Танабата

Слушая мерный писк настраиваемой аппаратуры, Какаши прикрыл глаза и попытался мысленно оказаться где-нибудь за пределами своего кабинета. Например, глубоко в лоне природы — вдыхая запах хвои и реки, чувствуя под пальцами шершавую кору дерева, наслаждаясь лучами закатного солнца и теплом лежащей рядом Сакуры. Если хорошо притвориться, то он почти что слышал щебетание птиц и журчание воды вместо этого назойливого писка. Почти... но нет.

Последние месяцы напоминали скорее пародию на жизнь, написанную дилетантом, чем реальность. И чем дальше, тем больше эта нелепая пьеса казалась ему бесконечной.

Реальность была сурова: череда проблем, сросшихся в один бесконечный клубок. А стены кабинета стали для него клеткой, от которой невозможно сбежать. Иногда Какаши думал, что даже если он сорвётся и побежит хоть на край света, эти стены догонят его, встанут вокруг и снова сомкнутся.

Он чувствовал себя заложником. И выхода не было, кроме одного — идти вперед, шаг за шагом, пока ноги не откажут. Он не мог бросить всё, каким бы сладким ни казалось это желание. Но усталость разъедала его изнутри. Каждый месяц он убеждал себя потерпеть чуть-чуть: вот стабилизируется ситуация, вот ещё одна проблема решится, и тогда он со спокойной совестью отступит, уступит место другому. Но вместо облегчения приходили новые удары, новые потери, и груз только рос.

Теперь Шестой имел то, что имел: кризисы, ответственность, риск войны и собственные сомнения, которые всё чаще и громче шептали в голове.

И всё же, даже под их тяжестью, мысли Какаши были о другом. О Сакуре, здоровье которой наконец пошло на поправку, но он всё равно тревожился за неё больше, чем за себя. О Таисэи, мальчишке, совершившем безумно глупый, почти самоубийственный поступок. О Шизуне, судьба которой стала для него болезненным тупиком. И о завтрашнем дне, который грозил принести всё, что угодно: от спасения до катастрофы.

Поэтому он сидел в своем кресле и ожидал начала собрания Каге, благослови Ками, на которое не пришлось куда-то ехать. Сиди в кабинете и общайся. Это его в какой-то степени радовало, но лишь чуть-чуть.

От размышлений его отвлек собранный голос Шикамару:

— Можем начинать, Хокаге-сама.

Он мог лишь кивнуть, не произнося ни слова. Горло сжало так, словно невидимые пальцы давили на связки. Какаши предстояло как-то объяснить произошедшее. И он вновь стоял перед выбором, которого у него и нет: свои собственные чувства против долга.

Полумрак кабинета, холодное мерцание аппаратуры и равнодушно-глухие голоса Каге, доносившиеся через проекции, создавали давящую атмосферу. Казалось, воздух густел от формальностей и тяжёлых решений.

— Мы должны признать очевидное, — голос Райкаге гремел, словно удар молота. — Парень украл секретные документы Анбу. Он опасен. Если его не остановить сейчас, завтра он может вернуться с врагами и ударить в спину.

— Я склонна согласиться, — поддержала Мизукаге. — Речь идёт не о ребёнке, а об угрозе безопасности всех деревень.

Какаши сидел неподвижно, склонив голову. Для других он выглядел холодным и собранным, но внутри его мысли рвались клочьями. "Таисэи... мальчишка, что недавно ещё держался за мою руку... И теперь я должен назвать его преступником? Я Хокаге. Я не имею права поступить иначе. Ради деревни. Ради мира."

Но как он сможет смотреть в глаза Сакуре? Для неё этот мальчик — семья. Его решение разобьёт её. Он понимал, что выбор уже сделан. И с этим решением ему придётся жить. И с её ненавистью тоже.

— Хатаке, — обратился Цучикаге, — как Хокаге, ты обязан вынести решение.

Каге ждали именно его ответа. Его решительных действий, которых он не хотел. Он поднял глаза и открыл рот, чтобы сказать нужные слова. Холодные. Правильные. Те, что должны были прозвучать. Но в этот момент дверь кабинета тихо скрипнула.

Сакура как тень просочилась в комнату, кивнув охране у двери. Его мир качнулся. Одновременно стало легче — и в разы тяжелее. Может, если она услышит всё сама, поймёт его?

