Глава №4
Утро опрокинуло на монастырские земли целый кувшин густого тумана. Угли последних звёзд ещё не успели остыть, и бледное солнце, едва отличимое от пятна убывающей луны, качалось среди них в мутном, затянутом облаками небе. Юаню, очнувшемуся посреди ночи, не спалось. Забравшись на покатую крышу павильона, он долго всматривался в беззвездную тьму, а теперь наблюдал за полетом пробудившихся ласточек, что мелькали вдалеке черными вспышками.
Обитель дышала тишиной. Как верный привратник, она стерегла чуткий сон послушников монастыря. Юань слышал биение их душ – ощущал сотню тусклых огней, чьё сияние было таким слабым и кратким в сравнении с его непомерной вечностью. В его отсутствие поменялось немногое: лишь сильнее одряхлели храмы, мхом затянулись излучины горных родников, да неровные подпалины, оставленные когда-то пожарищем войны, обросли тощими кипарисами – неровными и безобразными, как недолеченные шрамы. Он сам носил такие же под слоями шелка и божественным обличием.
Тëплый влажный ветер потрепал расплетенные волосы божества, принеся с собой шорох чьих-то неторопливых шагов. Свесив босые ноги с рифленой крыши, небожитель перегнулся через край, чтобы разглядеть внезапного гостя в тени расписных колонн.
– Пять веков прошло, А-Юань, – донесся откуда-то из темноты голос наставника, и оружейнику не нужно было видеть чужого лица, чтобы распознать в нем мягкую усмешку, – а твои привычки не изменились.
Юань молча обронил улыбку в ответ, тонкую и краткую, как росчерк света на воде, а затем исчез обратно, и не думая спускаться с карниза крыши. К нему, на чешуйчатую спину павильона, мастер Цзы взобрался бесшумно и легко – отсыревшая древесина не издала ни единого звука под его невесомой поступью. Качнувшись на ветру, он присел рядом со своим учеником, разделяя на двоих и прохладу ранней зари, и гнет безрадостных дум.
– Должно быть, – негромко начал наставник, – ты не очень-то рад оказаться здесь снова?
– Здесь спокойно, – уклончиво отозвался оружейник, прикрывая глаза.
В прошлом они не раз делили эту крышу вот так – плечом к плечу, подпирая макушками тяжелый небосвод: взращенный вольными широтами, Юань долго и болезненно привыкал к аскетичной тесноте монашеских келий, а потому – искал свободы и часто забирался сюда вопреки запретам и наставлениям.
– Ты задумчив, – осторожно отметил монах, – какие мысли так не дают тебе покоя, Владыка Су?
– Пророчество, – выдохнул он спустя время, за которое рыжее солнце поднялось еще выше и разлило киноварь по вершине восточного пика, – оно сбудется, верно? Небо...
– Небо, – перебил наставник, – это только скопление воздуха, и нет такого места, где бы не его не было. Ты целый день ходишь и лежишь внутри неба, ты внутри неба потягиваешься и сгибаешься, делаешь вдох и выдох. К чему же страшиться, что небо рухнет на тебя? Тебе ли, наделенному благословением Небес, страшиться чего-то? Тебе ли, избранному, сомневаться в своих силах?
Юань молчал. Он лишь устроился удобнее, подтянув к себе колени, и набрал полную грудь горного воздуха – травянистого, пряного после ночного дождя. За притихшим божеством монах наблюдал с осторожностью, украдкой – словно воровал мгновения из рук самой Вечности. Любовался им, как любуются последними лучами заходящего солнца, – с тоской и больным трепетом. Время оказалось благосклонно к Юаню, оно пощадило его холодную стать и сдержанную красоту существа, предназначенного Небесам. Прожитые годы, не оставив ни единого следа увядания, добавили лишь мудрости его пасмурно-серым глазам, в которых по-прежнему, как и пятьсот лет назад, тлела неизмеримая черная скорбь. Таким наставник Цзы и запомнил его – изломанным юнцом, которого война когда-то привела на порог монастыря, лишив в одночасье прошлого, настоящего и будущего. Таким же – он видел его и сейчас, даже под броней внешней неприступной строгости. Однако Юань больше не был его воспитанником, не был тем слабым ростком, тянувшимся из гнилого ила – к свету; и наставник жалел лишь о том, что теперь уже не в силах заслонить его от надвигающейся грозы.
