1
Меня зовут Мишель.
Мне 19 лет, и эта история не похожа на сказку. Она начинается не с тёплых слов, не с романтики, хотя когда-то всё действительно казалось красивым. Я была семнадцатилетней девочкой, полной наивных надежд, когда встретила его — своего первого парня, Микеля. Ему тогда было двадцать один.
Мы оба росли во Франции, в солнечной Ницце. Казалось бы, жизнь в таком месте должна быть лёгкой и счастливой, но у меня было чувство пустоты, которое я носила с детства. Родители жили в Париже, и контакта с ними я практически не имела. Всё моё воспитание, вся моя жизнь проходила у тёти. Я часто чувствовала себя ненужной и одинокой, будто часть меня была всегда где-то далеко.
Микель появился внезапно. Высокий, светловолосый, с улыбкой, которая в первые месяцы заставляла меня верить, что наконец-то у меня есть человек, готовый быть рядом. Мы познакомились через мою подругу, и я быстро позволила ему войти в мою жизнь. Тогда он был милым, внимательным, он знал, что сказать, чтобы мне стало легче. Я влюблялась.
Но время оказалось безжалостным. Прошёл год, и я заметила, как его улыбка исчезала всё чаще, а в глазах появлялась злость. Он приходил ко мне раздражённым, иногда будто на грани срыва. Ревность... она медленно, но уверенно превращалась в его оружие. Каждая мелочь, каждый мой шаг без него вызывал у него подозрения.
А потом — крики. Громкие, режущие, будто стены моей маленькой комнаты дрожали от его голоса. Я впервые по-настоящему испугалась его в тот день, когда он резко поднял руки. Моё тело сжалось, и я закрыла лицо ладонями, как будто это могло защитить меня. В тот момент я перестала узнавать себя.
Учёбу я не бросила, но всё изменилось: школа осталась позади, я училась онлайн, как будто пыталась закрыться от мира. Но спрятаться от него не получалось. Постепенно я осознавала: в его глазах я существовала лишь для того, чтобы быть рядом, чтобы быть в его постели. Но даже это перестало быть нежностью — оставалась только боль. И я боялась. Боялась того, каким он становился, боялась своей собственной зависимости от него.
2 Декабря.
Утро начиналось всегда одинаково.
Сначала тишина. Потом звук шагов по квартире и тяжёлое дыхание Микеля, когда он выходил из спальни. Я уже знала: лучше быть там, где он видит меня. Он ненавидел, если я занималась чем-то сама. Даже если это была учёба.
Я сидела на краю дивана с ноутбуком на коленях, изображая сосредоточенность, но на самом деле каждую секунду следила за ним боковым зрением. Я знала, что стоит мне встать, закрыть крышку ноутбука или задержаться на телефоне, он начнёт спрашивать: «С кем ты говоришь?» или «Зачем ты это делаешь?» Его голос в такие моменты звучал холодно, сдержанно, но я понимала, что это затишье перед бурей.
Он ходил по квартире в спортивных штанах, босиком, пил кофе и будто искал повод зацепиться за что-то. Я ловила себя на мысли, что не дышу свободно. Всё моё тело было напряжено. Казалось, что я сама исчезла — есть только он, его настроение, его правила.
Иногда он садился рядом и клал руку мне на бедро. Внешне это могло показаться жестом близости, но для меня это было напоминание: «Ты моя. Ты должна быть здесь, рядом. Всегда.»
Я пыталась быть тихой. Тень в собственном доме. Иногда он смотрел на меня и спрашивал:
— Ты куда-то собиралась?
Я качала головой. Даже если я хотела просто выйти на балкон подышать воздухом, я говорила «нет». Я знала, что любое «да» может обернуться сценой.
И это был обычный день. Тот самый, когда время тянулось мучительно долго, и я чувствовала себя пленницей.
Ближе к вечеру я стояла на кухне, машинально резала овощи для ужина. Нож в руке дрожал не потому, что было тяжело, а потому, что внутри меня всё сжималось от ожидания очередного всплеска. Микель сидел за столом с телефоном, казалось, просто листал ленту, но я чувствовала — он следит.
Вдруг он поднялся и подошёл слишком близко. Его руки легли на мою талию, и я почти уронила нож. Запах кофе и сигарет смешался с его дыханием, и мне стало не по себе.
