Глава 7. "Тот, кто не отвечает"
Прошёл год. Фильм всё ещё жил в фестивальных афишах, его цитировали в статьях, студенты театральных курсов разбирали сцены на уроках как Евангелие.
Имя Бума стало символом. Но самого Бума не было.
Он исчез после премьеры. Без пресс-релизов. Без постов. Без объяснений. Он ушёл, как исчезают из тела осколки стекла — медленно, с кровью, но навсегда.
А теперь он возвращался.
Не в столицу. Не в кино. В себя. И — по странной иронии — в проект, где всё начиналось.
Ему позвонил старый знакомый — независимый режиссёр, который снимал камерную драму о двух братьях, оторванных от мира. Один — замкнутый и подавленный. Другой — харизматичный и хищный.
— Мы не ищем звёзд. Нам нужен живой актёр. Не игра, а человек, готовый молчать в кадре, — сказал тот.
Бум долго смотрел на сценарий. А потом впервые за год написал:
«Я готов. Но без интервью. Без афиш. Без У.»
— Согласен, — ответили.
Съёмки проходили в приморском городе. Ветер, туман, запах соли. Бум селился в съёмной комнате без зеркал. Каждый день начинался с тишины.
Он уже не боялся. Не искал чужих глаз. Он знал: если пусто — значит, есть место для себя.
Он больше не чувствовал потребности доказывать. Играл просто. Как дышал. Без страсти, без судорог. Спокойно. И это было новым наркотиком: быть, а не выглядеть.
Он почти забыл, как звучит голос У.
Почти.
Они встретились случайно.
У приехал на фестиваль — с новым проектом, высокобюджетной психологической драмой. Приехал в город на два дня. Не знал, что Бум здесь. Не знал — или делал вид.
Бум сидел в кофейне, читал книгу. Заказал зелёный чай. Волосы стали длиннее. Одежда — простая. Без масок. Он был как тень того, кем его знали. Но в этой тени было больше жизни, чем в его былом блеске.
Когда У вошёл, Бум сразу его почувствовал. Не увидел — почувствовал.
Так чувствуют землетрясение до того, как начинает трясти.
Он поднял глаза — и встретился с чужими. У смотрел на него… неуверенно.
Как будто не узнавал.
Как будто увидел фантом.
— Ты… здесь, — выдохнул он.
— Я здесь, — просто ответил Бум. И снова опустил глаза в книгу.
— Ты… не выглядишь так, как…
— Я больше не играю.
У сел. Без разрешения. Инстинкт всё ещё жил в нём. В глазах — легкое раздражение.
— Я думал, ты исчез.
— Я исчез. Из твоей истории. Но остался в своей.
— Ты не отвечал. Ни на письма, ни на сообщения.
— Потому что ты их писал не мне. А тому, кого слепил. Но его больше нет.
Молчание.
У потерянно взглянул на чашку. Спросил:
— Ты меня больше не боишься?
Бум улыбнулся.
— Я тебя вижу. А видеть — это не бояться.
Позже они вышли. Молча шли по набережной. Ветер трепал волосы. Было почти, как раньше. Только не было главного: невидимой нити.
— Я скучал, — сказал У.
— Ты скучал по власти. Не по мне.
— Это несправедливо. Всё, что я делал, я делал ради тебя. Чтобы ты стал лучше.
— Я стал. Но не благодаря тебе. А после тебя.
Пауза.
— Ты ненавидишь меня?
— Нет. Я просто… больше не выбираю тебя. Ни как роль. Ни как голос в голове.
— Но ты же знаешь, мы были настоящими. Не притворяйся.
— Мы были зависимыми. А зависимость не значит любовь. Она только громче.
У попытался коснуться его плеча.
Бум мягко отстранился.
— Это не сцена, У. Здесь нельзя переписать сценарий.
У ушёл. Оглянулся на прощание. Бум остался стоять у воды. Ветер развевал его пальто. В этом силуэте было всё: и прошлое, и победа, и утрата.
Но главное — тишина.
Тишина, в которой не было У.
Через несколько дней в прессе появилось короткое интервью. У говорил о проекте, и вдруг — на вопрос журналиста: «Вы всё ещё общаетесь с Бумом?» — замер.
А потом сказал:
«Я думал, я его слепил. Но, может, я просто держал зеркало — и разбил его. А он собрал себя из новых осколков. И теперь, глядя в него, я больше не вижу себя. Только чужое отражение.»
Журналист спросил: «Значит, вы потеряли его?»
У улыбнулся — впервые не уверенно, а по-человечески.
«Нет. Я просто понял, что он был свободным раньше, чем я это признал. А теперь — он стал тем, кого я больше не могу контролировать. И, может быть, в этом он наконец стал настоящим актёром.»
Вечером Бум шёл по улицам города. На экране уличного экрана — трейлер фильма, где играл он. Люди смотрели, не узнавая. Им казалось: это новый артист.
Он улыбнулся.
Они были правы.
Он был новым.