– Небеса так стары, Юань, – вновь заговорил мастер Цзы, потупив взгляд, – они пережили не одно пророчество и не одного неугодного миру Императора.
– Сейчас всё будет иначе, шифу, – хмуро возразил бог.
– Конечно, сейчас всё иначе, – согласился монах. – Новый Небесный Владыка куда строптивее прежнего, и ему не занимать упрямства, – добавил он, тихо рассмеявшись, – но даже его сил не хватит, чтобы опрокинуть Небо, это трухлявое синее корыто, на Землю.
Небожитель покачал головой. Услышь такие крамольные речи Совет – мастеру пришлось бы несладко. Небеса злопамятны: пусть Цзы Хуань покинул пределы Синьшань и не имел права зваться богом, по своей природе он оставался одним из Сыновей Неба. Отпечаток божественных сил горел на нем как нестираемое клеймо вечной принадлежности пантеону.
– Все обойдется. Поверь мне, – мастер поднялся на ноги и, устояв на самом краю, протянул божеству руку, – хорошо?
Подумав, Юань крепко сжал чужую ладонь в ответ – доверяя и доверяясь. Улыбка, как бы он ни противился ей, снова тронула его бледные губы.
– Я верю тебе, Цзы-ши.
Вниз, в липкую серость тумана, Юань шагнул первым. Вдали зашумел первый колокол, и вскоре вдоль узких каменных троп заструился редкий поток белых, трепещущих на ветру облачений – ученики монастыря принялись за свои повседневные обязанности. Пробегая мимо них, ученики застывали на короткий миг, чтобы в почтении склонить головы, а потом ветер снова хватал их за тонкие руки и тянул вперед – в неизведанную вереницу отмеренных им мгновений. Их невесомые тени, подобные снежным хлопьям, мелькали меж старинных пагод, храмов и залов, напоминая небожителю о его собственных оставленных хлопотах и невыполненных обязательствах, к которым он должен вернуться.
– Пора уходить, – бесцветно обронил оружейник. – Совет Девяти Небес будет в ярости, узнав, что я пропустил утреннюю медитацию.
– Юань, – монах осторожно придержал его за рукав, останавливая, – тебе придется пропустить еще несколько медитаций.
– Почему? – нахмурился он. – Из-за духовного ядра?
– Вчера мы приняли решение за тебя, извини за это, – вздохнул наставник, – Фу Син распорядился о переносе интронизации, и сейчас ты отправишься в Юньу, а не обратно на Синьшань.
– Это не... – небожитель замолк. – Юньу?
– Насколько мне известно, Инь Ма не покидала этот город, – пояснил он. – Никто не скажет тебе о пророчестве больше, чем та, что создала его. Для всех будет лучше, если ты встретишься с оракулом до вступления на престол. Прежде всего – для тебя самого.
– Совет не допустит этого, – воспротивилось божество.
– Совет ничего не узнает. Дорога к Юньу проходит через земли монастыря, а они скрыты от взора Небес.
Небожитель растерянно молчал, обдумывая услышанное. Мысли его напряженно метались. Какой бы благой ни была цель, за обман Совета и самовольное перемещение по миру смертных он заплатит дорого, если до Небес дойдут слухи об истинных причинах его отсутствия в чертогах.
– И еще, – шепнул мастер Цзы, подходя к ученику ближе, – твое духовное ядро действительно повреждено. Никакая усталость не смогла бы забрать у бога столько сил.
– К чему ты ведешь, шифу? – выдохнул тот, понимая заранее, что не хочет слышать ответ.
– Ты не хуже меня знаешь, что только яд или демоническая энергия способны оставлять такие следы, – помедлил монах. – Думаю, не все боги смирились с вестью о том, что ты будешь Императором, и...
– Нет, – Юань отвернулся, уходя от нежелательного прикосновения, и голос его налился сталью.
– Юань...
– Небеса – мой дом, – огрызнулся бог. – Ты можешь презирать их, можешь проклинать, но обвинять в предательстве – не смей.
– Юань, послушай меня! – воскликнул монах, силясь унять пожар, вспыхнувший по его неосмотрительности.
– Довольно, – холодно бросил тот, обрывая беседу.
