vii. Психолог
А вот то, что у Дениса плохие отношения с отцом, многое объясняет...
И пусть учителя говорили мне: «После того, как Денис стал с вами дружить, ребёнка просто не узнать! В прошлом году с ним даже разговаривать было невозможно». «Вы и не пытались», - хотелось мне ответить. И к тому же – вам его не понять. Да и меня тоже. Не знаю, насколько изменился с моим появлением Денис, но точно знаю, что я обретала рядом с ним целостность, ранее мне не известную. Вдруг оказалось, что есть разум во Вселенной. А мне столько лет мерещилась пустота.
...у Дениса плохие отношения с отцом...
Когда я это услышала, то усомнилась. Что может знать психолог? Да и как возможно такое совпадение? Хотя, если вспомнить о том замечательном тесте с выбором случайной пары, всё согласуется, соотносится и становится на свои места.
Слова психолога запали мне в душу, но я долго не знала, как спросить Дениса, правда ли это. Однажды мы гуляли с ним по улице, и я задала совершенно на первый взгляд глупый вопрос, который мог в серьёз рассматривать только ребёнок дошкольного возраста. Собственно, только дошкольнику такое и можно было сказать.
- Кого ты больше любишь: маму или папу?
Он не удивился и просто ответил:
- Маму.
- А почему не папу?
- Ну, он всё время кричит на меня, постоянно бьёт...
Последнее слово он как будто выронил. Невзначай. Как будто оно само сорвалось и ему за него стыдно. Тогда я рассказала ему про своего отца. Про то, что больше он с нами не живёт, потому что мы избавились от него. Отселили подальше и дышим теперь свободно.
- И сколько вам тогда было лет?
- Двадцать пять.
- Значит мне ещё десять лет как минимум...
- По-разному бывает. Зайдёшь со мной в банк?
Мне надо было заблокировать карточку, процедура не заняла много времени. Но мне всё равно показалась долгой. Потому что Денис ждал меня. Я так хотела к нему! Когда мы вышли снова на улицу, я сказала:
- Ну вот, даже полезное что-то сделали.
- А что мы сделали? – спросил Денис.
Мы... Это были именно такие странноватые отношения типа «ты украдёшь, а я сяду». Когда мне за него страшно, больно, холодно. Иногда радостно – в редких случаях, когда он хоть в чём-то преуспевал. Например, получал четвертак по алгебре. Я воспринимала его как часть себя, какой-то придаток что ли. Не до конца дееспособный, рановато отпочковавшийся отросток меня самой. Я понимаю, что мне нужен психолог. Но я общалась с ним и поняла, что ему самому необходима помощь. Так что «SOS» кричать не кому. Я не чувствовала себя больной, то есть чувствовала, разумеется. Постоянный страх, от которого я просыпалась по ночам, как в лихорадке. Всплески эмоций, которые были неожиданными даже для меня самой, не то что для окружающих. Полная потеря интереса ко всем сферам жизни, кроме тех, которые были значимы для Дениса. Переживания по поводу разницы в возрасте, постоянные траты на разные крема и чудодейственные составы. Мысли о старости. Ни малейшего просвета – как же будет дальше? Только отчаянное понимание того, что будущего у нас нет. И желание сделать как можно больше, пока он рядом и есть такая возможность.
Отца Дениса однажды вызвали в школу. Поводом стало плохое поведение на моих, как ни странно, уроках. Ну и то, что Денис постоянно писал на доске слово из трёх букв, обозначающее мужской половой орган. Это же слово он начертал на Данькиной папке для тетрадей. Их классуха, Ирина Александровна, там и обнаружила надпись.
- Даня, что это у тебя там написано?
- А, это Денис, он это ещё первого сентября сделал.
Отца в школу. Все ходили в предвкушении. Я сказала Ирине Александровне: «Может не надо?.. Дениса ведь накажут...». Ирина Александровна ответила мне что-то в духе: «Надо, Федя, надо» и попросила подойти после пятого урока к её кабинету.
Когда я подошла, там уже стоял лысоватый мужик, весьма крупный ничуть не харизматичный. Никогда бы не подумала, что это отец Дениса. Ни о каком внешнем сходстве не было и речи. Ирина Александровна представила нас друг другу.
Его звали Александр Сергеевич. Неприязнь Дениса к Пушкину больше не казалась мне странной. Не зря он кидает стеками и всем чем ни попадя в висящую над доской литографию поэта. Не зря. Позвали Дениса и началось. С того заветного трёхбуквенного слова, против которого мне совершенно нечем было крыть. Матюки писать - плохо.
- Ты считаешь нормальным общаться с друзьями такими словами? – Рычал отец Дениса. Как мне показалось больше, чтобы доставить удовольствие мне и Ирине Александровне.
Я не получала никакого удовольствия. Тем более, что Денис на все вопросы своего родителя отвечал «Нет». А по его щекам катились слёзы.
- Вытри сопли, – сказал ему отец. – Что «нет»? Ты не писал маты на доске?
