Глава 20
Время шло, и дети Звёздного Миража росли.
Словно по знаку, один за другим они приводили своих избранников к палатке предводителя. Перед Миражем склонялись — сдержанно, но с блеском в глазах. И он принимал их. Говорил коротко, одобрял кивком, и каждый чувствовал — получил знак, как в древнем обряде.
Он видел, кто достоин продолжать кровь. И кто подчиняется.
Дочери тоже пришли. Выросшие, стройные, с глазами, в которых отражался его огонь. Они не просили. Они уже сделали.
— Мы носим потомство, — сказала одна.
— От тех, кого выбрали сами, — добавила другая.
И Звёздный Мираж смотрел на них — долго. Его зрачки сужались, как у охотника в полумраке. Потом он встал.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Пусть будет так.
Он не улыбался. Но в этот миг всё вокруг — даже ветер — замерло.
Тьма внутри него ожила.
То, что жило в его теле, как тень, что никогда не исчезала, — почувствовало: кровь растекается. Наследие умножается. И страх, впаянный в имена, поведёт за собой всё новое поколение.
Они будут как он.
А может, и сильнее.
Он вышел из палатки, поднял взгляд к звёздам, и шепнул — только небу:
— Продолжение началось.
И ночь опустилась, как чёрное знамя.
Над лагерем Звёздного Миража повисла тяжёлая, живая Тьма.
Не просто ночь — а нечто, что стекало между ветвей, вбивалось в землю, впивалось в дыхание. Даже солнце, когда показывалось, выглядело тусклым, будто боялось смотреть вниз.
И в этой тени — родились котята.
Дочери Звёздного Миража родили почти одновременно. Одна — двух крепких сыновей. Другая — трёх крошечных дочерей, каждая словно дышала слабым пламенем, как искра над углём.
Никто не плакал. Никто не звал целителей. Все ждали.
Потому что он придёт.
И он пришёл.
Звёздный Мираж вошёл в палатку без звука. Его глаза горели — не теплом, а знанием. Он посмотрел на новорождённых и сказал:
— Вы правильно поступили.
Обе его дочери склонили головы.
— Назови их, — прошептала одна. — Дай им имена. Чтобы они знали, откуда пришли.
Он подошёл к сыновьям.
— Это будет Глас Закона. А этот — Камень Решений.
Затем — к дочерям.
— Эти будут Зола, Ладья и Безмолвие.
Слова легли, как печати. Как проклятия. Как обещания.
А Тьма над лагерем стала гуще, насыщенней. Словно имена были заклинанием, открывшим что-то большее, чем просто кровь.
Звёздный Мираж улыбнулся.
Он знал: теперь его Тьма будет жить даже без него.
Прошла ещё одна луна.
И Звёздный Мираж собрал всех. Вечер был чёрным, без звёзд, без ветра. Только Тьма — как вуаль над всем.
Он поднялся на холм у центра лагеря. Его голос не был громким — но все слышали.
— С этого дня, — сказал он, — вводится новый закон.
Кошки замерли. Искра сжала хвост вокруг лап, словно могла спрятаться.
— Все котята, что рождены от меня — будь то дети, внуки или правнуки, — получают имя только от меня.
Он сделал паузу. Его глаза сверкнули.
— Имя — это судьба. И только я вижу, какую судьбу они несут.
Шёпот прокатился по лагерю. Кто-то кивнул. Кто-то потупился. Но никто не возразил.
— Остальные, — продолжил он, — пусть называют своих как хотят. Их имена не касаются Закона. Их кровь — иная.
Он не сказал "хуже". Но все поняли.
Тишина была гуще, чем туман над болотом.
Искра услышала, как кто-то выдохнул с облегчением — а кто-то едва сдержал рычание.
А Мираж смотрел на тех, кого называл своими. На тех, чья кровь текла от него — и его Тьмы.
Имени больше не будет без воли Тени.
Прошла ещё одна ночь. Такая, что звёзды даже не пытались показаться — будто боялись.
И снова Звёздный Мираж собрал лагерь.