Завернув за угол павильона, Юань на мгновение остановился, прикладывая к солнечному сплетению дрогнувшую ладонь. Раздражение кипело в груди божества, горячим оловом затопив духовное ядро. От неровного потока силы поврежденные меридианы ныли, как свежие ссадины – от морской воды, и он тихо зашипел, пережидая колючую боль. Как бы Юань ни ценил своего старого мастера, безоговорочная и бессознательная преданность Небесам, впаянная глубоко в его кости и линхэ, заглушала мягкость человеческого сердца. Пусть он и сам часто укорял богов во лжи и мелком бахвальстве, это не могло сравниться с обвинением Цзы Хуаня. Небесные чертоги – пристанище самодовольных хвастунов, но не убийц, и сомневаться в этом – значит сомневаться в основе трех миров.
– Владыка, – рокочущий голос Юй Шэна спугнул птиц, привыкших к монастырской тишине, – вы в порядке?
– Да, – тихо отозвался небожитель, медленно выдыхая застрявший в ребрах воздух. Насильно расправляя стянутые судорогой плечи, Юань приоткрыл глаза и наткнулся на темный взгляд генерала – прямой и острый, словно наконечник стрелы. Шэн неторопливо тер руки клочком ткани, прислонившись плечом к каменной колонне, и пытался смыть с ладоней рыжие пятна налипшей глины. Он наверняка слышал их с наставником разговор, а потому едва ли поверил в его ложь, но благоразумно молчал.
– Лошади готовы, – перевел тему он, щурясь от досаждающих ему солнечных лучей, – пора выдвигаться, если мы хотим поспеть в Юньу до наступления темноты.
– Мы? – удивленно уточнил Юань. – Разве я отправляюсь не один?
– Вы наследник престола, кто же отпустит вас одного? – вздохнул генерал, складывая руки на груди. Весь его облик снова был поразительно небрежен, выдавая в боге старые привычки бывалого воина, которому чужд педантичный лоск дворцовых устоев: мучимый влажной духотой, генерал по-солдатски закатал до локтей рукава нижней рубашки и едва ли позаботился о своих волосах, собрав их в низкий кудрявый хвост на затылке. – Скажите спасибо, что Советник Фу не приставил к вам целую армию небесных воинов.
– А разве главнокомандующий Небес не равносилен сразу двум армиям? – Юань коротко улыбнулся. Мысль о том, что справляться с тяготами пути в одиночку не придется, успокоила его.
– Неужели это похвала, Владыка? – божество лукаво усмехнулось.
– Даже не надейтесь, – строго осадил Юань.
Вопреки ответной холодности небожителя, Юй Шэн рассмеялся – звонко и легко. Обойдя его стороной, оружейник зашагал к открытым Северным воротам Обители. За ними Советник Фу негромко беседовал с незнакомым послушником монастыря – совсем юным мальчишкой, которому на вид было не больше пятнадцати лет. Завидев Юаня, юноша поклонился и крепче сжал поводья, что удерживали подле него трёх рослых лошадей. Скользнув взглядом по гладкому черному боку одной из них, небожитель остановился, тронутый странной догадкой.
– Хан? – негромко позвал он.
Вороной конь дернул ушами и повернул к нему кареглазую морду, среагировав на человеческий голос.
– Не может быть, – шепнул Юань.
Приблизившись, он оторопело разглядывал существо, чья жизнь должна была оборваться множество десятилетий назад. Шкура его лоснилась на солнце черной гладью, местами перечеркнутой застарелыми отметинами – трофеями боевого прошлого. Хан, как и его хозяин, давно разменял пятую сотню лет. Он появился в земной жизни Юаня незадолго до войны и сопровождал его неотступно вплоть до заключения в стенах монастыря. Ему было всего десять, когда он получил Хана в подарок от отца. Господин Су уважал древние чужеземные традиции и никогда не забывал о крови диких кочевников, что текла в его сыне и в свободолюбивой женщине, так рано покинувшей их обоих. Юань был её наследием – потомком горделивого народа непревзойденных всадников и полноправных владык омертвелых пустынь.
Небожитель несмело коснулся шеи зверя, горячей, точно вулканическая гарь. Отзываясь знакомым рукам, конь беспокойно встряхнул головой и, поднимая тяжелыми копытами пыль, переступил с ноги на ногу. Натянутые поводья хлестко ударили юного ученика по рукам, и тот, не справившись, выпустил ремни. Почуяв свободу, Хан рывком поднялся на дыбы.