— Пойдём, — сказал он низко, с нажимом, будто это не просьба, а приказ. Его ладони скользнули по моим бокам, и он притянул меня к себе прямо посреди кухни.
Я застыла, а потом резко отодвинулась, прижимая руки к груди.
— Нет... сейчас не время, — выдохнула я, пытаясь держать голос ровным. — Мне не до этого.
Его глаза мгновенно потемнели. В одну секунду мягкость сменилась злостью. Он резко отступил на шаг, и его голос прорезал воздух, как крик:
— Не до этого? Значит, для кого-то другого у тебя время есть, да?!
— Что? — я не поверила своим ушам, но внутри уже всё горело от страха.
— Думаешь, я дурак? Думаешь, я не вижу?! — он почти орал. — Ты шлюха. Ты держишь меня за идиота, а сама, наверное, трахаешься с кем-то ещё за моей спиной!
Сердце стучало так громко, что я не слышала собственных мыслей. Я стояла у кухонной стойки, не зная, что ответить. Каждое слово застревало в горле. Хотелось закричать, что это неправда, что я всегда рядом, что я боюсь даже выйти одна в магазин... Но я знала: любые мои слова только подольют масло в огонь.
Я чувствовала, как внутри всё рушится. Не было сил ни оправдываться, ни доказывать. Был только страх — и холодное понимание, что я живу в клетке, из которой не могу выбраться.
Я не ответила. Просто развернулась и пошла к себе в комнату. Каждое движение давалось тяжело — ноги будто налились свинцом. Позади ещё слышались его шаги и гневное бормотание, но я не оборачивалась.
Закрыв дверь, я прижала ладони к замку и дрожащими пальцами проверила, что он действительно защёлкнулся. Лишь тогда позволила себе опуститься на пол. Комната была моей единственной иллюзией спасения. Четыре стены, которые хоть немного отделяли меня от его злости.
Я сидела у двери, колени прижаты к груди, и чувствовала, как по щекам катятся слёзы. Я даже не пыталась их вытирать. Всё тело было напряжено, внутри бушевала тишина, давящая сильнее любых его криков.
Он стучать не стал. Только крикнул что-то через дверь, бросив в меня ещё несколько обидных слов. «Шлюха» эхом разлетелась по комнате. После этого хлопнула дверь кухни, и я услышала, как он снова включил телевизор. Для него на этом всё закончилось. Для меня — нет.
Я не могла дышать свободно. Лицо горело, руки дрожали, и только одна мысль металась в голове: «Почему я вообще всё это терплю? Когда я перестала быть собой?»
Я легла на кровать, но сон даже не приближался. Я просто смотрела в потолок, считала трещинки на побелке и пыталась заглушить боль внутри.
Обычный вечер. Обычный ад, который повторялся снова и снова.
~
Вечером следующего дня я снова сидела на кухне. На столе — мой ноутбук, в котором я пыталась сосредоточиться на учёбе. Слова в учебнике расплывались перед глазами, но я делала вид, что читаю. Это было проще, чем просто сидеть без дела — так хотя бы казалось, что у меня есть цель.
Я услышала, как в коридоре хлопнула дверь шкафа. Шорох одежды, щёлкнул замок портфеля. Когда он вошёл в кухню, я машинально подняла глаза — и замерла.
Микель был одет безупречно: тёмные брюки, белая рубашка, застёгнутое пальто, волосы аккуратно уложены. Словно он собирался на приём или деловую встречу. Но мы оба знали: никаких встреч у него не было.
— Куда ты? — спросила я тихо, чувствуя, как слова застревают в горле.
Он даже не взглянул на меня. Стоял у зеркала, поправлял ворот пальто, проверял часы на запястье. Его лицо было абсолютно спокойным. И только потом, словно между делом, он ответил:
— В клуб.
Моё сердце болезненно сжалось. Я уставилась в экран ноутбука, но буквы на экране окончательно расплылись. Я не знала, что сказать. Спрашивать «с кем» — было бы бессмысленно. Он бы рассмеялся или разозлился.
Я заметила, как он бросил на меня короткий взгляд. В его глазах мелькнуло то знакомое превосходство, холодная усмешка, будто он наслаждался моей реакцией.
