4
Но никто и предположить не мог, что подаренный мир может исчезнуть. Исчезнуть со всеми неисполненными еще мечтами и желаниями.
— Хён, — раздается ранним утром, — я не... вижу...
Юнги сонно трёт глаза и садится в кровати, берет с тумбы телефон, дрожащими руками включает фонарик и, придерживая веко Чимина, светит в его глаз. Зрачок не реагирует.
— С-совсем?.. Минни, детка, одевайся, точнее... Сиди, сейчас я помогу тебе одеться, и поедем в больницу...
Чимин откидывается на постель, притягивает к себе подушку и тихо в нее всхлипывает. На душе так мерзко и отвратительно, так печально и тоскливо, ведь уже наверняка день...
— Прости, хён, — он сглатывает ком в горле, чтобы скрыть слезы, — я никуда не поеду...
— Детка, — Юнги бросает на пол одежду, что приготовил для Чимина, и садится рядом, сразу притягивая его в объятия. Он ничего не говорит, потому что это не нужно сейчас. Просто гладит и обнимает своего мальчика, целует в макушку и вытирает горячие слёзы.
— Мы будем пытаться, Минни, будем. Я не сдамся, слышишь?
— Я хочу побыть здесь... — шепчет Чимин. — Оставь меня одного. (не делай этого, пожалуйста)
— Чимин, я. Никогда. Не. Оставлю. Тебя. Одного. Ни-ко-гда.
Юнги только крепче обнимает мальчика и крепко сжимает его руку, но не больно, а просто показывает, что он тут. Чимин тяжело вздыхает, отчаянно жмется к мужской груди и молчит. Ему нечего сказать, ему хочется помолчать. Почему плюс ко всему его не сделают еще и глухим? Немым! Давайте, посмейтесь там сверху еще немножко, дайте надежду и разбейте ее вдребезги! Мин гладит его, качает как маленького и шепчет что-то бессмысленное, но милое.
***
Но ни через неделю, ни через две, ни через месяц зрение к Чимину не возвращается. И... знаете, самое ужасное, что Чимин осознал каково это — видеть. Теперь масштабы слепоты стали глобальными, глобальнее, чем были. Теперь Чимин снова не видит улыбки хёна, да что там улыбки, вообще хёна. Он не видит касаний, не видит любимых родинок на лице, впадинки над щекой, лисьего взгляда, так часто растрепанной челки. А еще важнее: он не видит смысла в этой жизни.
Чимин, как бы смешно не звучало, сейчас сидит и рисует, кутая запястья в большие рукава толстовки. Он знает какого она цвета лишь потому, что носил ее так часто, когда видел. Рисует просто ничего, водит ручкой по листу, кусает губы и вздыхает. Он стал таким нерешительным и закрытым в себе, стал отдаляться от хёна...
Юнги пытался быть рядом, пытался чаще проводить время с младшим. Но Чимин отталкивал его, уворачивался от поцелуев, часто не давал коснуться себя или даже обнять. Мин возненавидел свою работу. Каждый день он дарил кому-то зрение, но не мог подарить единственному важному человеку. Как мы знаем, когда хуево, судьба подкидывает и ещё что-то. В ноябре, с первым снегом, уходит отец Юнги. Авария. Летальный исход. Мина повышают до главврача. Самый молодой глав врач за всю историю больницы. «Но бестолковый», — думает Мин, заливая горе алкоголем. Он становится тише. Вечерами уже не пытается вытянуть Чимина из депрессии, знает, что тот оттолкнет. Он просто сидит на кресле и подолгу смотрит на Чимина, который занимается чём-то своим.
Пак позволяет ему переодевать себя и мыть, помогать есть, но... Даже перед сном больше не ложится в объятия. Двигается к краю, и Юнги не знает, что с этим всем делать.
Чимин собирает свои «рисунки» в отдельную папку. А вот какого она цвета он уже не знает, и спрашивать у Юнги уже не хочет. А когда они вообще разговаривали в последний раз? Точно не сегодня и даже точно не вчера... Когда?
Пак откладывает ручку и забирается на диван с ногами, подгибает те под себя и складывает руки на коленях. В пальцы сразу же попадает приятная плотная ткань. Она желтая, Чимин знает, потому что сам ее выбирал. Выбирал вместе с ним.
С ним. Он теперь разлюбит, наверное, потому что зачем такому красивому мужчине инвалид? Пусть Чимин слеп, но с обонянием у него все в порядке. Запах алкогольного напитка слишком ощутим.
— Минни, ты не голоден? Может, хочешь душ принять? Или прогуляться? — Юнги садится на корточки рядом с Чимином и протягивает руки, — можно... хотя бы за руки взять?..
Чимин молчит, не реагируя на источник звука, но касаться рук разрешает. Ни есть, ни в душ, ни гулять. Он не хочет совершенно ничего, потому что он практически та самая пустота, то самое дно и тьма, которые он видит.
— Чимин, я... — Юнги приближается и берет его лицо в свои руки, — сейчас поцелую тебя, потому что, — голос мужчины дрожит, а по бледной коже скатывается слеза, — потому что, я не могу, Чимин, я так... Так скучаю, черт возьми, так хочу, чтобы ты просто улыбнулся, понимаешь, я... Я больше не могу... Я... Н-не смог помочь тебе... Прости... Я вижу, что ты... Я не держу тебя, если ты не хочешь отношений, хорошо, я опять буду просто братом, но... Пожалуйста, можно мне всего один поцелуй?
Чимин кивает и слегка подается вперед. Он решает, что, наверное, лучше так. Лучше не портить жизнь любимому и отпустить его, остаться братьями. Пак отвечает на поцелуй нежно и нерасторопно, а после отстраняется, роняя из слепых глаз слезы.
— Помоги мне, пожалуйста, собрать мои вещи... Я уеду обратно к родителям... — как же не хочется говорить этого, хочется отмотать назад и шлепнуть себя по лицу, но так. Будет. Лучше.
— Минни... Пожалуйста... — но Чимин мотает головой, и Юнги уходит собирать его вещи. Он раскладывает все по чемоданам, вдыхает запах любимого и плачет-плачет-плачет, потому что уже никак...