– Назад! – воскликнул Фу Син, дергая мальчишку на себя, чтобы уберечь от удара массивных копыт.
Юань капризами коня не впечатлился – быстрым, отточенным движением он перехватил поводья, возвращая контроль над взволнованным животным. Строптивец взбрыкнул, но послушался его, позволяя божеству невесомо огладить свою строгую морду и приникнуть лбом к широкой переносице.
– Все хорошо, тише, – зашептал Юань на старинном варварском наречии, усмиряя пыл и других лошадей тоже, – тише.
Никто из примолкших свидетелей этой странной сцены не стал задавать ему вопросы, но мрачное выражение лица Советника было слишком хорошо знакомо Юаню – тот пребывал в тихой ярости, способной в одночасье обернуться небесной карой. Однако гнев его был обращен не в сторону наследника престола, а к мастеру Цзы, стоявшему неподалеку.
– Небеса запрещают любое вмешательство в круговорот жизни и смерти, – прошелестел Фу Син, – и вам это известно.
– Конечно, – монах улыбнулся предостерегающе, – но ещё мне известно, что и Небеса часто нарушают свои же законы, – взгляд его, полный ядовитой неприязни, на пару мгновений переместился на генерала Юя, – или я ошибаюсь, Советник?
– Даже у богов нет права нарушать законы миропорядка и влиять на жизнь смертных!
– Так я, – зло рассмеялся монах, – и не бог.
– Мы теряем время, – мрачно напомнил Юань, отвлекая небожителей от бессмысленной ссоры. Еще пол-утра слушать препирательство сварливых стариков он не собирался – не сейчас, когда над головами каждого из них была занесена сабля смутной угрозы.
Без промедлений вскочив в седло, небожитель крепко перехватил поводья, чтобы удержать Хана, готового ринуться вперед как неудержимая штормовая волна.
– Юань, – оказавшись рядом, монах торопливо ухватился за стремя, обращая внимание ученика на себя, – подожди.
– Разве мы обсудили недостаточно, мастер Цзы? – небрежно обронил он, и головы не поворачивая в сторону наставника.
– Прошу тебя, – резко, как от удара, выдохнул он и неловко сунул ученику в ладонь защитный талисман, – будь осторожен.
Просьба наставника была не только напутствием перед непростой дорогой, но и предостережением, продолжающим их недавний разговор. Не отыскав среди неповоротливых слов – верные, Юань лишь коротко кивнул и, хлопнув Хана по крепкому боку, позволил ему сорваться в густой мрак леса.
***
Добраться в Юньу до темноты они не успели. На исходе третьего дня непрерывного пути равнину накрыло жарким безветрием: солнце медленно клонилось к закату, под тяжестью лошадиного шага увядшая трава ломко хрустела, как битый фарфор, а от дороги пахло нагретой пылью и сыростью прелой гнили. Ближайшая деревня осталась позади несколько часов назад, и впереди – стелилась лишь безликая пустота степей, заросших высоким седым ковылем.
– Владыка, – негромко окликнул генерал, держась на узкой тропе позади оружейника, – не пора ли остановиться и свериться с картой? По всем расчетам мы должны были...
– В этом нет необходимости, – перебил он, не сводя внимательных глаз с горизонта, – я знаю дорогу.
Юань привирал. В этих местах он провел всю свою недолгую человеческую жизнь, но прошедшие века расчертили карту окрестных территорий по-новому: на равнинах разлились тонкие сети рек, на месте сухих степей выросли густые леса, а вдоль дороги – собрались мелкие поселения торговцев и ремесленников. Небожитель не спускался в мир смертных больше трех веков, и этот новый мир казался ему чудны́м и незнакомым, вынуждая его теряться среди извилистых троп и тупиков, в которых раньше он ориентировался играючи.
Пренебрежения Юй Шэн не стерпел – поравнявшись с наследником престола, он бесцеремонно выдернул поводья из его рук и дернул ремни, грубо останавливая чужого коня. Хан недовольно встряхнул косматой головой и, закусив удила, заметался под всадником, сбросив его из седла на обочину – прямиком в высокие заросли сухой полумертвой травы.