Хотя, напряженный взгляд, которым его одарил Шикамару, без слов озвучил ему, насколько ситуация паршивая, он ясно говорил: «Мы влипли». Сакуры здесь в принципе быть не должно, пусть ему самому было уже давно плевать на условности. Охранники Анбу уже давно слушали ее как его самого, служащие администрации хоть и помалкивали, знали кем она ему приходится и не обращали внимания на ее появление. Но совет Каге был не просто его кабинетом, а местом с высоким уровнем доступа и секретности, куда пускали далеко не всех.

Какаши хотелось от души рассмеяться, потому что он даже знать не хотел, как она сюда прошла. Тут явно не обошлось без угроз. И все же он понимал, что был рад видеть ее здесь больше, чем должен был.

Появление розоволосой куноичи не осталось незамеченным, потому что она уверенно, словно её место было именно здесь, заняла место рядом с ним и довольно холодно поздоровалась с Каге и их советниками.

Самая настоящая фурия, что будет защищать своих детей до победного.

— Что это значит, Хатаке? — Райкаге недовольно сдвинул брови. — Здесь закрытое совещание.

И пусть в его голосе были нотки возмущения, оно было по большей части напускным. Потому что, по неизвестной Какаши причине, Райкаге глубоко уважал Сакуру и общался с ней с почтением, как не общался даже с Пятой.

— Прошу прощения, что так ворвалась, но с разрешения Хокаге мое присутствие на этом собрании действительно необходимо, — она скосила на него взгляд, будто заранее извиняясь и прося терпения.

Естественно, он не давал разрешения на ее присутствие, но он обязательно выскажет ей свое негодование позже, не при всех. Какаши вздохнул, стиснув пальцы в замок и лишь кивнул, призывая продолжить.

— В связи с известными мне теперь фактами, я обязана сообщить, — голос Сакуры дрожал не от страха, а от напряжения. Она наклонилась вперёд, и проекция от экрана легла на её лицо. — Таисэи не преступник. Вы ошибаетесь.

В кабинете повисла тишина.

— Объясни, — ровно произнёс Какаши, и только Сакура уловила в его тоне скрытую мольбу «Не делай этого при них...». Это было то единственное "но" в ее присутствии здесь. Именно этого он и боялся.

— Он не действовал по своей воле. Я уверена, что на нём стоит печать и он под действием чужой техники. Его поведение... оно неестественно. Я видела это. Именно это мы собирались подтвердить вместе с главой отдела дознания накануне происшествия, но к сожалению, не успели.

— Ты говоришь не как медик, а как женщина, что жалеет ребёнка, — жёстко отрезал Райкаге.

Сакура резко повернулась к нему.

— Я говорю как шиноби, который видел слишком много боли, чтобы списывать всё на «ребяческую глупость». Его нужно спасти, а не уничтожить.

Какаши медленно втянул воздух. Всё шло к катастрофе. Она права... но я не могу позволить себе быть мягким. Не здесь. Не сейчас.

— Сакура, — его голос прозвучал жёстче, чем он хотел, — ты не понимаешь. Я не могу рисковать безопасностью деревни. Мы не можем.

В ее глазах пылал огонь негодования и гнева. И это не было чем-то, чего он не ожидал, но поступить иначе не мог. Ситуация не позволяла спустить этот проступок, как бы ему самого этого не хотелось. На карте стояли жизни людей, а на обратной стороне сам мальчишка. Это жестоко, неправильно, но так было нужно.

Какаши видел боль в ее глазах и будто физически ощущал как рвется между ними доверие. И в этот момент ее взгляд принял хищный вид и он понял, что беды не избежать.

— Не можешь? Или не хочешь? Ты позволил Шизуне всё это время оставаться в деревне. Ты не предпринял ничего. Ничего, Какаши. Чем она отличается от Таисэи?

Глаза Хатаке расширились — её слова резанули больнее любого оружия. Он почувствовал, как нить доверия между ними натянулась до предела, грозясь оборваться.

Его уже не волновали остальные Каге, что с интересом наблюдали за их противостоянием. Только ее горящий злобой взгляд и наворачивающиеся на глаза слезы. Она не могла обвинять его в этом.

— Хватит, — сказал он глухо. — Это не одно и то же.