— Ты же всё равно дома сидишь, — добавил он, словно ставя точку.
Я не ответила. Снова опустила глаза в ноутбук и сделала вид, что печатаю что-то важное. Но внутри меня всё горело. Он уходил в ночь, в шум и свет, в мир, где я не существовала. А я снова оставалась одна, запертая в своей тишине.
Когда за ним захлопнулась дверь, тишина в квартире стала почти оглушающей. Я сидела ещё пару минут, уставившись в ноутбук, но больше не могла. Слова в учебнике не имели смысла, мысли путались. Внутри всё кипело — злость, обида, боль.
Я встала и машинально подошла к шкафу. Сняла со стула своё пальто, обмотала шарф вокруг шеи, натянула шапку. На улице было холодно — декабрь в Ницце редко балует теплом. Но мне нужно было уйти. Пусть хоть ненадолго.
Я вышла и зашагала по пустынным улицам. Воздух был свежим, солёный запах моря ударил в нос. Набережная встретила меня редкими прохожими и светом фонарей, отражающимся в воде. Вдали слышались крики чаек, и это казалось куда реальнее и живее, чем всё, что происходило в моей квартире.
Я шла медленно, закутавшись в шарф, пряча лицо от ветра. На секунду я закрыла глаза, вдохнула глубже, и впервые за долгое время почувствовала, как лёгкие наполняются воздухом без страха.
Набережная была спокойной. Вода слегка плескалась о камни, и каждый её звук будто вытягивал из меня часть боли. Я смотрела на огни яхт вдали и думала: «Вот оно — совсем рядом другая жизнь. А я живу так, словно в клетке.»
Я не знала, куда иду. Просто шла вдоль моря, будто оно могло забрать мои слёзы и вернуть мне силы.
Я шла по набережной, глядя на огни, которые отражались в тёмной воде. Ветер холодный, декабрьский, щипал щёки, но мне всё равно было легче дышать здесь, чем в той квартире.
Вдруг я услышала быстрые шаги сбоку и лай. Не успела обернуться, как к моим ногам подбежала собака — молодая, энергичная, с блестящей шерстью. Она радостно ткнулась в моё пальто, оставив следы мокрых лап. Я растерянно наклонилась и машинально протянула руку, погладив её за ухо.
— Эй, сюда! — раздался мужской голос.
Я подняла голову. В нескольких шагах от меня стоял высокий парень в тёмном пальто и шарфе. Его лицо подсвечивали жёлтые фонари, и он шёл уверенной походкой.
— Извини, — сказал он, подойдя ближе. — Она не моя, я просто за ней присматриваю. Друзья уехали, оставили мне на пару дней.
Я кивнула, продолжая гладить собаку, которая явно не собиралась уходить от меня.
— Ничего страшного, — ответила я тихо. — Она милая.
Он слегка улыбнулся, и в этой улыбке было что-то... простое, человеческое. Никакой злости, никакого давления — лишь лёгкая усталость и тепло в глазах.
— Она обычно так не делает, — сказал он, наклонившись, чтобы взять поводок. — Видимо, ты ей понравилась.
Я почувствовала, как в груди дрогнуло что-то новое, непривычное. Его голос был низким, спокойным. И на мгновение я забыла о том, куда шла и зачем вообще вышла из дома.
Собака, получившая внимание сразу от нас двоих, виляла хвостом и будто нарочно не хотела уходить от моих ног. Я снова наклонилась, погладила её по голове, и она радостно ткнулась носом в мою ладонь.
— Видишь? — он усмехнулся, держа поводок в руке. — Она явно выбрала тебя. Обычно тянет меня за руку обратно домой, а тут...
Я чуть улыбнулась, хотя улыбки мне давались тяжело в последнее время.
— Может, она просто почувствовала, что я люблю собак.
— Или ты ей просто нравишься, — сказал он спокойно и посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно было. Его взгляд был внимательным, но не давящим. Это удивило меня больше всего.
Собака снова дёрнула поводок и встала так, будто звала идти дальше. Он посмотрел сначала на неё, потом на меня.
— Хочешь пройтись вместе? Думаю, она не отпустит тебя просто так.