– Шэн! – оружейник зашипел, налетев на обломанные прутья ковыля и отплевываясь от колючей травы. – Ты совсем обезумел?
– Уймись, – раздраженно отмахнулся генерал. Спешившись, он отвязал от его седла походный мешок, выискивая карту. – Мы плутаем уже третий день, а Юньу нет даже на горизонте. Если тебе не хватает смелости признать ошибку, то...
– Мы идём не в Юньу!
Бог нахмурился, выпуская из рук карту, и медленно обернулся. Гнев раскалил смуглые скулы генерала до медного румянца, а огня его глазах вполне хватило бы, чтобы выжечь долину дотла.
– Ты что задумал? – зарычал он.
– Ничего, – Юань утомленно вздохнул, зажимая чистой стороной рукава кровоточащие царапины на ладони, и пояснил, – оракула нет и никогда не было в Юньу, это лишь домыслы. Мы следуем в Дуньхуан.
Вдали от предостережений чиновников и небесных дворцов генералу не нужно было выказывать навязанное уважение к будущему правителю: Юй Шэн свысока взирал на него, все еще унизительно опрокинутого наземь, и Юань ощущал его презрительное недоверие так же явственно, как касание острого клинка – кожей.
– У меня нет ни единого повода верить тебе. И, если ты лжешь, – понизив голос, генерал приблизился. Его смуглая ладонь сгребла небожителя за ворот пыльных одеяний, рывком поднимая на ноги, – я лично сообщу об этом Совету.
– Отпусти, – кисло зарычал оружейник, уклоняясь от чужих рук.
– Достопочтенные бессмертные, – негромкий голос прервал их склоку, – вам нужна помощь?
Юань, обернувшись, всмотрелся в дымчатое марево – туда, где растерянно застыл третий всадник, старший ученик Обители Ветров, – И Син. Даже сквозь завесу бронзовой пыли было заметно, что непрерывная езда утомила юношу – его полупрозрачная тень слабо колыхалась в седле, словно тонкий свечной огонь на ветру.
– Все в порядке, – поджал губы небожитель, ощущая укол вины из-за своей невнимательности по отношению к сопровождающему их смертному, и вырвался из грубой хватки, – сейчас мы найдем укрытие, а на рассвете продолжим путь.
– Мудрое решение, – вяло отозвался второй бог, без дозволения подхватывал под уздцы и своего пегого коня, и понурого Хана, от неуемной прыти которого не осталось ни следа.
Разбивать лагерь пришлось без помощи Небес. Духовными силами небожители воспользоваться не могли – богам запрещалось являть свою сущность перед смертными, – зато полевой опыт генерала Юя, чья бессмертная жизнь наполовину состояла из военных походов, пришелся очень кстати: тот без труда отыскал неподалеку, в хилой и дикой чаще, небольшое озеро, чьи берега были укрыты от солнца неплотным заслоном ветвей. В тени низкорослой ивы воздух казался свежее, от воды тянуло влажной прохладой, и палящее солнце промахивалось, роняя мимо раскаленные добела лучи.
Уместившись среди древесных корней, Юй Шэн прислонился спиной к широкопалому стволу ивы, пока Юань и И Син бродили вокруг лошадей и методично встряхивали полупустые фляги и горлянки, проверяя оставшиеся у них запасы пресной воды.
– Сколько нам еще идти? – заговорил генерал, почти не размыкая пересохших губ.
– Меньше четырех часов, – отозвался небожитель, – если идти прямой дорогой и не сворачивать южнее.
Вместо ругани до Юаня донесся только утомленный вздох. Без покрова божественной оболочки их тела ничем не отличались от человеческих, слабых и восприимчивых, а потому зной давался генералу непросто: он вдыхал пыльный воздух тяжелыми урывками – дышал часто и так жадно, что, казалось, еще немного, и его ребра затрещат, словно брошенные в пламя щепки. Юаню, выросшему в пустыне, справляться было куда легче.
– Соберу трав, – предупредил он, хмурясь, – они помогут унять жар и восстановят силы.
– Твое дело, – огрызнулся генерал, прикрывая глаза.
Вздохнув, Юань осмотрелся. Дунхуан ютился на самом краю пустыни, и все прилегающие к нему земли, изнеможенные сухими ветрами, не могли похвастаться густой растительностью. Однако путникам повезло – многие лекарственные травы были неприхотливы, и оружейнику не пришлось уходить от лагеря далеко.