— Это именно одно и то же, — Сакура смотрела прямо на него, глаза её блестели. — Только разница в том, что тогда ты молчал. А сейчас готов убить мальчика, который ещё вчера сидел у тебя за столом. Ты разве не заметил сходства между их поведением? Если и она тоже под воздействием такой же техники? Только проверить ее мы имеем возможность, а доказать его невиновность — нет.

В проекциях Каге кто-то закашлялся, кто-то шевельнулся. Они видели разрыв — не только в аргументах, но и между ними двоими.

Какаши закрыл глаза. Всё внутри него рвалось: долг против сердца, холодный расчёт против её слов.

— Сутки, — выдохнул он наконец. — Я даю тебе сутки, Сакура. Принеси доказательства. Если ты права — я буду первым, кто встанет на его защиту. Если нет... — он замолчал, и тень легла на его лицо. — Ты знаешь, что будет.

Это все, что он мог ей дать. Не больше не меньше. И даже не хотел думать, что будет после этого собрания.

Сакура кивнула. Грудь её вздымалась от эмоций, но в глазах вспыхнула решимость, с нотками благодарности.

— Этого достаточно.

Он не сказал ни слова больше. Лишь смотрел на неё, и каждый их взгляд был, как натянутая струна, дрожащая от напряжения, готовая оборваться.

Несмотря на напряжённое начало собрания, Сакура сумела донести всю важность своих слов ясно и убедительно. Если они с Ино подтвердят теорию, это будет означать, что подобные "шпионы" могут скрываться в любой деревне и действовать по чужой воле. Тихая, невидимая угроза, которую нужно устранить, чтобы иметь шанс на победу.

Раньше Какаши редко замечал, насколько умело Сакура оперирует фактами, как грамотно строит свои аргументы. Она не просто говорила — она вела за собой. Наблюдая за ней со стороны, он испытывал гордость. Даже мелькнула ироничная мысль: такими темпами она могла бы подсидеть его и занять место раньше Наруто. И, будь у неё такое желание, Какаши не сомневался, что у неё получилось бы.

Каге решили провести ещё одно собрание на следующий день, когда Сакура представит доказательства. Постепенно кабинет опустел. Но они вдвоём так и остались сидеть на своих местах.

Какаши поднял голову и поймал взгляд Шикамару, закрывающего дверь. Тот лишь хмыкнул, покачал головой и оставил их наедине.

Удушливая тишина опустилась на кабинет. Хатаке не знал, с чего начать. Он был зол на неё и одновременно благодарен. Слова путались, застревали, а эмоции клубились в груди. Он боялся обидеть её, но и сдерживать всё в себе было невозможно. Поэтому он молчал.

Сакура первой нарушила тишину:

— Прости меня, Какаши.

Он даже вздрогнул — не ожидал услышать извинения.

— Я не имела права врываться на собрание и подрывать твой авторитет. Но... я не могла иначе. Как и ты не мог. Я понимаю.

Он прикрыл глаза, словно это могло помочь унять шторм внутри. Его Сакура была невероятно сильна духом. Гораздо сильнее его самого и это была еще одна черта, которую он в ней любил. Но временами она была так импульсивна в своих решениях...

— Тебе стоило сначала прийти ко мне. Вместе мы бы нашли решение. Но ты даже не сказала, что вы с Ино на что-то вышли. Чёрт...

Какаши резко поднялся и отошёл к окну. Слишком сильным был соблазн выплеснуть злость хоть как-то — разбить стекло, сломать стол, ударить по стене. Но он сдержался.

Иногда ему казалось, что всё в мире было бы проще, если бы люди умели говорить друг с другом честно. Может, и войн тогда было бы меньше. Но нет. Все копят, держат в себе, превращают обиды в багаж — а потом взрываются, раня окружающих.

И он сам был таким. И боролся с этим каждый день. Но не всегда выигрывал.

Какаши развернулся, сделал несколько шагов и остановился прямо перед ней, заставляя поднять на него взгляд.

— Я не враг тебе, Сакура. Когда-нибудь ты поймёшь это и придёшь ко мне со своими страхами и сомнениями. Мы будем решать их вместе. Всё, что мучает тебя — это и мои заботы тоже. Ты не одна.

Он говорил от сердца, и глаза его не дрогнули.