Я колебалась всего секунду. Внутри мелькнул страх: а вдруг Микель узнает? А вдруг это обернётся новым скандалом? Но потом я вспомнила, как он уходил в клуб, оставив меня одну, и как легко произнёс «ты же всё равно дома сидишь».
Я кивнула.
— Немного.
Мы пошли вдоль набережной, собака бежала впереди, периодически оборачиваясь, будто проверяла, рядом ли мы оба. Морской ветер трепал волосы из-под моей шапки, и я впервые за долгое время чувствовала не тяжесть, а лёгкость.
Он шёл рядом — высокий, с прямой осанкой, спокойным шагом. Его присутствие не давило, не пугало, наоборот — рядом с ним было... тихо.
— Я Макс, — сказал он, слегка повернув голову ко мне. Я поймала его взгляд и ответила почти шёпотом:
— Мишель.
— Мишель, — повторил он, словно пробуя моё имя на вкус. В его голосе не было ни иронии, ни давления — просто спокойствие.
Мы шли рядом, и только звук моря и редкие шаги прохожих сопровождали нас. Я чувствовала себя странно: рядом с мужчиной, которого видела впервые, мне было легче, чем рядом с тем, с кем я жила два года.
— Ты часто гуляешь по набережной в такой холод? — спросил он, убирая руки в карманы пальто.
Я чуть усмехнулась.
— Нет. Сегодня... просто нужно было выйти. Подышать.
Он кивнул, будто понял больше, чем я сказала.
— Я тоже так иногда делаю. Ночью здесь тише. Весь шум остаётся где-то в клубах и барах.
Я скосила взгляд на него.
— Значит, ты не любишь шум?
— Не люблю, когда он слишком близко, — ответил он коротко, но в этих словах было что-то большее. Словно он говорил не только про город.
Собака снова остановилась, запутавшись в поводке, и я машинально присела, чтобы помочь ей. Макс наблюдал, чуть склонив голову, и я почувствовала, как его взгляд обжигает, хотя он не пытался рассмотреть меня слишком пристально.
— Она тебе точно доверяет, — сказал он. — Обычно к чужим не подходит.
Я провела рукой по мягкой шерсти и пожала плечами.
— Может, она чувствует, что я тоже ищу кого-то, кому можно доверять.
Эти слова вырвались сами, и я тут же прикусила губу. Но он не удивился и не расспрашивал. Только посмотрел так, будто понял всё без слов.
Мы пошли дальше. Я старалась не думать, сколько времени уже прошло и что будет, если Микель вернётся раньше меня. Внутри боролись страх и странное облегчение.
Макс вдруг заговорил снова:
— Знаешь... иногда встречаешь человека случайно, и всё кажется другим. Даже ночь.
Я почувствовала, как сердце сжалось. Он говорил слишком просто, но внутри меня это откликнулось так сильно, что я едва удержалась, чтобы не опустить взгляд.
Мы шли вдоль моря медленно, будто нарочно растягивали время. Ветер всё сильнее пробирал под пальто, но мне не хотелось возвращаться. Здесь, рядом с ним, холод казался почти неважным.
Собака устала и села прямо на камни у воды. Макс остановился, посмотрел на неё, а потом на меня.
— Думаю, ей пора домой, — сказал он.
Я кивнула, хотя внутри было желание сказать «давай ещё немного». Но я знала, что реальность всё равно ждёт меня за дверью квартиры, и вечно от неё не убежать.
Мы замолчали. Я не знала, как прощаться с человеком, которого встретила впервые, но рядом с которым мне было спокойнее, чем когда-либо за последние два года.
Он посмотрел на меня пристально, чуть прищурившись от ветра.
— Может, мы ещё встретимся, Мишель.
Я почувствовала, как по спине пробежала дрожь. Его слова прозвучали так просто, будто это само собой разумеется. Но для меня... это было как обещание.
Я кивнула, пряча смущённую улыбку под шарфом.
— Может быть.
Собака снова дёрнула поводок, и он сделал шаг назад.
— Тогда до встречи, — сказал он и впервые слегка улыбнулся — настоящей, тёплой улыбкой.
Я осталась стоять у набережной и смотрела, как он уходит вдоль огней, собака бежит рядом. В груди было странное ощущение — смесь страха и надежды.