Он вышел из своей палатки, и в его взгляде было что-то новое. Тьма внутри него шептала громче. И он слушал.
— Я провозглашаю новый закон, — сказал он, и лагерь замер, словно на краю утёса.
— Если котёнок рождается слабым. Если он болен, не держится на лапах, не открывает глаза — он не будет жить.
В его голосе не было гнева. Только холодная уверенность.
— Мы не можем позволить себе тянуть за собой тех, кто не встанет рядом. Закон — это сила. А слабость — это трещина в основании.
Никто не двинулся. Но дыхание многих стало тяжелее.
А потом — он повернулся к Серокрылу.
Целитель вздрогнул, но выпрямился.
— Ты служил долго. Верно. Без слова. — Глаза Миража сверкнули. — Теперь ты послужишь роду.
Он указал хвостом на одну из своих дочерей — молодую, сильную, с глазами цвета янтаря.
— Ты возьмёшь её. Я хочу внуков от этой крови.
Серокрыл смотрел. Молчал. А потом — медленно кивнул.
Мираж закончил:
— Я отменяю запрет. Целители больше не связаны обетом одиночества. Закон — над старым. Закон — от меня.
Никто не осмелился спросить, почему. Потому что ответ был прост:
Потому что он может.
В тот же день, когда солнце даже не пыталось пробиться сквозь тучи, Звёздный Мираж снова вышел к собранию.
Он не поднимался на вершину холма, не ждал тишины. Просто заговорил — и слова его упали, как камни.
— Ещё один закон, — сказал он. — Последний на сегодня.
Он шагал медленно, среди своих. Его хвост касался земли, как кнут.
— Тот, кто усомнится во мне, — будет избит мной. Чтобы кости помнили, как звучит сомнение.
Он остановился у круга, где собрались старшие коты.
— А тот, кто попытается предать… кто заговорит за спиной, кто сбежит, кто будет шептать в тени…
Его голос стал ниже, тише, и от этого страшнее.
— Тот умрёт. И не где-то — а здесь. Перед всеми. Чтобы вы видели.
Он окинул взглядом лагерь.
— Чтобы вы поняли: Закон — это Я. А вы — его тени.
Молчание, как после удара грома.
Он развернулся и ушёл, будто не было ничего особенного. Как будто только что не подписал смерть каждому, кто посмеет думать иначе.
Искра стояла, как замороженная. Она чувствовала, как рядом с ней кто-то дышит слишком часто — то ли страх, то ли тихая, почти незаметная ярость.
А внутри неё, глубоко, пробудилось нечто. Не пламя. Пока ещё нет.
Но уголь.
Это случилось ближе к закату. Лагерь уже тонул в сером свете, когда всё оборвалось.
Кот по имени Шестилап — молодой, сильный, с быстрой речью и дерзким взглядом — подошёл к Искре у кучи добычи. Он что-то шепнул. Вроде бы безобидное. Но Мираж услышал.
Он всегда слышал.
— Что ты сказал? — прозвучало, как удар хвоста по воде.
Шестилап вздрогнул, но выпрямился.
— Я сказал, что… не все законы — справедливы. Это всё.
Слово повисло. И упало. Тяжело. С глухим стуком в сердце каждого.
Мираж не медлил.
Он прыгнул — и удар был, как камень с обрыва. Шестилап упал. Второй удар — по боку. Третий — в морду. Кровь хлынула из уха. Кот не кричал. Только стонал, сжимаясь.
Мираж стоял над ним, тяжело дыша. Его голос был хриплым, но отчётливым:
— Я не потерплю. Ни слова. Ни мысли. Ни взгляда.
Он повернулся к лагерю.
— Все. Будут. Подчиняться.
Тишина. Даже ветер утих.
Шестилапа утащили в угол лагеря. Его лечили. Но следы остались. И не только на теле.
А Звёздный Мираж спокойно вернулся в свою палатку, как будто вырвал сорняк с поля.
И в ту ночь даже самые старшие не спали.
Прошла всего пара дней после избиения Шестилапа.