- Нет.
Тут вмешалась Ирина Александровна:
- Значит, тогда Елена Сергеевна врёт?
Мы с Денисом беспомощно переглянулись. Прижали к стенке. Ирина Александровна знает толк в допросах.
- Елена Сергеевна, получается, врёт?
- Отчасти, – ответил Денис и его лицо передёрнуло судорогой.
Тут уже мне стало интересно:
- Денис, разве я вру?
Он ничего не ответил. Только лицо его как-то странно перекосило, как будто у него случился конфликт субличностей. Когда претензия с матюками была полностью рассмотрена, на Дениса было страшно смотреть. Затравленный и запуганный «по самое не хочу». А тут ещё подбежали завучи, в том числе и Анфиса Натаровна, и такое началось. Воронцову вспомнили все его грехи и прегрешения. Начиная от того, что он в столовке обратился к учителю математики «Тётя», заканчивая тем, как он чуть не проломил ботинком голову девочки из седьмого класса. Это было в процессе подготовки мероприятия по литературе, поэтому я вежливо попросила всех заткнуться.
- Вас там не было, давайте уж я расскажу!
И я объяснила, что отец Воронцова должен понимать, как ему повезло с ребёнком. Сказала, что у него чудесный сын, очень ответственный, умный, талантливый. Если бы не его участие – мероприятие по литературе скатилось бы в пучину ада. Я молчала, почему задействовала Дениса. Во-первых, это было очень рискованно. Ведь Воронцова может в любой момент переклинить, и с ним мало кто до меня отваживался связываться. Во-вторых, я хотела показать всем тем, кто долгие годы считал Дениса дураком, что дураки они сами. Всё было практически идеально, если бы не инцидент с ботинком. На одной из репетиций Денису почему-то втемяшилась в голову идея бросить ботинком в поющего у доски Данила. Этот самый ботинок он силой стащил с Гринвича, который ожидал своей очереди прочесть слова. Я увидела это всё на долю секунды позднее, чем следовало. В последний момент перехватила руку Дениса, изменив таким образом траекторию полёта ботинка. До Данила он не долетел, зато попал точно по маковке какой-то девочки. И без того уродливой.
Всю эту историю я рассказываю завучам и отцу Дениса, снабдив для смеха театральными эффектами. Например, слова, которые были сказаны мною Денису после стыковки ботинка с головой семиклассницы, я говорила, обращаясь к Анфисе Натаровне: «Зачем ты это сделал, Денис?» И ей же: «А он мне ничего не может ответить!» При этом жестикуляция и мимика у меня такие, что Немирович-Данченко несомненно бы одобрил. Поэтому все смотрели на меня, как на умалишённую.
- Но девочка, на мой взгляд, несколько преувеличила нанесённый ей ущерб: с головой у неё всё осталось, как было до ботинка.
Такими словами заканчивалась моя история. Я чувствовала, как окружающие буквально выдохлись, их претензии сошли на «нет» или они просто забыли о них. Химичка пыталась ещё сказать, что Денис плохо работал на последнем уроке и мотыляла какой-то бумажкой, на которой и правда ничего не было. Только подпись «Денис Воронцов» и шесть каких-то цифр. Отец обвиняемого снова оживился, но тут я смекнула, что загадочные цифры не что иное, как решённый (правильно ли – не суть!) тест и сказала об этом.
- Там была ещё задача, – настаивала химичка.
- Может, он просто не успел её переписать из черновика? – Предположила я. – Или не смог решить? Потому что чего-то не понял на уроке. Денис, как правило, если понимает, как выполнить задание, всё выполняет!
И крыть химичке было нечем! Пусть ещё вспомнит, что мы с Денисом на стенгазете крест нарисовали и расскажет о своих переживаниях по этому поводу!
Отец Воронцова пребывал в замешательстве. Он привык к тому, что Дениса надо ругать, чтобы все были довольны. А в сложившихся обстоятельствах не знал, как быть. Тем более, что, по словам Ирины Александровны, если раньше он был настроен однозначно признавать сына дебилом и прикрываться его медицинской картой с печальными диагнозами, то теперь ему всё больше надоедала его прежняя роль и он осмеливался даже утверждать, что это Денис нормальный, а все прочие в школе (включая учителей) – с отклонениями. Более того, родители Воронцова с недавних пор начали отрицать наличие у сына каких-либо проблем с психикой, чем вызвали негодование учителей, которых Денис все эти годы кусал за руки при попытке взять у него дневник.
Так или иначе, но встреча с отцом Воронцова подтвердила правоту психолога. Не то чтобы этот человек напомнил мне моего собственного родителя, как раз наоборот – ничем не напомнил. Он был категорически другой. Но я видела, как Дениса клинило да корчило в присутствии этого человека. Не то, что у меня была когда-то похожая реакция, как раз напротив – я вела себя абсолютно по-другому. Хотя все несчастные люди несчастливы по-своему, даже если номинально их проблемы и совпадают.