Я знала: вернусь домой, где ждёт злость и крики. Но впервые за долгое время у меня появилась мысль, что где-то рядом может быть другой мир. Мир, в котором я снова смогу дышать.
Я вернулась домой с красными от ветра щеками и замёрзшими руками. В квартире было пусто, и это сразу облегчило дыхание. Сердце всё ещё гулко отзывалось воспоминанием о прогулке, о спокойных словах и взгляде, от которого внутри было тепло.
Я быстро переоделась в домашнюю одежду — мягкий свитер и штаны — и пошла на кухню. Включила свет, поставила чайник, словно пыталась вернуть в жизнь хоть немного нормальности.
Но тишина продлилась недолго. Спустя несколько минут хлопнула входная дверь. Я вздрогнула, зная этот звук слишком хорошо. Его шаги были тяжёлыми, неровными, а потом в коридоре раздалось глухое бормотание. Запах алкоголя ворвался в квартиру раньше, чем он сам.
Микель вошёл на кухню, шатаясь, пальто наполовину расстёгнуто, волосы растрёпаны. Его глаза были мутными, но взгляд цепким. Он остановился в дверях, посмотрел на меня так, что внутри всё похолодело.
— А вот и ты, — протянул он, слова давались ему с трудом. — Сидишь тут... ждёшь меня?
Я крепче сжала кружку в руках, стараясь не отвечать. Но он уже подошёл ближе, запах алкоголя обжёг кожу, и его руки грубо обхватили мою талию.
— Ты моя, — прошептал он хрипло, притягивая меня к себе. Его движения были резкими, неосторожными. В каждом касании чувствовалась не нежность, а требование.
— Микель, пожалуйста... — я попыталась оттолкнуть его, но его хватка только усилилась.
Он прижал меня к кухонной стойке, дыхание тяжёлое, горячее, переполненное спиртным. Его пальцы больно сжали мои руки.
— Что, не хочешь? — его голос сорвался на крик. — Значит, есть кто-то другой?! Скажи, шлюха!
Я зажмурила глаза, чувствуя, как сердце бьётся так сильно, что кажется, вот-вот разорвёт грудь. Он был опасен, особенно в таком состоянии. Любое слово могло стать искрой, и тогда его злость обрушится на меня ещё сильнее.
Я пыталась не плакать, не показывать слабость. Внутри меня всё кричало, что нужно спасаться, но тело застыло, как парализованное.
Его хватка была слишком сильной. Я знала этот взгляд — мутный от алкоголя, но полный злости. В такие моменты он становился непредсказуемым, и каждое моё «нет» могло обернуться ещё большим криком, а может быть и хуже.
Я выдохнула, опустила руки и перестала сопротивляться. Внутри всё сжалось, сердце стучало так, будто хотело вырваться из груди, но я сделала то, что делала всегда, когда выбора не оставалось — позволила ему то, чего он хотел.
Он не заметил моей пустоты. Для него это был лишь очередной способ доказать, что я принадлежу ему. Его руки были грубыми, дыхание тяжёлым, движения резкими. Я смотрела в сторону, в пустоту стены, стараясь не чувствовать, не думать, не слышать.
Слёзы сами по себе подступали к глазам, но я быстро моргнула, не позволяя им упасть. Я знала: если он увидит, что я плачу, он только разозлится сильнее.
Лучший вариант — просто переждать. Позволить буре пройти. Я уже давно научилась выключать себя в такие моменты — будто я не здесь, не со мной. Только оболочка, только тело, а душа — где-то далеко, там, где нет криков и боли.
Когда всё закончилось, он оттолкнул меня, пробормотав что-то невнятное, и пошёл в сторону спальни. Его шаги были тяжёлыми, пьяными, и вскоре дверь хлопнула за ним.
Я осталась на кухне, прижавшись ладонями к холодной столешнице. Внутри было пусто. Ничего, кроме гулкой тишины и тяжёлого дыхания.
Я знала: завтра он проснётся и будет вести себя так, словно ничего не случилось. А я снова буду молчать.
Но где-то глубоко внутри, под слоями страха и покорности, жила крошечная искра. Воспоминание о набережной, о собаке, о спокойных глазах Макса. И только оно не давало мне окончательно сломаться.