Зрачки Сакуры расширились, дыхание сбилось. Какаши продолжил, не отводя взгляда:

— Я люблю тебя, Сакура. Люблю твой огонь, твою решимость защищать тех, кого ты любишь. Но я хочу только одного: чтобы ты доверилась мне. Чтобы поверила — я никуда больше не уйду. Я рядом. Всегда. На твоей стороне.

Сакура долго смотрела на него, будто проверяя — правда ли он говорит это всерьез, не исчезнет ли он в следующую секунду, как это бывало раньше. Но его глаза были спокойны, тверды и удивительно теплые. И это сломало её последние преграды.

Она сглотнула, подняла руку, будто хотела коснуться его, но тут же опустила, нервно переплела пальцы.

— Какаши... — её голос дрогнул. — Я люблю тебя, но боюсь. Боюсь, что всё повторится. Что однажды ты уйдёшь. И именно поэтому я иногда делаю что-то за твоей спиной. Потому что я не уверена, что смогу выдержать, если ты снова отвернёшься от меня.

Он хотел было возразить, но она покачала головой, заставив его замолчать.

— Но... я хочу тебе доверять. Хочу верить в то, что ты сказал сейчас. Потому что у меня больше нет выбора. Потому что теперь я не одна. — Она резко втянула воздух и прикрыла глаза, будто делала шаг в пропасть. — Я беременна.

Тишина упала такой плотной завесой, что он слышал только собственное сердце. Какаши замер. Секунду, две, три он просто смотрел на неё, будто пытался убедиться, что не ослышался.

Внутри у него всё перевернулось. Слово «беременна» отозвалось гулом в голове, будто мир вокруг на миг замолчал. Он почувствовал, как под кожей пробежал холодок, а в груди будто разлился огонь. Это невозможно. Это чудо. Это безумие. Всё сразу.

Ребёнок?

Какаши почти испугался этой мысли. Ещё одна жизнь, за которую он будет отвечать. Ещё одна нить, что может оборваться в любой момент. И если он потеряет её или этого ребёнка — выдержит ли он? Или сломается окончательно?

Но в то же время в груди сжималось что-то тёплое, невероятно светлое. Как будто в мире, полном тьмы и предательства, Боги подарили ему шанс. Не наказание, не расплату — шанс.

Она носит под сердцем часть меня. Нашу часть.

Эта мысль прозвучала так нереально, что он сам себе не поверил. Но когда он увидел, как Сакура дрожит, как в её глазах борются страх и надежда, он понял: нельзя позволить этому свету потухнуть.

Он медленно опустился перед ней на колени и осторожно взял её руки в свои. Его взгляд был полон неверия и шока, но поверх этого — такое тепло, что Сакура сама не заметила, как на глаза навернулись слёзы.

— Ты серьёзно?.. — его голос прозвучал хрипло, почти шёпотом.

Она кивнула, и в этот момент её страх прорвался наружу. Сакура сжала его пальцы до боли и быстро заговорила, слова сбивались и путались:

— Я узнала совсем недавно... я не знала, как тебе сказать... всё это время я боялась, что это разрушит нас ещё сильнее. Боялась реакции детей, боялась, что это слишком — сейчас, когда всё рушится.

Какаши не дал ей договорить. Он просто обнял её — крепко, до боли, так, будто хотел передать всё своё тепло и силы ей одной. Его подбородок уткнулся в её макушку, а губы шепнули:

— Спасибо.

И больше ничего не требовалось.

Впервые за долгое время Сакура позволила себе расслабиться и довериться. Она прижалась к нему, слушая стук его сердца, и впервые подумала: «Я не одна. Мы справимся».

А Какаши, закрыв глаза, думал только об одном: «Я не позволю никому это забрать. Никому».

Он был готов сидеть с ней так часами — просто прижимать к себе, не отпускать и чувствовать её дыхание у своей груди. Казалось, что впервые за долгое время они выдохнули всё накопившееся, выпустили страхи и отпустили прошлые обиды. Она была в его руках — живая, родная, любимая. Рядом. И от этого хотелось улыбаться как мальчишке, которому неожиданно подарили целый мир.

Но он ясно видел, как сильно Сакура устала. Этот день и без того был выматывающим, и он понимал: сейчас ей больше всего нужен отдых.

— Пойдём домой, Сакура, — мягко сказал он. — Ты устала, тебе стоит поспать.