Лагерь ходил, как по льду. Каждый шаг — выверенный. Каждое слово — обдуманное.
И всё же один ученик оступился.
Он был молод — всего поллуны как стал учеником. Звали его Тростник. Слишком любопытный. Слишком живой.
Он сказал:
— А почему Звёздный Мираж решает за всех?
Глупо. Беззлобно. Детски.
Но слова уже вылетели.
До вечера его привели к центру лагеря. Он дрожал. Мать умоляла пощадить. Наставник стоял, опустив голову.
Мираж вышел молча. Он не говорил закон. Он показал его.
Удар — и крик. Второй — и кровь на земле. Третий — и всё стихло.
Он стоял над телом котёнка, и произнёс не голосом, а рычанием:
— Вот что бывает с теми, кто забывает, кто здесь говорит за небо.
Он смотрел в глаза каждому. Долго. Без мигания.
— Закон — это жизнь. Против закона — смерть.
И он ушёл.
С того дня в лагере не было смеха. Никто не спорил. Никто не задавал вопросов.
Потому что теперь все знали: страх — это воздух. А Звёздный Мираж — их небо, земля и кровь.
Прошли луны.
Внучки Звёздного Миража — тонкие, гибкие, с глазами, в которых отражался костёр лагеря — росли, как трава в грозу. Быстро. Жадно. Глубоко укореняясь в землю, которую создал их дед.
И он — впервые за долгое время — улыбался.
Не перед всеми. Только когда был с ними. Он дарил им кусочки лучших добыч. Разрешал забираться на священный холм. Иногда даже рассказывал им древние истории, в которых, конечно, он был героем.
Они хохотали. Он смотрел.
В них продолжалась его сила.
Вскоре в лагерь вошёл Серокрыл. Глаза — ясные, но голос дрожал.
— Я… я стал отцом. От твоей дочери.
Молчание. Ветер прошелестел сквозь густые ветви над головами.
Мираж поднял взгляд. Несколько мгновений просто смотрел.
А потом медленно кивнул.
— Хорошо.
И добавил:
— Ты послужил Закону. Теперь и твоя кровь часть моего рода.
Это было благословение.
Серокрыл поклонился. Не как целитель. Как воин перед силой.
А Мираж вернулся к своим внучкам. Его хвост коснулся одной из них — почти ласково.
И солнце, пробившись сквозь тучи, на миг осветило лагерь.
Но это был не свет свободы.
Это был свет, под которым всё ещё ярче видны цепи.
На рассвете Звёздный Мираж вышел из своей палатки. Его взгляд обошёл лагерь — точный, цепкий, словно коготь над сердцем каждого.
— Сегодня, — сказал он, — я выбираю одного из своих внуков.
Тишина. Даже птенцы в лесу будто стихли.
— Луноцап.
Юный кот вздрогнул. Его шерсть чуть задрожала, но он встал. Он был высоковат для своего возраста, с серебристой полоской на спине и тенью в глазах, унаследованной, как говорили, от самой Тьмы.
— Ты будешь учеником Серокрыла. Ты познаешь тайны трав и ран. Ибо Закон должен жить не только в силе — но и в знании.
Серокрыл молча склонил голову. Он не возражал. Не мог.
Луноцап кивнул, растерянный, но гордый. Его лапы дрожали, но он шёл твёрдо.
---
Первые дни с Серокрылом были непросты. Целитель говорил мало. Он показывал — как перетирать листья, как определять жар, как слушать дыхание и улавливать пульс.
— Ты — мои глаза и уши, — сказал он однажды. — Но не повторяй всё, что слышишь. И не лечи так, как велят, а так, как нужно.
Луноцап не сразу понял. Но запомнил.
Он учился молча. Запоминал больше, чем говорил. Замечал, как ночью Серокрыл подолгу смотрел в небо. И однажды прошептал:
— Я не верю, что все законы — правильны.
Луноцап промолчал. Но в ту ночь ему впервые приснился не Звёздный Мираж, а звёзды. Настоящие. Далёкие.
И они были тихими. Но — светили.