Глава 4
Чертоги памяти
Понедельник. Я стояла перед знакомыми школьными дверями, перебирая пальцами ремешок рюкзака. После того случая в раздевалке неделю назад внутри всё перевернулось — будто кто-то взял мою душу, вывернул её наизнанку, вытряхнул всё содержимое, перемешал с грязью асфальта и школьной столовой, оставив лишь сладковатый привкус детских воспоминаний где-то на самом дне, под слоем горечи.
"Варя!"
Голос Вики прозвучал как спасательный круг. Она бежала ко мне, размахивая рукой, её кеды шлёпали по мокрому асфальту. В этот санитарный день на ней была тонкая белая майка с глубоким V-образным вырезом, обнажавшим хрупкие ключицы и начало груди. Я засмотрелась на округлость её форм — ровно второй размер, идеальный, как у фарфоровой куклы в витрине магазина. В голове мелькнула странная, почти детская мысль: "Хочется сжать, как ту антистресс-игрушку в виде груши, что лежит у меня в ящике стола". Словно прочитав мои мысли, Вика обняла меня, но мои руки повисли плетьми, пальцы судорожно сжали ремень рюкзака.
"Что-то случилось?"
Она сразу поняла, её голубые глаза сузились: "Опять этот урод тебя достаёт?"
Я отрицательно качнула головой, чувствуя, как волосы прилипли к вспотевшей шее. Вика вздохнула, и я увидела, как её грудная клетка поднялась под тонкой тканью майки. "Сегодня сидим вместе", — твёрдо сказала она, и эти простые слова стали тем спасательным кругом, за который я ухватилась в этом океане школьного ада.
Наш утренний ритуал не изменился — женский туалет на втором этаже, третья кабинка слева. Вика достала из кармана джинсов самодельную колбу — корпус от шестицветной ручки тщательно вымытый и заполненный золотистой жидкостью.
"За вас, за нас и расколбас!" — хором прошептали мы, делая по глотку. Виски обжёг горло, спустился по пищеводу горячим комом, и я сглотнула слюну, чтобы не закашляться. Жидкость сегодня была особенно противной — дешёвая "Белая лошадь", пахшая аптечной настойкой и чем-то химическим.
"Утро начинается не с кофе?" — раздался из-за двери голос Арины. Я вздрогнула, чуть не выронив драгоценную колбу.
Арина училась на два класса младше. Да ещё и стала девушкой Максима, поэтому мы не редко сталкиваемся.
Вика быстро просунула руку в щель между дверью и косяком, принимая "допинг".
- Только перед физрой. — брякнула я, запихивая "запасы" в боковой карман рюкзака, где обычно лежала сменная гелевая ручка.
Прозвенел звонок. Урок географии с нашей классной руководительницей. Обычно мы чертим что-то на контурных картах, обсуждаем школьные дела или просто ни-че-го не делаем.
Кабинет встретил меня ударом под дых. Он сидел на моей парте — третий ряд, у окна. Илья. Его спина, очерченная синей футболкой казалась мне одновременно притягательной и отталкивающей. Ткань обтягивала лопатки, когда он наклонялся. Вова, заметив меня у двери, подмигнул и махнул рукой — чёрт бы его побрал за это дурацкое приветствие! Илья медленно повернулся, и его губы растянулись в той самой ухмылке, от которой кровь стыла в жилах, а пальцы сами собой сжались в кулаки.
- Просто подойди и столкни его. — прошептала Вика, толкая меня в бок локтем.
Но как объяснить ей, что даже этот простой жест требовал от меня нечеловеческих усилий? Я швырнула рюкзак на стул с таким грохотом, что несколько голов обернулись в нашу сторону. Попыталась пройти к своему месту — он выставил ногу, преграждая путь. Его глаза — зелёные, как болотная тина в том парке, где мы гуляли детьми — смотрели на меня с хищным интересом.
- Может, уйдёшь? — выдавила я, чувствуя, как голос дрожит. Класс замер, в воздухе повисло напряжённое молчание.
- Нет. — ответил он, намеренно растягивая слово.
- ...Пожалуйста. — прошептала я, и тут же возненавидела себя за эту слабость.
Он качнул головой. Ухмыльнулся, обнажив чуть неровные зубы.
Лоб моментально покрылся холодным потом, капли скатились по вискам. Вика вступилась: "Да ты даже меня уже бесишь. Я хочу с ней сесть!" — но в этот момент скрипнула дверь, и вошла Лариса Алексеевна, неся под мышкой потрёпанный журнал.
Вика, которая собиралась бросить свои вещи на соседний стул замерла. Поняла что не сядет. Илья-любимчик учителя. Не знаю даже за какие заслуги. Препираться и просить пересесть нет смысла- получу отказ.