Девушка лишь фыркнула, но уголки её губ дрогнули в усмешке:

— Умоляю, только не начинай вести себя как курица-наседка. Я беременна, а не больна. Со мной всё будет в порядке, слышишь?

— Только если ты не будешь делать глупости, — спокойно парировал он, и в его тоне слышалась не угроза, а тихая просьба.

Дом встретил их густой тишиной. Рэн и Айри уже спали в своей комнате, так и не дождавшись возвращения Сакуры. Значит, сегодня они смогут отложить тяжёлый разговор ещё на время.

Какаши уложил её в постель и сам устроился рядом, крепче прижимая девушку к себе. Его ладонь осторожно скользнула к её ещё плоскому животу. Он знал, что пока невозможно ничего почувствовать, но внутренне ощущал: всё правильно. Сейчас всё на своём месте. Так и должно быть.

На его лице появилась настоящая, счастливая улыбка. У него будет семья. Ребёнок. Сын или дочь — маленькое чудо, что будет похоже и на него, и на Сакуру. Она подарила ему самый ценный подарок в жизни, о котором он даже не смел мечтать.

Этой ночью Какаши спал спокойно. Кошмары попрятались в свои темные уголки и не мучили его. Вместо этого ему снилась белокурая девочка, заливисто смеющаяся и гоняющаяся за бабочками на залитом солнцем поле. Когда она оборачивалась, её зелёные глаза — точь-в-точь как у Сакуры — смотрели на него с такой безграничной любовью, что сердце сжималось от счастья.

И во сне, сам того не осознавая, он прошептал её имя:

— ...Аико.

Какаши и Сакура как можно мягче рассказали детям о том, что происходит, и впервые за последнее время в их глазах зажглась искорка надежды. Они, как и Сакура, до последнего верили в своего друга и не хотели признавать, что он по собственной воле мог предать их и деревню. От этого Какаши становилось немного стыдно — слишком быстро он сдался, слишком поспешно мысленно подписал мальчишке смертный приговор.

И тогда Сакура поймала его взгляд и мягко сжала его руку, словно снимая часть груза с его плеч. Он уже перестал удивляться тому, как иногда она тонко чувствовала его состояние и умела оказаться рядом именно в ту секунду, когда это было необходимо. И Хатаке поклялся самому себе: он будет для неё тем же. Непоколебимой стеной. Опорой, которую не сдвинуть, защитой, которой хватит и на неё, и на детей.

Поэтому, не теряя времени, они вместе направились в отдел дознания, где под охраной АНБУ временно содержали Шизуне.

Холодные коридоры встретили их запахом сырости и камня, гулко отражая шаги. Металлические двери камер казались немыми свидетелями чужих грехов, и чем ближе они подходили, тем ощутимее становилось напряжение.

На подходе к секции временного заключения их уже ждала Ино. Бледная, но собранная, она нервно перебирала пальцами край юбки, будто пряча за этим волнение.

— Доброе утро, Хокаге-сама, — поздоровалась Яманака и криво усмехнулась. — Конечно, если его вообще можно назвать добрым...

— Тут ты права, Ино, — Какаши позволил себе короткий выдох. — Надеюсь, вы не ошибаетесь. Мне бы хотелось в это верить.

Он обернулся к Сакуре. Она выглядела сосредоточенной, но побледневшей, пальцы её всё сильнее сжимали его ладонь. Это не ускользнуло от его внимания.

— Ты точно готова? — спросил он мягко, но с явным беспокойством.

Какаши тревожился за неё. На её долю за последние месяцы выпало слишком много боли, слишком много тяжёлых решений. Даже он, привыкший к бесконечным потерям и обязанностям, не мог до конца представить, как она держится. И последнее, что было нужно беременной женщине — это ещё один удар.

Но Сакура сделала глубокий вдох и выдох, словно выпрямляя невидимую ось внутри себя. Решимость окрасила её голос:

— Готова.

Она резко обернулась к Ино, пряча за насмешливым тоном собственное напряжение:

— Пошли, Свинина. Нам давно пора было с этим разобраться.

Яманака качнула головой, но уголки её губ дрогнули в лёгкой улыбке. В этом прозвище звучала не насмешка, а тёплая привычка, их старая дружба.

Хатаке смотрел на них обеих и чувствовал, как в воздухе сгущается ожидание. Впереди их ждало то, что могло либо окончательно развеять сомнения, либо наоборот — погрузить в ещё большую тьму.

