом. На кухне он достал яйца, хлеб, сыр — набор самого простого. Я наблюдала, как он сосредоточенно разбивает яйца в миску, и не могла удержаться от улыбки.
— Чемпион мира и омлет? — поддела я его.
— Даже чемпионы завтракают, — спокойно ответил он, размешивая вилкой.
Я встала рядом, отобрала у него миску.
— Дай, я сделаю.
— Думаешь, у тебя получится лучше? — приподнял он бровь.
— Я уверена, — сказала я, стараясь звучать смело.
Через несколько минут кухня наполнилась запахом свежего омлета и поджаренного хлеба. Мы ели прямо у стойки, сидя рядом на высоких стульях. Я смеялась, когда он с серьёзным видом пробовал моё творение.
— Ну? — спросила я, прищурившись.
— Съедобно, — отозвался он нарочито сухо, но уголки губ дрогнули.
Я толкнула его плечом.
— Ты невозможный.
— Я знаю, — повторил он ту же фразу, что и ночью, и его глаза блеснули так, что у меня перехватило дыхание.
В этом утре не было ни спешки, ни громких слов. Только мы, кухня, еда и ощущение, что рядом начинается что-то настоящее.
После завтрака он молча убрал посуду, взял ключи и бросил на меня короткий взгляд:
— Одевайся. Пойдём.
— Куда? — спросила я, но он только усмехнулся и не ответил.
Мы вышли в город. Монако в первый день года выглядело почти сонным: улицы были тише, чем обычно, люди неспешно гуляли, витрины всё ещё сияли рождественскими огнями, а в воздухе витал аромат кофе и свежей выпечки.
Мы шли вдоль набережной. Вода в порту отражала утреннее солнце и ряды белых яхт. Я смотрела по сторонам и не верила, что всё это действительно со мной.
Макс шёл рядом, руки в карманах, взгляд спокойный, но сосредоточенный. Казалось, он что-то обдумывал.
— Ты любишь символы? — вдруг спросил он, не глядя на меня.
— Символы? — я нахмурилась. — Не знаю... думаю, да. Иногда они значат больше, чем слова.
Он остановился и обернулся ко мне. Его глаза были серьёзными, но в уголках мелькала тень мягкости.
— Хорошо, — сказал он коротко и достал из внутреннего кармана пальто маленькую коробочку.
Секунда — и я застыла. Сердце ухнуло вниз.
— Макс... что это?
Он раскрыл коробочку. Внутри на чёрном бархате лежал золотой кулон — тонкий, изящный, в форме знака бесконечности. Свет утреннего солнца играл на его гранях.
Я не смогла ничего сказать, только прижала ладонь к губам.
— Я купил это ещё до Нового года, — сказал он спокойно, но голос его был чуть ниже обычного. — Не знал, когда дам. Но сегодня — правильный момент.
Он вынул кулон, шагнул ближе.
— Дай.
Я повернулась, и его пальцы коснулись моей шеи, застёгивая тонкую цепочку. От этого прикосновения по коже пробежали мурашки.
Когда я снова посмотрела на него, он чуть склонил голову.
— Это не просто украшение. Это... обещание.
Я сглотнула, слова застряли в горле.
— Какое?
Он встретил мой взгляд пронзительно, почти жёстко, но в этих глазах было то, что я почувствовала сразу — он не играет.
— Что я рядом. И что тебя я не отпущу.
У меня защипало глаза, и я лишь смогла прошептать:
— Спасибо...
Он усмехнулся краем губ, будто смутился, но тут же обнял меня одной рукой, прижимая ближе к себе, и повёл дальше по набережной, словно ничего особенного не произошло.
А кулон тихо блестел у меня на груди — как символ того, что теперь у меня есть не только Новый год, но и новое «навсегда».
Вечером мы вернулись домой. В квартире царила тишина, только мягкий свет гирлянд на ёлке и экран телевизора наполняли пространство. Макс устроился на диване, переключая каналы, а я закуталась в плед и села рядом.
Фильм шёл фоном — лёгкая комедия, которую я почти не смотрела. Всё моё внимание снова и снова возвращалось к кулону. Я невольно касалась его пальцами, проводила по гладкой поверхности знака бесконечности и чувствовала, как внутри что-то дрожит.