Собрав достаточно, небожитель двинулся к берегу водоема, чтобы набрать пресной воды и смыть с растений дневную пыль. Засыпающее солнце неспешно растаяло на западной кромке горизонта, и его последние искры потонули в неподвижных водах. Глядя на охваченное тёмно-рыжим блеском озеро, Юань прищурился: у противоположного берега водная гладь почти полностью укрылась зелеными щитами – плоскими листьями отцветающих лотосов, между которыми белели крупные соцветия, впитывая ускользающие осколки тепла закатных лучей. Цветущая заводь манила, и колебаться небожитель не стал: выпутавшись из слоев угольного шелка, он шагнул в озеро. Нагретая за день вода легко подхватила его, с головой погружая в упругую тьму незнакомой глубины.
Шумный всплеск воды выдернул Юй Шэна из зыбкой полудремы, навеянной степной духотой. Сон отпускал его неохотно и туманил маревом взор, но возложенный на него Небесами долг оказался сильнее – генерал вскинулся, точно сторожевой пёс, когда нашел поблизости только остывающую тьму и молодого монаха, что поил лошадей.
– Где Юань? – хрипло выдохнул он, напугав мальчишку.
– Не знаю, – нервно пожал плечами И Син, оглядываясь, – недавно был у воды.
Окинув взглядом черневшее в сумерках озеро, Шэн бросился к берегу и едва не затоптал сохнущие там травы, что лежали аккуратными пучками на нижнем одеянии Юаня. Сам небожитель нашелся тут же – на прибрежной мели: он, мокрый и растрепанный, стоял по колено в озерной мути и неторопливо выжимал лишнюю влагу из распущенных волос, пока водянистая серая тьма обнимала его худую, но жилистую фигуру. В свободной ладони бог сжимал желанный трофей – охапку гибких лотосовых стеблей с тяжелыми, наполненными семенами верхушками.
С губ Юй Шэна не сорвалось ни единого звука. Все накопленное им недовольство угасло в тот миг, когда на обнаженной спине Юаня он разобрал неровные росчерки шрамов. Десятки тонких бледных линий складывались в полукруглые отметины, словно кто-то пытался заточенным лезвием повторить на коже божества карту звездного неба. Поверх них от острого плеча вниз, к ребрам, тянулись шрамы иные – неровные и грубые. Шэн видел такие не раз, оттого и знал: подобные отметины – печати сложных и несчастливых историй, которые и после заживления отзываются болью. Только демоническая ци была способна нанести божеству раны, подобные этим.
– Не стой у воды, генерал, – вздохнул Юань, невозмутимо закатывая сырые штаны до колен, – если промокнешь, даже огонь тебя не согреет – ночи в степях неласковые. Пустыни близко.
– Ваше Величество... – забывшись, отозвался Шэн, не отводя взгляда от напряженной исполосованной спины. Чужая застарелая боль не должна была тревожить его, но от её незримого присутствия генералу сделалось дурно.
– Я еще не Величество, а ты... – напомнил тот, ступая на влажный песок и неловко складывая руки на груди, – стоишь на моей одежде.
Генерал Юй стушевался, отступая назад – на примятом рукаве под его сапогом действительно остался след, и несколько тонких веток щетинника оказались поломаны. Присев, он собрал уцелевшие травы в охапку и, стряхнув с темной ткани шелуху и налетевшую грязь, протянул одеяние божеству – не глядя.
– Простите, Владыка Су.
– Отнеси травы в лагерь и разведи костёр, – попросил Юань, накидывая шелк на бледные плечи, – скоро начнет холодать.
Спорить Юй Шэн не стал – смятение и растерянность погнали его обратно в лагерь, к ивовым зарослям, позволяя наследнику престола привести себя в благопристойный вид вдали от неосторожности любопытных взглядов и немых вопросов.