Охранники Анбу молча отворили тяжёлую дверь, и в лицо ударил запах сырости и металла. Камера была маленькой, тёмной, освещённой лишь тусклой лампой под потолком. За решёткой, сидя на жесткой скамье, находилась Шизуне. Её поза казалась механически правильной: спина прямая, руки сложены на коленях, взгляд устремлён в пустоту. Слишком ровно. Слишком неестественно.

Какаши почувствовал, как у него сжалось сердце. Это не та женщина, которую он помнил. Шизуне всегда была живой, внимательной, её глаза искрились мягкостью и заботой. А сейчас — пустота. Лишь оболочка, что двигалась и дышала.

Ино тихо выдохнула и шагнула вперёд, её взгляд стал сосредоточенным, почти острым.

— Работать нужно очень осторожно. Всё — в голове. Если дернём слишком резко, можем повредить.

Они подошли к Шизуне. Девушка не шевельнулась, не моргнула, будто и не заметила их приближения. Сакура опустилась на колени перед ней, мягко коснулась её висков, и в её ладонях зажёгся ровный зелёный свет. Ино положила руку на затылок Шизуне, направляя тонкие нити своей чакры внутрь.

Для Какаши это зрелище было завораживающим и пугающим одновременно. Они двигались как одно целое: Сакура аккуратно настраивала поток своей медицинской чакры, высвечивая невидимые глазу узлы, Ино — мгновенно реагировала, пробираясь вглубь сознания, проверяя, где спрятан источник чужого контроля. Казалось, что они не разговаривают, но всё понимают без слов.

— Здесь, — выдохнула Сакура, стиснув зубы. — Височная доля, глубже, чем я ожидала... какая-то вязкая сеть.

— Нашла, — голос Ино прозвучал глухо, будто издалека. — Это блок, закреплённый печатью. Снимаем вместе. На счёт три.

— Раз... два... три!

Воздух в камере будто задрожал. Вены на висках Шизуне выступили, тело её дёрнулось, и впервые за всё время из её груди вырвался глухой, рваный стон. Сакура и Ино, словно музыканты, на пределе тонко держали баланс: одно неверное движение — и всё обрушится. Но печать поддалась, рванулась и растворилась в воздухе, как сгоревшая паутина.

Тишина.

А затем мимика Шизуне изменилась. Лицо, прежде застывшее, дёрнулось, губы задрожали. Она медленно моргнула, впервые осознавая происходящее. И в этот миг по её щекам побежали беззвучные слёзы. Сначала редкие, затем — ручьями, пока рыдания не вырвались наружу, ломая её голос.

— Ками... я... я всё видела... — слова срывались на всхлипы. — Всё слышала... но не могла... не могла пошевелиться! Это... это было как тюрьма в собственной голове! Я... я делала то, что он хотел... и улыбалась при этом!

Она закрыла лицо руками, сотрясаясь в истерике.

— Я предавала вас! Свою деревню, Цунаде-саму! А остановить себя не могла!

Какаши почувствовал, как по спине пробежал холод. Он слышал сотни признаний от воинов и пленных, но это... это было хуже. Его горло сдавило, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. "Аканэ... чудовище. Не просто убийца — он ломает людей изнутри. Лишает их того, что делает человеком. Воли. Достоинства. Души".

Он смотрел на Шизуне и думал: а если бы она оставалась под этим годами? Что было бы с ней? Сколько таких, как она, уже бродят по миру — с пустыми глазами и чужой волей?

Какаши ощутил настоящий, обжигающий гнев. Не холодное раздражение, не усталую досаду — ярость. Потому что теперь он видел всё ясно: враг, с которым они столкнулись, был готов уничтожать людей не только телом, но и разумом.

Он впервые осознал всю глубину этой угрозы. Не оружие, не техника — но рабство, превращающее сильных шиноби в марионеток. Какаши медленно выпрямился, взгляд его стал холодным, стальным.

— Мы должны найти Таисэи. Иначе... он может повторить её судьбу.

Второе собрание Каге не стало легче первого ни на йоту. Пусть теперь у них были на руках доказательства, но ситуация оставалась до предела напряжённой: в любой деревне могли скрываться десятки, а то и сотни подконтрольных Аканэ людей, у него в руках уже оказался остров Облака, в Тумане вспыхивали мятежи, а данные Анбу Конохи и вовсе могли оказаться смертельным оружием.