Я мысленно прикинула: второй этаж, окно как раз над клумбой... если прыгнуть — максимум, подверну ногу. Зато домой отпустят, и этот кошмар закончится хоть на день.
Все сели на свои места. К удивлению урок как урок. Без разговоров, шуток и тестов. Лариса Алексеевна была, по всей видимости, не в духе, чтобы что-то с нами обсуждать. Просто дала нам задание.
Прошло всего 10 минут, как я ощутила пальцы на своём бедре во время урока. Сначала просто касание — случайное, казалось бы. Потом давление стало увереннее, наглее. Его рука ползла вверх по моей ноге, пальцы впивались в кожу даже через ткань джинсов. Выше... ещё выше... Я схватила его за запястье, чувствуя под пальцами пульс — учащённый, как у загнанного зверя. Он ответил болезненным сжатием — его ногти впились мне в бедро так, что я чуть не вскрикнула. К счастью, Лариса Алексеевна вызвала его к доске — показывать крайние точки России на потрёпанной карте.
Я переглянулись с Викой. Как же дожить до конца урока без его касаний? И что процентов от этого движения на бедре останется синяк. Я сдала челюсти до скрипа. Ещё немного потерпеть.
Илья сел на место, когда закончил с заданием. К доске вышел следующий. Я попыталась максимально отодвинуться от него, но не увидела в нём того же желания сделать мне больно. Что... Дальше ничего не будет? Меня оставили в покое? Видимо так и есть. Илья больше меня не трогал.
Звонок прозвенел, словно сигнал к бегству. Класс моментально опустел — никто не хотел оставаться в душном кабинете, даже несмотря на следующий урок здесь же. Я присела, чтобы завязать развязавшийся шнурок, и когда подняла голову — дверь с глухим щелчком захлопнулась.
Тишину нарушали лишь приглушенные голоса в коридоре. Илья стоял у выхода, загораживая его собой. Его взгляд — холодный, нечитаемый — заставил меня непроизвольно сглотнуть.
— Припоминаешь наш разговор полгода назад? — его голос звучал неестественно спокойно.
— Все разговоры с тобой я забыла, как кошмарный сон, — я намеренно сделала шаг вперед, сжимая ладони. — Чего тебе от меня надо, Шувалов?
— Бесишь ты меня, — он произнес это почти задумчиво, будто констатировал факт. — Своей наглой рожей.
Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышно по всему кабинету. Но я не опустила глаз:
— Если я так тебя раздражаю — решение простое. Разберись с этим. В прямом смысле. Стена вон там, голова у тебя есть. Проблема решится сама собой, когда с разбега расхвастшь бошку.
Я сделала резкое движение к двери, но он оказался быстрее. За мгновение до выхода его рука впилась в мой свитшот, швырнув меня к учительскому столу. Копчик болезненно ударился о край, канцелярская подставка с грохотом рухнула, рассыпая ручки по полу.
Но боль от удара меркла перед тем, как он смотрел на меня сейчас. В его глазах горело что-то... незнакомое. Опасное. Не та злоба, к которой я привыкла. Что-то другое.
И самое страшное — я не могла понять, что именно.
Его губы впились в мои с неожиданной жадностью.
Это был не поцелуй — это был удар. Ментоловый привкус сигарет, холод металла от пирсинга, больно царапающего зубы. Я застонала — предательски, против своей воли — и он резко отпрянул, изучая мою реакцию с каким-то хищным любопытством.
- А, ну да... допинг, — усмехнулся он, тыча пальцем мне между бровей. Его ноготь оставил на коже горящую точку.
Я отшатнулась, чувствуя, как сердце вырывается через горло. В дверном проёме застыла Вика, сжимая свой рюкзак до побелевших костяшек от увиденного.
- Чёртово разочарование, — Илья уже проходил мимо, нарочито небрежно вытирая губы тыльной стороной ладони. — Думал, ты хоть целоваться умеешь. Как-то даже неловко за тебя.
- Пойдём... пойдём вымоемся с хлоркой", — выдавила я, но его вкус — едкий табак, сталь и жвачка — въелся в губы, как клеймо.
Вика в немом шоке смотрела на меня, пока я высылала свой рот с мылом, а потом допила из колбы остатки мерзкого виски.
А где-то глубоко, под грудной клеткой, пульсировала мысль: "Ты хочешь этого. Ты жаждешь его грубых рук, этого странного коктейля из боли и чего-то ещё — чего ты боишься назвать".
"Заткнись", — прошептала я, впиваясь ногтями в ладони. Но уже тогда, в самой глубине, понимала — это только первая страница. Страница нашей грязной, некрасивой истории, где границы между ненавистью и желанием будут размываться, как чернильные кляксы в дневнике — сначала их старательно выводят корректором, потом зачёркивают, а в конце просто вырывают страницу, делая вид, что её никогда не было.