Слепая северная ночь хлынула в рощу студеным горным источником, принося из степной пустоши мрак и кусачие ветры. На небе, затянутом бурой грязью облаков, не зажглось ни одной звезды. Молчаливый Юань неторопливо занимался отваром: руки его невесомо и умело ворожили над травами, отделяя мягкие листья от стеблей и корневищ. Охапка тонких зеленых веток знакомо пахла душистой горечью полыни и ямса. Ещё до наступления тьмы он отыскал среди припасов И Сина пригодную для огня чашу – ее медные бока легко поддались жару костра, и замоченная в воде трава быстро забурлила, свиваясь клубами пряного пара. Юному ученику подле него оставалось только вовремя подбрасывать хворост в трескучее жерло пламени, чтобы голодные до тепла ветры не потушили его. За кипящим варевом он наблюдал заинтересованно, хотя и недоверчиво. Юй Шэн понимал его – от чаши густо и резко пахло древесной смолой и горечью дикого разнотравья; обычно так пахли обереги, которые странствующие заклинатели-шарлатаны продавали доверчивым селянам для защиты от нечисти.
– Сегодня ночью можно не бояться призраков, – выдал небожитель, прикрываясь от едкого аромата широким рукавом, – от этой вони во всей округе не останется ни одного демона.
– Так пахнет полынь, – хмуро объяснил небожитель, помешивая отвар, – она не только отгоняет призраков, но и восстанавливает духовные силы.
– Наставник Цзы научил вас этому в монастыре? – спросил И Син, заинтересованно двигаясь ближе к огню.
– Нет, – помедлив, отозвался бог, – я научился этому, когда был солдатом. И в моей юности мать часто вешала полынь у порога, надеясь защитить дом.
– И это помогало? – хмыкнул генерал.
– Да, – проговорил он, – но от людей её это не уберегло.
Повисшая петлей тишина сдавила плечи. Ладонь Юаня дрогнула над огнем – всего на долю мгновения, но эта случайная слабость не укрылась от цепких глаз генерала.
– А откуда вы знаете достопочтенного Су? – вдруг обернулся к Шэну мальчишка, разбивая молчание. – Вы тоже были послушником Обители?
– Нет, – Юань опередил небожителя с ответом, – но когда-то давно мы были соратниками и сражались на одной стороне.
– Значит, – недоверчиво протянул монах, задумчиво растирая замерзшие ладони и припоминая все увиденные им склоки и перепалки между этими двумя, – вы друзья?
– Мы, – оружейник коротко улыбнулся, – соперники.
Юноша продолжал задавать вопросы, а Юань, обычно нелюдимый и тихий, с поразительной готовностью рассказывал ему о сложных битвах и дальних походах, о великих героях и древних городах, десятки веков назад обратившихся прахом пустынных песков. Лгал он легко и складно. Под тихий клёкот его историй И Син, отогревшись у огня, погрузился в крепкий сон, так и не дождавшись отвара.
– Зачем ты наврал ему? – спустя несколько долгих минут упрекнул генерал, скованный необъяснимой досадой. Насквозь фальшивые истории небожителя оставили у него тошнотворное, как отравленная кровь, послевкусие в глотке.
– Я не врал, – вздохнул Юань.
– Да? – хмыкнул генерал. – И давно мы стали соратниками?
– А ты предпочел бы объяснять человеку, что мы враждующие боги? – продолжил перечить Юань, встречаясь с ним взглядом.
– Мы не враждуем, – нахмурился Шэн, – если бы мы враждовали, я бы не увязался за тобой, нарушив правила Небес.
– Ты увязался, потому что беречь жизнь наследника престола – твой долг, – напомнил бог, – присяга обязывает тебя повиноваться.
– Тебе я ещё не присягал.
Юань замолк, зябко поведя плечами. Его дурная и раздражающая привычка обрывать молчанием разговор на середине выводила Юй Шэна из себя. Неаккуратные вопросы громоздились в голове генерала один за другим. Спросить хотелось о многом – о его странной выходке, об отметинах на коже, о войне и о жизни в Обители, но Шэн напоминал себе: они с Владыкой – не друзья, даже не приятели, и Юань едва ли захочет вести непростые беседы о прошлом с тем, кто еще недавно намеревался уличить его во лжи перед всем Небесным Советом, а перед этим – унизил и сбросил в дорожную грязь.
– Генерал, если хочешь узнать что-то – просто спроси, – сдавшись, вздохнул Юань и обратил к нему высветленное огненным жаром лицо, – я не стану тебе врать.
Юй Шэн, в два счета пойманный на своем праздном любопытстве, ощутил себя одним из небесных сплетников, и стыд окатил его раскрасневшиеся скулы румяным жаром.
