Глубокая ночь,
воздух уже начинал остывать, а звёзды усеяли грузное мрачное небо.
Ей не спалось.
Мысли, беспокойные и вязкие, давили, как тёмные воды, не давая дыхнуть.
Комната казалась клаустрофобично тесной, и тишина внутри неё приобретала зловещие очертания. Изредка по ночной дороге проезжали машины, и их ослепительные фары на мгновение разрывали эту дорогу темноту, заставляя тени в комнате извиваться, как ожившие чудовища. Они заполняли углы жуткими, уродливыми фантомами, от которых только сильнее сжималась боль в голове. Воображение разыгрывалось, рисуя всё более кошмарные картины. Слёзы тихо стекали по её лицу, а внутри разрасталась холодная безнадёжность, разрывая её грудную клетку изнутри. Она глухо выла в подушку, боясь, что соседи услышат её мучения. В какой-то момент что-то щёлкнуло в её голове — больше так нельзя. Она рывком поднялась, оделась и вышла в промозглую осеннюю ночь.
Природа встретила её свежей прохладой и забралась в волосы ветром, словно играя. Ветер мазнул по лицу, срывая слезу.
По привычке она подняла голову и засмотрелась на небо. Сквозь слёзы она стала завороженно всматриваться в Северное сияние, которое разливалось по небу тонкими зелеными и голубыми нитями, создавая иллюзию, будто всё пространство над землёй пульсирует, а световые мелкие иглы, переливающиеся как чешуя ползущей змеи, казалось вот-вот болезненно вонзятся в глаза. Это зрелище всегда привлекало её — в нём было что-то мистическое, но безумно привлекающее и пугающее одновременно.
Она шла медленно, пытаясь отстраниться от тяжёлых мыслей, которые словно грозовые тучи сгущались в голове. Прогулки по ночам успокаивали, помогали на мгновение забыть о суете, и сегодня было не исключение.
Её ноги сами вели её по знакомым дорогам, будто у них был собственный разум. Она больше не думала — просто двигалась вперёд. Пар от её дыхания быстро растворялся в холодном воздухе, и дышать становилось легче. Она прошла мимо военного кладбища, где из ночи угрюмо светили уличные фонари, освещая могильные плиты. Тусклый свет только подчёркивал забвение, а маленькие светильники, питаемые солнечными панелями, едва мерцали, как призрачные огоньки на грани исчезновения. Казалось, что даже они не хотели освещать эту ночь.
На ночной мир опустилась тишина и лишь только деревья перешёптывались друг с другом, сбрасывая пожелтевшие листья. Половина Луны выглядывала из-за облаков, холодно наблюдая свысока за всем происходящим, как ночной страж, как надзиратель покоя.
Спрятав руки в карманы, она наслаждалась прохладой и спокойствием ночи. Иногда, поглядывая на небо, она неожиданно обернулась, словно по неведомому порыву. Порыв незнакомого ей страха или предчувствия? Позади, сквозь ветви деревьев, мерцали фонари, и где-то там, в темноте, виднелась лужа. Она застыла на мгновение. Лужа была слишком чёрной, её поверхность не отражала ни звёзд, ни северного сияния — она поглощала свет. Взгляд не мог оторваться от этой черноты. Лужа казалась чем-то живым, в её глубине стали возникать странные, извивающиеся очертания, как будто её края начинали двигаться, оживать. Она моргнула, пытаясь избавиться от нарастающего ужаса, но чувство, что что-то не так, не уходило. Списав это на усталость и беспокойство, она отвела взгляд и продолжила путь. Дорога впереди вдруг стала казаться бесконечно тёмной. Фонари почти исчезли, оставив её в объятиях ночному удушливому явлению.
Темнота сгущалась, словно пыталась дотянуться до неё, и холод, сковывающий её тело, стал ощутимым — он исходил не только от осеннего ветра, но и от того неведомого ужаса, который всё ещё поджидал её позади.