— Ты его не отпускаешь, — вдруг сказал Макс, даже не поворачиваясь.
Я замерла.
— Что?
Он кивнул на мою руку.
— Цепочку. С тех пор, как я надел, ты её всё время трогаешь.
Я смутилась и попыталась убрать руку.
— Я просто... не привыкла.
Он наконец посмотрел на меня. Его глаза были серьёзными, но мягкими.
— Не привыкай. Помни.
Я нахмурилась, не до конца понимая.
— Помнить что?
Он чуть склонил голову, его голос стал низким и твёрдым:
— Что это не просто украшение. Это — я.
Моё сердце дрогнуло. Я прижала кулон к груди и не смогла сдержать улыбку, хоть и сквозь смущение.
Макс откинулся на спинку дивана, снова переключая каналы, будто ничего особенного не сказал. Но его рука нашла мою под пледом и сжала крепко, так, что я почувствовала — это действительно больше, чем слова.
Прошло два месяца.
Февраль.
Эти недели стали для меня настоящим убежищем. Дни текли тихо, почти одинаково, но в этой простоте я находила то, чего так долго искала. Мы вместе готовили завтраки, смотрели фильмы, иногда выбирались гулять по Монако или за город. По вечерам он читал новости или сидел за симулятором, а я рядом, на диване, с книгой или чаем.
Макс был резким, порой молчаливым, но рядом с ним я впервые чувствовала себя спокойно. Его объятия ночью стали привычными, его рука на моей талии — необходимостью, а его редкие улыбки — тем, ради чего хотелось просыпаться.
Иногда он дразнил меня, иногда просто молчал, но всегда был рядом. И в этих двух месяцах не было ничего громкого или показного — только близость, которая становилась крепче с каждым днём.
Но календарь неумолимо двигался вперёд.
Скоро начинался новый сезон. Я знала, что Макс гонщик, и знала, что этот момент неизбежен, но не думала, что он придёт так быстро.
Вечером накануне его вылета в Бахрейн я зашла в спальню. Макс стоял у чемодана, сложив на кровать аккуратные стопки одежды. Белые футболки команды, джинсы, кепки с логотипом, тренировочные вещи. Всё выглядело очень по-максовски — просто, но организованно.
Он молча складывал вещи, сосредоточенный, будто каждая мелочь имела значение. Я остановилась у двери, облокотившись о косяк, и смотрела на него.
— Ты и правда уезжаешь, — сказала я тихо.
Он поднял глаза, встретил мой взгляд. В его лице не было сомнений, но что-то в глазах всё же дрогнуло.
— Да. Бахрейн. Тесты. Новый сезон — новая работа.
Я подошла ближе, опустилась на край кровати, пальцами скользнув по золотому кулону на шее.
— А я?
Он застыл на секунду, потом подошёл, наклонился и провёл рукой по моим волосам.
— Ты остаёшься здесь. Жди меня.
Его голос был твёрдый, но в этой твёрдости я слышала то, что он не сказал словами: ему будет не хватать.
Утро было тихим.
В квартире пахло кофе, за окнами лениво просыпался Монако. Чемодан стоял у кровати, застёгнутый и готовый. Макс сидел на краю дивана, проверяя какие-то документы в телефоне, а я ходила по комнате, чувствуя, как сердце сжимается.
Я остановилась напротив него.
— Ты улетаешь сегодня, да?
— Через пару часов, — кивнул он, не отрываясь от экрана.
Я сжала пальцы, набравшись смелости.
— Возьми меня с собой.
Он поднял взгляд. Его глаза были спокойными, но чуть прищуренными, будто он пытался понять, серьёзно ли я говорю.
— В Бахрейн? Это не отдых, Мишель. Там работа, тесты, шум, люди, камеры.
— Я знаю, — прошептала я. — Но я не хочу оставаться здесь одна.
Он отложил телефон, встал и подошёл ближе. Его рука привычно легла мне на щёку, и в этом простом движении было больше, чем в любых словах.
— Ты понимаешь, во что вписываешься?
— Понимаю, — кивнула я. — Просто... хочу быть рядом.
Несколько секунд он молча смотрел на меня. Потом его губы дрогнули в тени короткой усмешки.
— Тогда собирай вещи. У тебя два часа.