– Ты хорошо знаешь эти земли, – неуклюже начал он, начиная с безопасной темы. – Твоя мать принадлежала к пустынным народам? Вы жили здесь?
– Да, – подумав, негромко отозвался оружейник, – она была вождем народа маоюй – кочевников северных пустынь.
– Маоюй? – генерал переспросил, хмурясь. – Народ дождя?
– М, – кивнул бог, – одни считали, что люди прозвали их так за светлый цвет глаз, прозрачных, точно талая вода. Другие говорили об их особой ци, которая, подобно дождю, была способна сотворить жизнь даже среди выжженных песчаных дюн.
– Выходит, наш Владыка Су – не просто потомок варваров, – беззлобно усмехнулся Шэн, – он их принц.
В ответ Юань лишь тоскливо улыбнулся. А после – снял с огня бурлящую чашу и разлил по двум неглубоким плошкам горячее варево, что горчило на языке похуже самого крепкого вина. Сквозь янтарные всполохи костра генерал Юй наблюдал за божеством: всматривался в свинцово-серые глаза напротив и начинал видеть за наледью раздражающей отстраненности – мерный свет далеких северных звезд, неохватные волны песчаных барханов и чужеземные напевы под жарким пустынным небом. А ещё – он видел, как свежие царапины на руке Юаня от стоячей воды и пыли налились алым, будто росчерки ритуальной киновари, и как зябко вздрагивал небожитель от каждого неосторожного порыва стылого ветра.
– Владыка...
– Пора спать, – перебил его Юань, – скоро снова отправляться в дорогу.
– Подожди, – отставив в сторону пустую чашу, генерал вдруг поднялся на ноги и зашагал к спящим лошадям – в липкую гарь ночи. Обратно к огню он вернулся со странным свертком в руках и, прежде чем Юань успел начать задавать вопросы, прицельно швырнул вещь под ноги сидящему божеству.
– Вот, держи, – неловко буркнул Шэн.
Неприглядный мятый ком оказался дорожным плащом генерала – тем самым, в котором он пару лун назад явился прямиком в Императорский дворец. Шерстяное полотно, вручную расшитое незамысловатыми древесно-рыжими узорами, щекотно кололо Юаню пальцы и сухо пахло теплом.
– К чему такое расточительство доброты, генерал? – помолчав, спросил бог.
– Соратники должны помогать друг другу на поле сражения, – зубасто улыбнулся тот, – разве нет?
Сбитый с толку, Юань разглядывал отданный ему плащ так, словно всерьез был удивлен актом милосердия со стороны божества. Не оценив шутку, он лишь растерянно возразил:
– Но мы не на войне.
– Эй, это всего лишь плащ, – озорства в голосе Шэна поубавилось. – Если ты промерзнешь и опять подхватишь лихорадку, мы дойдем до оракула только к зиме. А я не хочу тратить на это время.
Оружейник понятливо кивнул, и его болезненно-белые губы коротко дернулись в ломанной усмешке. Ситуация вдруг показалась ему невозможно глупой. Языком оружия – наречием стали и крови – Юань владел в совершенстве, но в проявлениях людских эмоций он был беспомощен и слеп, потому и воспринял за жест дружеского неравнодушия то, что оказалось лишь разумной предусмотрительностью генерала Юя. Перипетии взаимоотношений всегда вызывали у него сложности, даже в жизни прошлой – земной. Прослыв небесным чудаком, он и вовсе свыкся с бытием затворника – заперся в своей оружейной на долгие века и самого себя, казалось, заковал в неприступную сталь ледяного отчуждения. Так – было проще. Ничто не тревожило разум и не напоминало о том, что в его груди, под плавким серебром божественной энергии, до сих пор билось что-то человечье.
– Спасибо, – совсем тихо прошелестел он, сжав в непослушных, закостенелых пальцах ворсистую ткань, и набросил широкий капюшон на непросохшую ещё макушку. Оказавшись в тепле непродуваемой плащовки, небожитель притих – только сейчас он ощутил, насколько сильно продрогло его тело, несмотря на недавний жгучий солнцепек. Облачение оружейника, тонкое и неприспособленное к походным условиям, не грело его, как не грели и совсем иссякшие силы – духовные и физические.
– Отдыхай, Владыка, – глядя на него, вздохнул генерал и устроился вблизи огня, – а я побуду на страже.