Будто по крупицам Аканэ методично лишал их власти и почвы под ногами, а они всё это время только наблюдали, не в силах остановить.

Пятеро Каге сидели мрачные, и тягостное молчание словно стянуло их цепями. Никто не решался первым озвучить очевидное.

— Мы можем начать подозревать каждого, устроив охоту на самих себя, — проворчал Ооноки, сдвинув брови. — Любой из нас может оказаться его куклой.

— И всё же, — Сакура стояла за спиной Какаши, ровная и непреклонная, как стена, — теперь мы хотя бы знаем, что искать. Если лишим Аканэ "глаз" и "ушей", это даст нам шанс. Мы с Ино уже обдумали возможный план.

Она перевела взгляд на подругу. Ино шагнула вперёд, но Какаши сразу заметил её лёгкое колебание. Пусть она и была очень бойкой и смелой, но совет Каге требовал от присутствующих крепких нервов, чтобы выдержать направленное на них давление. Поэтому сейчас девушка слегка стушевалась под гнетом возложенных на нее ожиданий.

— Клан Яманака во время войны помогал поддерживать связь на поле боя, — заговорила она, чуть сильнее сжав кулаки. — Наши техники напрямую связаны с сознанием, поэтому вместе с Сакурой мы смогли обнаружить печать и снять её. Но... — она на мгновение замялась, — это тонкая и опасная работа.

Какаши видел, как её плечи чуть опустились под весом ответственности, и уже открыл рот, чтобы поддержать её, но Сакура шагнула вперёд и подхватила мысль:

— Если мы сможем настроить подобную связь целенаправленно, зная, что именно ищем, мы сумеем выявить каждого, кто находится под воздействием.

— И что вы собираетесь делать после? — голос Райкаге прозвучал скептически, как удар грома.

— Мы отправим в каждую деревню квалифицированного и проинструктированного медика и представителя клана Яманака, которые будут снимать печати, — спокойно и твёрдо ответила Сакура, будто уже заранее готовая к возражениям. — Это займет время, но это шанс очистить наши ряды.

Какаши невольно улыбнулся под маской. Она говорила так, что ей невозможно было не поверить. Его гордость за неё переполняла грудь. Но он понимал: чтобы план действительно заработал, нужны дополнительные меры.

— Одними медиками не обойтись, — его голос вернул в реальность. — Вам нужно будет сформировать доверенные отряды из проверенных шиноби, которые пройдут первую проверку на отсутствие подавления сознания. С этим вам также помогут Сакура и Ино. Именно эти группы будут искать, обезвреживать и доставлять "подозреваемых" к медикам. Так мы сведём риск к минимуму.

Гаара, до этого молчавший, слегка наклонил голову.

— Вы уверены, что это сработает?

— Мы не можем быть уверены ни в чём, — Какаши покачал головой. — Но я видел собственными глазами, как Сакура и Ино сняли печать. И если есть хоть малейший шанс, что так можно спасти десятки людей — мы обязаны попытаться. Не только чтобы победить, но и помочь всем, кто находится под техникой.

Его слова повисли в воздухе. Никто из Каге не нашёлся что возразить. Тишина стала согласием.

— Ино, Сакура, приступайте, — произнёс он наконец.

Девушки синхронно, с одинаковой решимостью в глазах, ответили:

— Есть, Хокаге-сама!

Сакура, уже отходя, чуть сжала его плечо. Короткий жест, ободряющая улыбка — и Какаши почувствовал, как что-то тёплое, давно забытое, зажглось в груди. Они снова были командой, как в старые времена. И он готов был свернуть горы, лишь бы она оставалась рядом.

Когда он вернул взгляд к собранию, то заметил, как Мэй Теруми смотрела на него с лукавой улыбкой.

— Знаешь, Какаши... — протянула она, и даже её советники удивлённо обернулись. — Когда-то моя мать повторяла одну фразу, которая выводила меня из себя: за каждым великим мужчиной стоит сильная женщина. Я злилась на эти слова. Но теперь я понимаю, что именно она имела в виду. Тебе повезло, Хокаге.

Он тихо усмехнулся и покачал головой. Да уж... она права, черт возьми.