Я замерла, а потом не смогла сдержать улыбку. Он сказал это так буднично, словно это было очевидным. Но в глазах его я увидела то, что он пытался скрыть — он сам не хотел отпускать меня.
Через пару часов мы уже были в аэропорту. Но это оказался не тот привычный шумный терминал, где толпы людей и бесконечные очереди. Нас провели через отдельный вход, мимо охраны, и вдруг передо мной раскрылся вид на взлётную полосу.
Там стоял его самолёт. Не просто самолёт — огромный темный джет, сверкающий в свете утреннего солнца. Блестящие иллюминаторы, и у меня перехватило дыхание.
— Это... твой? — выдохнула я, не веря своим глазам.
Макс бросил короткий взгляд и пожал плечами.
— Да. Удобнее, чем таскаться по обычным рейсам.
Для него это звучало буднично, словно речь шла о машине или о кофе. Но для меня — это было как шаг в другой мир, о существовании которого я только читала в журналах.
Мы поднялись по трапу. Внутри — мягкие кожаные кресла, широкий салон, столики, тёплый свет. Я осторожно прошла вперёд, касаясь спинки кресла, словно проверяя, что это реально.
— Садись, — сказал Макс, убирая куртку и кидая её на кресло напротив. Он выглядел так уверенно, будто этот самолёт был продолжением его дома.
Я устроилась у окна. Снаружи техника готовила джет к полёту, а внутри было удивительно тихо.
Когда самолёт поднялся в воздух, я почувствовала лёгкое волнение. Подо мной быстро исчезали огни Монако, и меня накрыла мысль: я лечу с ним в другой мир.
— Лететь долго? — спросила я, глядя на него.
— Около семи часов, — спокойно ответил он, пристёгивая ремень и открывая ноутбук. — Спи, если захочешь.
Я улыбнулась и покачала головой.
— Я не смогу.
Он закрыл ноутбук, бросил на меня долгий взгляд и чуть прищурился.
— Тогда у тебя будет время привыкнуть.
— К чему?
— К моей жизни, — сказал он просто, и в его голосе не было ни шутки, ни сомнения.
Я смотрела на него, и сердце дрожало. Это был первый шаг в его настоящий мир — и назад пути уже не было.
~
Полёт оказался длиннее, чем я ожидала. Макс большую часть времени работал за ноутбуком или просматривал документы, иногда что-то отмечал в блокноте. Он был сосредоточен, молчалив, и я поняла — в дороге он другой, полностью собранный. Я старалась не мешать, смотрела в иллюминатор, дремала, читала. Но время от времени ловила, как он бросает на меня короткий взгляд — будто проверял, всё ли со мной в порядке.
Через восемь часов джет плавно пошёл на посадку. За окном огни Бахрейна сияли золотым ожерельем среди тёмной пустыни.
Мы вышли в тёплую, сухую ночь. Воздух был густой, тяжёлый, пахнул песком и жаром. Совсем не похоже на прохладное Монако.
На перроне нас уже ждал чёрный внедорожник. Водитель молча взял багаж, и мы отправились в отель.
Бахрейнская ночь жила своей жизнью: по дороге мелькали огни кафе, арабские вывески, яркие витрины. Но чем ближе мы подъезжали к отелю, тем роскошнее становились здания.
Отель оказался огромным, с подсвеченными пальмами у входа и золотыми дверями. Внутри — мраморный холл, фонтаны, запах дорогих духов и кофе. Я чувствовала себя потерянной в этом богатстве, но Макс шагал уверенно, как будто был здесь дома.
Заселение прошло быстро — его имя открывало любые двери. Нам выдали ключ-карты, и через несколько минут мы поднялись в номер на верхнем этаже.
Дверь открылась — и передо мной открылся просторный люкс: панорамные окна с видом на ночной город, огромная кровать, мягкий свет.
Я опустилась на край кровати, сжимая кулон на груди.
— Это всё... слишком, — прошептала я, глядя в окно.
Макс бросил чемодан в угол, снял куртку и ответил спокойно:
— Привыкай.
Он подошёл ближе, остановился напротив и посмотрел прямо в глаза.
— С этого момента начинается настоящий сезон.
В его голосе не было пафоса — только твёрдость. И я поняла: теперь я часть его мира.